Текст книги "За чужие грехи"
Автор книги: Агония Иванова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
– Не говори так, – попросила Таня, – все еще будет хорошо…
– Не будет! Не будет уже ничего хорошо! – вдруг сорвалась Люся, – все уже не будет как прежде, назад дороги нет, нет… я не хочу так жить, я отказываюсь так жить, я лучше умру… я… – Таня осторожно погладила ее по щеке, удивляясь тому, какая у нее нежная кожа, аккуратно убрала спутанные волосы в этом освящении казавшиеся черными.
– Все будет хорошо… – зачем-то повторила она, не зная кому, пытается это внушить – себе или все-таки Люсе, ибо девочка отчаянно отказывалась ее слушать, снова помотала головой.
– Плевать она на меня хотела… плевать все на меня хотели! – продолжала Люся, – никто меня не любит и она не любила никогда… если бы любила, не бросила бы…
– Я тебя люблю, – совсем тихо и хрипло сказала Таня, и они обе замолчали, Люся удивленно уставилась на нее, – я всегда буду с тобой… – и, поддавшись минутному порыву она подтянула ошарашенную девочку к себе и аккуратно коснулась губами ее губ. Это прикосновение не длилось больше нескольких секунд, потому что Люся резко оттолкнула ее и вскочила с дивана. Ее щеки пылали, а глаза бешено сияли.
– Что ты… – пробормотала она, – убирайся, слышишь!? Убирайся!
Тане стало очень больно, так больно ей не было никогда, даже когда отчим издевался над ней, пользуясь ее беспомощностью и гордостью, не позволявшей рассказать кому бы то ни было об этом. Она встала на подкашивающихся ногах, сделала шаг к ней, но Люся попятилась от нее.
– Почему… – упавшим голосом спросила она, – почему?…
– Потому что ты не нужна мне, – холодно ответила Люся и указала на дверь, – мне нужна моя сестра. Уходи! Уходи сейчас же… а впрочем… – она вдруг смягчилась, опустила взгляд в пол, – можешь оставаться здесь до утра…
– Нет, я уж лучше уйду, – как могла спокойно возразила Таня, – и вещи могу тебе отдать…
– Нет… – прошептала Люся, – не надо… прости…
Таня кое-как добрела до прихожей, стала натягивать обувь и мокрую куртку, Люся все-таки открыла ей дверь, отводя взгляд и кусая губы.
Она слушала тяжелые шаги Тани, пока та спускалась вниз по лестнице, потом следила за ней из окна, за тем, как она растворяется в холодной промозглой темноте и пелене непрекращающегося дождя.
Она думала о том, что, поступает сейчас также, как тот самый проклятый любовник ее сестры, прогоняя нелюбимого человека. Но она оправдала себя и постепенно пришла к выводу, что поступает правильно. Нельзя держать его при себе и использовать любовь в личных целях, лучше оттолкнуть. Однажды и навсегда.
Пусть любовь сменится ненавистью, ведь стена между этими двумя понятиями слишком хрупка и может легко рассыпаться в множество сверкающих осколков.
А потом она быстро оделась и тоже убежала на улицу, постояла немного под дождем, не зная кого, собирается искать – Таню, Наташу или что-то другое, навсегда потерянное и исчезнувшее, и побрела куда-то в темноту, куда глаза глядят.
– Наташа, подожди! Умоляю тебя… – у подъезда ему удалось все-таки догнать девушку и схватить за руку, чтобы она не побежала дальше.
– Это совсем не то, о чем ты подумала! – каждый человек однажды в своей жизни, или может быть не однажды, но все-таки говорит кому-то эту фразу, и теперь настал его черед. Впервые в жизни он действительно был не виноват. Но как доказать это Наташе? Он понимал одно: если она сейчас убежит, случится что-то страшное, впрочем может быть даже не с ней. Этой дождливой, леденяще-холодной ночью обязательно случится что-то страшное.
