Текст книги "Проверяя Сенатора (ЛП)"
Автор книги: Алекс Эллиотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)
его шее и рычу, – ФБР может вычислить твой телефон, если ты не забыл о своей
настоящей цели … Мистер Вице–президент.
– Только не этот, детка.
Я взглянула на его ладонь. Телефон, который у него в руке похож на него – или нет?
– Итак, у тебя есть два телефона. Зачем?
– Кто бы говорил. Разве у тебя не два телефона? Откуда, думаешь, у меня эта идея?
Я хмурюсь.
– Это из–за... я не доверяю своей семье.
– Я не далеко от тебя ушел в этом плане. Я не доверяю своему работодателю, но я доверяю
тебе. – Он убирает другую пробку, завернутую в носовой платок.
– В смысле? – Я не понимаю, к чему он клонит.
– Мы можем поговорить об этом за пределами офиса... ты и я. – Он улыбается мне одной
из своих хищных улыбок, и я напоминаю себе не рассыпаться.
– Да. Я понимаю намек. Особенно после вчерашнего и того, чему Вице–президент дала
ход.
– Не такого рода разговор, – отвечает он, снова выгибая бровь.
– А какого рода? – И меня осеняет. – Слать секс–смски?
– Помимо всего прочего. – Вдруг он останавливается и смотрит на меня непреклонным и
жестким взглядом – именно таким взглядом, от которого меня бросает в жар. – Мы могли
бы просто писать друг другу сообщения и вести себя неприлично, говорить изредка.
Вместо того, чтобы быть актерами... мы могли бы говорить то, о чем мы думаем.
Говорить то, что думаем? Что за бред. Если он узнает, что творится у меня в голове, он
передумает так делать... я его стажер. Я – притворяющаяся его другом. Его секс–проект – я
его «маленькая саба», как он называет меня, когда он настроен говорить грязные словечки.
Есть и другие категории – жарче, чем ад, от которых я так же не могу просто находится в
разумном состоянии и в стоячем положении.
Сделав глубокий вдох, я кладу руки на бедра и откидываю прочь все свои эмоции. У этого
человека всегда есть какой–нибудь план и мне требуется невероятная сила, чтобы идти с
ним в ногу.
– Это о том, чтобы мы были друзьями? Похоже эта твоя идея из того же разряда, что и та
нелепая интрижка, которую курирует Вице–президент. Что за слово она использовала?
Придумали!
Я пытаюсь успокоиться и выработать план, что мне надо сделать, теперь, когда мои
бабушка с дедушкой подружились с теми, с чьей помощью я по своей глупости полагала
смогу выстроить стены между своей семьей и мной. Тот факт, что ба и дед не разыскивали
меня, совсем не похоже на этих двух. В их натуре сравнять все с землей, настолько в
грубой манере, чтобы потом можно было легко обойти. Меня даже начинает мутить от
перспективы того, что ба действует, не имея полного представления – это просто–напросто
безумие!
Бен улыбается мне.
– Это о том, чтобы мы стали больше, чем друзья. Я напишу тебе номер телефона. – С
этими словами он пересекает свой кабинет, направляясь в ванную.
Экстренное сообщение! Мне нужно сделать то же самое.
– Очень хорошо. – Я выдыхаю, иду к двери. – Не, то, чтобы я согласна стопроцентно на
все, но сегодня утром у нас мало времени.
– Что это значит? – Он останавливается в дверях.
Открывая дверь, я берусь за ручку.
– Мы можем попробовать. Побыть друзьями.
***
Зал имени Кеннеди является еще одним великолепным произведением архитекторов и мне
сложно поверить в то, что я каким–то образом имею отношение к этой комнате, хоть и
отдаленно по линии своего отчима. Здесь накрыт континентальный завтрак и я толкаю
тележку, полную раздаточного материала, но нигде не вижу Беннетта. Я улыбаюсь, кивая
людям рядом, и прохожу несколько огромных мраморных колонн. Глядя вверх на
затейливые люстры, я вновь пребываю в восторге. Я вхожу в зал – Господи Иисусе!
Нора была права. Атмосфера накалена. Помимо непревзойденной способности Беннеттом
воздействовать на обстановку, эта встреча Департамента иностранных дел в формате
круглого стола отличается как день и ночь от того, что я видела в Бостоне. Он прямо здесь,
его низкий голос вибрирует, когда он смеется и окружающие его также от души смеются
над чем–то, что он сказал. Я стараюсь не глазеть на него или кто–то еще. Достаточно того,
что с каждым шагом пробка в заднице напоминает мне, как он чувствовался во мне вчера –
сегодня утром.
