Текст книги "Давай никому не скажем (СИ)"
Автор книги: Агата Лель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)
Если копнуть совсем глубоко, я не слишком боялся проиграть. Вернее, вариант того, что развести её не получится я, конечно, не исключал, но беспокоил как раз больше положительный исход данного спора. Что будет потом, после того, как… Твою мать, в голове не укладывалось. Развести, а потом кинуть, это же совсем по-скотски. Этого вот я совершенно точно не хотел. Да и спор этот сам по себе дерьмо. И как это всё провернуть? Тысяча вопросов, и ни одного ответа.
По звонку все резво подорвались на завтрак в столовую. Кинув в рюкзак тетрадь, которую за целую пару так и не открыл, толкнул Горшка в бок.
– Рота, подъем.
– Блин, башка трещит, – разлепив сухие губы, выругался Стас. На щеке отпечатался след от рукава. – Пойдём перекурим?
– Не, я пас.
– А я сгоняю, пока время есть.
Выйдя в коридор, разошлись в разные стороны. Про спор пока ни слова, что не могло не радовать. Вообще, вот так по-тихому сливаться это, конечно, стрёмно, но в данном случае это было бы лучшим исходом.
И вот угораздило же ввязаться в такое?
От нечего делать, пошёл за всеми в столовую. Кучка студентов, толкая друг друга, растаскивали с подноса стаканы с чаем и круглые булочки с колбасой. Аппетита не было совсем, но очень хотелось пить. Дождавшись, когда народ более менее рассосётся, подошёл к витрине буфета, на полках которого кроме заветренных коржиков и компота ничего не осталось.
– А лимонада нет?
– Нет, – грубо отрезала пышная буфетчица, – бери что дают.
– А вы сами этот чай пили?
– Ты мне тут не огрызайся. Недоволен – иди в другое место учись, где трюфеля́ми кормят.
Я уже хотел ввернуть что-нибудь острое, но вдруг услышал за спиной робкое:
– А можно мне чай?
– Минуту, – процедила сквозь зубы Зоя Степановна, водрузив на стол новый поднос с чистыми стаканами.
Медленно обернулся на голос. Яна Альбертовна стояла совсем рядом, из небрежно заплетённой косы выбилась одна прядь, в уголках глаз черными кляксами засохла размазанная тушь. Плакала, что ли? Бросив на меня мимолётный взгляд, протянула руку за наполненным стаканом.
Посмотрел на её запястье – тоненькое, как у подростка. И вообще она такая маленькая, хрупкая… Грудь сдавило чувство огромного всепоглощающего стыда, даже дышать стало трудно. Как я мог поспорить на неё? Пусть пьяный, пусть ляпнул не подумав, но это не оправдание. Ни хрена же не оправдание!
– Не советую, те ещё помои, – выпалил, сам того не ожидая.
– Что?
Она подняла на меня голубые чистые глаза, а я ощутил себя ещё большей сволочью.
– Я про чай, – безразлично кивнул на стакан, надеясь, что она не умеет читать по лицам.
– Да я… – начала она, но так не вовремя нарисовался Горшок. Закусив губу, англичанка помялась, и засеменила к окну, держа в одной руке стакан с чаем, а в другой бутерброд.
– Чем кормят? Рассола нет? – гоготнул Стас, заглядывая за витрину. – Тёть Зой, а есть чё повкуснее для избранных, так сказать, персон?
– Это для тебя, что ли, Горшков? – разулыбалась буфетчица, зачерпывая половником дымящийся напиток.
Разогнав от ближайшего столика стайку возмущённых первокурсников, сели друг напротив друга.
– Ну что, Казанова, уже приступил? – подмигнул Стас, с жадностью впиваясь зубами в булку.
– К чему?
– Ну как, охмуряешь англичаночку, я смотрю? Это правильно. Месяц так-то это совсем не много.
Призрачная надежда растаяла как дым.
– А, ты про это. Я уже и забыл.
– А вот это ты зря. Я бы на твоём месте времени даром не терял. Её же так просто пивасом и билетом в кино не разведёшь, придётся подсуетиться. Цветы там, конфетки, свидания, – с набитым ртом вещал Горшок, громко прихлёбывая чай.
