Текст книги "Млечный путь"
Автор книги: Ахияр Хакимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
Нурания начала с жаром доказывать обратное:
– Нет, неправда это! Ведь Латвия-то – советская республика, и дети твои на своей земле. Если не служили фашистам, то кто и в чем их обвинит?
– Здесь-то по-другому толкуют, Нора. Немецкой брехне, может, и не поверил бы, но видел в городе наших. Латыши, литовцы. Такие же, как я, несчастные люди... Увидели тогда, в сороковом году, что многих наших в Сибирь погнали, и со страха подались в чужие края. Так вот, они разное слышали... – Валдис с горестным видом махнул рукой.
– Вранье все! Увидишь, и сын твой, и дочь с мужем живы-здоровы, встретят тебя на родной земле. Бежим, Валдис! А тем изменникам не верь! – сказала Нурания и, почувствовав, что ляпнула лишнее, обидное для него, закусила губы.
– Изменники, говоришь... Видишь ли... – Валдис опустил голову, побледнел. – Я ведь один из них. По своей воле уехал, а мог бы остаться. Те мои земляки, что в Мюнхене, тоже ничего плохого против Советов не сделали и домой хотят, но боятся. Говорят, нельзя нам возвращаться, сразу в тюрьму посадят.
– А ты не верь, – не унималась Нурания. – Ведь я рядом с тобой! А кто я? Жена красного командира, погибшего за родину! Как начнут спрашивать да проверять, расскажу все. Мне-то поверят. Не раздумывай, Валдис, дорогой, здесь не мне одной, здесь и тебе не жить!
Наконец после долгих уговоров Валдис был вынужден признаться однажды, что и сам, еще с весны, подумывает рассчитаться с Мартой и податься на восток, поближе к границе, чтобы легче попасть домой. Ну, что же, повинится перед властями, как перед богом, авось простят. Только из-за Нурании все не решался, боялся оставить ее одну, потому что без него ее тут, точно, сжили бы со света.
– Верно говоришь, Нора, надо решаться, хоть ничего хорошего для себя я не жду, – сказал Валдис.
– У нас говорят: на родной земле и воробью раздолье...
– Это так... Теперь о тебе подумаем. Всю зиму и весну была очень плоха, кашляла. Сейчас, хоть и измаялась без меня с этой проклятой ранней капустой, слава богу, вроде бы оклемалась. Погляди, как худа. Пока не окрепнешь, о том и не заикайся! Силы для этого нужны.
– Значит, согласен? Бежим?! – всхлипнув от радости, она ткнулась лицом в широкую грудь Валдиса.
– Ну, вот еще! Успокойся, вытри слезы, – ответил Валдис дрогнувшим голосом и поспешил прочь.
После этого разговора Нурания будто крылья обрела. И работа от темна до темна не в тягость, и пьяные окрики, а иногда и тычки Генриха нипочем. Появилась надежда, вместе с ней ожило измученное непосильным трудом и нуждой, больное тело. Но ей бы не выстоять без Валдиса. Как бы душа ни была полна тревожно-счастливым ожиданием, человеку нужен хлеб насущный. Вот тайком от хозяев и подкармливал ее Валдис. То после дойки коров даст ей кружку молока, то сунет тихонько бутерброд с колбасой, то принесет горсть ягод.
Знает Нурания: если даже вырвется она из этого ада и, преодолев немыслимые преграды, доберется до порога своего дома, – сердце не уймется, боль утрат и страдания останутся с ней на всю жизнь. Но об этом она старалась не думать. Душа жаждала свободы, и мечталось ей не о счастье, которого, она понимала, уже никогда не будет, а всего лишь о ласковом утреннем ветре, о холодящей росе на родных лугах.
И странно, за что ни возьмется, к чему ни притронется, – всюду ей чудится запах полыни. Откуда он? Ведь на этой ухоженной земле, каждый клочок которой чем-то засеян, до метра учтен и огорожен, нет места не только дикой, неприхотливой полыни, но даже совсем уж безобидной сорной траве.
Выслушал Валдис ее сбивчивые слова и вздохнул чуть не со стоном, перекрестился:
– Езус, Мария!.. Что же это с нами, а? Как вспомню Ингу и наши с ней первые встречи – вижу кусты можжевельника. Запаха не чувствую, нет, а вот кусты эти... И во сне, и наяву...
– Тоскуешь, Валдис, – пожалела его Нурания.