– Да ладно!? – нервно рассмеялась девушка, тряхнула головой, отбрасывая назад длинные растрепанные волосы, – это, конечно же, твоя сестра, угу?! Я не хочу слушать этот бред! – закричала она, – избавь меня от этого, избавь! Не любишь – не мучай меня, отпусти меня, отстань… Я тебя ненавижу! Да чтобы ты сдох! – ей удалось вырвать руку, и она бросилась бежать, а Кир снова за ней.
– Да подожди же ты, черт побери! – крикнул он ей, но она не послушалась. Ему казалось, что дождь с каждой минутой становится сильнее и сильнее. Еще немного и они все потонут в этом сияющем море слез, пролившемся с немилосердных небес.
– Мне нужна только ты, эй…… – слова повисли в воздухе. В них было что-то отвратительное и противоестественное, но у Кира не было сил об этом думать.
Автобус, – пронеслось у него в голове, когда приблизился неожиданный конец их бессмысленной гонки. Наташа добежала до остановки и запрыгнула в автобус, а он, конечно же, не успел.
– Откройте двери, пожалуйста… – но водителю было толи все равно, толи он просто не слышал его голоса за шумом дождя и мотора. Кир некоторое время еще смотрел вслед, а потом без сил опустился на колени прямо, на мокрый, сияющий в свете фонарей асфальт, тяжело дыша, и закрыл лицо руками.
Теперь его ненавидят обе сестры.
«Зато все хотя бы справедливо» – решил он, потому что едва ли его есть за что любить, ненависть это именно то, чего он заслужил.
Особенно за эту последнюю ложь, за эти слова, которые едва ли были обращены к Наташе.
За эти слова, которые ему хотелось никогда в жизни не говорить, не знать вообще.
Не знать, как это стоять под дождем и смотреть в след уезжающему автобусу, чувствуя как внутри разрастается страшная безнадежная пустота. Не знать, что, значит, пожелать смерти… Навсегда остаться здесь под дождем, похолодеть, перестать дышать… Это ведь чувствовал его отец? Ну как упрекать его в чем-то после этого!
Каким-то неимоверным усилием он заставил себя встать и пойти обратно, с трудом разбирая дорогу, видя только размытые контуры и цветные пятна светящихся окон.
Где-то недалеко от дома он зашел в магазин, работающий круглосуточно, чтобы купить чего-нибудь выпить. Нет ничего страшного в том, чтобы кончить как отец, начинать иную жизнь уже слишком поздно. Может быть это и лучше, чем барахтаться в ванне с перерезанными венами или болтаться в петле.
И ему же не предстоит пить в одиночестве! Только сейчас он вспомнил о том, что дома его, возможно, дожидается Ангелина. Только от этой мысли ему ничуть не стало лучше, стало наоборот тошно и стыдно перед ней за то, что он собирался с ней сделать. Наташа немного опоздала со своей ревностью, да и, пожалуй, ревновала совсем не к тому человеку… А если бы она узнала правду?
– Черт побери, – вырвалось у него, он остановился в подъезде, уселся на подоконник, не торопясь идти домой, и полез за сигаретами, но они безнадежно промокли.
А где сейчас Люся, что с ней? Сидит дома и ненавидит его за то, что отнял у нее сестру и сестру, за то, что бросила ее? Не имеет значения. Ненависть уйдет и все у них с Наташей будет хорошо… Как прежде. Как до того, как он без приглашения ворвался в их жизнь.
Главное, что Люся в тепле и дома, а не бродит где-то под этим уничтожающим дождем.
Он позвонит ей в последний раз, ведь у него теперь есть повод – проверить добралась ли домой ее сестра.
А потом навсегда забудет этот номер.
Глава семнадцатая
Ночь близилась к концу и медленно становился слабее дождь. Его последние капли неторопливо сползали по стеклам машины скорой помощи. Антонина Анатольевна боролась со сном и наблюдала за тем, как они исчезают где-то внизу, разбиваются на асфальт.
До конца дежурства оставалось чуть меньше двух часов. Всего два часа и она сможет вернутся домой, заглянуть в комнату к Тане, убедиться, что та спокойно спит… Ведь уходила дочь в школу куда раньше, чем просыпалась Антонина после очередной тяжелой рабочей смены.