Англичанка стояла полубоком у окна, и как птичка клевала бутерброд. Стараясь не рассматривать её слишком уж откровенно – нехотя отвернулся. Чёрт, не была бы она преподшей… Ставка высока, но как бы не заиграться.
– Может, ну его на хрен? Что-то так в лом всем этим заниматься, – осторожно закинул пробный шар.
– Ты чё, Буйный, зассал? Уже сливаешься? Ну я так и думал, в общем-то.
– Ничего не сливаюсь, просто реально в лом, – шар не зашёл. Увы.
– Ты это, давай за свои слова отвечай. Или на вот, бери фломик, пиши прям сейчас на роже Трепло. Только крупно пиши!
– Не кипишуй, всё в силе. Только давай помалкивай, ладно? – понизив тон, наклонился ближе к Горшку. – Чтоб никто кроме нас троих о споре не знал, ни одна живая душа. Особенно девчонки. Если слушок пройдёт, значит стопудово от тебя, в этом случае спор аннулируется. У меня нет цели её подставлять, да и себя тоже.
– Не вопрос. Я – могила. Мне самому интересно, чем это всё закончится. И знаешь, что меня больше всего радует? То, что это не у меня сейчас часики тикают. Потому что надо быть либо безбашенным, либо идиотом на всю голову, чтобы решиться на такое, – стряхнув крошки со свитера, Стас довольно откинулся на спинку стула. – А ты есть будешь? – кивнул на мой сухпаёк.
Отрицательно мотнув головой, задумался о том, в какое же дерьмо я ввязался.
Горшок с аппетитом уминал мой бутерброд, явно злорадствуя и ликуя, предчувствуя гарантированную победу.
Но пусть не радуется раньше времени, если я сказал, что сделаю – я это сделаю. Чего бы мне это не стоило, и чем бы потом не обернулось.
Часть 31.1. Яна
Яна
Господи, какой позор! Надо же, сколько всего свалилось с самого утра: розыгрыш с телефонным звонком, потом юбка эта дурацкая, Денис Павлович увидел в неглиже, а в довершении сорванная пара. Не скрывая презрения, Курага отчитывала потом в кабинете, что впредь нужно быть собраннее и не придумывать своим промахам дурацких оправданий. Очередная порция унижений.
Ну почему, почему так сложно поверить в то, что я рассказала? Это же чистая правда! Да, правда нелепая, но всё же. Невольно закралась мысль, что всё это было подстроено специально, не бывает в жизни так много настолько идиотских совпадений!
Домой я бежала с невероятным облегчением, даже эта обшарпанная халупа казалась сейчас желаннее стен колледжа.
Добравшись наконец до коммуналки, сразу же услышала внутри комнаты звуки шумного застолья. Открыв дверь, едва не столкнулась с бомжеватого вида мужичком в полосатой майке-алкоголичке. Тот окинул меня сальным взглядом и, пропуская в дом, специально прижался как можно теснее.
– Здрасьте, – выдохнул он, обдав парами алкоголя и лука.
В комнате было не протолкнуться: за обеденным столом, выдвинутым на середину комнаты, восседали какие-то люди, которых я видела впервые в жизни. Все пьяные, неопрятные. Отовсюду слышался громкий смех, перемежающийся крепкими выражениями.
Во главе, в новой мятой рубашке, сидел Коля, а мама, как радушная хозяйка, суетилась возле, подрезая в тарелку сырокопченую колбасу. Взглянув на сам стол я буквально опешила: дорогая водка, сало, красная рыба, овощи, салаты.
– Мама, можно тебя на пару слов? – процедила я, игнорируя чью-то хриплую брань.
– Красавица, ты откуда такая? Садись, не стесняйся, – ощерился лысый мужик, обнажая «золотые» коронки. Двинув тощим бедром освободил край стула, и похлопал на освободившееся место рядом с собой. На его руке не хватало двух пальцев, а на костяшках оставшихся блекло выделялись синюшные наколки в виде цифр.
– Мама!!! – нервно повторила я и вышла в коридор.
Хотелось рвать и метать от злости и бессилия. Сколько раз я просила её не таскать в наш дом неизвестно кого и, конечно, в очередной раз она наплевала на мои просьбы!
Дверь следом открылась, и на пороге появилась мама. Только сейчас я рассмотрела на ней новое чёрное платье в огромные красные маки. На спине, на длинной тонкой нитке висел ценник.
