Текст книги "За чужие грехи"

Автор книги: Агония Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

Глава двадцатая

– Как ты могла?! Ну как ты могла!? – захлебываясь слезами шептала Антонина. Они сидели вдвоем с Люсей на опустевшей кухне, и девочка совершенно без смущения курила прямо там, а женщина слишком была увлечена собственным горем, чтобы отругать ее за эту вольность.

В такой короткий период она умудрилась чуть не потерять дочь из-за своего невнимания к ней и теперь потеряла еще и мужа… Она отказывалась верить фактам, которые ей предоставляли. Он не мог! Это не он! Ее Боренька… Это все фантазии этой девицы, этой неблагодарной змеи, которая так отплатила ей за доброту и внимание. Чего еще ждать от сестрицы самоубийцы?

– Я всего лишь сказала правду, – спокойно пожала плечами Люся и выпустила дым в форточку.

– Ты опорочила моего мужа… Что я тебе сделала, скажи, что я сделала тебе, Люся!? За что ты поступила со мною так!? – спросила женщина, попыталась поймать взгляд девочки, но та отвела его в сторону, – за что?! За всю мою доброту, да?!

– Я всего лишь сказала правду, – повторила Люся и откинула назад длинные темно-русые волосы, боясь подпалить их сигаретой. Она смотрела на капель за окном и ей хотелось сейчас спрятаться куда-нибудь, исчезнуть, лишь бы ее не трогали, не донимали всеми этими вопросами-допросами-расспросами. Теперь каждый человек требовал ее сотни раз повторять одно и тоже, словно не мог просто спросить у другого, плевав на то, что одни только мысли об этой истории причиняли ей боль.

– Борис плохой человек, – выдала Люся, – он три года насиловал вашу дочь, а она молчала, чтобы не причинить вам боли. Но рано или поздно всему приходит конец, как и этой лжи.

– А когда придет конец твоей лжи?! – горячо выпалила Антонина и не удержавшись, вскочила и ударила Люсю по лицу. Девочка спокойно вынесла это, потерла щеку и снова отвернулась к окну.

– Прекрати курить в моем доме! – словно опомнившись, потребовала женщина. Люся кивнула и потушила сигарету о подоконник, с трудом не сделав это о свою ладонь. Но на ее теле и так достаточно было повреждений, синяков и ссадин.

– Вы не верите мне, так поверьте фактам, – попыталась достучаться до сознания Антонины девочка, но потом решила, что все это бестолковые разговоры.

– Прекрати! – потребовала Антонина и зажала уши руками, – я не хочу, не хочу тебя слушать, проклятая девчонка! Мой Боря еще не скоро выйдет из тюрьмы из-за тебя… Успокойся уже, оставь его в покое! Зачем ты продолжаешь порочить его имя! Кто здесь порочен, так это ты! А какой хорошей девочкой ты была раньше!

– Ну да, было дело, – хмыкнула Люся, ей очень хотелось добавить «до вашего ненаглядного Бориса».

– Прекрати! Ты еще и смеешься надо мной, – Антонина снова заплакала, уронив голову на руки. Люся ждала, пока она выплачется, тихо стоя у окна. Над ним снаружи висела огромная сосулька, переливавшаяся всеми цветами радуги в ярком солнечном свете. С нее тоже что-то капало и разбивалось о железный карниз окна, отбивая монотонный ритм. «Неужели уже весна?» – подумала Люся с удивлением, – «так быстро? Так рано в этом году?»

Наташа очень любила весну… Она сама напоминала весну своими чистыми глазами, своей открытой душой, своей улыбкой… А раз Наташа мертва, значит и весны тоже больше не будет никогда и то, что сейчас происходит за окном, не больше, чем очередной обман. Весь этот мир соткан из обманов – больших и маленьких. И держится на обманах. Выдернешь один кирпичик-обман, и тебе на голову посыплется целый град кирпичей, которые на нем держались.