– А у нас тут еще один адрес… – вдруг оторвал ее от своих мыслей сотрудник, маленький щуплый человек среднего возраста, лысенький, в круглый очках, которые все время сползали у него с носа. Он мог бы быть отцом Миши, потому что в них было что-то общее. Но отец Миши умер уже очень давно и это не могло быть правдой.
Антонина вздохнула, она надеялась, что за этот час ничего не случится. Но ее надежды не оправдались. Он назвал адрес и она с удивлением заметила, что в том же районе, где они жили с Борисом и Таней.
Она почувствовала вдруг острый приступ усталости, но не придала этому значения.
– Сказали девочка из окна кинулась, – без особенных эмоций пояснил ее сотрудник, снова поправляя очки, закрыл папку, в которой что-то быстро строчил до этого, и стал натягивать пальто поверх своего белого халата, на улице было уже достаточно прохладно, а он, как врач, очень боялся за свое собственное здоровье. Его не особенно трогал этот случай, он насмотрелся на них вдоволь за всю свою долгую практику. Вот кого он очень не любил, так самоубийц.
– Высоко? – поинтересовалась Антонина.
– Не знаю. Сказали лежит и не шевелится пока.
Антонина только кивнула, ей было не до этой несчастной выпавшей случайно или выкинувшейся специально из окна девочки, она думала о своей собственной дочери и о том, что их разделяют какие-то несколько часов. И хоть она оставалась внешне невозмутимой, она, когда придет домой, обязательно обнимет ее крепко-крепко, чтобы чувствовать, что она жива, защищена и не лежит там, на асфальте, на месте этой девочки, к которой они спешат сейчас.
Машина остановилась у девятиэтажного дома, Антонина его хорошо знала – он был одним из самых высоких среди некрасивых «хрущевских» пятиэтажек и его было видно издалека, почти из каждой точки этого района, куда бы ты не шел. Теперь она впервые видела его вблизи. У места происшествия уже толпились люди – в основном старушки и хозяева собак, вышедшие на утреннюю прогулку со своими питомцами, чтобы успеть до работы.
Ее сотрудник выпрыгнул из машины первым, подал ей руку, и они вместе пошли через расступающуюся толпу к неподвижному телу.
Небо было неожиданно чистым и светлым, словно всю ночь не шел дождь. Где-то далеко, за неуклюжими силуэтами домов поднималось блеклое полумертвое солнце, окрашивая серые небеса в золотистые и бледно-розовые оттенки. Антонина любовалась этим небом, пока шла.
А когда они наконец-то достигли своей цели, она вдруг остановилась как вкопанная и прижала руки к лицу, испуганно глядя на тело.
– … и зачем так летели! Холодная… Не жилец, – отдаленно, как из-под воды донесся до нее голос ее спутника, – а документы хоть при ней? – мужчина без тени брезгливости или отвращения проверил все видимые карманы и развел руками, – ну черт. В милицию звоните.
– Выпала? Самоубийца? – донесся из толпы чей-то голос, – или вытолкнули?!
– Выпала – не выпала, все равно звоните, – отрезал ее сотрудник, подошел к Антонине, заметив то, как она побледнела и обмерла при виде этой девочки.
Девочка лежала на асфальте в такой позе, в какой обычно лежат люди, которые спят, еще обычно обнимая подушку или плюшевого медвежонка. Ее открытые глаза были устремлены в пустоту, в вечность, а волосы сами разметались кругом и частично скрывали ее лицо, но ее сложно было не узнать.
– Тонь, что случилось? – участливо спросил мужчина, осторожно потрогав женщину за руку.
– Я ее знаю… – пролепетала она плохо слушающимися губами.
– Еще по одной? – спросил Кир, Ангелина только кивнула. Они оба были уже порядочно пьяны, но не торопились останавливаться, потому что прекратить, значит вернуться к своим проблемам и тяжелым мыслям, а у обоих их было достаточно.
– Выпьем за мою загубленную молодость… да и жизнь за одно! – заявила женщина, подумала немного и добавила, – и за твою тоже… – они не стали чокаться и синхронно выпили свой коньяк.
