Текст книги "Давай никому не скажем (СИ)"

Автор книги: Агата Лель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Прозвенел звонок и, пропустив гуськом протопавших на свои места опоздавших одногруппников, в кабинет вошла англичанка. Бросив на меня уничижительный взгляд, обиженно сжала губы, и отвела чуть покрасневшие глаза.

Она плакала. Из-за меня.

Стало так неприятно и противно из-за своего скотского поведения. Вот нельзя было просто заткнуться, если ничего умного больше в голову не приходило, нет же, сморозил какую-то чушь. Ведь она ничего плохого мне не сделала, а я повёл себя как последний кретин!

Пристально наблюдал за каждым её движением, ожидая хоть какой-то реакции. Что угодно: пусть прилюдно выскажет, какой я болван или вызовет к доске, зачёт не поставит – хрен с ним, но не вот это показное равнодушие, которое по непонятной причине ужасно волновало, даже думать больше ни о чём не мог.

Раздался тихий стук в дверь, и в кабинет заглянул новый завуч. Пробежав глазами по студентам, уставился прямо на меня:

– Набиев, зайдите к директору.

– Сейчас? – взволнованно спросила англичанка, даже с места приподнялась.

– Да, сейчас. Всё в порядке, Яна Альбертовна? – поинтересовался таким тоном, будто она сидит в заложницах у террориста, и он как супермен вовремя пришёл на подмогу.

– Да, всё хорошо, – рассеяно улыбнулась она и, потупив взгляд в журнал, махнула рукой на дверь. – Набиев, иди.

Как оперативно. Я почему-то думал, что угроза доложить директрисе – это действительно была лишь угроза. Ну что ж, пришёл час расплаты.

На удивление, испытал что-то вроде облегчения: ну поворчит Курага для проформы пять минут, промоет мозги. Подумаешь, первый раз что ли. Заслужил. Молчаливую обиду англичанки вынести было бы сложнее.

Под недоуменные взгляды однокашников нехотя поднялся и вышел из кабинета. Завуч мелкими шажками засеменил следом.

– Тебя не учили, что огрызаться с преподавателями – да и вообще женщинами – это возмутительно?

– Нет, не учили, – даже не обернулся.

Бесит это ботаник. Сразу видно, что ничего из себя не представляет. А главное, что ему она улыбалась, а на меня даже не посмотрела. Этот факт неожиданно сильно задел, и антипатия к завучу возросла ещё стремительнее.

Игнорируя раздражающий бубнёж Дениса Павловича, смело шагнул в учительскую, как всегда забыв постучать.

Часть 12. Яна

Яна

Голова нещадно гудела. Соседи устроили вечером сабантуй на кухне, потом вся шайка-лейка плавно переместилась к матери в комнату. Конечно ни о каком сне не могло быть и речи.

Утром мать смотрела на меня никак не в чём не бывало – ни капли стыда! А Николаша её (Господи, что за прозвище-то такое?) расхаживал в одних семейных трусах, причитая, как же ему нехорошо, шепотом науськивая мать, чтобы та принесла опохмелиться… Вёл себя раскованно, словно он тут хозяин, но стоило только мне выйти из комнаты, так сразу в уголок забился, ручки на острые коленки положил, глазки в пол – ни дать ни взять мой лучший ученик из младшего класса.

Нет, так дальше продолжаться не может. Нужно что-то решать с жильём. Ужасно не хотелось тратить на съем деньги, которых и так кот наплакал, но и жить в подобных условиях просто невозможно!

Собираясь на урок АИ-01, шла по коридору второго этажа, и краем глаза уловила под лестницей какую-то возню. Замедлив шаг, заглянула: Минаева что-то громко высказывала Набиеву, после чего влепила звонкую оплеуху и затем убежала.

Я честно не знала, как на это реагировать, что предпринять. Пройти мимо и сделать вид, что ничего не произошло я не могла ни как преподаватель, ни как человек. А вдруг случилось что-то серьезное? Помявшись долю секунды, всё-таки шагнула под лестничный пролёт и спросила, всё ли в порядке… Как же я потом об этом пожалела! Вот верно говорят, что инициатива наказуема: он мало того, что отмахнулся от меня как он назойливой мухи и попросил не лезть не в своё дело, так ещё выругался матом, словно я ему подружка какая-то! Ни капли уважения.