– Люся… Люсенька, – Антонина подняла голову и посмотрела на нее заплаканными глазами, – пожалуйста… скажи им, что твои показания ошибка… Тебя не будут наказывать, ты еще ребенок! Пожалуйста…

Люсе на мгновение стало жаль эту женщину, на ее глазах постаревшую на много лет, осунувшуюся и поблекшую, но она ничего не могла сделать. Нельзя спасти всех сразу, и она сделала выбор вовсе не в пользу Бориса. Может быть потом кто-нибудь спасет его мерзкую душонку, полюбит его и очистит от зла, но раз уж это не получилось у Антонины, то вообще маловероятно, что у кого-то получится.

– В моих показаниях нет ошибки и я не собираюсь ничего менять, – упрямо возразила Люся. Антонина снова зарыдала, а потом вскочила и закричала так, что Люсе сделалось страшно.

– Вон! Убирайся вон из моего дома! Видеть тебя не хочу! Ненавижу тебя, чертовка!

Люся кивнула и ушла в комнату, достала свою сумку и побросала туда немногочисленные вещи. Она совершенно не представляла себе, куда собирается идти, но оставаться здесь она не желала.

– Одумайся… – взмолилась Антонина в прихожей.

– Нет, – покачала головой Люся и вышла прочь.

На улице было тепло и солнечно, все кругом таяло и текло. На асфальте лежали глубокие лужи, в которых отражалось бездонное синее небо и в них плескались чумазые воробьи, оглашая улицу своим звонким щебетом. Люся напоминала себе такого воробья, выкупавшегося в грязной луже и теперь прыгавшего по асфальту, чтобы высохнуть от липкой, пристающей к оперенью грязи.

Что она чувствовала сейчас? Свободу? Нет, одиночество.

Огромное бесконечное одиночество, которое совершенно нечем было заполнить, кроме сигаретного дыма, но и их в пачке оставалось уже совсем немного, а денег на новые у Люси не было. Как и жилья. Как и будущего.

Только сумка, набитая вещами первой необходимости, легкое пальто и правда, за которую она поплатилась. Но не стоило ли это все того, чтобы наказать по заслугам того, кто считал, что все сойдет ему с рук?

В этом мире никогда не будет справедливости, если мы сами не станем ею.

Таня неуверенно шагнула на крыльцо больницы и зажмурилась от яркого солнечного света. Весна… неужели… Уже. Весна! Она ликовала внутри себя, всем своим естеством приветствуя весну. Ей хотелось раскинуть руки и подставить ладони солнцу и прыгать в лужах, как в детстве.

Все было наполнено свежестью, пением птиц, мелкой капелью… И радостью, восторгом снова рождающейся жизнью.

Мы пережили зиму! Мы победили смерть! – кричало все вокруг и деревья и дома и прохожие, которые хмуро брели мимо и шмыгали носом, простуженные и злые. Таня с готовностью бросилась в этот порыв и вот ее душа, так уставшая быть обремененной телом, летела над маленькими улочками и маленькими домиками…

– Видишь, Танюша… весна, – с грустной улыбкой сказала ей Антонина, помогавшая девушке ходить, потому что за время, проведенное в больнице, та разучилась многое делать сама. Врачи боялись, что она останется инвалидом, но этого не произошло и она как будто родилась снова – чистой, как ребенок… А может быть она и в правду снова стала ребенком?

Таня вырвалась из ее рук и сбежала вниз по ступенькам, заглянула в лужу и посмотрела на отражение маленькой худенькой девочки с отросшими светло-каштановыми волосами и большими миндалевидными глазами, смотревшими удивленно и восторженно. Эта девочка готова была снова узнать мир и узнать его совершенно другим, вовсе не таким, каким он был прежде…

– Весна, мамочка! – воскликнула она и подбежала к Антонине, обняла ее крепко-крепко своими тонкими руками, – погляди!