Ангелина еще немного посидела, уставившись в одну единственную точку, а потом вдруг уронила голову на руки и замолчала.
– Тебе плохо? – обеспокоено осведомился Кир.
– Да нет… мне хорошо, – тихо ответила женщина, – просто нет у меня ни дома, ни мужа, ни сестры… только один какой-то сплошной обман. Хорошо, что и обмана теперь нет… Можно начать новую честную жизнь… Только не поздно ли?
– Никогда не поздно, – возразил он, хотя сам очень слабо верил в это.
– Хорошо… – пробормотала она, не поднимая головы, – тогда завтра же… обязательно… Господи, только подумать… – она соизволила наконец-то посмотреть на него, правда после их времяпровождения она была растрепанной и выглядела совсем помятой, – я столько лет прожила с человеком, которого не люблю!
– С кем не бывает, – пожал плечами он, – слушай… подожди минутку, я позвоню, – она снова кивнула, и сама плеснула себе коньяка в опустевшую рюмку.
Он закрыл дверь комнаты, потому что ему совсем не хотелось, чтобы она слышала с кем и о чем он будет разговаривать. Наверняка ему предстоит выслушать огромное количество теплых слов от Людмилы, наверняка она даже не даст ему поговорить с Наташей. Ну и пусть, он будет хотя бы знать, что она дошла домой. Впрочем, плевать на Наташу. Он просто хотел услышать Люсин голос, пусть, в последний раз…
Неужели так легко упустить свой самый последний шанс? – он зажег сигарету, набрал номер и подошел к окну. Дождь становился слабее, небо светлело, только тучи вокруг его сознания продолжали сгущаться, обещая рано или поздно неотвратимо превратиться в маленький Апокалипсис.
Он долго слушал длинные гудки и был готов слушать их вечность. Он неторопливо затянулся сигаретой, потом еще раз, выпустил дым в приоткрытую форточку, откуда пахло дождем и заливом.
Он набрал снова, но все равно не дождался ответа. Ему совсем не хотелось думать о том, куда они обе могли исчезнуть и что с ними случилось. Но бежать сейчас и искать их под этим вечным дождем в лабиринтах спящего города было бессмысленно.
Он набрал в третий раз и снова не получил ответа.
Он потушил сигарету и вернулся на кухню, к дожидавшейся там Ангелине.
– Нужно выпить за новую жизнь, – сказал он, женщина только заторможено кивнула.
– Ты думаешь у нас что-то получится? – спросила она после некоторой паузы, – погляди на нас! – она нервно хохотнула, – да мы же неудачники! Разве у таких неудачников может получится начать все с начала? Может мы и начнем, но ошибки все равно будем совершать прежние…
– Ты права, – спокойно согласился Кир и предложил, – тогда может сразу застрелимся?
– Нет, – помотала головой Ангелина и волосы хлестнули ее по щекам, – как же я хочу, Боже, выпить вместо коньяка какое-нибудь волшебное снадобье, которое отобьет мне память и на утро, я не буду помнить даже своего имени! И тогда все точно будет иначе….
– Такое снадобье вполне можно достать, – зачем-то сказал мужчина и тяжело вздохнул, – оно называется клофелин. Но разве это выход?
– Нет… Да выхода вообще нет, нет! – вырвалось у нее криком, который больно обжег горло.
Все будет точно также, как прежде. Каждый из них будет дальше обманывать себя, забудет об этой ночи. Она снова будет улыбаться мужу, любовь к которому угасла, беспокоиться о сестре, которой желает только смерти и ждать чего-то, что никогда не произойдет. Он снова будет делать вид, что ему абсолютно на все плевать, вернется к имиджу Казановы, будет считать случайные связи и отшучиваться, если кто-то случайно назовет это забытое и опасное слово – любовь.
– Слушай, – Ангелину осенила бредовая идея, которой она поспешила поделиться, – а ты не мог бы соблазнить ту женщину, которую любит мой муж, чтобы ему было досадно? – Кира аж перекосило от этих слов, ему стало обидно, что его принимают за настолько легкомысленного человека, но он понял, что сам сделал себя таким в глазах других, и здесь нечему удивляться.