А этот его взгляд исподлобья? Ехидный, злой. Ладно бы от Круглова подобное услышать, – неприятно, да, но от него чего угодно можно ожидать, но от Набиева… Почему-то именно то, что это сказал он, задело больше всего. Стало так обидно, что как девчонка, едва сдерживая слёзы, убежала, пригрозив рассказать директору…

Конечно я не собиралась ябедничать Кураге, ещё чего. Она и так на меня искоса смотрит и совершенно не воспринимает всерьез, а если ещё узнает, что в моём присутствии студенты ведут себя панибратски, как с ровесницей, тогда точно не ждать мне никакой дополнительной ставки, ни в следующем году, ни даже через пять лет. Обидно, не то слово.

Спряталась подальше от любопытных глаз у окна в конце коридора, и достала маленькое зеркало. Пока убирала размазанную в уголках глаз тушь, услышала за спиной торопливый стук каблуков Инны.

– Янчик, а ты чего тут? Ой, ты плачешь, что ли? – прикрыв рот ладошкой, повернула меня лицом к свету. – Точно плачешь! Что стряслось? Кто обидел? Опять мымра эта?

– Нет. Всё нормально, не бери в голову.

– Рассказывай давай. Ты же знаешь, что я могила! Кто этот негодяй? Неужто Тимурчик?

– Нет, Набиев, из первой, – скрывать не имело смысла, всё равно ведь не отстанет.

– Набиев? – округлила глаза подруга. – Нет, он, конечно, не подарок, за словом в карман не лезет, но я год у него преподаю, никогда не замечала за ним хамского отношения к преподавателям… Шутить не к месту – это да, а вот обидеть чем-то… – Инна хмыкнула. – А что натворил-то?

– Да там ерунда…

Уже пожалела, что рассказала, надо было перевести тему и всё, клещами же не стала бы она правду тянуть.

– Это я сама решу, ерунда или нет. Говори!

– Да я случайно увидела как одна девочка ему пощёчину дала, я вмешалась, ну и он грубо мне ответил… Да ерунда, говорю же. Не надо было мне самой лезть.

– Ничего себе – ерунда! Всё ты правильно сделала. А говнюку этому надо язык укоротить, чтоб неповадно было! Грубить он будет. Если он сейчас так много на себя берёт, то что потом? Красота для мужика не главное, уважение к женщине – вот что превыше всего! А ты педагог – и такое развязное поведение! – Инна разошлась ни на шутку, а я молча слушала и проклинала себя за болтливость.

На горизонте замаячила фигура Дениса Павловича, и только я хотела попросить её замолчать, как Селиванова обернулась и возбуждённо замахала рукой, подзывая:

– Денис Павлович! Можно вас на минутку? У нас ЧП!

– Инна! Ну зачем?? – прошипела, готовая буквально разорвать подругу.

– Отстань! – отмахнулась Инна, встречая спешащего завуча. – Денис Павлович, вот, полюбуйтесь, что один наш студент сделал! – она указала на меня, и я была готова провалиться сквозь землю, ощущая на себе встревоженный взгляд несостоявшегося ухажёра.

– Что такое? Яна Альбертовна, вы что, плакали?

– Плакала! Её оскорбил Набиев из АИ-01! – влезла Инна.

– Да не оскорблял он меня!

– А ещё он девочку какую-то ударил…

– Инна! Ты что несёшь? Никого он не бил!

Уму непостижимо! Перевернула всё с ног на голову!

– Так что же случилось? Кто кого бил? – поправил очки Денис Павлович, и мне пришлось заново пересказать инцидент, пресекая перебивающую Инну, которая сгущала краски, зачем-то добавляя несуществующие детали.

В итоге он, повозмущавшись, пообещал во всём разобраться, после чего отчалил в учительскую, а я до самого звонка отчитывала подругу за «помощь», последствия которой теперь придётся разгребать именно мне, не ей.

Очень не хотелось идти в класс и сталкиваться с Набиевым, но так как прогулять пару я не могла, поэтому решила попросту игнорировать хама. Я старше, и я педагог. Это он должен переживать.

