Текст книги "За чужие грехи"
Автор книги: Агония Иванова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
Глава шестая
Наташа снилась ему каждую ночь. Наташа появлялась, стоило только ему закрыть глаза. Поэтому теперь Кир нашел для себя новое развлечение – он измерял количество ложек кофе, которые он клал в чашку, и проверял, сколько времени на этих ложках он сможет продержаться без сна. К концу вторых суток измученный организм все-таки взял свое, и он уснул прямо за столом, над пепельницей полной окурков и очередной опустевшей чашкой кофе.
Он снова гнался за ней под дождем, откуда-то зная, что все равно не сможет догнать, никогда не сможет, а лицо Наташи за мокрым стеклом расплывалось и стекало вниз дождевыми каплями. Ей было лет двенадцать, она была совсем ребенком с двумя пушистыми хвостиками и смеялась звонко и чисто, как смеются только дети. От одной мысли о близости с ней становилось тошно, а от осознания того, что это имело место быть, делалось еще и жутко.
К его счастью, кто-то оборвал эти душные бесконечные кошмары звонком в дверь. Кир чуть не разбил чашку, подвернувшуюся под руку и бросился к двери так, будто его посетил кто-то, кого он очень ждал.
Может быть Люся с ножом или пистолетом, чтобы закончить его мучения и потушить кровью огонь пылающей боли? А может быть призрак Наташи, чтобы забрать его с собой в царство вечного сна?
На пороге стояла девочка со светлыми крашеными волосами и кукольными глазами.
Откуда она знает адрес? – спросил он себя и тут же вспомнил, что сам оставил его ей вместе с телефоном, когда они курили у подъезда, после легкомысленного секса, за который ему было сейчас безумно стыдно.
– Ты похож на покойника, – заметила Джули, без приглашения проходя в квартиру, она протянула ему свое пальто и сбросила сапоги на тонких шпильках, мокрые от дождя. От нее пахло сигаретами, духами и каким-то дешевым некачественным алкоголем.
– Я тебе тут кое-что принесла, – сказала она, обняла его одной рукой, но тут же отстранилась, – у тебя такой вид, будто ты уже ширнулся чем-то посерьезнее…
«Ну да, ну да, – ответил он про себя, – девочкой Наташей, а потом еще девочкой Люсей. Кажется, это называется любовь. До сих пор не отойду». Улыбнуться у него не получилось, как и сказать это в слух.
– Вот, – Джули бегло поцеловала его в небритую щеку, оставив легкий слег помады, и извлекла из сумки пакет и бутылку какой-то дешевой водки, – будем тебя лечить.
Она прошла на кухню, бесшумно ступая ногами в легких чулках в сеточку по холодному полу, и водрузила все это на стол. Потом она по-хозяйски поискала в шкафах рюмки, поставила две на стол и уселась на один из стульев.
– Зачем ты пришла? – спросил он достаточно грубо, не задумываясь о том, что это может ее обидеть. Кир заторможено пошел следом, но остановился у входа в кухню, опершись на дверной косяк. В кармане была смятая пустая пачка от сигарет. Он разочарованно бросил ее на стол.
– Может быть, ты мне нравишься? – Джули подняла на него глаза, и сейчас в них вдруг мелькнуло что-то детское, чистое и невинное, что больно укололо его в сердце.
– Да ладно, – ухмыльнулся он, хотя как-то наигранно, и стал смотреть на дождь за окном, лишь бы не смотреть ей в глаза, – я такой старый…
– У меня бывали мужчины и старше, – пожала плечами Юля.
– Я алкоголик, сын алкоголика, – подумав, добавил он, она улыбнулась и в этой улыбке была даже какая-то искренность, – и закончу как он…
– Ты дурак, – заявила она, ничуть не смущаясь, – вот это правда, – открыла бутылку и заботливо разлила прозрачную жидкость по рюмкам.
А что будет, если сейчас заявится Ангелина?
Кир сел за стол напротив Джули и повертел рюмку в пальцах. Девушка уже успела немного отпить и теперь отлизывала губы и морщилась.
– У тебя кто-то умер? – спросила она.
– Почему ты так решила? – поинтересовался он.