– Да, Танечка… – тихо согласилась женщина и поцеловала ее в щеку, погладила по волосам и они вместе пошли по залитой солнцем улице.

Воздух был таким чистым и прозрачным, каким он бывает обычно только после сильной грозы и оттого любой звук становился звонким и летящим.

В небе кружились птицы.

– Танечка… – обратилась к ней Антонина и голос ее был каким-то грустным и потерянным, – а ты не хотела бы уехать из этого города?

– Не знаю… – беспечно пожала плечами Таня, – а почему ты спрашиваешь?

– Ну… тебе в институт поступать… – нашла предлог женщина.

– Тогда уедем, – рассудила девушка.

Они дошли до дома и даже он теперь казался Тане совсем другим. Ее прежняя тюрьма превратилась в обычную пятиэтажку и теперь она дружелюбно взирала на нее глазами-окнами.

Таня готова была любить весь мир, как это делают дети.

Таня готова была простить весь мир.

– Послушай… – Антонина как будто не хотела идти туда и хотела потянуть время, она взяла Таню за руки и заглянула ей в глаза, – скажи мне… Правда то, что Борис три года…

Заканчивать было не нужно, Таня поняла все и так. Она слегка погрустнела, но постаралась как можно быстрее прогнать это ощущение.

– Да, – кивнула она, – но мамочка! Все это в прошлом…

– Конечно в прошлом, – согласилась Антонина и стала тосковать о чем-то своем. Они вернулись домой, и пока женщина на кухне разогревала чайник и ставила все к чаю, Таня пыталась дозвониться до Владимира, но никто у него не брал трубку. Она хотела набрать номер Кира, но не успела.

– Танюш, пойдем пить чай, – позвала ее Антонина. Девушка убежала на кухню, сжала чашку руками и вдохнула сладкий дурманящий аромат. У нее был только один вопрос, который она хотела задать сегодня и множество других, которые она решила оставить на потом.

– Куда пропал Борис?

– Где бы он ни был… – Антонина тяжело вздохнула, – тебя он больше не побеспокоит… – она обняла Таню, чтобы дочь не видела, как по ее щекам одна за другой текут горькие-горькие горячие, как чай в их чашках, слезы.

В дырах под крышей того дома, где жил Кир, делали свои норы ласточки и сейчас они вдруг вернулись в оставленные жилища и начали летать туда-сюда, кричать и шуметь. Мужчина проклял птиц за то, что разбудили его в день, когда он решил честно проспать работу и теперь он курил на кухне в полном одиночестве, наблюдая за тем, как они суетятся в воздухе, таскают мелкие веточки и мусор, чтобы укрепить свои гнезда.

«Что-то рановато в этом году» – подумал он.

В дверь позвонили и Кир обрадовался тому, что, скорее всего, это вернулся Владимир, который в какой-то момент неожиданно взял и пропал, перестав отвечать на звонки.

Но его ожидания не оправдались.

– Можно? – робко спросила Люся и только после его неуверенного кивка шагнула в прихожую. Что-то в ней изменилось, но сейчас он затруднялся сказать что, слишком часто в ней что-то менялось за последнее время.

– Знаешь… – она аккуратно сняла обувь и поставила в угол прихожей, а рядом сумку, которую принесла с собой, – мне некуда пойти. Можно мне остаться у тебя?

– Значит действительно некуда, – констатировал Кир и улыбнулся, – конечно можно… Пойдем, я налью тебе чаю.

– Хорошо, – легко согласилась Люся и прошествовала за ним. Она заметила ласточек за окном и очень удивилась, но ничего не сказала. Ее большие серые, как штормящее море, глаза стали внимательно следить за каждым их движением и сейчас она напоминала кошку, приготовившуюся к броску на птиц. Что-то стремительное, летящее, сильное неожиданно появилось в этой девушке, в ее чертах и глазах, сменив собой детское и беззащитное.