Его взгляд я ощутила едва войдя в кабинет. Словно горящие искры, прожигающие насквозь. С огромным усилием отвела глаза и, собрав волю в кулак, упорно его игнорировала, хотя очень хотелось посмотреть и убедиться, что он хоть немного раскаивается.

Хотя, о чём это я, такие как он – детки богатых родителей – плевать хотели на тех, кто ниже статусом. Взглянула вчера мельком на адреса студентов, Набиев из «долины нищих» – так прозвали у нас район, где обосновались «новые русские» и прочие городские «шишки». Больше и узнавать ничего не нужно, обеспеченным простых смертных никогда не понять – слишком разные у нас миры.

Примерно в середине занятия в кабинет вошёл Денис Павлович и вызвал Набиева к Эмме Валентиновне. Я прямо представила Курагу на её королевском троне, и напротив Яна. Интересно, с ней он тоже такой наглый, или он только с молодыми учетилями может огрызаться?

Если сначала я переживала, что подставила себя, да и Набиева тоже, разболтав всё Инне, то после того, как он вышел за завучем, надменно задрав голову и криво ухмыляясь, я поняла, что поступила верно.

Правильно Инна сказала – пора спустить с небес на землю избалованного красавчика.

Часть 13. Ника

Ника

Ну и сцена сегодня развернулась, в театр ходить не надо!

Я уже приуныла, что Минаева теперь с Набиевым встречается, как ситуация буквально за один день в корне изменилась.

Ещё вчера она хвалилась, как они целовались с Набиевым в подъезде, как он ей встречаться предложил и что чуть ли не в любви признался, а уже сегодня поливает его на чём свет стоит, и даже будто пощёчину влепила. Но эта информация не точная. Зная Минаеву, она и приврать могла для красного словца, чтоб девчонки позавидовали, какие у них страстные отношения.

– Ничего, мне даже нравится это, – примостившись на пеньке в кустах за школой, Минаева нервно распечатала пачку сигарет. – Зато не тухло, как у некоторых. Поссорились немного, у всех бывает. Скоро помиримся, – пожала плечом, будто уговаривая саму себя.

– А из-за чего ты его ударила-то? – поинтересовалась Лосева и, судя по её недоверчивому выражению лица, она тоже подозревала Полину если не в откровенном обмане, то в приукрашивании фактов однозначно. – Что он такого натворил?

– Долго рассказывать. Это личное, – придав лицу напускную таинственность, Минаева заткнулась.

Это её «личное» против воли резануло по сердцу. Я бы всё отдала, чтобы у меня с Набиевым тоже было «личное». Да я даже ссориться с ним каждый день готова, лишь бы он вообще внимание на меня обратил!

– А вы видели, как он на англичанку опять пялился? Вот как пришёл, и до тех пор пока его завуч не вызвал – сидел и на неё смотрел, – выдала Лосева, с удовольствием наблюдая на выражением лица Полины.

– Гонишь. Не смотрел он на неё! – разозлилась Минаева и почему-то уставилась на меня.

– Смотрел! С моего места отлично видно! Мне вообще кажется, что чего-то у них там произошло. Таня Козлова сказала, что видела, как они утром под лестницей шушукались.

– Кто с кем шушукался? – вспыхнула Полина.

– Ну, Набиев с англичанкой… ой, Ник, извини – с Яной Альбертовной, – исправилась Лосева, ликуя, что попала в цель – Минаеву задело.

Лицо Минаевой исказила маска то ли ужаса, то ли удивления, при этом она продолжила сверлить меня взглядом, будто в ожидая какого-то вразумительного ответа, но ответить мне было нечего – я была удивлена не меньше. Моя сестра и Ян разговаривали под лестницей? О чём? Бред какой-то.

Уже второй раз Лосева говорит, что он пялится на Янку… Надеюсь, что всё это только ради того, чтобы позлить Минаеву. А если всё-таки… да нет, ерунда.

За спиной зашуршали ветки кустов, и мы с Лосевой одновременно обернулись, встретившись взглядом с растерянным Загором. Ему-то здесь что нужно?

– Загорский, ты чего тут забыл? Ты что, чужие разговоры подслушивал? – рявкнула Минаева, чем смутила Игоря ещё больше. Тот даже поменялся в лице, бегая глазами по каждой из нас.

Воротник белой рубашки выглядывал из-под вязаного клетчатого жилета. В руках допотопный коричневый портфель.