– Вам помочь? – спрашивает меня еще одна сотрудница.
– Спасибо, – говорю я, собрав кучу раздатки, которую она берет на ближайший стол, где
несколько высокопоставленных лиц сидят и беседуют.
Единственный раз, когда я позволила себе взглянуть туда, где стоит Беннетт, и в тот
момент он как будто читает мои мысли и поднимает взгляд, встречаясь с моим. Он
улыбается мне. Сразу же, мои мысли рассыпаются, словно колода карт, брошенная в
воздух, и мое лицо вспыхивает.
Оливер останавливает меня.
– Доброе утро. Дай мне немного.
– Эй. Как я справляюсь? – Я киваю двум сенаторам, которые остановились около меня,
прося у меня раздатку.
– Потрясающе. Мы могли бы начать вовремя. – Он кому–то машет рукой, его взгляд
возвращается обратно ко мне. – Ты будешь работать с той частью зала. Я возьму на себя
вход и эту часть помещения. – Он наклоняет голову в сторону группы, что–то раздраженно
шепчущей.
– Давай лучше ты. – Я протягиваю ему пачку документов, а затем убираю тележку в
сторону, занимая свое место в то время, как свет гаснет. Женщина представляется как
профессор в области международных финансов Джорджтаунского университета и
рассказывает о торговой политике США с Кубой и Карибским бассейном.
Десять минут спустя, прислонившись спиной к стене, я вижу, как Беннетт благодарит
модератора и начинает произносить свою речь. Помимо законодателей и прессы,
присутствующие здесь – профессионалы высокого уровня – иностранные официальные
лица с переводчиками, лоббисты, руководители компаний. Мне показалось или я
привыкла к тому, что откровенность разговора лавировала, как говорится «на лезвии
ножа», пока не заметила, как в зал входит Джексон Картер.
Я не верю своим глазам. Если бы я могла слиться со стеной и превратиться в лужу, то я
определенно бы так и сделала. Он что–то говорит Оливеру, а затем садится около дальней
стены. Я молюсь, чтобы он меня не заметил. И затем я выдыхаю от облегчения – Картер
не узнал бы меня, даже если бы я сидела с ним рядом. Я в одежде – на мне нет маски и
темного парика. Какая странная мысль, затем я оглядываю комнату и я понимаю, зачем
необходима вся эта шпионская чушь в Доме.
В прошлую субботу я видела лицо Джекса, но все члены клуба в Доме носили различные
варианты масок и капюшонов. По правде говоря, оглядывая членов конгресса,
находящихся передо мной, я бы не смогла никого узнать. И будем надеяться, что ко мне
это также относится.
Мой телефон гудит, и я сжимаю челюсти. Я забыла его выключить. Я направляюсь к
выходу и намерена просто отключить этот чертов аппарат... погодите, это Брук. Она
написала мне. «Помоги. Срочно. Срочно перезвони мне!!!»
Глава 9
ДВУХ ЗАЙЦЕВ ОДНИМ ВЫСТРЕЛОМ.
Беннетт был занят на заседании круглого стола, поэтому я спешу домой, не видясь с ним
остаток дня. Каждый час я звонила Брук, беспокоясь и чтобы быть уверенной, что с ней
все хорошо – настолько хорошо, насколько она может быть, когда ее жизнь выходит из–
под контроля. Мы уже столько пережили, росли вместе и ходили в одну и ту же школу,
наши первые страдания и расставания. А теперь... это.
Открываю входную дверь, ожидая найти соседку на диване рыдающей навзрыд. Я иду по
следу ее разбросанных вещей, который начинается уже в коридоре. Ее сумка на столе.
Одна туфля радом, вторая валяется около стены.
– Брук? – зову я, но ничего не слышу в ответ. Я иду по коридору и захожу в ее комнату.
Она поворачивает свое зареванное лицо ко мне, оставаясь лежать, свернувшись калачиком.
– Эй, – говорю я, входя в ее комнату. – Как ты?
– Я больше не вою.
– Но как ты себя чувствуешь? – Я склоняюсь над ней, подбирая использованные носовые
платочки и бросаю их в кучу на тумбочке.