Она повзрослела? Не удивительно…

Кир совершенно не знал о чем с ней говорить, хотя теперь их объединяло многое. Поэтому он задал вопрос, волновавший его сильнее всего и бывший вполне себе безобидным.

– Ты простила меня?

Люся подняла взгляд и внимательно посмотрела ему в глаза, чуть склонив голову на бок.

– Не знаю, – в конце концов она беззаботно передернула плечами, – у нас будет много времени, чтобы с этим разобраться.

– У нас… – повторил мужчина, и от этого слова по телу разлилась волна тепла. Неужели теперь есть это «мы» и это «нас»?

– Повторюсь, что хочу удочерить тебя, – напомнил он. Люся как-то хитро сощурилась и достала из кармана джинсов помятую пачку сигарет, заглянула туда и извлекла одну-единственную, сломанную пополам, имевшую очень жалкий вид. Судя по выражению лица девушки она тоже сочувствовала ее горькой судьбе.

– Я не хочу, чтобы ты меня удочерял, – спокойно призналась она и попыталась зажечь этот жалкий обрубок зажигалкой из синей пластмассы, на которой были нарисованы киты.

– Почему? – растерялся Кир, но она оставила этот вопрос без ответа. По кухне пополз такой непривычный сладкий дым с вишневым привкусом. Он на мгновение прикрыл глаза, но потом, как будто очнулся ото сна, отобрал у нее сигарету и потушил в пепельнице. Люся недовольно захлопала пушистыми ресницами.

– Я хочу, чтобы ты больше никогда не курила, – объяснил он, – можешь считать это моей прихотью.

Ее глаза внимательно следили за каждым его движением, она и думать забыла о ласточках, метавшихся туда-сюда за окном.

– Ну, хорошо, – легко согласилась девушка, улыбнулась одними губами и добавила совсем тихо, – но ты тоже бросишь.

Эпилог.

Таня быстро полюбила засыпать под стук колес и это была лучшая из колыбельных, которые только можно было придумать. Проснувшись, она долгое время лежала и смотрела в низкий потолок душного купе, пытаясь уловить ритм, который отбивали колеса и сравнить его с ритмом человеческого сердца.

Она спустилась на нижнюю полку, забилась в уголок, чтобы не мешать двум пожилым дамам уплетать свой завтрак и стала следить за проносящимися за окном пейзажами. Бесконечные поля, леса с раскидистыми деревьями… Эта прекрасная и величественная красота девственно чистой не тронутой природы! Как бы ей хотелось сейчас пройти босиком по лесной тропинке, вдыхая дурманящие ароматы цветения.

На смену лесам и полям появлялись маленькие деревушки и города, так напоминавшие тот, в котором прошла почти вся ее жизнь и сердце сжималось щемящим чувством тоски.

Кто-то шумно пронесся мимо открытой двери их купе, девушка невольно посмотрела в ту сторону и заметила, заглянувшего к ним маленького мальчика лет пяти. Он улыбнулся ей той простой светлой улыбкой, которой умеют улыбаться только дети, и хотел было убежать, но две пожилые дамы решили заманить его в свои мягкие лапы.

– Какой хороший мальчик! – воскликнула одна из них, – как тебя зовут?

– Андрей, – сказал тот, глядя на нее недоверчиво.

– А хочешь конфетку, Андрюша? – предложила вторая и вот уже выложила перед ним все, что имелось у нее в запасе – и мешок конфет и какие-то помявшиеся и растекшиеся за время дороги пирожные, и бутерброды с ветчиной.

Таня не могла сдержать улыбки, а сама невольно разглядывала мальчика, и что-то в нем казалось ей таким хорошо знакомым… Она не могла понять что. У него были темные волосы, густая челка, закрывавшая половину лба и сверкавшие из-под нее карие глаза теплого кофейного цвета. Тане приходилось пропускать через свои руки стольких пациентов, стольких детей и вообще стольких людей через свою жизнь, что не удивительно, что какой-то случайно встреченный ею в поезде ребенок казался ей знакомым. Вскоре тетушки наигрались в него, и он убежал дальше блуждать по вагону, а Таня все сидела, охваченная каким-то странным ощущением и пыталась понять, что с ней.