– Да вот, покурить зашёл, – промямлил он, и девчонки взорвались, захлёбываясь от хохота. Мне же было совсем не весело.

– А мама не наругает? – чуть ли не икала от смеха Полина.

– Игорёк, а ты сигарету между палочек зажми, чтобы руки табаком не воняли, – добавила Лосева, и расхохоталась ещё громче.

Игорёк совсем растерялся, бледные щёки вспыхнули, и мне даже стало его немного жаль. Я же понимала, что пришёл он сюда из-за меня.

– Ладно, мне домой пора, – подняла с земли рюкзак, не желая участвовать в этом параде унижения.

– Да, и мне пора тоже, – затушила окурок Минаева, лениво поднимаясь с пенька.

Загорский потоптался, и направился следом за нами.

– А ты куда? – возмутилась Полина. – Ты курить пришёл? Вот и кури!

Посмеиваясь, мы вылезли из кустов, оставив Загора одного. Уходя последней, я обернулась – он смотрел на меня своими чистыми голубыми глазами, и отчего-то на душе стало до противного тошно.

Часть 14. Ян

Ян

– Я в последний раз спрашиваю, поганец, что ты там натворил? Ну что ты тащишься, баран недоделанный! – промокнув лоснящуюся лысину, отец нервно посигналил плетущейся впереди «шестёрке», после чего снова стрельнул на меня грозным взором. – Так ты собираешься отвечать, или нет?

Двойной подбородок трясся словно подтверждая каждое слово, и я еле сдерживался, чтобы не заржать.

Вообще, конечно, в самой ситуации смешного было мало. Когда я вчера пошёл на ковёр к Кураге, то думал, что она отчитает, погрозит пальчиком и отпустит, но дело приняло неожиданный поворот: прямо с порога она заявила, что не станет терпеть моё вопиющее неуважение к педагогам, и что завтра утром ждёт в технаре отца. Даже слушать ничего не стала. Не знаю, что за ужасы ей наговорила англичанка, но выглядела директриса дико разъярённой.

– Да ничего не произошло, – отмахнулся я, и отвернулся к запотевшему стеклу.

– Да, конечно, ничего! А зачем тогда меня снова вызвала эта ваша старая калоша? Соскучилась?

– Ага, по твоим благотворительным взносам. Один ты, что ли, их любишь.

Отец замахнулся и отвесил довольно ощутимый подзатыльник.

– Рот закрой! Копейки не заработал, чтобы чужие деньги считать! Не твоё дело, как они в мой в карман попадают.

Он что-то ещё причитал, но я слушал его в пол уха, рассматривая мелькающие за окном автомобили, магазины и серые многоэтажки. Все его привычки уже выбиты на подкорке: пока свой лимит не проорёт, бесполезно даже пытаться вставить хоть слово.

Впереди показалось обшарпанное здание технаря. У порога столпились прибывшие пораньше разгильдяи, среди которых я сразу узнал лохматую гриву Горшка.

Взвизгнув шинами, отец резко затормозил у ворот, вызвав среди собравшихся небывалый ажиотаж. Все сразу притихли и, перешептываясь, уставились на батину тачку.

– Только попробуй меня хоть как-то сегодня опозорить – уверяю, никакие уговоры матери больше не помогут, – шикнул он и, открыв дверь, не без труда выбрался из машины. Проведя ладонью по лысине и одёрнув смявшийся на спине пиджак, переваливаясь, засеменил к главному входу.

– Чё, впрягли батю? – тихо прыснул Стас, протягивая руку.

– Ага, иду на Голгофу. Не поминайте лихом, пацаны.

– Ян! – рявкнул отец, и я поторопился следом. Нервировать его сейчас не самая лучшая мысль.

Нацепив дежурную улыбку, специально отрепетированную для таких вот случаев, он громко постучал в дверь с надписью: «Директор. Поликарпова Эмма Валентиновна».

– Да-да, входите, – донеслось из кабинета, и отец смело шагнул внутрь.

Курага стояла у окна, и поливала многочисленные плошки с фиалками.

– Здра-авствуйте, Эмма Валентиновна, – протянул отец, слишком переигрывая с показной радостью. – Как я рад нашей встрече, жаль, что видимся мы всегда лишь по не слишком приятным поводам.