– В полном раздрае, – говорит она, всхлипывая. Она вытирает рукавом нос, и я сажусь на
кровать рядом с ней, не желая раздражать или давить на нее. Я протягиваю ей чистый
носовой платок и откидываю в сторону ее челку.
Ее темные глаза наполняются чем–то похожим на страх, и мое сердце сжимается от ее
вида.
– Что я могу сделать?
– Заставь все это прекратиться!
– О, Брук. Ты мало чего сообщила по телефону. .
– Нет. Я и двух слов связать не могу не плача. – Она садится и прислоняется головой к
изголовью. – Я просто плакала и плакала и плакала, выходя из кабинета врача. Я столько
не плакала со школы. Помнишь день, когда я упала с турника и распорола подбородок?
– Да, ты приземлилась на меня, – отвечаю я, ероша ее волосы. Плач не привычен для Брук.
Даже когда умерла ее мама, она стойко держалась – не пролила и слезинки на похоронах
или погребении.
– Ну, похоже, я делаю это снова! – Она икает и закатывает глаза. От нее пахнет алкоголем,
и я кидаю взгляд по ту сторону кровати, когда она наклоняется и поднимает стакан.
Отодвинув в сторону подушку, она горько смеется. – Давай выпьем за мою способность
все проеб*ть!
Она достает из–под подушки бутылку Nolet’s Reserve.
Вот дерьмо!
– Ты ведь шутишь. Брук, отдай мне бутылку.
– Не волнуйся. У меня есть план, – фыркает она и откупоривает бутылку джина,
прикладывая ее к губам.
– Я готова помочь тебе... сделать все, что ты скажешь. Но я не собираюсь стоять и
смотреть как ты напиваешься. – Я встаю на колени и протягиваю к ней руку. Она пытается
оттолкнуть меня, и хотя мы одинаковые и по росту и телосложением, я – не пьяна. Слава
Богу! – Отдай. Ее. Мне!
– Нет! Пожалуйста, – кричит она мне в ответ.
– Тихо! – настолько нежно, насколько могу, я вытаскиваю эту чертову бутылку из ее рук,
двигаюсь по кровати в сторону и бегу в ее ванную. Она не смотрит на то, как я выливаю
джин в унитаз. Смываю, затем выкидываю пустую бутылку в мусорное ведро и
рассматриваю свое отражение в зеркале. Я никогда не позволю подобному случиться со
мной.
Когда я возвращаюсь к ней на кровать, я решаю, что нам пора поговорить.
– Какой у тебя срок?
– Два месяца. – Она шмыгает носом, копаясь в кармане своих джинсов. – Хочешь
посмотреть УЗИ?
Она протягивает измятый клочок бумаги, и я беру его из ее дрожащих пальцев, раскрывая
его. Я смотрю на темное изображение. Черное и белое. Первое фото ее будущего ребенка.
Я не знаю, мальчик это или девочка, только то, что ему или ей два месяца. И что он
крошечный.
Сколько вечеринок за последние два месяца посетила Брук? Невероятное количество!
Она встречается с мужчинами постарше и с недавних пор, занималась сексом с парами. Я
должна спросить, знает ли она, кто отец? Я не могу заставить себя спросить о чем–то, что
может навредить ей. Если она знает, она скажет мне...
Я отдаю обратно УЗИ, и сажусь на матрас рядом с ней.
– Расскажи мне о своем плане.
– Если ты пойдешь со мной... я собираюсь... – ее глаза наполняются слезами. Когда она
моргает, они начинают литься по ее щекам и подбородку.
– Боже, да! – Я чувствую, будто не могу дышать. Мои глаза горят и я обнимаю ее, закрыв
их, чтобы скрыть свои слезы, которые являются отражением ее боли. Она не должна
видеть мои слезы. Для нее я должна быть сильной. Когда я восстанавливаю контроль, я
отстраняюсь и смотрю на нее. – Я отвезу тебя. Я останусь с тобой.
– Медсестра дала мне номер телефона, чтобы позвонить. Когда меня запишут на прием, я
дам тебе знать.
Мне нужна секундочка. Мгновение, словно мыльный пузырь, печаль все разрастается и
разрастается, заполняя меня изнутри.
– Как долго ты должна будешь оставаться там?