– Рубашка черная, – ответила Юля, сделала еще пару глотков и как-то опасливо посмотрела на окно, за которым непрерывно шел дождь в слабом свете уличных фонарей. Немного пахло заливом, как будто он был совсем рядом. Выйти бы сейчас на берег…
– Может, я просто люблю черные рубашки, – беззаботно сказал Кир.
– Синяки под глазами и седину ты тоже, конечно, любишь? – взгляд, которым сейчас смотрела эта девочка был таким пронизывающим, что ему стало не по себе. Как будто она знала все. Как будто она знала что Наташу, про то как он привел ее сюда, про то, как легкомысленно хотел поиграть с ней, чтобы доказать себе что-то. Теперь Юля словно точно также играла с ним, прикидываясь наивной дурочкой. Зачем?
– Давай не чокаясь? – предложила она, – ведь правда кто-то умер?
– Да, – в конце концов сдался Кир. Они выпили не чокаясь.
– Не знаю кого, но помянули, – заключила Джули, – ну вот и хорошо. Ты мне не расскажешь?
– Нет, – разговаривать с ней по душам и откровенничать не входило в его планы, он вообще не думал, что после подъезда будет что-то еще, ему не хотелось ее видеть больше и уж тем более с ней пить.
– Хорошо, – кивнула девушка и указала на пакет с какой-то злой улыбкой, – угощайся, – налила еще водки и вынула из пакета что-то маленькое и скрученное из бумаги, какое-то жалкое подобие сигареты, закурила. Кухню наполнил странный непривычный ему запах – в нем было что-то изысканное, тонкое и восточное, напоминающее индийские благовония.
– Легкий наркотик, – пояснила Джули в ответ на его недоумевающий взгляд, – попробуй. Как же хорошо иметь богатых родителей, – потянула она, – можно позволить себе подобные шалости, не воруя и не беспокоясь о том, где бы взять на это денег…
Он все-таки решился и взял самокрутку из пакета и затянулся. Нужно было чем-то занять руки в отсутствие сигарет.
Дым сразу ударил в голову так, что она загудела и в глазах все поплыло, действие травы было усилено отсутствием сна и передозировкой кофеина.
Джули докурила, запила водкой и стала наблюдать за его реакцией. Он в свою очередь следил за ней очень внимательно, потому что ему казалось, что в ее лице постоянно происходят какие-то изменения.
– Ну, как? – спросила она.
– Я не знаю, – пробормотал он.
Теперь в ее глазах он явно узнавал глаза Наташи – чистые и ясные, она смотрела на него рассеянно, удивленно, но ничуть не осуждающе.
– Я ведь, правда, не хотел! Правда… – вырвалось у Кира, – ты слышишь? Я ведь хотел как лучше…
– Ты о чем? – спросила Наташа голосом Джули, она допила водку в его рюмке, он даже не заметил.
– Если бы я успел все было бы иначе… ну зачем ты это сделала? Зачем… Глупая…
– Ки-и-ир? – Юля дотронулась до его руки, но он отдернул ее, ему стало ужасно холодно, хотя форточка была приоткрыта совсем чуть-чуть. Юля уже пожалела о том, что сделала и думала, что ей теперь с ним делать, самым верным на ее взгляд решением было проводить до кровати, если бы она хотя бы знала, где ее найти в чужой квартире.
– Пойдем, – она заставила его подняться и за руку повела наугад в одну из комнат, чутье ее не подвело. Он больше не пытался вырвать руку, ему казалось, что это Наташа.
– Не уходи, – попросил он.
– Да не уйду я, – заверила девушка, – не бросишь тебя в таком состоянии… эй? – она усадила его на кровать и пощелкала пальцами перед лицом, хотя у нее самой в глазах все плыло. Кир вцепился в ее пальцы так, что ей стало больно.
– Послушай… не уходи. Дай мне шанс, – сказал мужчина, – всего один шанс… мне нужно так мало. Какой-то шанс, ну что тебе стоит… Не уходи, не прыгай с крыши больше или откуда ты там прыгнула? Останься со мной… Я не люблю тебя, ну и что? Сколько людей живут без любви, просто по обоюдному согласию… Ну, только не уходи, не умирай… Слышишь? Смерть это не выход! Не выход…
– Ну, тише… – взмолилась Юля, ей было действительно страшно. Обычно этот наркотик оказывал на всех людей совсем другое действие – он дарил состояние безмятежной эйфории, а не оживлял призраков прошлого. Теперь ей не нужно было спрашивать, кто у него умер, она и сама догадывалась потихоньку.