– Роман Алексеевич, доброе утро, – отставив трехлитровую банку, директриса задёрнула занавеску и, подойдя к своему столу, протянула отцу руку. Тот взял её своими пухлыми ладошками, немного потряс, а затем легко коснулся губами тыльной стороны.

А батя ловелас, оказывается. Скрывая улыбку, скрестил руки на груди, облокотившись о стеллаж с книгами. Пусть полюбезничают. Дураку понятно, что я всего лишь посредник. Ей нужна спонсорская помощь, отцу нужны хорошие отметки в моём дипломе. Сейчас договорятся, перетрут детали, и довольные разойдутся.

– Присаживайтесь, – Эмма Валентиновна кивнула на свободный стул, важно опускаясь в своё шикарное кресло.

Отец подобрал живот, и осторожно присел на не внушающую большого доверия поскрипывающую табуретку. Сцепив пухлые пальцы, уставился на директрису, не стирая с лица дурацкую улыбку.

Забавно наблюдать за эмоциями хорошо знакомых тебе людей, как они меняются в зависимости от ситуации и «нужности». Ещё недавно, в машине, батя орал как потерпевший, брызгая слюной и матерясь, а сейчас давил лыбу, потому что того требовала ситуация. Кругом одно лицемерие.

– Вы знаете, Роман Алексеевич, вчера произошел неприятный инцидент между вашим сыном и одним из наших педагогов. Я бы не стала дёргать вас по пустякам, знаю, насколько вы занятой человек, но дело не требует отлагательств. Я просто не имею право спустить это на тормозах.

– Конечно-конечно, Эмма Валентиновна, я внимательно вас слушаю, – быстро закивал отец и, обернувшись на меня, одарил уничижительным взглядом.

– Вчера утром Ян оскорбил нашу новую преподавательницу английского языка. Более того – выразился матом, как вы понимаете, я не могла оставить без должного внимания этот вопиющий случай. Яна Альбертовна застала вашего сына с одной из студенток под лестницей. С девочкой из очень интеллигентной семьи! Её мама – уважаемый всеми в городе судья!

Отец побледнел и, протянув руку к горлу, чуть ослабил узел галстука.

– В к-каком… в каком смысле – застала? – заикаясь, ужаснулся он, стопудово снова представив кричащие заголовки: «сын главы администрации совратил студентку в стенах родного коледжа». – Н-наш Ян и эта девочка, они что… они…

– О, Боже, конечно нет! – всплеснула руками директриса, слегка порозовев. – Они громко ругались, после чего Полина Минаева, – так зовут девочку, – ударила вашего сына по щеке. Уж не знаю, что у них там произошло – что один, что вторая, предпочли об этом умолчать. Именно эту нелицеприятную сцену и застала Яна Альбертовна.

В дверь тихо постучали, и в кабинет робко заглянула англичанка.

– А вот, кстати, и она. Проходите, мы вас уже ждём, – пригласила директриса, кивнув на свободный стул рядом с отцом.

Взглянув на меня, то ли испуганно, то ли удивлённо, англичанка закрыла за собой дверь, и скромно присела на край табуретки.

Ещё с утра я на неё злился – раздула из мухи слона, теперь из-за её чрезмерного любопытства и обидчивости мне придётся огребать от отца. Но только стоило сейчас её снова увидеть, такую хрупкую, такую уязвимую, как вся злость куда-то мигом улетучилась.

Батя откашлялся, прочистив горло, и снова растянул губы в вымученной улыбке:

– Полиночка, я прошу прощения за нашего оболтуса. Если Ян вас чем-то обидел, и за это вам пришлось влепить ему оплеуху – то это было абсолютно верное решение.

– Роман Алексеевич, это не Полина, это Яна Альбертовна – преподаватель английского, – сдержано поправила директриса.

– Преподаватель? Она? – отец скривился, удивлённо переводя взгляд с Кураги на англичанку. – Не подумайте плохого, просто вы, эм… так молоды… я бы даже сказал – юны…

– Ничего страшного, – вежливо ответила англичанка, бросив на меня беглый взгляд.

Было видно, что находится она не в своей тарелке. По слишком напряженной – как струна – спине, пальцам, теребящим подол юбки, испуганным глазам.