– Процедура длится всего несколько минут... но на восстановление требуется несколько
часов. Это быстро. Наверное, займет меньше времени, чем мне потребовалось, чтобы
забеременеть, – заявляет она, глядя вниз. – Ты не спросила меня.
– Есть миллион вопросов, которые я не задала и не собираюсь задавать. Я здесь не для
того, чтобы судить тебя. Мы с тобой как сестры, и ты всегда была для меня ей. Когда
Патрик развелся с моей мамой и я узнала, что он не мой отец... бля, в принципе, весь мир
узнал, что у меня нет официально записанного отца – тебе было наплевать. – Черт, я,
возможно, была маленькой, но я помню, сердитые взгляды, которыми на меня смотрели
родители и даже няни... когда я ходила на свидания после школы. Я не понимала, почему я
не получала никаких приглашений на вечеринки или ночевки после этого, кроме как от
Брук. Пока я не догадалась, вернее не подслушала разговор моей бабушки о том, что моя
мама забеременела, будучи незамужней. Мама никогда не говорила мне, кто мой отец –
говорит, что она не знает.
– Все люди придурки, – ворчит она.
Сегодня вечером я не собираюсь спорить по этому поводу. Быть незаконнорожденным
ребенком из Нантакета – уже это вызывает крайнее отвращение. Только избранные могут
быть Стиллманами без отца. Если бы я была из другой семьи, никто и не поинтересовался
бы, почему моя мать родила ребенка в перерывах между браками.
Я сжимаю руку Брук.
– Я хочу сказать, что я здесь для тебя. Не подвергать огласке твою историю.
– Для сведения, я думаю, что я знаю, кто отец ребенка и нет, я не скажу ему.
– Никогда?
– Ему плевать. Или, может, если и нет, то он бы хотел покончить с этим.
– Послушай. – Я пристально смотрю на нее. – Важно только то, что ты хочешь сделать.
– Мы обе знаем, что я вовсе не кладезь здоровых пристрастий.
– Что сказал врач?
Она хрустит пальцами и качает головой.
– Я не спрашивала. Нет смысла. Я не готова быть матерью. Я так сильно облажалась. Если
бы не тот факт, что мой отец оставил мне кучу денег, то я бы была уже в тюрьме... или еще
хуже. Я не собираюсь прекращать делать то, что я делаю. Даже будучи беременной. Я
долбанутая на всю голову. Я ненавижу себя!
– Брук, не говори так! Ты мой лучший, лучший друг. Ты посещаешь университет и ты
почти его окончила. Да, нужно сократить количество вечеринок по множеству причин. Но,
для сведения, ты успешна. Твое сердце такое большое, доброе и щедрое. – Я обнимаю ее
крепче и шепчу: – Нам обеим нужно собраться с мыслями.
– Звучит как какой–то тревожный звоночек. – Она прижимает руки к лицу, в то время как
слезы льется сквозь ее пальцы.
Я крепко держу ее, пока она рыдает настолько сильно, что ее тело сотрясается, охваченное
дрожью мышечных спазмов. Мы раскачиваемся, обнявшись до тех пор, пока ее слезы не
перестают литься, и я уверена, что она не собирается сделать ничего навроде выйти из
двери и поддаться желанию освободиться. Это то, что она обычно делает и как же я могу
помочь ей воздержаться от повторения этого? Противозачаточные средства и думаю о
себе. Я однозначно дитя, которое служит напоминанием того, что нужно быть стойкой.
Мне было бы легче помочь ей. Если она согласится.
– Я могу приготовить тебе что–нибудь поесть? – Говорю я. – У нас кое–что есть.
– Съедобное?
– Я вчера ходила по магазинам. У нас есть все самого простого до более сложного. От
соли, перца, оливкового масла до заполненного морозильника. Как насчет супа и салата?
Ничего тяжелого.
– Конечно. Пожалуйста, – говорит она.
– Я быстренько приготовлю что–нибудь.
Когда я приехала сюда на прошлой неделе, ее холодильник и кладовая были пусты. Имея
мать, которая употребляла коктейль «Грязный мартини», увлекалась витражами и
металлическими конструкциями, я с детства научилась готовить. Ба и дед, возможно и
платили за мое обучение в частной школе, но это готовка было моим. У моей мамы
творчество превратилось в хобби, у нее был огромный дом и несколько квартир,
доставшихся ей после разводов с тремя ее богатыми мужьями. После того, как я
родилась, мои дед и бабушка лишили ее наследства. После того, как Патрик и мама
расстались, у нас в доме не было прислуги. Я люблю готовить. Живя с Брук, у которой к
группе основных продуктов относятся кофе, коктейли, и еда на вынос, я не против того,
чтобы быть ответственной за покупку продуктов и быть поваром.