– Наташа…
– Я не она, – это были бесполезные слова.
– Наташа, пожалуйста… – она обняла его за шею, зарылась в волосы, пахнущие сигаретами лицом, ей стало так мучительно жаль себя, что захотелось плакать. Стал бы кто-нибудь когда-нибудь так переживать о ней? Стал бы кто-то оплакивать ее и умолять жить? Едва ли…
Да кому ты нужна размалеванная кукла? Все твои друзья крутятся рядом с тобой только ради дозы, которую ты можешь подарить им, когда тебе хочется сорить родительскими деньгами из чувства бессильной ненависти к ним за невнимание. Все твои друзья ценят тебя только за любовь к легкомысленным развлечениям и готовность раздвинуть ноги перед кем угодно, стоит тебе только немного выпить. Кому ты будешь нужна без всего этого? Есть на свете хоть один такой человек?
Джули прижалась к Киру крепко-крепко, долго и страстно поцеловала, плевав на то, что сейчас он видит на ее месте совсем другую женщину.
– Ты ведь больше не уйдешь?… – с надеждой спросил он, чувствуя горький вкус ее губ, ее боли, – Наташа… Наташенька…
– Я больше не уйду, – пообещала Джули, ей хотелось украсть немного любви, чужой любви, если уж своей не было дано.
– Что у тебя случилось? – вместо приветствия начал Владимир, раскрыл над головой Тани большой черный зонт какой-то английской марки. Девочка уже достаточно промокла под дождем, и от этого не было практически никакой пользы, но ей все равно было приятно. Владимир тоже изрядно промок и от дождя его светлые волосы начали немного виться.
– Ну, как обычно, – пожала плечами Таня, – просто так не может продолжаться дальше.
– Хочешь, я поговорю с твоей матерью? – предложил мужчина, они дожидались автобуса.
– Не стоит, – отказалась девочка, – мне просто нужно где-то пожить. Потом я сама устроюсь, и все будет хорошо…
– Но тебе пятнадцать лет! – воскликнул Владимир.
– Шестнадцать, – поправила Татьяна, – ну какая разница? Так вы поможете мне с жильем? – этот вопрос волновал ее куда больше всех этих причитаний о том какая она несчастная и бедная девочка. В жалости она нуждалась меньше всего.
– Да, – кивнул он, чувствуя себя очень благородным и значимым, – но сейчас я должен уехать по долгу службы и тебе придется пожить у моего друга.
– Друга? – насторожилась Таня.
– Ну да… – Владимир запнулся, эта идея уже не казалась ему такой хорошей.
– Того самого, с которым… Наташа? – легко догадалась девочка, Владимир нахмурился, отвернулся и кивнул. Таня вымученно улыбнулась, ей было и смешно и противно.
– Он ничего тебе не сделает, – заверил ее мужчина, к ним наконец-то подошел автобус и он пропустил девочку вперед, закрывая зонтик, – он не такое чудовище, каким кажется, просто легкомысленный идиот. К тому же сейчас он слишком занят своим горем…
– Каким это горем? – заинтересовалась Таня. Они дошли до конца полупустого автобуса и остановились на площадке. Девочка провела ладонью по стеклу, чтобы немного расчистить его и смотреть на улицы, которые они проезжают. Потом она написала на другом стекле пальцем свое имя и грустно улыбнулась. Она до сих пор не могла отделаться от этой детской привычки.
– Он тяжело переживает смерть Наташи, не удивительно при том, какую роковую роль он сыграл в этой истории, – Владимир поморщился, ему было неприятно говорить об этом.
– Раскаивается? – скептически подняла одну бровь Таня, – ну это похвально… Только не говорите, что я должна буду его утешать!
– Нет, ты что, – обиделся Владимир, – просто там ты можешь пожить, пока я не вернусь.