– Молодые были, глупые, – говорил он, прищурив глаза и покачивая головой. – И бедные, как церковные мыши. Но разве это страшно, когда есть руки? Работали. Много работали! Потом Айвар и Анна родились... Одному шесть было, другой три года – и вот однажды пропали оба! Что было с Ингой! Чуть руки на себя не наложила... Ночью, при луне, в кустах можжевельника и нашлись дети. Спят себе, как ангелочки... Храни их, господь!..
– Все будет хорошо, они ведь дома, – повторила Нурания в который раз, и не только ему, но и себе в утешение. Верила: раз человек у себя дома, беды с ним не может случиться.
А Валдис, весь во власти прошлого, говорил и впрямь как во сне:
– С можжевельником этим было сущее мучение. Как заберется в поле, выводишь его, выводишь, а он снова тут как тут. Корни-то крепкие и глубоко уходят...
К середине лета Нурания заметно окрепла. Нет уже той усталости и отупляющей сознание боли во всем теле, что не давала спать по ночам. Отступили разные недуги. Ей не терпится скорее вырваться отсюда, а Валдис все молчит. Казалось, ни ласковые, с мольбой, ни сердитые напоминания Нурании не в состоянии сдвинуть его с места. К тому же в последнее время он повадился почти каждый вечер ходить в соседний поселок в пивную. Дни следуют один за другим. Неужели Валдис отказался от задуманного?
Но оказалось, не зря он зачастил в пивную. Собирается там разный люд, в основном старые крестьяне среднего достатка, батраки, и как развяжутся языки от крепкого пива, начинаются откровенные разговоры о том, о сем. Большинство, конечно, бьет себя в грудь, кричит, что нет такой силы, чтобы одолеть Германию, хоть сегодня эти русские и близки к ее границам. Скоро фюрер направит на фронт тайное оружие возмездия, и тогда конец России, конец войне. Но слышатся и трезвые голоса. По ним-то Валдис и узнавал, что дела у немцев плохи, отступают везде. К тому же союзники России вот-вот откроют второй фронт на западе...
– Так чего же мы ждем? Ведь самое время! – горячилась Нурания, слушая эти волнующие новости.
Наконец Валдис вынужден был признаться, что все у него готово для побега: и продукты припасены на целую неделю, и верный маршрут продуман. Только ждет, когда Марта на несколько дней уедет в город, чтобы участвовать в каком-то их празднике. Сам он постарается остаться на хуторе, сказавшись больным, вот тогда они с Нуранией и уйдут, помолившись богу.
Но им помешали непредвиденные обстоятельства.
В один из вечеров, когда Валдис и Нурания подметали и поливали водой из шланга обширный двор, явился одноглазый капрал. По заведенному обычаю, он принял из рук вышедшей на крыльцо Марты рюмку шнапса и, вручив ей какую-то бумагу, попросил расписаться в толстой тетради.
Марта, как всегда, была навеселе. Повертела бумажку, покрутила, икнула громко и, сделав страшные глаза, закричала дурным голосом:
– Нет, нет! Не дам! Не отпущу! Что я сделаю без них в разгар лета? Капуста еще не вся убрана, ячмень поспевает! На десять дней?! Спятили!..
– Подпись свою поставь, фрау Марта, – спокойно ответил одноглазый. – Отпустишь не отпустишь – твое дело. А совет мой – по дружбе говорю, по-соседски – не противься! Тамошних знаешь... – Капрал кивнул куда-то вверх. – Не посмотрят, что ты мать погибшего героя.
– Чтобы они шею себе свернули! Чтобы в огне сгорели! – еще громче закричала Марта. Расписавшись в тетради, швырнула ее капралу и запричитала со слезами: – О, Езус! Ну, что случится, если хоть вот эту проклятую змею оставят? Кто будет убираться, коров доить? Кто оставшуюся капусту уберет? Будьте вы все прокляты! И войне вашей проклятье!
– Ну, ты не заносись, уважаемая фрау Марта. Не графиня какая-нибудь! – съязвил капрал. – Всю жизнь сама управлялась в хозяйстве, без помощников. И теперь ручки ваши нежные не отвалятся, да!
Марта вцепилась ему в плечо, начала трясти с остервенением:
– Доннерветтер! Хочешь отнять право, данное мне самим фюрером?! Женщины Германии не должны делать черную работу! Забыл? Зачем тогда эти рабы?