– Месть не самое лучшее… – начал он, но осекся, вдруг осознав простую истину, – раз ты хочешь ему отомстить… он тебе не безразличен.
– Черт, – вырвалось у Ангелины, она даже стукнула себя по лбу, отбросив назад светлую челку, – ты прав. Так давай напьемся, как следует, чтобы завтра утром все и всех забыть? Я своего чертового мужа, а ты свою девчонку… – она потянулась в пачку за сигаретой, закурила, давясь горьким едким дымом, от которого у нее кружилась и без того уже не совсем светлая голова. – И все будет хорошо. Нужно только научиться забывать.
Этот дождь никогда не закончится, – решила Наташа. Она вышла из автобуса за пару остановок до своего дома и теперь бесцельно слонялась под ледяными струями по малознакомым улицам, которые она видела только днем, а ночью они выглядели совсем другими.
Ей было холодно и грустно. Что-то скользкое, словно змея пробралось внутрь и теперь раздирало ее в клочья. Нужно было совершить над собой усилие и вырвать это, но она не могла…
Ей хотелось навсегда исчезнуть, раствориться в этом пахнущем свежестью воздухе. Она куталась в легкую куртку, но все равно не могла согреться. Домой идти было страшно и стыдно. Снова слышать упреки Люси? Причем еще и правдивые…
– Как он мог… да как он мог!!? – вырвалось у нее, она даже остановилась, топнула ногой по асфальту и снова заплакала и слезы на лице смешались с дождевыми каплями.
Как он мог? Легко. Да зачем ему она вообще сдалась? Глупая бесполезная девчонка, не очень красивая, не очень умная, да еще и несовершеннолетняя! Не удивительно, что его окружают другие женщины, и он не обделяет их вниманием… Ведь она всего лишь развлечение, всего лишь эксперимент! И как она теперь будет смотреть в глаза Люсе, когда та оказалась права, а Наташа ненавидела ее за это?
Ей было так холодно, что невозможно было терпеть это, и она решила пойти куда-нибудь погреться, только не домой, это точно. Ее взгляд быстро уперся в возвышающийся среди других девятиэтажный дом, она вспомнила, что в точно таком же живут Миша с его мамой и сестрой и подумала, что ей может повезти, и дверь здесь также всегда сломана, как и у них. И она не ошиблась – дорога в подъезд была открыта. На грязном обшарпанном лифте она поднялась на последний этаж, а чтобы ее не выгнали жильцы вышла на небольшой балкончик, где находилась пожарная лестница.
Отсюда открывался потрясающий вид – дома не загораживали обзор, и было видно центр и шпили грузоподъемных кранов в порту, только все это скрывала серебристая пелена дождя. Капли долетали под козырек крыши и Наташа ловила их то губами, то продрогшими и побелевшими от холода ладонями.
Где-то там сейчас в их маленькой квартирке, хранящей воспоминания о маме, об их детстве, о прошлом, которое теперь казалось таким далеким и недосягаемым, спит Люся, или сидит и дуется на Наташу, за то, что она ушла… Вряд ли когда-нибудь она сможет простить ее за все, что она сделала и сказала.
Где-то там… недалеко от кранов в порту в старом-старом доме человек, ради которого она разбила и растоптала всю свою прошлую и, наверное, будущую жизнь с другой женщиной… Вряд ли когда-нибудь он пожалеет о том, что сделал.
Что теперь думать об этом?
Он, наверное, все-таки ни в чем не виноват, никто не виноват, кроме нее самой и ее доверчивости. Но ей так хотелось любить кого-то по-настоящему, как в книгах, как в кино… Так, как не бывает в их серой и скучной жизни, которая, казалось бы, никогда не изменится. И вот… изменилась. Только почему-то стала только хуже.
Почему-то ей вдруг стало так светло и радостно на душе, словно все не было так плохо, словно у нее были надежда и будущее. Даже дождь стал слабее, тише и нежнее.