Потом все также задумчиво поплелась курить в тамбур, оттуда позвонила матери, отчиталась о том, что все у нее хорошо.

На обратном пути она снова столкнулась с мальчиком, он высунулся из какого-то купе и внимательно посмотрел на нее, а потом убрался обратно. Таня собиралась пройти мимо, но вынуждена была остановиться.

– Таня, – окликнул ее до ужаса знакомый голос изнутри купе. Она заглянула туда и замерла от неожиданности. Рядом с тем самым мальчиком Андрюшей сидел никто иной, как призрак ее прошлой, давно канувшей в лету жизни, Кир. Он очень сильно изменился с тех пор.

Неудивительно! Столько лет прошло… Ведь она изменилась тоже, но что-то внутри все равно осталось прежним, неизменным и сейчас готово было плакать из-за этой встречи. Если бы у нее только еще были слезы, она была уверена, что они все закончились еще в юности.

– Неужели это ты, – проговорил он и отложил ноутбук, который лежал у него на коленях, – боже мой, сколько лет… Как поживаешь?

– Я хорошо… – растерянно сказала Таня, – а ты?

– Тоже неплохо, – улыбнулся мужчина и потрепал мальчика по волосам, которые и так лежали не очень аккуратно, – это мой сын Андрей. Андрюш, – мальчик снова посмотрел на Таню большими чуткими глазами, – это Таня, она мой старый друг.

– Очень старый, – вздохнула девушка. Ей было и грустно и радостно.

– Откуда едешь? – спросил Кир.

– Из столицы, сейчас работаю там, – объяснила Таня, – я стала врачом, как мама… но мне захотелось побывать в родном городе… Ты тоже уехал?

– Нет, я возвращаюсь домой.

Дом… какое сладкое и приятное слово. Таня прикрыла глаза, пытаясь понять, почему за все эти годы, когда она сменила столько квартир, одна лучше другой, домом она по-прежнему считала этот маленький мрачный городок, потерявшийся на карте, омытый холодными волнами залива. Городок, где ей пришлось пережить столько радостных и горестных моментов, которые теперь почему-то вспоминались с большим трудом, куда лучше сохранилось хорошее.

Ей до сих пор казалось, что уехав, они совершили предательство, но поступить иначе они не могли… Нужно было спасаться бегством от своего прошлого, от своей старой боли, которую как-то нужно было пережить, чтобы жить дальше, чтобы не ставить на будущем жирный крест. Порой перед нами стоит выбор – поставить крест на будущем или на прошлом. Она выбрала прошлое. И теперь оно нашло ее, не желая оставаться за поворотом…

Когда поезд остановился и немногочисленные желающие высыпали на перрон, Таня снова столкнулась с Киром и Андреем.

– Подожди… – мужчина как-то растерянно и неловко ухватил ее за руку, – не уходи пожалуйста.

– Почему? – удивилась Таня.

– Один человек тоже должен встретиться с тобой, – ответил он.

Было тепло, сухо и солнечно, в воздухе летала пыль. Воробьи и голуби сновали по перрону туда сюда, взлетали в небеса и садились на резную решетку, которой было украшено старое, еще дореволюционное здание вокзала с большими часами.

– А вот и он, – обрадовался Кир.

Через перрон уверенной походкой к ним шел Владимир. Все осталось в нем прежним и эти чистые детские глаза, и его светлые как пшеница волосы и улыбка, как будто не было этих лет, как будто она смогла прийти к нему сюда, на вокзал, где он дожидался ее, чтобы сбежать и ей снова было шестнадцать.

– Таня… – тихо-тихо сказал он, и девушка заплакала впервые за много-много лет, но это были светлые радостные слезы.

8. 7.2011