Пока мы говорили, я стащила резинку для волос с ее тумбочки, и стянула волосы в
хвостик, готовая «зажечь» на кухне. Ее взгляд опускается с моего лица и она смотрит на
меня, сдвинув брови.
– Милый шарфик, но на дворе лето.
Непроизвольно, я, должно быть, начинаю теребить шарф на шее и сразу же
останавливаюсь. Я смеюсь, но звук скорее похож на пронзительный визг.
– Только не на Холме. Там только один сезон. Мне надо выглядеть строго.
– С каких это пор? – Она протягивает руку, стягивая с меня шарф и ее глаза округляются.
Она проводит пальцами по моей шее, отодвигая шарф в сторону. – Чем ты, б*дь,
занималась?
Я смотрю на нее, и судорожно выдыхаю, пожимая плечами.
– Ничем особенным. Я познакомилась с парнем.
– С парнем? Или чрезвычайно озабоченным вампиром!
– Он эксцентричный, – отвечаю я, чувствуя, как обжигающий румянец поднимается по
моему лицу.
– Думаешь? Если он трахается так же дико, как и оставляет синяки... судя по тому, на что
похожа твоя шея, то тебе лучше быть осторожной. Эти типы легко разрывают
презервативы, и я не хочу, чтобы ты была следующей.
– Я не такая! – Срань Господня. Откуда она узнала, что такое случилось с нами в первый
раз, когда все произошло у нас с Беном?
Брук поднимает руки в защитном жесте.
– Я просто предупреждаю.
***
Мой телефон жужжит. Я хватаюсь за сотовый, но на экране ничего нет. Какого хрена? Я
кидаю взгляд на бардачок, и открываю его. Жужжит другой мой телефон. Я хмурюсь, но
когда вижу входящий номер, то смеюсь. Это Ксавия и она делает то, что я ей предложил.
– Привет, что–то случилось? – Я сдерживаю смешок.
– Не совсем. Просто перезваниваю тебе, – говорит она знойным голоском, который
заставляет мою кожу зудеть. – Как прошла оставшаяся часть дня или ты все еще там?
Уже десятый час, и только знала бы она, что я нахожусь внизу, припарковавшись у
обочины. Спустилась бы она или сказала бы мне проваливать?
– Я по пути домой, – говорю я, глядя на ее квартиру. Я припарковался в соседнем квартале
так, чтобы видеть ее балкон. Все окна, выходящие на улицу и одно с торца. Сегодня я
видел, как она ходила взад и вперед из своей гостиной, в, как я думаю, кухню. Ей
потребовалось всего лишь несколько слов, чтобы я стал твердым, и единственным моим
желанием было найти ее. Сорвать одежду с ее тела, затем потеряться в ней, удерживая ее
за стройные бедра, в то время, как я буду скользить внутри нее. Похоронить свой член в ее
киске на долгие часы пока она будет лежать подо мной. Позволяя мне владеть тем, что
является моим.
– Детка, я …
– Пожалуйста, Беннетт. Не говори это, – она умоляет, и я потрясен тем, как на грани
звучит ее голос.
– Ксавия, что случилось?
На другом конце провода тишина. И она все тянется и тянется. Что–то случилось в офисе?
Стук в ушах становится все громче и я выпрямляюсь. Теперь, я наклоняюсь вперед, глядя
на ее квартиру. Мои мышцы напрягаются, а пульс ускоряется. Этот надрыв, который
слышен в ее словах действует как катализатор на мою навязчивою идею обладать ею 24/7.
Да пошло это сидение в машине! Я быстро прикидываю шансы швейцара остановить меня
по пути к лифту. Если я войду в вестибюль, я справлюсь с ним, не задумываясь, рискуя
тем, что он вызовет полицию. Повторение того, что произошло в Гарварде. Это может
обрушится на Ксавию после того, как она попросила меня, не усугублять ситуацию.