Какого черта тогда было стучать, чтобы потом вот так зашуганным зверьком сидеть?

– Мы с Яном ещё проведём воспитательную беседу, это само собой, но ещё я настоятельно прошу вас – мы с Яной Альбертовной просим – чтобы вы, как отец, мудрый человек с богатым жизненным опытом, повлияли на сына. Донесли до него, что такое настоящие мужские ценности и уважение к женщине, женщине старше по возрасту и статусу… – монотонно зачитала мораль Курага, меряя медленными шагами кабинет, заложив руки за спину.

Отец рассеянно слушал отповедь, с интересом поглядывая на англичанку, которая как и я, понятия не имела, что вообще здесь делает.

Взглянув исподлобья на отца, затем снова искоса в мою сторону, решилась-таки перебить:

– Эмма Валентиновна, я могу идти? Пара скоро…

– Да, идите, – махнула рукой Курага. – И ты иди, – не глядя, кивнула на меня.

Отец было тоже засобирался, но директриса вовремя подоспела:

– А вы останетесь ещё на пару слов, Роман Алексеевич.

С кислой миной отец снова опустился на жалобно скрипнувший табурет.

Англичанка резко подскочила со стула и, попрощавшись с батей, направилась к выходу. Подойдя к двери, нервно задёргала заевшую ручку.

– Вы так замок сломаете, и придётся нам тут жить. Вчетвером, – положил ладонь поверх её руки и, мягко надавив, опустил рычаг до упора. Раздался тихий щелчок.

Подняв на меня растерянный взгляд, она быстро убрала свою руку и, открыв дверь, как ужаленная убежала.

Часть 15. Яна

Яна

– Ника, иди обедать, – негромко позвала я, почерпнув половником дымящийся ароматный борщ.

Обнажив редкие зубы в заискивающей улыбке, Николаша протянул глубокую эмалированную тарелку.

– Спасибо, Яночка, такая же ты хозяюшка! Вон, какие борщи наваристые у тебя получаются, – трясущимися руками поставил ближе к себе налитую до краёв посудину.

– Януся у нас вообще золото, что бы мы без неё делали все, – поддержала мать, неверными движениями нарезая толстыми ломтями хлеб.

Судя по одутловатому лицу что одного, что второй, и батарее пивных бутылок под столом – посидели они вчера на славу. Я же вчера сразу после работы и до самого вечера искала хоть какую-нибудь подработку. Настолько устала, что свалилась в девять часов без задних ног, и лишь краем уха, сквозь некрепкий тревожный сон, улавливала за тонкой стенкой сдержанный хохот и звон стаканов.

Скрипнула дверь, и из комнаты вышла Ника. Брезгливо отодвинув стул подальше от Коли, села, прислонившись спиной к стене, оклеенной простенькими обоями в тонкую полоску.

Отношение Вероники к происходящему красноречиво читалось по её лицу – пренебрежение, и злость на мать. И я была солидарна с сестрой – притащила в дом неизвестно кого, не посоветовавшись, не спросив нашего мнения. Да даже элементарно не предупредив о новом «папочке»!

Коля и сам был не рад такому соседству с «Цербером» и «Дикаркой» – как за глаза прозвал он нас с Никой, видимо, забыв, что стены не толще картона.

Согнувшись над тарелкой, демонстрируя во всей красе свои засаленные зачёсанные на бок волосы, Коля торопливо приступил к еде. Громко прихлёбывая обжигающий борщ, периодически бросал на мать вопросительные взоры. Та, думая, что я ничего не вижу, выразительно кивала в мою сторону и пожимала плечами.

– Галь, Галчонок, ну, может, это… по сто грамм, для аппетита… – решившись, проблеял Николаша, скосив на «Цербера» затравленный взгляд.

Мать сразу засуетилась, намерено не смотря в мою сторону:

– Ну чего бы не выпить, выходной как-никак, воскресный день, да, Янчик? Чего ж не выпить – выпьем, – открыв дверку шифоньера, достала початую бутылку «Столичной».

– Деньги где взяла? – закипая, выдавила я сквозь зубы.

– Ну так премию… премию же дали нам вчера в больнице, – достав мутные стопки, мать аккуратно их наполнила и, быстро чокнувшись с Николашей, залпом опрокинула пойло.