– Успокойся, фрау Марта. – Одноглазый отвел ее руку и ответил примирительно: – Напрасно так кипятишься. Это же дело временное, десять дней пролетят, не заметишь. Смотри, чтобы завтра вовремя были на месте сбора! А то, что войну проклинаешь, – этого я не слышал, понятно?
– Сгинь с глаз! Иди, докладывай, доносчик!..
Нурания поняла, что завтра ее и Валдиса отправят на какие-то работы. Вся похолодев от предчувствия беды, она пошла за провожавшим капрала Валдисом, чтобы поговорить об этой неожиданной новости, но грубый окрик Марты остановил ее посреди двора. И не успела войти в свою каморку, как дверь захлопнулась и со скрежетом повернулся ключ в замке.
«Вот и убежали!» – с горькой обидой на Валдиса подумала Нурания, как-то непривычно быстро и легко засыпая.
Но, как всегда, выспаться ей не дали. Еще затемно, в самый сладкий предутренний сон, дверь с грохотом открылась, и раздался зычный голос Марты. Проклятая баба, хоть и гордится, что женщинам Германии фюрер дал право не ломать себя на тяжелой работе, все же по извечному крестьянскому обычаю, встает ни свет ни заря. Правда, потом, покончив с распоряжениями по хозяйству, снова валится в постель и спит иногда до полудня.
На этот раз Марта не стала ложиться. Скипятила воду, заварила кофе и села завтракать на крыльце, зорко следя за тем, как батраки доят коров, выводят их на огороженный невысоким забором выгон, как управляются с сепаратором, качают воду из колонки.
Дела эти закончились через полтора-два часа. В обычные дни Валдис и Нурания как раз в эту пору, захватив ножи и корзины, отправляются в поле. Сегодня им предстоит другая дорога, потому и распорядок был другой.
Марта подозвала их к себе, Валдису разрешила сесть на ступеньки, налила ему кофе, поставила перед ним тарелку с бутербродами. Нурании пока ничего не полагалось. Только потом, убирая со стола, она может съесть остатки хозяйского завтрака.
– Слушайте! – сказала Марта, высокомерно глядя мимо батраков и продолжая лениво жевать свой бутерброд. Из ее слов Нурания поняла, что им, ей и Валдису, велено в двенадцать часов быть в поселке на площади перед старой ратушей. Объяснив все это, она остановила свои бесцветные злые глаза на Нурании, процедила сквозь зубы: – Смотри у меня, красное отродье, вздумаешь бежать, не пощажу на этот раз! Тебе верю, Валдис, глаз с нее не спускай!..
Собравшиеся на площади люди оказались такими же, как Валдис и Нурания, батраками из разных хуторов. Несколько женщин показались Нурании даже знакомыми по сорок первому году, но ни подойти, ни поговорить с ними она не успела. По команде однорукого офицера солдаты стали загонять их в машины с крытыми кузовами. Только и услышала она, что их повезут в какой-то город Пассау да шепот Валдиса, проходившего мимо: «Пассау на Дунае стоит... Смотри, не вздумай чего!..» С тем и разошлись, потому что мужчин и женщин отделили друг от друга, да и старых знакомых Нурании рядом с ней не оказалось.
С этого момента потянулась цепь новых событий, которым было суждено совершить еще один поворот в ее жизни...
В городе был разрушен бомбежкой большой военный завод, и для расчистки завалов немцы пригнали несколько сот пленных и батраков из окрестных хуторов.
После налета прошло два дня, а над городом все еще висел изжелта-серый едкий дым, черными птицами кружились клочья жирной сажи. Улицы кишели солдатами, с воем и грохотом неслись куда-то крытые грузовики, мотоциклы с автоматчиками. Казалось, весь город встряхнули до основания.
Огромная, около километра в длину и немногим меньше в ширину, территория завода была завалена горами бетонных глыб, искореженными железными конструкциями, сорванными с места станками, битым кирпичом и щебнем. Всюду догорающие деревянные балки, чадящие черной копотью лужи мазута, развороченные, опрокинутые взрывом цистерны и баки с остатками какой-то вонючей жидкости. И весь этот лом, осколки и мусор вывозят на грузовиках и длинных платформах, прицепленных к тупорылым тягачам, куда-то за город.