Ей почудилось, что кто-то осторожно и ласково касается ее промокшего плеча, гладит, словно утешая. Так умела прикасаться только мама, только так обнимать, неслышно подходя сзади. И хотя на балконе никого не было Наташа, даже почувствовала запах ее духов…
– Только не уходи больше… – попросила она совсем тихо, – не бросай меня… пожалуйста… ну, пожалуйста… – она почувствовала, как эти невидимые приятные объятия вдруг исчезают, ей снова стало снова холодно, пусто и одиноко.
– Ну не бросай меня хоть ты… – взмолилась она и вдруг замолчала, по щекам ее снова поползли слезы, только плакала она совсем иначе – без злости, обиды или боли.
– Я пойду с тобой… мне здесь больше делать нечего, – решила Наташа и взялась непослушными руками за перилла балкона.
Небеса стали светлее, дождь шел совсем слабо, и небо на востоке было уже совсем чистым, до рассвета оставалось не так уж и долго. Наташе стало мучительно грустно от того, что она не увидит в последний раз солнце, море и свою сестру, но она прогнала эти мысли, почему-то испугавшись их и еще нескольких минут промедления, словно еще чуть-чуть и она не сможет совершить то, что собиралась.
Прошлого больше нет, она сама уничтожила его собственными руками… Будущего не может быть, если нет прошлого.
– Прощай… – прошептала она совсем тихо, не зная, кому адресовано это слово. Легко перелезла через перила и сделала последний шаг.
Часть вторая
Дождь звенел над тишиной,
поминальной песней,
предрекая холод всех
предстоящих зим…
Мы боимся умереть,
а подумать если…
Страшно – свечи зажигать
Страшно – быть живым…
Елена Войнаровская.
Глава первая
Люся очень плохо помнила все происходившее с ней в те самые страшные несколько дней, которые ей пришлось пережить после того, как она узнала о смерти своей сестры. Острая сильная боль сменилась тупым холодным равнодушием и она превратилась в сомнамбулу. Ее перестал интересовать окружающий мир, она стала только марионеткой в чужих заботливых руках, которые вертели ей, как им хотелось.
Кто-то поднимал ее с постели, кто-то утирал ей слезы, помогал одеться и дойти до машины. Этот кто-то сидел рядом, успокаивал ее, и бесконечное количество, раз повторял «Все будет хорошо, Люсенька, все будет хорошо». Голос был безумно знакомым и чьи-то теплые ладони, покрытые тонкой сеткой морщин тоже, запах духов. Пытаться узнать было бесполезно – люди стали для Люси серыми тенями в царстве безликих.
Осознание того, что случилось на самом деле, случилось непоправимо и бесповоротно обрушилось на девочку в тот момент, когда она вступила в холодное помещение ритуального зала и увидела усыпанный цветами скромный гроб и Наташу, еще недавно совсем такую живую в нем, теперь уже мертвую и умиротворенную. В это мгновение в Люсе проснулась угасшая жизнь, она вырвалась из державших ее рук и бросилась к гробу, схватила ледяную руку сестры, прижала к лицу, зарыдала, сползла на колени, завывая и всхлипывая.
В следующее минуты ее оттащили в сторону, усадили на стульчик, вытерли слезы, накормили валерианкой и стали усиленно гладить по волосам, повторяя всякие утешительные слова. А она все продолжала и продолжала плакать, пока глаза не стали сухими и не начали болеть. Тогда ее лицо кто-то вытер платочком, поправил беретку на ее голове, отряхнул пальто от слез и снова повел к гробу.
Наташу не отпевали в церкви, и даже здесь приглашенный священник не мог прочитать над ней заупокойной молитвы. Не смотря на все старания Антонины и Валентины, им так и не удалось провернуть смерть девочки как несчастный случай. Их попытки убедить в этом не только священников, врачей, но и Люсю также не увенчались успехом. Люся слишком хорошо знала Наташу, чтобы поверить в эту ложь… И все равно ей казалось, что сейчас Наташа откроет глаза и скажет ей «пожалуйста, давай уйдем отсюда».
Но девочка в гробу оставалась неподвижной. Люся, давясь слезами, поцеловала ее в лоб и долго прижималась лицом к холодным рукам, прежде чем ее отвели снова куда-то в сторону. И она провалилась обратно в забытье.