– Сколько? – округлила глаза, не поверив увиденному. – Откуда такие деньги?
Глаза мамы виновато забегали.
– Ой, снять забыла, растяпа. Так это Николаша мне подарил, в честь своего дня рождения. У него же сегодня юбилей – пятьдесят лет. Вот, позвали друзей. Надо же отметить праздник по-человечески, да, доченька?
– Я спрашиваю: откуда деньги? На подарки, на шикарное застолье? Ты видела, в чём твоя младшая дочь в техникум ходит? А ты, вместо того, чтобы заботиться о своём ребёнке, кормишь шайку алкашей? И чем кормишь – рыба, колбаса? Где взяла деньги? – я буквально кричала от негодования, не стесняясь быть услышанной.
– Так это… Коля… Николаша всё купил, – заикаясь, затараторила мама.
– Не знала, что Николаша у нас миллионер под прикрытием. Что же он тебя в особняк свой не заберёт, а живёт в тесной коммуналке?
– А ты деньги его не считай! – осмелела мама, подняв на меня осоловелый взгляд. – И вообще, я мать твоя, не смей голос повышать!
– Я-то помню, кто моя мать, а вот ты по ходу забыла, на чьи деньги живёшь.
– Ты это, Ян, не кипишуй, – вмешался Толик, выглянув из своей комнаты. – Пусть люди погуляют. Присоединилась бы лучше к веселью.
– А тебя вообще никто не спрашивает! Иди дома жену свою строй и ей указывай, – огрызнулась, прогнав его взмахом руки.
– Слышь, малая, ты давай рамсы не путай, не забывай, с кем разговариваешь.
– И с кем? С бывшим зэком? Или зэков бывших не бывает?
– Янусь, ну чего ты в самом деле? – подоспел шатающийся Коля.
– Я тебе не Януся, понял? – вскинулась я. – И настоятельно прошу в ближайшие дни собрать свои манатки и свалить из моей квартиры!
– Никуда Николаша не поедет, ещё чего, – вышла вперёд мать, загородив собой именинника. – И вообще, не ты эту квартиру снимала, не тебе и решать, кому здесь жить!
– Так если бы ты не пропила нашу квартиру, вообще ничего не пришлось бы снимать!
– Я её не пропила! Аферисты забрали за долги, сволочи!
– А в долг брала на что? Господи, мама, только посмотри, в кого ты превратилась? Кого называешь своими друзьями? Этот сброд твои друзья? Воняющие перегаром, грязные бездельники? Тебе самой не стыдно? – против воли слёзы сами навернулись на глаза. Вся злость куда-то мигом ушла, уступив место жалости к самой себе.
– Ты погляди-ка, какие мы стали, – ехидно растянула мать, уперев руки в бока. – И давно это мы себя к сливкам общества причислять начали? Друзья ей мои не нравятся, гляньте-ка! Общалась там поди в своей Москве с одними богачами? Вон, тряпок сколько привезла дорогих, ремонт сделала. А где деньги взяла это всё? Ноги раздвигала направо и налево, вот и подзаработала!
Коля с Толиком глумливо ухмыльнулись, явно наслаждаясь сценой моего унижения. Я давно этим двоим поперёк горла со своим порядком и запретами, плевать. Но родная мать, и говорит такое! Не хотелось выносить сор из избы, да разве можно что-то скрыть здесь, в коммуналке с картонными стенами.
– Когда я приехала, ты по-другому пела, благодарила. С хлеба на воду перебивались же. Думаешь, он, – кивнула на Колю, – будет тебя до конца дней обеспечивать? Я не знаю, где он взял столько денег, но когда вы всё пропьёте, то сразу же вспомнишь о дочери, только я уже не приду тебе на помощь.
– Да и больно надо. Хочешь уйти? Скатертью дорожка, обойдёмся без тебя, – зло выпалила мать, убрав с лица выпавшую в запале прядь. Лицо пошло красными пятнами, глаза лихорадочно блестели. Коля выглядывал из-за её спины, ехидно посмеиваясь.
Стало невыносимо больно, сердце сжалось от плещущей через край обиды. Чем я заслужила подобное к себе отношение?! За что?
– И уйду. Вот решу куда, и уйду, – твёрдо процедила я, стараясь не разрыдаться. Нет, никаких слёз, ни за что не доставлю им такой радости!
