Текст книги "Давай никому не скажем (СИ)"
Автор книги: Агата Лель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)
Надо убрать руку, вдруг увидит кто-то из студентов. Но как же сильно не хотелось это делать…
Вздохнув, мягко высвободила ладонь.
– Да уж, мило, переезжай.
– А что? Всё может быть. Домашние все равно достали. Через месяц девятнадуать, птица вольная.
– А как зарабатывать будешь, птица? – поддела я. – Или жить отдельно, но за папины деньги?
– Думаете, я совсем безнадёжный? Руки-ноги есть, да и разбой никто не отменял, – заметив мой ошарашенный взгляд, добавил: – Ну почему вы такая легковерная, Яна Альбертовна? Каждое слово принимаете за чистую монету.
– Может, потому что такими вещами никто не шутит? Я ведь могу и поверить!
– Думаете, я способен на подлость? – повернув голову, заглянул прямо в глаза. Будто в душу постучал.
В свете заходящих солнечных лучей его волосы отдавали медью, глаза горели, он был настолько красив, что захватывало дух. Синяки практически сошли, лишь бледно-желтые следы напоминали о том, что внешность может быть обманчива, и за красивой оболочкой может скрываться человек, способный причинить боль.
На его вопрос я не ответила, продолжая идти рядом. Добравшись до остановки, мы запрыгнули в первый подъехавший автобус и, забравшись на последнее сиденье, всю дорогу смеялись, подскакивая на каждой попавшей под колеса выбоине.
Набиев был немного пьян, от чего вёл себя чуточку развязно. Несколько раз переходил на «ты», но я поправляла его как старая брюзга, на самом деле считая, что сейчас, в этой обстановке, официоз выглядел крайне нелепо.
– Почти прибыли, идёмте, – снова взяв меня за руку, Ян помог выбраться из автобуса, и мы бок о бок пошли по поросшему редкой травой песчанику.
Конечно я знала это место – это городская набережная, только он пошёл окольными путями, минуя главную дорогу. Пахло костром, сыростью и камышами. По пути тут и там встречались группки молодёжи, откуда-то раздавался гитарный бой и несколько подростков нестройно запевали что-то из репертуара группы «Кино».
Мне было немного неудобно, страх попасться на глаза кому-то из своих студентов не отпускал. Хотя, в таком виде меня бы вряд ли кто узнал, сейчас я вполне могла сойти за одну из них. Как назло, все обращали на нас внимание, что было не удивительно: высокий парень в строгом костюме и простушка в джинсах не могли остаться незамеченными.
– Вам понравится, вот увидите. Вот сюда. Аккуратно, тут яма, – помогая забраться на холм, Ян не прекращал подшучивать, что помогло здорово расслабиться.
Сегодня та грань, что присутствовала между нами будто бы стёрлась, и вот мы, два беспечных подростка стоим на высоком холме под раскидистой ивой и смотрим на зеркальную гладь воды, провожая алый диск заходящего за горизонт солнца.
Картина была потрясающей, но ещё больше ослепляла его близость. Такая желанная и в то же время такая невозможно запретная.
– Вот сюда можно сесть, – его голос будто выдернул из сладкой неги, приводя в чувство. Набиев сел на гладкое поваленное дерево, и постучал ладонью рядом с собой. Присела рядом, разглядывая багряные всполохи на воде, и словно перестала дышать, боясь спугнуть волшебство момента.
– Сейчас бы шампанского, да? – смотря на закат, сказал Ян. – Было бы совсем как в кино. Но вы же не пьёте.
– Почему это я не пью!? Пью! – с жаром опровергла я и тут же смутилась, когда он беззлобно засмеялся. – Нет, я не пью конечно, ну, в том смысле, что… Короче, когда есть подходящий повод, можно и выпить… немного.
– А сейчас подходящий повод? – вдруг, откуда не возьмись, в его руках оказалась запечатанная бутылка шампанского. – Вуаля!
– Но… но откуда оно здесь? – искренне удивилась, не веря своим глазам.
Советское шампанское. Настоящее. Здесь, на холме под старой ивой.