После вчерашнего, репортеры держат ухо востро по поводу того, что Кса и я являемся
«друзьями». Сейчас в Вашингтоне лето и основная масса Конгресса в отпусках. В то
время, как расцветают пышностью газоны вокруг Белого дома, сплетни вокруг Капитолия
иссякают. Если я ворвусь в ее дом – это определенно нарушит стратегию того, чтобы
держать ее бабушку и дедушку на расстоянии от всего происходящего и в стороне от нее.
Репортерам это нравится.
Я закрываю глаза, стискиваю зубы, заставляю себя успокоится.
– Это защищенная линия. Поговори со мной. Что–то случилось на работе? Я слышал, что
Вице–президент дала задание Секретной службе переделать твое удостоверение.
– А, это, – выдыхает она. – Да, правда, теперь у меня зеленый допуск. Официальный
сотрудник. Надеюсь, остальные в офисе не расстроены.
Я открываю глаза и хмурюсь.
– С чего они должны быть расстроены?
– На Холме есть такое понятие, как «зависть из–за цвета удостоверения». Перейти от
красного цвета удостоверения к зеленому одним махом не просто.
– С этим будут проблемы?
– Не совсем, если я не буду демонстрировать свой новый статус всем, кого бы ни
встретила. На самом деле, это круто. Иметь круглосуточный доступ в офис. И теперь,
когда ты изменил мой новый статус, могу ли я воспользоваться возможностью гибкого
графика работы? Немногим ранее я позвонила Норе и спросила ее. Она сказала
обращаться к тебе.
Так, все, что беспокоит мою молчаливую и упрямую маленькую сабу не имеет отношения
к работе – но влияет на ее график. Я обдумываю ее просьбу, и тот факт, как мы можем
использовать ‘гибкий график’ в нашу пользу. Я отодвигаю подальше свое нежелание
использовать нездоровый метод манипулирования, но Кса заставляет меня
воспользоваться каждым имеющимся преимуществом. Убить двух зайцев. Разговор о ее
работе вместо того, чтобы сказать правду о том, что ее беспокоит, и я ведусь на это.
Откидываясь назад, смотрю на окна ее квартиры, надеясь увидеть ее.
– Это зависит кое от чего. Я спрашиваю тебя, как твой Дом, скажи конкретно, что тебя
беспокоит.
– Ты используешь просьбу о гибком графике работы как рычаг давления на меня? Забавно,
Бен.
Я резко вдыхаю из–за ее упрямства и от того, что она только что прихватила меня за
задницу, называя при этом расчетливым мудаком. Я рычу сквозь зубы.
– Б*дь, Кса. Ответь мне на чертов вопрос. Или ты хочешь, чтобы я превратил это в урок
покорности? – Спокойно, Бен. Господи, я обычный пример того, что я не умею вести
переговоры с этой женщиной.
– Ты переходишь границы. Типичный Макиавелли, – отвечает она. [Прим. пер. –
Исторически Макиавелли принято изображать тонким циником, считающим, что в
основе политического поведения лежат выгода и сила, и что в политике следует опираться
на силу, а не на мораль, которой можно и пренебречь при наличии благой цели]
Гневно, я тут же отвечаю ей:
– Я бы не вел себя как первоклассный урод, если бы ты поговорила со мной. – Черт, я
решаю взять себя в руки и попробовать снова. – Детка, скажи мне, что тебя беспокоит.
Вместо легкомысленного ответа, она выдыхает.
– Ты прав, у меня стресс, но это не имеет ничего общего с работой. Моя соседка плохо
себя чувствует. Все сложно... я бы хотела… я… помочь ей.
Услышав, как она заикается, я сжимаю челюсти, запуская пальцы в волосы, думая о
женщинах. Христос, если бы мой друг заболел... простудился или еще какое–то там
дерьмо, я бы навестил его только тогда, когда ему стало бы лучше, а не мешался бы ему.
Но у девчонок все по–другому. Зная Кса, конечно она бы беспокоилась, если бы кто–то о
ком она заботится, заболел.
– Что случилось с твоей соседкой? Ей нужно к врачу или ее надо отвезти в больницу? Я
буду у вас через секунду.
– Эй, начальник крестоносцев. Притормози.
Если бы она только знала, насколько уязвимым я был из–за нее.
– Кса. Я могу помочь. Если ты позволишь мне.
– Беннетт, спасибо за беспокойство. Она будет в порядке. Все очень не просто сейчас, и ей
нужен кто–то, кто бы присматривал за ней. Ее семья не очень поддерживает ее
эмоционально.