– Пойдём, Галя, выпьем, идём, – Коля похлопал мать по плечу, уводя её в дом. Та, гордо задрав подбородок, громко хлопнула дверью.
Подняла с пола свою сумку, надела ремешок на плечо. Нет, здесь я больше не останусь! Ни за что! Лучше перееду к Тимуру. Да, не хочется, но и оставаться тут уже невозможно. Пусть живут как хотят, делают что хотят, я умываю руки.
Со скрипом открылась коридорная дверь: стряхивая с плеч капли дождя вошла Ника. Увидела меня и замедлила шаг. Окинув недобрым взглядом исподлобья, опустила голову и молча прошла мимо.
Господи, а перед ней-то я в чём провинилась?
– Ты почему так поздно с колледжа?
– Гуляла, – буркнула она, скидывая грязные кеды. – Снова бухают? – кивнула на дверь.
– Да. Закройся в комнате до моего прихода, и никому не открывай.
– Разберусь, – повесив куртку на гвоздь, Вероника смело шагнула в прокуренную комнату.
Моментально окатило чувство вины. Я-то перееду к Тимуру, а Ника? Как я её здесь оставлю? Но и не везти же её с собой. Боже, ну за что? Почему свалилось столько всего и сразу?
Время было только половина пятого, у Набиевых я должна быть к шести. Ужасно не хотелось появляться у них сегодня, тем более в таком виде. Я даже не переоделась, так и осталась в застиранной с утра юбке. Но и заходить туда, в дом, где полно неприятных людей, где собственная мать с радостью готова променять родную дочь на любовника-алкаша – желания не было. Только не сейчас. Уж лучше на остановке просидеть эти полтора часа, чем слышать прокуренные голоса и смотреть на пропитые лица. Хотя, на кого я сама сейчас похожа?
Взглянула на своё отражение. Из маленького, забрызганного каплями зеркала над умывальником, на меня смотрела бледная непричёсаннаю замухрышка. Хотела заново накраситься, переодеться, чтобы выглядеть как человек… а теперь все планы коту под хвост. Открыв воду, подставила ладонь под струю и, почерпнув, сделала несколько глотков. Во рту остался привкус железа.
Прихватив с подставки для обуви зонт, вышла на летсничную клетку и, захлопнув дверь, сразу же оказалась в кромешной темноте.
Кто-то снова выкрутил лампочку! Аккуратно ступая, чтобы не попасть каблуком в трещины на дощатом полу, направилась к выходу, как вдруг ощутила на своём запястье чью-то железную хватку.
Сердце подпрыгнуло куда-то к горлу, не давая сделать вдох, ноги превратились в вату. Сразу же вспомнила все страшилки о маньяках, насильниках и убийцах, представила, как буду отбиваться и уже приготовилась что есть мочи заорать, как вдруг услышала возле уха тихое сопение:
– Мне не нравится, когда со мной огрызаются, поняла?
Это Толик. Господи, спасибо, это всего лишь Толик! Из груди вырвался вдох облегчения.
Сдавив сильнее запястье, он снова прошептал:
– Надеюсь, впредь ты будешь относиться ко мне более уважительно. Иначе…
– Иначе что? – набравшись смелости, спросила у едва различимого в темноте силуэта.
– Увидишь, – коротко бросил он, и отпустил руку.
В это его «увидишь» было вложено столько злости и неприкрытой угрозы. Стало не по себе. Стало страшно. Толик никогда мне не нравился, но только сегодня я по-настоящему его испугалась.
Растирая запястье, выбежала на улицу. Дождь мелко моросил, протыкая лужи миллиардами иголок. И куда теперь идти? Что делать? Раскрыв зонт, побрела к автобусной остановке. Доеду до «долины нищих», а там посмотрим. Лишь бы подальше отсюда.
Поворачивая за угол разрушенного гастронома зачем-то обернулась на коммуналку: на первом этаже, в оранжевом прямоугольнике кухонного окна сидел Толик и смолил сигарету. Он смотрел мне вслед и криво ухмылялся.
Часть 31.2
***
Автобус довёз до Звёздной как назло слишком быстро: дождь из моросящего переходил в ливень, на улицах никого – водитель гнал, пропуская пустые остановки.