Нурания, как и многие женщины, работала на расчистке территории. Оглушенные гулом и грохотом, изнемогая от усталости, от удушливого смрада, они катят тяжелые тачки к воротам. Отдыхать нельзя, надо чуть не бегом возвращаться обратно и снова спешить к нетерпеливо гудящим машинам. За малейшую задержку солдаты готовы убить этих несчастных на месте. По всему пути следования вереницы тачек, сквозь рев машин, стукотню механизмов то и дело раздаются вскрики, жалобный плач и проклятия избиваемых женщин.
Мужчинам тоже нелегко. Нурания оглядывалась по сторонам и искала Валдиса, но найти человека в этом людском муравейнике было не так-то просто. Наконец она увидела его среди мужчин, облепивших большой обломок бетонной балки. По команде одного из них, видно старшего группы, они рывками вытаскивали эту махину из кучи. Потом, кряхтя и корчась от тяжести, поволокли ее к трактору и опрокинули на прицеп. Все вздохнули с облегчением. Кто-то надсадно закашлял, хватаясь за грудь, кто-то поспешил закурить. Но отдохнуть им не удалось. Солдат, сидевший на опрокинутом ящике, тут же вскочил на ноги и погнал их к свалке за новой балкой.
Выглядел Валдис ужасно: на лице мертвенная бледность, губы запеклись, глаза запали. Всем своим видом он напоминал выбившегося из сил старого коня.
Позабыв о своем плачевном состоянии, Нурания чуть не вскрикнула от жалости к нему. В этот миг она с каким-то пронзительным чувством вдруг ощутила, что нет у нее здесь, в страшном мире нелюдей, человека ближе Валдиса. Он – единственная опора и защита ее. И вот они, двое несчастных изгоев, мельком взглянули друг на друга, подобие вымученной улыбки мелькнуло на лице старого латыша, а Нурания уже раскрыла рот, чтобы сказать то ли что-то утешающее, то ли слово упрека за его воловье терпение, но Валдис поспешно поднял руку, будто поправляя берет на голове, и приложил палец к губам: молчи! Да и один из солдат гаркнул на нее, чтобы не путалась под ногами, а занялась своим делом.
В следующий раз Нурания заметила Валдиса и нескольких мужчин из его группы на тракторном прицепе. Они, видно, вывозили те обломки куда-то за город.
День походил на сумерки, над городом висела дымная завеса, и все вокруг просматривалось, как сквозь мутное стекло. Но вот мелькавшее в разрывах черной копоти солнце скрылось за горами, и сразу же стало темно. Ночь наступила внезапно. Гул моторов стих. Людей, построив в колонну, куда-то погнали. Шли недолго и остановились на едва освещенной тусклыми фонарями площади по-над высоким берегом Дуная, и тут же с подоспевших машин начали раздавать им пищу – по плошке тепловатого супа и куску хлеба.
Уставшие до изнеможения, люди равнодушно, без аппетита съели свои скудные порции и повалились прямо на голую землю. Была дорога каждая минута отдыха.
Прошло три дня. Нурания так устала за это время, что ни о чем, кроме желанной ночи и сна, не могла думать. Она уже поняла: бежать отсюда невозможно, потому надо выдержать, не сломаться на этой адской работе, а там, вернувшись на хутор, найти другую дорогу к свободе.
Она еще не успела заснуть, когда кто-то тронул ее за плечо. Нурания тихо ойкнула, но, услышав горячий шепот Валдиса, прикрыла рот ладонью. Несколько минут оба молчали, прислушиваясь к сонному бормотанью и кашлю спящих людей, к голосам прохаживающихся по краю поляны часовых.
– Плавать умеешь? – тихо спросил Валдис.
– Умею. Как же, на речке росла... – ответила Нурания шепотом, не вникая в смысл услышанного, а лишь догадываясь, что неспроста, не из любопытства он задал этот нелепый вопрос. Она хотела сказать еще что-то обжигающее душу, толкающее на какой-то отчаянный шаг, но Валдис сердито зашептал:
– Молчи!.. – А через минуту торопливо перекрестился и, задыхаясь от волнения, приказал: – Ползи тихонько за мной. Голову не поднимай! Ну, с богом!
Видно, днем, когда проезжал на тракторном прицепе по окраинам города, он приглядывался к местности и теперь уверенно повел Нуранию за собой. Вот они достигли самого края площади, притихли, дожидаясь, когда двое весело болтающих о чем-то солдат отойдут подальше, и медлительный обычно Валдис с неожиданным для его большой фигуры проворством кинулся в прибрежные кусты. Нурания, ни жива ни мертва, чуть не теряя сознание от страха, с кошачьей прытью юркнула вслед за ним в темь спасительных зарослей.