Через пелену слез, застилавшую ее глаза, мир казался мутным. Это было к лучшему, потому что ей больно было смотреть, как закрывается крышка гроба, как его несут четверо людей в небольшой старенький автобус, следом женщины несли цветы, которые лежали сверху гроба.
Она брела следом за процессией, потом забилась в самый дальний и незаметный угол ритуального автобуса, лишь бы только никто не трогал ее, не задавал лишних вопросов. Кругом было очень много людей, и большинство их казалось совершенно незнакомыми Люсе, каких-то из них она знала лишь отдаленно, каких-то видела во второй раз в жизни – первым были похороны мамы. Среди них были какие-то родственники, приехавшие из Архангельска.
Они казались Люсе совершенно чужими людьми. Они были совершенно чужими людьми. Впрочем, теперь родных людей у нее больше не было.
Она стояла среди толпы над свежей могилой, усыпанной цветами, в основном красными гвоздиками и белыми розами, и ей казалось, что рядом никого нет.
Только она одна, Наташино лицо на черно-белой фотографии овальной формы и этот дождь, медленно становившийся сильнее, холодный и промозглый.
Капли падали одна за другой на фотографию, на свежую землю, на ограду и цветастый забор соседней могилы, которую закидали грязью неаккуратные рабочие, пока закапывали в землю Наташин гроб. Какие странные и страшные слова… Наташин… гроб…
Когда некоторое время назад Люсе пришлось похоронить маму и она стояла на этом же кладбище, замерзшая и рыдающая, рядом с ней была сестра, которая обнимала ее крепко и нежно, гладила по мокрым волосам. «Не плачь, маленькая», – сказала она тогда, – «мама теперь на небесах… а я с тобой… я всегда буду с тобой! Всегда!»
Люсе очень хотелось смахнуть капли дождя с Наташиной фотографии.
Неужели такое может быть? – шептал разум, продолжая отчаянно противостоять правде, бороться с неизбежностью, которую трудно принять.
Неужели это она? Это не может быть она! Это какая-то ошибка.
Но Люся своими глазами видела сестру в гробу, она там выглядела такой чистой и красивой, словно белый цветок лилии, вырванный из воды и брошенный на землю, цепляющийся стеблями за нее и задыхающийся на ненавистном воздухе.
«Я с тобой, я всегда буду с тобой…»
Думать об этом было невыносимо.
Люся все смотрела и смотрела на расплывающийся из-за слез или из-за дождя мир на фотографию сестры и ей так хотелось смахнуть проклятые капли.
– Снова дождь, – вырвалось у кого-то с досадой.
Люди начали расходиться, медленно, словно огромные черные птицы, они бросали на землю свои букеты и растворялись в серых свинцовых небесах ее боли.
Люся все стояла и стояла, неподвижно, как каменный ангел на католическом кладбище. Они всегда нравились ей куда больше. Ее всегда очаровывали лики ангелов, потемневшие от времени, исполненные скорби. Они внушали ее душе какой-то трепет и восторг перед смертью и памятью прошедших лет, она вдыхала запах времени.
Здесь она чувствовала только горечь потерь.
И снова кто-то обнял ее за плечи, кто-то стал уводить ее по узким кладбищенским дорожкам между ровными участками чужих могил. С надгробий на нее смотрели фотографии разных людей, но с ее сестрой их объединяло то, что их тоже больше не было в живых.
Люсе совсем не хотелось идти в наполненную приезжими родственниками квартиру.
Ей хотелось остаться здесь, рядом с Наташей. Раскапывать ногтями рыхлую мокрую землю, стучаться в крышку гроба. А потом лечь с ней рядом, как часто они ложились раньше, обнять крепко-крепко и уснуть.
Пройдя десять шагов, она вырвалась из чужих рук и обернулась.
Он стоял у могилы Наташи, низко опустив голову, стоял на коленях, одну руку прижав к лицу, второй сжимая ограду. Люсе хотелось бежать туда, сбросить его омерзительные пальцы, прогнать его. Но в ней было слишком мало жизни даже для ненависти, в ней осталась только острая непереносимая боль.