– Нет ничего невозможного, если очень хочется, Яна Альбертовна, – снимая фольгу с горлышка проговорил Набиев. – Но если честно, то это я его здесь припрятал.
– Ты?? Но когда?
– Сегодня, перед тем, как прийти к вам.
Прищурила глаза, не зная как реагировать на эту его откровенно дерзкую выходку.
– То есть, получается, что ты всё спланировал заранее?
– Ну получается так, – раскручивая металлический зажим, улыбнулся он.
– А если бы я не согласилась?
– Подумаешь, пригласил бы какую-нибудь другую девчонку, – шампанское в грохотом открылось, и водопад пены хлопьями посыпался на пожухлую траву. – Если вы будете такими глазами смотреть на меня после каждой шутки, я перестану шутить и начну говорить о приёмах в рукопашном бое. Поверьте, вы будете умолять меня замолчать, – приподнял бутылку, будто чокаясь. – Ну, за этот чудесный вечер? – Ян сделал несколько больших глотков и протянул шампанское мне.
– Мог бы и фужеры заранее приготовить, раз такой предусмотрительный, – проворчала, скрывая своё на самом деле плещущее через край отличное настроение.
– В гастрономе за углом не продаются фужеры. Да и так романтичнее, по-моему. К тому же нам ведь не привыкать, верно?
Верно, подумала я, и от души отпила игристого брюта. От колючих пузырьков щипало язык, а в груди разлилось приятное тепло.
Мы сидели рядом соприкасаясь бёдрами и смотрели на безмятежную воду.
Лёгкий прибрежный ветерок доносил аромат его парфюма и шампуня с нотками ментола. Он пах чистотой, свежестью и молодостью. Он пах мужчиной, который увы, не мой, и никогда не может быть моим. Но тогда я не хотела об этом думать, полностью растворившись в волшебстве вечера.
От шампанского я немного запьянела, но больше пьянил он. Его пиджак приятно давил на плечи, согревая и даря ощущение защищённости.
Я смотрела, как он курит, зажимая между пальцев сигарету, на пробивающуюся на подбородке щетину, на пушистые ресницы и раздражающий своим совершенством профиль идеального лица. Я смотрела на изгиб его губ, думая только о том, каковы они на вкус. Я перестала отрицать, что он мне нравится, и от этого стало хорошо и плохо одновременно. А вообще, какая разница, что он для меня значит, ведь всё равно между нами громадная непреодолимая пропасть…
– Классный вечер, правда? – нарушил тишину он, смотря куда-то вдаль.
– Правда, – согласилась я, и не солгала.
– Наверное, самый классный за всё время моего нахождения в этом городе, – он повернул голову и серьёзно посмотрел мне в глаза.
Это было так на него непохоже, и эта перемена невероятно взволновала. Мы смотрели друг на друга, а вокруг будто бы взрывались маленькие планеты.
Я поняла, что он меня поцелует, ещё до того, как он наклонился, и легко тронул губами мои губы. Затем настойчивее, но не переходя на требовательную нетерпимость, столь присущую мальчишкам его возраста. Он знал, что делает, а я… просто растворилась. Я не хотела ни о чём думать, не хотела винить себя, ругать последними словами – я и так вляпалась по уши, и уж точно не сейчас заниматься самокопанием и посыпать голову пеплом. Всё это мне ещё предстоит, потом, завтра, а сейчас был только он, его губы и ошеломительная страсть, не оставляющая камня на камне в этом чёртовом городе.
Часть 39. Ян
Ян
Телефон надсадно звенел, казалось, возле самого уха. Раз, другой, третий…
В надежде заглушить раздражающие трели, положил на лицо подушку. Лучше не стало: противный звук проникал в подкорку, словно дребезжащий колокол молотил о края черепной коробки.
– Да возьмите уже кто-нибудь эту чёртову трубку, – пробубнил себе под нос, мечтая о благословенной тишине.
– Алло… Нет, он спит, позже перезвоните, – услышал голос матери в коридоре, а затем её удаляющиеся шаги.
Наконец-то. Убрал подушку, и попытался разлепить тяжёлые веки. Слепящий свет больно ударил по глазам, отдаваясь в висках жуткой болью.