– Лучше бы я осталась дома, – вздохнула девочка. Автобус остановился и Владимир потянул ее за руку к выходу, у нее создалось впечатление, что ему просто нравится случайно прикасаться к ней, и он ищет любой удобный повод.
Они немного прошли под дождем, зонт он открыть забыл, погруженный в собственные невеселые мысли. Тане было все равно – она и так промокла до нитки.
За дверью долго было тихо, слишком тихо.
– Зря вы все это придумали, – заметила Таня, – зря я согласилась, – скорее себе, чем ему.
Она была уверена в том, что совершает чудовищную ошибку. Остаться с Владимиром одно, а этот подонок – совсем другое дело. И ее опасения на счет того, что она просто попадет в лапы другого извращенца, постепенно начинали воплощаться в жизнь.
А куда бежать отсюда? Домой. А куда бежать оттуда? Не куда.
Это замкнутый круг.
Глава седьмая
Люся сидела на диване смотря в одну точку, а Антонина обнимала ее за плечи и эта немая сцена продолжалась несколько часов, пока не зазвонил телефон. Женщина оставила девочку одну и ушла разговаривать на кухню.
За окном с темно-синих небес падали крупные пушистые снежинки, ложившиеся оконную раму и залетавшие через форточку внутрь. Было так холодно, что у Люси коченели пальцы, она почти не чувствовала их и ей казалось, что они тоже покрываются снежинками и леденеют. Чтобы сбросить это наваждение, она встала и подошла к окну, потянулась к раме, чтобы открыть ее, но почему-то пальцы ее схватили только воздух. Она провалилась обратно в свои страдания, вспомнив почему-то произошедший давным-давно разговор с Наташей на кухне. Когда она нашла у Наташи сигареты и обиделась на нее за это… Какая мелочь… Только теперь она понимала несущественность того события, понимала, каким глупым был выбранный ее повод.
Если бы она прислушивалась к сестре и не смотрела на нее через призму своей ревности, может быть она смогла бы понять ее? Может быть все было бы иначе? И сейчас Наташа была бы жива… Но что думать о том, чего уже не случиться? Ни о чем другом, к сожалению, Люсе думать не хотелось.
Всюду, куда бы она не посмотрела, она натыкалась на острые иглы боли, пронзавшие ее душу со всех сторон. Их маленькая квартирка и вовсе превратилась в ад, где каждая вещь жалила воспоминаниями о Наташе или о маме. Да и здесь память все равно настигла ее и играла с ней самую жестокую из злых шуток – то, что было дорого ей так и стояло перед глазами. А холодный голос повторял ей «Этого больше не будет. Никогда». Этот голос вбивал в ее сердце гвоздь под названием «никогда», а оно обливалось кровью и слезами, понимая, что ему никак не избежать своей участи… не спастись.
– Люсенька… – на пороге появилась Антонина, подошла к ней, прижала к себе нежно и ласково погладила по волосам, поцеловала в макушку, – мне нужно идти. Я должна помогать людям, я может быть кого-нибудь смогу спасти. Поможешь мне?
– Каким образом? – изумилась Люся и на мгновение даже вернулась реальность из того тихого сумеречного мира в котором пребывала.
– Не будешь грустить, – Антонина улыбнулась и щелкнула Людмилу по носу, но девочка никак не отреагировала, – и будешь думать о чем-то хорошем.
– О хорошем… – эхом откликнулась Люся, мучительно пытаясь найти для себя в жизни хоть что-то хорошее, хоть какой-то смысл бороться с болью и тянуться к свету. А разве был свет? Только темнота безысходности, подступавшая к ней со всех сторон.
Антонина обняла ее крепко-крепко в последний раз и направилась в прихожую.
– Будешь хорошей девочкой, я принесу тебе что-нибудь сладкое, – пообещала она и ушла. Люся вздохнула облегченно, потому что находиться в одиночестве было куда спокойнее. Никто не пытался залезть в ее истерзанную душу с непонятными целями.
Она снова стала смотреть на снег и на нее нахлынули воспоминания, настолько яркие и живые, что она почти поверила в реальность картин, оживших перед глазами.