Дождь усиливался, размывая очертания. Еще одна черная птица так и не торопилась отрываться от земли, возможно, она была ранена. Люсю вернули, повели к другим черным птицам, о чем-то говорили ей, но через мутную пелену отчуждения до нее не доносилось слов.
– Ты заслужил… – сказала она про себя черной фигуре на земле у ограды, – так наслаждайся!
– Я ее знаю… – пролепетала Антонина плохо слушающимися губами. Она отступила назад, почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Удивить ее видом трупа? Нет, пожалуй. Дело было в том шоке, который она пережила за те несколько мгновений, когда ее разум сыграл с ней злую шутку, представив на месте этой девочки Таню.
С Таней все хорошо, – сказала себе Антонина, – она спит дома. Ей сняться хорошие сны. Борис присматривает за ней… С ней ничего не случиться.
Она почувствовала острое желание скорее убежать домой и увидеть свою дочь, с которой встречалась так редко из-за постоянных ночных дежурств, постоянной работы и усталости, когда, придя, домой, она падала без сил и спала целыми сутками. Ей хватало того, что ее Танюша очень хорошо учится, во всем успевает, все умеет, замечательная девочка, предмет гордости и зависти. Но где гарантия, что однажды на ночном дежурстве она не увидит свою золотую девочку лежащей на асфальте с раскинутыми руками?
Антонина убрала упавшие на лицо светло-каштановые волосы и набрала в грудь побольше воздуха.
– Тонь? – мужчина уловил в ее глазах тот ужас, который она испытала несколько минут назад и начал строить самые страшные предположения.
– Нет, – на выдохе сказала Антонина, – это не моя дочь. Но это ее подруга.
Через некоторое время, когда закончилась череда ужасных процедур с милицией и экспертами и тело девочки увезли в районный морг, Антонина кое-как сбросила и скомкав положила в сумку свой рабочий халат, и быстрой походкой направилась к дому Люси и Наташи.
Погода стала ясной, светило солнце и его лучи сияли, отражаясь в глубоких лужах.
На сердце у Антонины было неспокойно, она понимала, что сейчас ей предстоит совершить очень важный поступок и взять на себя ответственность за него. Ей хотелось позвонить домой или вернуться туда, чтобы увидеть Таню, но она не имела права. Перед ее глазами стояла девочка на асфальте, ее разметанные волосы, ее маленькие руки, ее закрытые, как будто во сне, глаза. Все это было так больно, так невыносимо, словно на этом месте и в правду была ее дочь.
Дверь долгое время никто не открывал, и Антонина уже было начала бояться за вторую сестру, но через какое-то время растрепанная и сонная она появилась на пороге.
– Здравствуйте… – заторможено пробормотала Люся и принялась очень забавно и по-детски тереть глаза кулачками, – что случилось?
– Люся, можно? Мне нужно с тобой поговорить, – девочка неохотно пропустила ее в квартиру и закрыла за ней дверь. Антонине было тяжело, у нее кружилась голова, она была не уверена в том, что сейчас самое подходящее время для этой правды, но что-то толкало ее к этому поступку.
Антонина с удивлением обнаружила, что Люся одета в уличную одежду, как будто вовсе не ложилась спать. И волосы ее были мокрыми, судя по всему, она вернулась домой совсем недавно, незадолго после того, как закончился дождь.
Здесь что-то произошло этой ночью. Что? Почему одна из сестре покончила с собой, а вторая не ночевала дома? Это показалось Антонине каким-то жутким и странным, но она не хотела сейчас лезть к Люсе с расспросами.
Она устало опустилась на краешек дивана, жестом попросила Люсю сесть тоже и обняла ее за плечи.
– Люсенька, послушай меня, пожалуйста… – Антонина вдруг испугалась и решила начать с другого, – у тебя, кроме Наташи есть какие-то родственники?
– Ну… – Люся растерялась, – есть какие-то в Архангельске, я их не знаю. И отец, наверное, где-то есть… он нас бросил уже очень давно…