– Тебе нужно взять отпуск, чтобы помочь ей? – А наблюдаю за ее окнами и вижу, как
темная тень мелькает по стене, двигаясь в сторону двери на балкон, и, наконец, я вижу ее
светлые волосы. Подняв бинокль, я наблюдаю за ней. Слежу за женщиной, с которой, как
мне кажется, я не могу разорвать связь.
– Спасибо, но нет. Я приготовила ужин, и сейчас прибираюсь.
– Ты готовишь? – На секунду опускаю бинокль, затем поднимаю его обратно к глазам. –
Как в ресторане?
Она смеется, и я вижу, как она накручивает свой золотистый локон на пальчик, стоя и
смотря сквозь дверь балкона.
– Да. Я на самом деле люблю готовить. Это меня расслабляет.
Черт, я хочу выйти из машины и подкрасться поближе. Я сделаю все, чтобы удержать ее на
линии, разговаривая со мной, впуская меня в свою жизнь, и просто слушая ее смех.
Должен ли я сказать ей, что я жду ее?
– Ты уверена, что ты в порядке? Твоя соседка в порядке?
В ответ стоит тишина, и я смотрю на нее в бинокль, видя, как она закрывает на секунду
глаза. Она устала от моих вопросов? Потом она улыбается, прижимаясь лбом к стеклянной
двери и, кажется, изучает ночное небо.
– Сейчас уже лучше. Что насчет вас, Сенатор? Как продвигаются переговоры? Мировая
экономика. Не праздная болтовня. Ты сам довольно напряженный. Да?
– Это идиотизм, – я выпрямляюсь, глядя на нее. Наслаждаясь ее видом, стоящей и одетой в
шортики и крошечную рубашку. Я навожу резкость на бинокле, пожирая глазами ее
сиськи. – В большинстве своем это... в лучшем случае выпендреж. Но я доволен. Мы
сгладили некоторые неровности в отношениях. Решили более серьезные вопросы...
которые мешали нашему доверию.
– Один ноль в пользу команды хозяев! – Она смеется и я очарован ее выражением лица.
У нее такая улыбка, как у сирены, и, в свою очередь, мне нужно больше того, что она мне
дает. Эта часть ее мягкая, словно лепесток – открывается мне. Это кажется реальным. Это
кажется нормальным – несмотря на то, что я сам я инвалид.
– Президент отправил письмо на электронную почту. Поздравляет мою команду. В том
числе и тебя, Ксавия.
– Меня? Я ничего не сделала. – Она выпрямляется, затем отвечая, поворачивается, и я
снова стискиваю зубы. Кса уходит из поля зрения и молча, я призываю ее вернуться
обратно.
Опустив бинокль, я откидываюсь на подголовник, и произношу хриплым голосом:
– Больше, чем ты считаешь.
– Это означает, что появится смонтированное фото Сенатора с прессой?
– Возможно. Ты видела фотоотчет с обеда в саду Райан?
– Совсем немного из того, что я ожидала увидеть. Должно быть PR команда Вице–
президента соответствует основам консервативных взглядов. Меня не впечатлили ни
фотографии, ни мелкие детали, которые были упомянуты. Отчет был довольно
спокойным, учитывая то, насколько в воскресенье днем они могли распространиться о
факте, касающемся нас с тобой.
– Не впечатлили? Насколько я понимаю, мы далеки от возбуждения.
– Скажи мне что–то, чего я не знаю. – Она смеется.
Осматривая улицу, я подбираю правильные слова. Ищу слова, которыми я могу сказать,
чтобы передать, что я хочу большего от нее – от нас – подобно этому. Черт с ней с прессой,
с Вице–президентом. Или с кем–либо, кто встанет между нами.
И вот тогда я вижу его. Колин Стиллман. По крайней мере, я думаю, что это он – этот ее
херов кузен. Я поднимаю бинокль и фокусируюсь на нем и дерьмо. Он похож на того
пидораса из Гарварда – такой же бесполезный тунеядец, указанный в отчете Арчера,
который присылает мне зашифрованное сообщение. Я наблюдаю за тем, как он
останавливается перед входом в ее дом. Он курит, и я жду, чтобы увидеть, какого хера он
задумал. Мудак достает сотовый и звонит. Что–то говорит и смеется, но не двигается с
места, чтобы войти внутрь, даже после того, как он швыряет окурок на землю. Похоже, он
делает несколько фото на свою камеру, а затем оглядывается, как будто пытается
сориентироваться. Он не заходит вовнутрь, а направляется туда, где я впервые заметил его.