Выбравшись на конечной, прикрыла голову руками и быстро забежала под козырёк. Остановка здесь была добротная: чистая, свежевыкрашенная, не сравнить с нашим на районе, разрисованными матерными словами и с помеченными зловонными углами. Взглянув на часы, устало вздохнула: начало шестого, ещё почти целый час до занятий у Набиевых, а я уже продрогла до костей.
Плотнее запахнув полы короткого пальто, зябко поёжилась, присела на скамейку, и устало уставилась на кирпичный двухэтажный магазин напотив через дорогу. Стены украшали большие плакаты с изображением разнообразных продуктов, и я только сейчас поняла, как сильно проголодалась, с самого утра во рту ни крошки, не до этого было.
Порылась в сумке, отыскала кошелёк и сразу же закрыла. Несколько рублей на проезд, и всё. Придётся затянуть поясок ещё как минимум на два с лишним часа. Желудок протестующе заурчал, и я с грустью перевела взгляд с картинок на ряд уже тронутых ранними заморозками берёз. Дальше начинался частный сектор: за высокими заборами торчали крыши коттеджей, на каждой по современной спутниковой тарелке. Звёздная. Даже название улицы с претензией на элитарность. Не удивлюсь, если и застраиваться здесь начали когда-то из-за «говорящего» названия. Всё вокруг чисто, красиво, но я чувствовала себя здесь лишней. Стены коммуналки мне были противны, но даже там я ощущала себя более уютно, тут же всё было какое-то холодное, чужое.
Дождь набирал обороты: тяжёлые капли падали на козырёк, создавая неимоверный грохот, но при этом убаюкивая. Удобно прислонившись спиной к стене, безразлично смотрела на пузырящиеся бульками лужи.
К остановке, постанывая и мигая габаритами, подъехал видавший виды городской автобус. Двери разъехались в разные стороны и на землю спрыгнула одинокая фигура. Ещё не разглядев лица, я поняла, что это он. Набиев.
Накинув капюшон толстовки, втянул голову в плечи и в два прыжка оказался под козырьком. Увидев меня, удивлённо моргнул и улыбнулся.
– Привет, – зачем-то осмотрелся по сторонам. – А вы почему здесь сидите?
– Автобус приехал раньше, – пожала плечами, ощутив себя крайне неудобно. Как будто это он преподаватель, а я студентка, которую застукали курящей за зданием колледжа.
– А, ну бывает, – протянул он, усаживаясь рядом. Небрежно кинув рюкзак на лавку, извлёк из кармана куртки пачку сигарет. Прикрыв огонёк ладонью, прикурил, прищурив глаз от попавшего дыма. – Только не говорите отцу. Я не в затяг.
Издевается. Ведь он явно же не из тех, кто прячется от родителей по углам. Такие, как он, всегда делают что хотят, и плевать хотели на нормы приличия.
Повела плечом и демонстративно отвернулась. Как будто мне есть какое-то дело до его вредных привычек.
– Скоро закончится, – произнёс он, и кивнул куда-то под ноги. Перевела на него непонимающим взгляд. – Дождь. Пузыри на лужах, видите?
Посмотрела туда же, куда смотрит он: на огромную тёмную лужу, пузырящуюся множеством мелких всплывающих на поверхность булек.
– И что из этого?
– Ну как это что? – приподняв бровь, Набиев сильно затянулся и выпустил струю густого дыма. – Примета такая, неужели не знаете? – заглянув в мои удивлённые глаза, немного улыбнулся и терпеливо выдохнул. Будто отец, поучающий неразумное дитя. – Если лужа пузырится, значит скоро выглянет солнце. А как они образуются, тоже не в курсе?
Отрицательно помотала головой.
– Когда капля падает в лужу, на долю секунды образуется маленькая воронка, края её схлопываются, захватив в плен маленькую частичку воздуха, и вуаля! – на поверхности лужи появляется пузырь, – Набиев как виртуозный фокусник всплеснул руками и лучезарно улыбнулся.
На какое-то мгновение я почувствовала себя действительно восторженным ребёнком. А ведь раньше я никогда не задумывалась об этом.