Вероника брезгливо сморщилась и, поднявшись, взяла свою тарелку.

– Я у себя поем.

– У Ники кроссовок нет, и сумка порвалась, а ты на водку премию тратишь? – не выдержала я, всё-таки повысив голос. – И с каких это пор премию в начале месяца стали давать?

– Да там перерасчёт какой-то у них, я же не разбираюсь совсем, доченька, – залепетала мать, тем временем торопливо наливая по второму кругу.

Мне было противно наблюдать за тем, как спешили они залить за воротник, как будто опасались, что я вдруг отниму их драгоценную водку!

Было противно смотреть на Николашу, в его замызганной «алкоголичке» и лоснящихся спортивках. Тощие, белые, безволосые руки-ветки вызывали отвращение, как и красный распухший нос с крупными порами. Водянистые «рыбьи» глаза, смотрели со злорадным ехидством: «что, выкусила, язва?».

– Я тоже в комнате поем, – хоть аппетит и напрочь пропал, я всё же забрала тарелку, и ушла вслед за Никой.

Та сидела на своей кровати, подобрав по-турецки ноги, грустно уставившись в окно. Нетронутый борщ остывал на письменном столе.

Подойдя ближе, я тоже посмотрела на открывающийся из окна унылый пейзаж: десяток перекошенных сараев, глубокая колея, в которой круглогодично чвакала не высыхающая грязь, поломанные детские качели. Вдалеке, на горизонте, торчали дымящиеся днём и ночью трубы промзоны.

В довершение этой минорной картины по подоконнику застучали первые капли дождя.

– Поешь, остынет же.

– Тебя она тоже бесит? – в лоб спросила Ника. Я, присаживаясь рядом, немного растерялась. – Ну, мамаша. Бесит тебя?

– Какая-никакая, но она наша мать, нужно учиться быть более терпимой… Она родила тебя, кормила…

– Да брось ты, мы не в технаре, – отмахнулась сестра и, взяв ломтик хлеба, отломила кусочек. – А хахаль этот её стрёмный? Нет, она и раньше приводила «женихов», но чтобы такого позорного – это впервые. Ты видела, какие у него зубы? Как с ним таким спать можно…

– Ника!!!

– А что Ника? Я не маленькая уже, вообще-то! – обиделась она, и вдруг взглянула на меня как-то иначе. В глазах загорелся огонёк интереса.

– А у тебя уже было с Тимуром?

Только этих вопросов мне не хватало! Обсуждать личную жизнь с младшей сестрой никак не входило в мои планы. Тем более мы никогда не были близки, до сих пор притираемся друг к другу, хотя живём бок о бок второй месяц, и тут такая откровенность…

– А зачем тебе это знать? – ушла я от прямого ответа.

– Просто интересно, – дёрнула худым плечиком Вероника. – На твоём месте я бы Тимуру не дала.

– Это ещё почему?

– Да потому что он тухлый. Весь такой правильный, аж тошно. Тебя он не раздражает?

– Если бы раздражал, я бы с ним не встречалась… – промямлила я, ощущая, насколько фальшиво звучат эти слова.

Раздражает – вот верное определение моих к нему чувств на сегодняшний день. После последнего свидания как отвернуло… сама не понимаю, что со мной происходит. Нет ни одной видимой причины для моего такого к нему отношения. Ни одной.

Сегодня вечером я приглашена к ним домой на семейный ужин, где Тимур скажет что-то важное. В который раз покоробило от мысли, что это может быть предложение.

– Хотя, выходи за него замуж, – немного подумав, добавила Вероника, будто прочитав мои мысли.

– Ты же сказала, что он тухлый!

– Ну и что, зато вылезешь из этой гнилой дыры, – Ника вздохнула, и снова отвернулась к окну.

Где-то в глубине души закопался червячок сомнения. Она права. Тимур разом может решить все мои проблемы. У него есть своя просторная квартира, перспективная профессия, хороший заработок. Он надёжный и ответственный человек. За такими как Тимур – как за каменной стеной. Но почему же я умом это понимала, а сердцем, черт возьми, нет?

– А как тебе Набиев?

Услышав знакомую фамилию, только что тихо бьющееся сердце вмиг подскочило и поскакало галопом. Сдетанировало мгновенно. Реакция была настолько сильной, что я сама себя испугалась. Испугалась, что выдаю себя с потрохами.