Он пиявка и средство передачи информации для Грации и Стэна Стиллманов.
– Я скучаю по тебе. Очень, – говорю я ей, мой пульс барабанит в моих жилах. Мудак
Колин засовывает свою руку в карман, пересекая тротуар, и обходит вокруг автомобиля.
Мигают фары и он открывает дверь, запрыгивая вовнутрь.
– Хорошо. Потому что я тоже скучаю по тебе, – шепчет она. – Беннетт, я лучше пойду и
проверю Брук. Наверное, мы завтра не встретимся с тобой.
– Что ты имеешь в виду? – У меня есть секунда, чтобы решить, перед тем, как он заводит
двигатель своего авто, надо ли мне проследить за ним. Почему бы и нет? Я запускаю
двигатель своей машины. Когда он отъезжает, проезжая мимо меня, я разворачиваюсь
посреди улицы. Это риск, что Ксавия может смотреть из своего окна. Вероятно, что она
заметит мою машину.
Я бы не волновался, если бы мой автомобиль так не выделялся, но не каждый хочет
почувствовать жажду скорости, так, как хочу я. Меня, устраивающего гонку в стиле GTO
сложно посчитать незаметным, но, к счастью, у Ferrari есть свой шоу–рум в Вашингтоне.
Если она заметит меня, то я буду отрицать это. Буду скрывать правду, говоря, что не один я
такой идиот, разъезжающий на подобном монстре.
– Твой график расписан на весь день завтра. После обеда ты в офисе. Несколько встреч по
поводу предстоящей поездки. Пока без изменений.
– Слушай, давай я перезвоню тебе. Ладно? – Я держусь за руль, переключаясь на третью.
– Да. Это звучит здорово.
Мы разъединяемся и я еще не оправился от того, что только что разговаривал с ней. На
протяжении квартала, я остаюсь в пятнадцати или около того ярдах позади него. Держа в
руках телефон, я пишу сообщение Арчеру, чтобы он достал мне всю информацию, какую
он сможет достать на этого тупого придурка, и что у того на уме, а также объяснить его
последнее сообщение. Я добавляю газа, фотографирую номер его машины и отправляю
фото Арчеру, получив подтверждение того, что мое сообщение дошло до него.
В течение следующих двадцати минут, я еду за Стиллманом через весь Вашингтон до тех
пор, пока он не оказывается на улице Вирджиния, а затем не исчезает в подземном
паркинге в комплексе Уотергейт.
– Сукин сын! – я резко нажимаю на тормоза и стою так в течении пары секунд, пока
подъехавший сзади автомобиль не сигналит мне. Я качусь вниз по кварталу, предчувствуя
гнев Кса (если она узнает, что я копаюсь в ее семье) направленный против моей неуемной
жажды выяснить все о ней. Мой пульс грохочет еще сильнее, в то время, как я убеждаю
себя не вести себя как собственнический идиот. Вскрываются некоторые моменты и эта
режущая необходимость в ответах стучит во мне так, пока я не начинаю чувствовать, что
вены на моих висках готовы взорваться. Всего лишь одно сообщение, которое заняло все
мои мысли. Мне надо выяснить, что, черт возьми, Стиллман собирается делать.
Хватаю мобильный, набираю один номер.
– Арчер, – рявкаю я, когда он отвечает. – Черт! Наконец–то!
– Чувак, ты умеешь подбирать слова. Тебе кто–нибудь говорил об этом?
Глава 10
Я ТВОЙ ДОЛЖНИК.
Отходя на цыпочках от двери Брук, я дохожу до конца коридора и затем выдыхаю.
Наконец–то, она уснула, скоро придет Джон.
Брук и я не спали всю ночь, разговаривали, плакали, и, смотрели фотографии в
фотоальбоме, которые она периодически маниакально пересматривала, отображающие ее
жизнь с момента ее рождения. Наверное, из–за того, что вести альбомы начала ее мама,
они ее наследие, и это то, как она держит связь с умершей мамой, которая оставила
напуганную и грустную дочь. Я моргнула, чтобы избежать жжения в глазах, расстроенная,