Скрытые крутизной обрывистого берега и непроглядной темнотой, они сидели на камнях и прислушивались к тишине. Впереди шагах в десяти, искрясь и вспыхивая временами от неяркого света ущербной луны, течет большая река. Изредка перекликаются вдали какие-то суда. За спиной город. Оттуда доносится глухой слитный гул не пострадавших от налета заводов.
Валдис подошел к воде и, поковырявшись в замке одной из нескольких лодок, открепил ее от столба, подобрал кусок доски.
– Ложись на дно лодки! – велел Нурании.
– Нет! – прошептала она неожиданно для самой себя и задрожала от страха. – Не могу я...
– Не можешь?! Тогда пойдем обратно...
Услышав в его шепоте сдержанную ярость, Нурания вынуждена была подчиниться и на ватных ногах ступила в лодку. Благо, дно оказалось сухим, грозно рокочущая, таинственно мерцающая река сразу же скрылась за бортом.
Все это напоминало ей сон. Ведь если судить здраво, то решимость двух обессилевших от каторжного труда батраков, а ныне подневольных рабочих, бежать по незнакомой реке на этой утлой лодчонке была затеей столь же опасной, сколь и бессмысленной. По сторонам темные, молчаливо-хмурые берега, вокруг чужая враждебная земля. Как мог всегда спокойный, благоразумный Валдис отважиться на это безрассудное дело? Так думала Нурания, прислушиваясь к всплескам волн и все еще дрожа от страха. Но понемногу она успокоилась, и этот дерзкий их побег показался ей не таким уж безнадежным. Отплывут подальше от города, пристанут к пустынному берегу, а потом... Что будет потом – она еще не знала. Верила только: хуже того, что выпало ей за последние три года, не может быть. Лишь бы теперь им не помешало что-нибудь. Лишь бы выбраться на берег, попасть в леса...
Вдруг ее молнией пронзила неожиданная мысль: Валдис-то из-за нее согласился на этот отчаянный шаг! Да, у Нурании не было другого выхода. Ей оставался один путь – в могилу. Потому она и рвалась на волю, как птица, запертая в клетке, как ручеек, заваленный камнями. Только бы перед смертью вдохнуть глоток чистого воздуха, пожить хотя бы один единственный день, почувствовав сладость свободы. Но Валдис?! Он же и без этих мытарств мог уйти из хутора!
Что-то толкнулось у нее в груди, на глаза навернулись слезы, и ей захотелось встать, приложиться губами к большим, натруженным рукам своего спасителя. Но Валдис, заметив ее попытку подняться, 'сказал сурово: «Лежи!»
Сильное течение подхватило лодку, вынесло на стремнину. Валдису не нужно было грести, а только с помощью доски, как рулевым веслом, держать лодку носом вперед, не дать ей закружиться на водоворотах. Благополучно обойдя несколько бакенов, он завел странный разговор:
– Вот что, Нора... Если вдруг разойдемся, ты не трусь, иди все время на север. Там Чехословакия. Бог даст, встретимся...
– Почему мы должны разойтись? Плывем-то вместе! – горячо зашептала Нурания, удивляясь его словам.
– Говорю на всякий случай, – ответил Валдис. – Не на прогулке мы с тобой... Можешь сесть, только не хватайся за борта.
Прошло около четверти часа. Лодку все так же стремительно несло течением. Искрилась черная вода, бугрились и разбегались тугими жгутами волны. На фоне тускло освещенного звездами бархатного неба высились по сторонам темные громады скал. Берега то расходились далеко, то приближались друг к другу, словно желая приподнять реку и вытолкнуть ее из каменного ложа.
Впереди на высоком правом берегу мелькнул слабый огонек, сквозь неумолчный плеск и шорох воды послышались неясные голоса, приглушенный расстоянием железный стук. Прибиться бы Валдису к противоположному берегу, притаиться в камышах, пока не стихнет этот подозрительный шум, но он не придал ему значения. И то, наверное, подумал, что коротким обрубком доски не вывернуть лодку из быстрины. Потому он двумя сильными взмахами обошел очередной бакен и устремился вперед.
– Кажется, пронесло, – пробормотал Валдис.