Глуповато хлопая глазами посмотрела на лужу, затем на Набиева, потом снова на лужу и вдруг против воли расхохоталась. Щелчком отбросив окурок Ян уставился на меня с неподдельным удивлением и, запрокинув голову, тоже рассмеялся. Искренне, громко, так по-настоящему. И вот я уже смеюсь в ответ его смеху. Это было похоже на какое-то безумие. Утирая слёзы я смотрела на ямочку на его правой щеке, на его ровные крепкие зубы, на свисающую мокрыми иголками темную челку.
И он тоже смотрел на меня, не робея, будто мы просто пара друзей, а преподаватель и студент.
– Извини, ты не подумай, что я сумасшедшая, просто… не знаю, что на меня нашло, – успокаиваясь, выдавила я, стараясь больше не смотреть в его искрящиеся хитростью и задором карие глаза.
– Если честно, мелькнула такая мысль, – без обиняков хохотнул он, будто бы даже с удовольствием наблюдая за моей реакцией.
И хоть неожиданный смех разрядил обстановку, но не предотвратил неизбежную неловкую паузу. Не прекращая улыбаться, я снова отвернулась, делая вид, что разглядываю выцарапанные на стене остановки непонятные символы, тем временем размышляя о том, как странно устроен человек: почему к одним нас тянет против логики и здравого смысла, а к другим, к которым стоило бы внимательнее присмотреться, мы наоборот равнодушны.
Почему этот безусловно красивый, но всё-таки пока ещё мальчик, вызывает во мне мощную волну разнообразных эмоций, а к Тимуру я хладнокровна. Почему так?
И тут произошло ужасное: в животе снова заурчало, и звук показался мне настолько громким, что наверняка он услышал. Как неудобно, просто сквозь землю провалиться!
– Если честно, я жутко голодный, – произнёс Ян, и я ощутила, что покраснела как переспелый помидор. Он точно услышал! – Я сейчас, одну секунду, ок?
Не дожидаясь ответа он проворно поднялся и, засунув руки в карманы куртки, игнорируя ливень неторопливо перешёл дорогу, скрывшись за дверью магазина.
Стало неудобно, стыдно до ужаса! Хотя, что здесь такого? Он всего лишь мой студент. Но почему-то рядом с ним у меня полностью атрофировалось ощущение того, что передо мной парень, прилично моложе. Его внешность, повадки, уверенность, то, как непринуждённо он себя держит, его взгляды – всё это присуще не мальчику – мужчине. Невозможно в восемнадцать лет быть настолько…
«Манящим. Он тебе понравился», – шепнул внутренний голос, и меня передёрнуло от собственных размышлений. Я даже обернулась, как будто опасаясь, что кто-то невидимый мог подслушать мои мысли.
Да что с тобой, Иванникова, похоже местный воздух совсем затуманил разум, раз в голову лезут подобные вещи. Да, он красивый, высокий, статный парень, но это не отменяет того, что он твой студент, никогда, никогда этого не забывай!
Дверь магазина открылась, и на пороге появился Набиев. Так же не спеша, не глядя по сторонам, уверенным шагом направился обратно к остановке. Сердце вновь забилось чаще, и я пожалела, что не воспользовалась его отсутствием и не поправила макияж.
Я пыталась вспомнить свои чувства, когда вижу Тимура, возродить их, и поняла, что ничего кроме толики небольшого раздражения и лишь совсем невесомой симпатии, никогда к нему больше ничего не испытывала. С самого первого дня нашей встречи. Никаких потных ладошек, трепета и бешеного биения сердца. Глядя же сейчас на приближающуюся фигуру Набиева, я осознала, что испытываю просто бурю разнообразных эмоций.
– Теория о пузырях рассыпалась в хлам – ливень и не думает заканчиваться. Извините, Яна Альбертовна, метеоролог из меня г*вно, – обнажив ряд белоснежных зубов, Набиев поставил на лавочку литровую бутылку Кока-Колы. Приземлившись рядом, облокотился спиной о стену, скрестив длинные ноги в заляпанных грязью белых кроссовках.
Достав из кармана два батончика Сникерс, один сунул мне в руки, а второй распечатал и махом съел сразу половину.
Было немного неловко принимать от него угощение, но голод взял своё: нетерпеливо разорвала упаковку, вгрызлась в батончик, и он показался мне самым вкусным шоколадом, что я ела в своей жизни.