Ника пристально смотрела на меня, чуть склонив голову на бок.

– В каком смысле – как он мне? – стараясь говорить ровным голосом, помешала ложкой остывшый борщ.

– Ну, что ты о нём думаешь?

– Ничего не думаю. А должна?

– Не знаю. Лосева сказала, что вы с ним там что-то разговаривали под лестницей, и что он глазеет на тебя все пары.

Щеки вспыхнули. Я прямо ощутила, как горячая краска равномерно потекла по скулам. Неужели мне не показалось, и он действительно смотрит на меня как-то особенно? Какой кошмар! Что обсуждают студенты! Боже! А если это дойдёт до директора?

– Твоей Лосевой, по-моему, совсем нечем заняться. А почему ты вообще об этом спросила? – меня вдруг осенило. – Тебе Набиев, что ли, нравится?

– Нет, конечно, – фыркнула Ника и, помимо воли, я облегчённо выдохнула.

Хотя, какая мне разница, кто нравится Нике? Набиев, не Набиев, не всё ли равно?

– А вот Минаева по нему сохнет, – добавила она, и я снова напряглась.

– Влюбилась?

– Ага. Целовались с ним в подъезде недавно. Сказала, что целуется он просто офигенно.

– Ох, какие подробности! Весело у нас в колледже, оказывается, – пошутила я, нервно затолкав в рот ложку холодного супа.

Зачем, вот зачем она мне это рассказывает? В груди разлилась какая-то неконтролируемая волна негодования. Постылый борщ встал поперёк горла. Неосознанно, где-то на подсознании, зацарапало чувство, очень похожее на ревность. Но какая к чертям собачьим ревность, если он мой студент. Ученик! К тому же жутко невоспитанный и беспардонный. Нахальный, зажравшийся папенькин сынок!

Отец – классический крохобор и ворюга, я перевидала таких с десяток на прошлой работе. Пузатый, лысеющий скользкий тип, дико неприятный внешне, даже странно, что у такого папаши Набиев получился таким… таким…

«Красивым. Набиев красив как Бог!» – подсказал внутренний голос, и я невероятно разозлилась. Что за чушь лезет в голову!

«А ещё он офигенно целуется», – кинул голос вдогонку, и я решила, что точно схожу с ума.

– Бред!

– Что бред? – округлила глаза Вероника.

Я что, сказала это вслух? О, Господи, я сказала это вслух!

– Бред есть такой холодный борщ! Тебе разогреть? – не дожидаясь ответа, взяла её тарелку, и быстро убежала из комнаты, пока окончательно не оконфузилась.

Это всё этот город. И эта квартира. Видимо, на меня так действует местный воздух, или надышалась Николашиным перегаром, или дихлофосом… короче, этот бред точно не может лезть в голову здорового человека.

Пройдя мимо захмелевших милующихся «молодых», вышла на общую кухню и, перелив борщ в кастрюльку, включила плиту.

Толик всё так же сидел на своём неизменном посту, но я была слишком занята самобичеванием и непрекращающимися диалогами с самой собой, чтобы заметить его странный пристальный взгляд.

***

– Привет, – Тимур чуть наклонился и поцеловал в губы. – Ты уже готова? Родители нас ждут.

– Да, сейчас, куртку накину. Войдёшь? – неопределённо кивнула куда-то в коридор, вновь испытав чувство неловкости за место, в котором приходится жить.

По дверному косяку побежал жирный таракан. Брезгливо убрав руку в карман, Тимур пробурчал:

– Давай я тебя лучше в машине подожду.

Я не могла обижаться на него. Не того он поля ягода, никогда в подобных условиях не жил, никогда не испытывал столь бедственного положения, ему трудно влезть в мою шкуру, невозможно. Тепличный мальчик с хорошим воспитанием, откормленный бабушкиными плюшками и мамиными нравоучениями. Другой бы на его месте давно развернулся и нашёл девушку из своего круга, а он настойчиво продолжал ухаживать, ездить в этот клоповник, от которого самой тошно. Хоть он и говорил, что ему всё равно, и он нисколько не комплексует, что я без рода и племени, но я же видела, как ему неприятно здесь находиться, и обвинять его за это я тоже не могла.