Зима… Они совсем маленькие – Люсе пять, Наташе шесть. Они обе замотаны так, что на мир взирают только одни глаза, в оставшейся узкой полоске лица, поэтому они особенно похожи, только Наташа выше ростом. Они поднимаются на какой-то заснеженный холм, волоча за собой старые санки с потертой кожаной обивкой, садятся на них и летят вниз, спотыкаются о холм, падают в гору снега, поднимая в воздух облако сияющих снежинок. Наташа лежит и смеется, не зная, как ей встать в теплой дубленке и ватных штанишках, в которых она ужасно неповоротливая и неустойчивая, а Люся лежит, молчит и тихо плачет, потому что по ее телу вдруг разливаются боль и холод. Наташа подползает к ней и видит, что младшая напоролась на полозья санок и проткнула себе ладонь, порвала варежку, снег весь алый от крови.
– Мама! Мама! – кричит Наташа, а сама прижимает к лицу маленькую ручку сестренки, гладит ее, целует и тоже плачет, но при этом улыбается ободряюще испуганной сестренке. И мама поднимается к ним на гору, берет Люсю на руки, Наташа бежит за ними, они куда-то едут, много врачей, странные запахи, очень больно и все это время старшая сестра держит Люсю за вторую здоровую ручку и приговаривает что-то нежно-нежно.
Люся подняла на уровень глаз свою ладонь и заметила слабо различимый уже почти исчезнувший шрам. Наташа любила поглаживать его, когда хотела успокоить ее, а всем кругом они всегда рассказывали смешную историю о том, что руку Люси изуродовал тигр, сбежавший из зоопарка и напавший на них.
Девочка грустно улыбнулась через слезы, простояла еще несколько минут и сползла на пол, рыдая в голос. Кто-то бережно обнял ее за плечи, поднял и довел до дивана. Когда она открыла глаза, она увидела перед собой мужа Антонины, он улыбнулся ей ободряюще.
– Люсенька, – мягко начал он, – твоей сестре на небесах наверное очень грустно смотреть на то, как ты плачешь.
– Моя сестра не на небесах, – возразила Люся.
– Почему? – изумился мужчина.
– Потому что она покончила с собой, а Бог не любит самоубийц, – сказала девочка каким-то жутким шепотом. Она подумала о том, что не знает, кого любит бог, но точно не их с Наташей, это они поняли, когда умерла мама. С тех пор Люся разучилась молиться и верить, осознав свое одиночество в этом мире. У нее не было никого, кроме сестры… Теперь же не было и ее. Она снова начала плакать.
– Ну тише… тише… – Борис погладил ее по волосам, – все будет хорошо.
«Да не будет! Не будет!» – хотелось закричать Люсе, – «не будет ничего уже хорошо! Потому что она мертва! Мертва! А для мертвых ничего не бывает хорошо, им все равно».
Она все плакала и плакала, пока не заметила руку Бориса у себя на ноге у самого края юбки. Ей стало не по себе и от этого страха она даже немного успокоилась, пытаясь убедить себя, что это пустые страхи. Ей просто вспомнился первый визит в квартиру Кира и его поведение, поэтому теперь она видела угрозу там, где ее быть не должно.
Но что-то все равно настораживало ее в муже Антонины, она пока не понимала что.
– Пожалуйста… я хочу побыть одна, – как могла мягко попросила она и он покорно вышел. Люся прикусила губу, глядя в пол. Она снова погружалась в омут воспоминаний, но на этот раз совсем других. Они не причиняли жгучей боли потери, а вызывали отвращение и ужас. Если бы лампы тогда не оказалось под рукой, что сделал бы с ней этот ненормальный? Как бы она смотрела после в глаза Наташи, в глаза людей… Если одни только прикосновения окунули ее в тягучую липкую грязь, то что стало бы, если бы он воспользовался до конца тем, что она сама пришла к нему? Люсе стало тошно, ее передернуло и она инстинктивно зажала рот ладонью, только потом осознав, что это всего лишь порыв… Грязное животное, похотливая тварь, считающая, что все люди кругом существуют только для удовлетворения его мерзких желаний. Он ведь делал это с Наташей, с ее маленькой наивной Наташей, которая то целоваться не умела, которая на мужчин смотрела с трепетом и ужасом. Он убил ее. Он…
Люся потонула в захлестнувшей ее волне ненависти, сжала кулаки и маленькие ногти впились ей в кожу.