Дождь лил и лил, что есть сил барабаня по козырьку, я кусала вкуснейший Сникерс, держа его ледяными руками, и чувствовала себя при этом невероятно счастливой. Все проблемы ушли на второй план: мать, Николаша, директриса, безденежье, Толик… Была лишь я, Набиев и мягкая нуга с арахисом и карамелью.
Протестующе пшикнула крышка бутылки, выпуская из горлышка колючие ароматные пузырьки. Сделав несколько больших глотков, Ян, не глядя, протянул мне початую Колу, доставая другой рукой из кармана пачку сигарет.
Взяла бутылку и сделала несколько жадных глотков. Рядом с ним я ощущала себя девчонкой, беззаботной школьницей. Захотелось скинуть неудобные туфли, обуть кеды, и бегать по лужам игнорируя дождь.
– Спасибо, – смущённо поблагодарила я, выкидывая смятый фантик в урну. Промазала: тот отскочил от края и плюхнулся в лужу.
– Не за что. Это вам моя взятка заранее, за отвратительное поведение на занятиях.
– Это предупреждение?
– Это угроза, – поймав мой растерянный взгляд, добавил: – Шутка. Но, как вы уже, наверное, поняли, я не самый прилежный ученик, так что в каждой шутке…
– Ты, конечно, студент не идеальный, но до того же Круглова тебе далеко.
– У Круглова отец с прибабахом, за каждую двойку ещё со школы лупит армейским ремнём, кошмарит не по-детски. Бывший военный, контуженный в Чечне и отправленный на пенсию раньше времени по состоянию здоровья. Когда кажется, что твоя жизнь с предками не сахар, я всегда вспоминаю толстого.
– Уж твоя ли не сахар? – усмехнулась, искоса разглядывая его профиль. – По-моему, твоя жизнь как раз-таки удалась более чем.
– В каждой избушке свои погремушки, Яна Альбертовна, – смело парировал он. – И пусть отец меня не бьёт, но мозг имеет регулярно. С наслаждением и во всех доступных позах.
Ощутила, как краска горячей волной снова прилила к щекам.
– Уже без четверти шесть, не хотелось бы опоздать в первый же день, – торопливо поднялась с лавочки и достала из сумки коричневый зонт. Нажав тронутую ржавчиной кнопку-автомат, явила миру кривой купол с двумя сломанными спицами.
– Давайте сюда, – Ян по-хозяйски забрал у меня зонт и, ловко перешагнув лужу, нетерпеливо поманил рукой. – Ну и? Чего стоим?
Я слегка растерялась, но всё-таки шагнула навстречу и, прильнув ближе к прохладной коже его куртки, ощутила мощные толчки выпрыгивающего из груди сердца.
Наклонив надо мной зонт, оставив над своей головой лишь его краешек, Набиев уверенно двинулся к коттеджам.
Слегка не поспевая за его размашистым шагом семенила рядом, не обращая внимания на промокшие ноги и озябшие ладони. Дождь хлестал по лужам неудержимым потоком; временами порывистый ветер забрасывал в лицо ледяные капли, заставляя вздрагивать и неожиданно для самой себя вскрикивать.
Удивительно, но я не чувствовала холода, только адреналин, жарко пульсирующий в висках. Как завороженная я смотрела на его большую руку, крепко обхватывающую ручку зонта; на сбитые костяшки пальцев, с засохшей коричневой корочкой, на синие вены, чётко вырисовывающиеся на тыльной стороне широкой ладони. Мне хотелось потрогать его руку, почувствовать её тепло.
Мигая габаритами мимо пронёсся тонированный джип, обдав Яна мутной водой.
– Вот козлина ж*порукий!
– Что? – перекрикивая шум дождя, переспросила я, словно очнувшись ото сна.
– У природы нет плохой погоды, говорю, – улыбнулся он, смахивая с лица грязные капли. Свернув с дороги, мы подошли к высоким кованым воротам. – Променад окончен, велком ту зе хаус.
Очередной порыв ветра выгнул купол зонта, практически оторвав с корнем остальные спицы. Я громко ойкнула, а Набиев, швырнув металлический скелет мимо урны, расхохотался. Тяжёлые капли молотили по затылку, противно затекая за воротник; вжав голову в плечи, он, не прекращая смеяться, схватил меня за руку и понёсся к дому.