И тут, в этот миг, над рекой заметался ослепительный луч прожектора, дважды отрывистым режущим звуком тявкнула сирена.
– Ложись! Не двигайся! – с дрожью в голосе приказал Валдис, налегая на подобие весла.
Снова коротко взвизгнула сирена, и тут же оглушительно затарахтел пулемет, стремительными светлячками к лодке полетел рой трассирующих пуль.
Нурания вцепилась в борта и, дрожа от страха, ждала, что вот-вот один из этих маленьких светляков столкнется с ней и – конец всем мучениям. Лишь бы Валдис остался жив, лишь бы не задело его, шептала она, слушая, как с шипением и чмоканием впиваются пули в тело реки.
– Сволочи!.. – выругался Валдис, застонав. Лодку качнуло в сторону, развернуло боком к течению. – Ну, вот, пора!.. Чего ждешь? Спускайся в воду! – крикнул, подавив стон.
– А ты?! Как же ты? – Несмотря на его давешнее предупреждение, ей не верилось, что придется покинуть лодку и оказаться в бурлящей реке.
– Кому сказал?! – рявкнул Валдис. Но тут же спохватился, торопливо заговорил, все так же сдерживая стон и как бы извиняясь перед ней: – Ну, не бойся... А я позже, потом... Смотри, силы береги и плыви к левому берегу...
Пулемет внезапно смолк, но послышалось тарахтенье мотора. Значит, за беглецами послали моторную лодку.
Замирая от ужаса, Нурания глянула вниз, в черную, бурлящую бездну и выбралась из лодки. Холодная вода ожгла тело, река подхватила ее легко, как щепку, понесла в темную даль.
Она услышала нарастающий гул мотора, какие-то крики, потом весь этот шум, и голоса удалились. Значит, мелькнуло в ее полубредовом сознании, Валдиса схватили...
Почувствовав, как ноги начинает сводить судорога, Нурания размеренными саженками стала выбираться из стремнины и приближаться, как советовал Валдис, к левому берегу. Но силы уже были на исходе, руки слушались плохо. Если бы не жажда свободы, отчаянное желание во что бы то ни стало выстоять и выжить, ей бы не сладить с течением. Бешеный водоворот затянул ее вглубь, снова вытолкнул на поверхность и, словно натешившись этой жестокой игрой, выпустил еле живую на спокойную гладь. Нурания судорожно ухватилась за свисающие к воде ветви, течение еще раз покрутило ее и с силой бросило на берег...
И вот она лежит на влажном песке. Раздавленное трудом и лишениями, скованное холодом тело, казалось, до донышка истратило силы и тепло. В душе пустота, нет даже радости от сознания чудом обретенной свободы. Да и какая это свобода, если кругом враждебная земля, чужие люди. Был бы рядом Валдис, он бы придумал что-нибудь, а одной Нурании не совладать с этой свободой, какой бы сладкой и желанной она ни виделась издалека.
Теряя сознание, она все же успела подумать, что умрет не в вонючей каморке, не на глазах у жестокой и глупой Марты, а на воле. Это ли не утешение...
То ли в горячечном бреду, то ли уже приходя в себя, она вдруг почувствовала запах полыни. Ее будто кто-то тронул за плечо, велел встать, и Нурания вскочила на ноги.
Ночь была на исходе. Гасли звезды, бледнел и таял, загадочно мерцая, Млечный Путь. Вдали, на светлеющем горизонте, проступали зубчатые очертания гор.
Дрожа от холода, Нурания стащила с себя платье и ветхое белье, выжала их, распустила волосы. Нельзя ей сидеть без движения. Одевшись, она стала размахивать руками, приседать и прыгать на месте. Кровь побежала быстрее, по телу разлилось тепло.
Но продолжалось это недолго. Вдруг она почувствовала, что все тело горит, к горлу подступает тошнота и голову будто сжало железными тисками. «Только бы не заболеть! Только бы не упасть!» – твердила она, карабкаясь на высокий берег, чтобы найти укромное место, подсушиться на солнце. Может, и Валдису удалось спастись и вскоре он найдет ее, как обещал, прощаясь. Она еще верила в это, не зная, что Валдис, отвлекая немцев от нее, постарался увести лодку в сторону и, можно сказать, сознательно попал им в руки.
Над лесом вставало огненно-красное солнце. Высились вдали, закрывая горизонт, подернутые голубым маревом, призрачные силуэты гор...