В этом мире не осталось ничего хорошего, светлого, прекрасного. У нее нет больше ни одного близкого человека, у нее нет будущего, но у нее есть долг. Заставить его расплатиться за то, что он совершил, за поруганную честь ее сестры, за ее сломанную жизнь. Она убьет его самым изощренным способом, придумает что-то такое, что заставит ужаснуться тех, кому придется хоронить его останки. Впрочем, нет! Она убьет его очень жестоко, а потом сожжет и развеет пепел, чтобы ничего, ничего не осталось. Ничего!
Если бы Люся видела себя со стороны сейчас, она бы испугалась. Глаза ее сияли безумным отчаянном светом, кожа и губы побелели от волнения, волосы растрепались в разные стороны. В ней сейчас ожило что-то всегда спавшее – языческое, колдовское, ведьмовское, агрессивное и готовое к борьбе. И это что-то уже рисовало в сознании Люси в красках то, как она будет убивать Кира, только она вот никак не могла решить польет она его кислотой или все-таки будет расчленять заживо бензопилой, которую она еще не придумала где бы взять. Но она найдет… Потому что в жизни больше нет смысла, но есть цель. Последняя цель. Уничтожить его, наказать за то, что он сделал, раз уж высшие силы допускают несправедливость, царящую на земле.
А что потом? Потом она, если не сойдет с ума от того, что сделает, окажется в тюрьме среди сотен таких же, как и он. И ей некуда будет убежать, скрыться и они будут делать с ней все, что захотят. Люся зажмурилась от ужаса и отвращения. Ей вдруг стало так чудовищно страшно, что она снова захотела стать маленькой девочкой и отказаться от всех своих хитроумных планов мести. Она убьет одного, но множество таких же, подобно клеткам раковой опухоли, вскочат на теле планеты и будут тянуться к ней своими грязными похотливыми руками, своими омерзительными мыслями.
Люся сползла на пол и снова заплакала, а потом каким-то немыслимым усилием воли заставила себя дойти до окна и распахнуть его настежь так, что снежинки полетели ей прямо в лицо, обжигая холодом разгоряченную кожу. Она зажмурилась и прошептала неслышно, почти не шевеля губами.
– Заберите меня к себе, мамочка, Наташенька… Мне здесь нечего делать без вас… Заберите…
Она легко взобралась на подоконник и выпрямилась в полный рост. Под ногами лежал заснеженный двор, утонувший в густых фиолетовых сумерках. Окна дома напротив горели тепло и приветливо. Люся прикрыла глаза и шагнула на встречу этим окнам, но кто-то из комнаты ухватил ее за ноги и затащил обратно, они повалились на пол. Борис оказался над ней и потряс ее за плечи, пытаясь привести в чувство. Люся была так испугана и смятена, что плохо понимала, что происходит. Сознание ее находилось там, на подоконнике, повисшее над ним в короткое мгновение полета, когда она должна была выпорхнуть и стать птицей под этим снегом. А тело ощущало чьи-то сначала осторожные, а потом более уверенные прикосновения. Пальцы скользнувшие по ее бедру под ткань юбки, горячее дыхание на шее, поцелуй горячих обветренных губ в мочку уха. Тесные объятия и край юбки, решительно ползущая вверх, повинуясь чьим-то пальцам. На минуту Люсе показалось, что это Кир, она испугалась, почувствовала волну ненависти, захлестнувшую ее и придавшую сил, вырвалась из-под этого человека, плохо понимая, что это Борис и бросилась в прихожую.
– Не трогай меня, ублюдок! – кричала она, – я убью тебя! Убью тебя за то, что ты сделал с ней! Это ты ее убил! Ты!
– Люся! Успокойся! – размыто и тихо, как из-под воды до нее донесся голос Бориса, но она никак не отреагировала на него. Торопливо она одела обувь, свое пальто, проверила есть ли в его карманах хоть какие-то деньги и выбежала прочь, уверенная в том, что покидает квартиру номер двадцать, на пятом этаже того дома, где из окон видно залив и чувствуется его дурманящий сладкий запах.