Было весело и страшно одновременно, я рассмеялась вслед за ним, звонко шлёпая по лужам практически на ощупь, ослепшая от попавшей в глаза воды. Но мне не было страшно. Пока я ощущала в своей руке его ладонь – я была в безопасности.
Преодолев несколько белых каменных ступенек, мы оказались возле входной двери, и не успела я прийти в себя и хоть как-то привести внешность в порядок, дверь резко открылась.
Нонна Вахтанговна, в ужасе округлив идеально накрашенные глаза, отступила на шаг назад, пропуская нас в дом. Я проследила за её взглядом – та не отрываясь смотрела на наши сплетённые пальцы.
Я даже дышать будто бы перестала. Что она теперь подумает? Отбросив его ладонь, пригладила прилипшие к лицу мокрые волосы, и пролепетала жалкое: «здравствуйте».
– Встретил Яну Альбертовну на остановке, бедняжку чуть ветром не снесло, – предвосхищая незаданные вопросы, спас положение Ян, которого, по всей видимости, абсолютно ничего не смущало.
Скинув мокрые кроссовки и куртку, направился вверх по лестнице, оставив меня на попечении мамочки.
– Мам, ну организуй там, ладно? Мне переодеться надо.
Проводив сына взглядом, Нонна Вахтанговна вяло улыбнулась и протянула руку, сразу же изобразив радушие. Этим она напомнила мне матушку Тимура, и от подобного сравнения сразу же покоробило.
– Давайте вашу сумочку, Яна Альбертовна. На улице такое ненастье, я хотела позвонить вам и отменить сегодня занятия, но я не знаю вашего номера телефона…
– У меня нет телефона, – отдала ей сумку, снимая насквозь промокшее пальто.
Несмотря на серьёзность матери Яна, на непривычную обстановку, на неудобный инцидент с руками, я всё равно хотела улыбаться. Настолько сильно, что буквально силой приходилось сохранять серьёзность. Опустив голову, закусила губу, до сих пор ощущая покалывание в ладони, которую он держал.
– Может, чаю? Вы, наверное, ужасно продрогли. Обратно вызову вам такси.
– Спасибо, но не..
– Нет-нет, это даже не обсуждается! – перебила мама и, взяв меня под локоть, повела в соседнюю комнату. – Где вам будет удобнее? Здесь, а, быть может, в кабинете?
– Мне всё равно, где будет удобнее Яну…
– Ему будет удобнее валяться в своей комнате и ничем вообще не заниматься, – вроде бы даже добродушно хохотнула Нонна Вахтанговна. – Включит эту ужасную новомодную музыку, которая давит на перепонки, и сводит с ума всю семью. Ох, уж эти современные дети, вам ли не знать.
Она намеренно надавила на слово «дети», заставляя меня вспомнить огромную про́пасть в нашем статусе и возрасте.
– Ладно, пойду поставлю чайник, присаживайтесь, будьте как дома, – небрежно махнув ладонью на бежевый диван, мама Яна грациозно покинула гостиную.
Присев на краешек софы, огляделась по сторонам. Всё очень дорого и так красиво, аж дух захватило: бежевая мягкая мебель, стеклянный столик по центру, у стены телевизор и дорогая аппаратура, видеоплеер. У окна, в глиняном горшке, самая настоящая пальма!
– Привезли из Эмиратов полуметровым ростком, и вон как вымахала.
От неожиданности вздрогнула и обернулась: Ян стоял облокотившись о проём овальной арки, и сложив руки на груди, с интересом меня рассматривал. Мокрую одежду он сменил на светлую футболку и шорты, и я жутко ему позавидовала, ощущая прилипшие к ногам холодные чулки.
– Пойдёмте наверх, эти белые стены навевают тоску, вы не находите?
– Не знаю. По-моему, всё очень красиво и со вкусом.
– Вы прям как моя мать, – он закатил глаза, и я даже не знала, радоваться или огорчаться такому сравнению.
Поднимаясь следом за ним по лестнице на второй этаж, не переставала поражаться размеру дома и его красоте. Нонна Вахтанговне, если обустройством занималась она, нужно было отдать должное – вкус у нее действительно был отменный. Не чета тёте Марине, у которых тоже были средства красиво обставить жилище, но она вместо этого превратила квартиру в пёстрый будуар.
– Прошу, – открывая дверь своей комнаты, пригласил Ян. – Пардон, здесь малость не прибрано.