Сколько же я вчера выпил? И почему так холодно?
С усилием повернул голову к окну: балконная дверь нараспашку, тонкий тюль колышется под резкими порывами ветра. Снова пасмурно.
Натянув одеяло до подбородка, попытался снова погрузиться в сон, но внезапные воспоминания событий вчерашнего заставили резко проснуться. Словно ушатом ледяной воды окатили. Англичанка. Мы вчера были вместе!
Фрагменты вчерашнего вечера беспорядочно мелькали перед глазами, никак не желая собираться в единую картину.
Я пришёл к её дому уже хорошо подшофе, потом мы поехали на набережную, там выпили шампанского… Потом, по пути домой, купили ещё бутылку…
Река, закат, чей-то смех, костёр, бренчание гитары, танцы… Мы танцевали на песке. Мы точно танцевали на песке! И целовались.
Твою мать! Мы целовались!
Забыв о головной боли, сел, опустив босые ноги на холодный пол. Кожа тут же покрылась крупными мурашками.
Как же холодно. А, и черт с ним. Мы целовались с Яной Альбертовной. С ума сойти.
Я вспомнил всё, и настолько чётко и ярко, будто это было только что, минуту назад.
Я снова ощутил её тёплые губы, и жадно шарящие по телу руки. Она точно не была против, не отталкивала, наоборот, словно манила забить на всё и…
На секунду засомневался, напрягая память. Нет, точно были только поцелуи, если бы было что-то большее, я бы однозначно не забыл. Да и не мог бы я вот так вот где-то на улице…
Хотя, самому себе-то заливать бессмысленно: мог бы. Но не вчера, и не с ней. И это странно. Это чертовски странно. Раньше, если не первой, то второй мыслью точно было продолжить свидание в более интимной обстановке, но вчера было так хорошо, и так… правильно, что ли. Просто кайфовать вместе, видеть её улыбку, целоваться, не думая о чём-то большем.
Вспомнил, как шли за руку через какие-то рельсы, как целовал её за дверью обшарпанного подъезда, как потом тащился домой тёмными дворами, отбиваясь от тощих бродячих собак. Купил в круглосуточном ларьке пиво зачем-то, от того и голова так трещит…
Преодолевая боль в затылке осмотрелся по сторонам: на полу, возле кровати, валялись смятые брюки, рубашка с вывернутыми рукавами комом красовалась на кресле. А где же пиджак? Круто, ещё и пиджак похерил.
– Проснулся? – в комнату заглянула мать. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что морали не избежать. – Вообще-то, сегодня не выходной, если ты не забыл. Второй день подряд прогуливаешь.
– Всё нормально ма, всё равно всего лишь три пары, – прохрипел голосом как у законченного бича.
– Что ты за концерт вчера устроил? И не стыдно тебе?
Первая мысль – англичанка. Мать про неё как-то узнала. Может, память совсем отшибло и я домой её приводил? Как-то проболтался?
– Ты почему девочку обидел? – продолжила мама, уперев руки в бока.
– Да какую девочку?
– Полину, какую же ещё! Или у тебя их много? Хотя, нашла у кого спрашивать, – мать вошла в комнату, и закрыла балконную дверь. – Ушёл вчера, оставил бедняжку в слезах – та половину вечера отойти не могла, всё всхлипывала. А потом ещё заявился под утро пьяный, всех на уши поднял, кричал, что влюбился.
Вот-те раз! Этого я не помнил. Даже жаль стало, наверное, картина была эпичная.
– В общем, я не знаю, в кого ты там влюбился, но перед Полиной надо извиниться. Знаешь, как на тебя папа зол? Лариса Рудольфовна сильно расстроилась, а папе важно, чтобы у неё было благосклонное мнение о нашей семье.
– Зачем? Он что, чувствует, что хвост дымится и скоро того… – изобразил пальцами клетку, и мать в ужасе охнула. Сплюнув, трижды постучала по дверному косяку.
– Поговори мне ещё! Чтоб сегодня Полине позвонил, а лучше в гости позови, на чай. И друзьям своим скажи, чтоб по утрам не трезвонили, у папы голова раскалывается. И да, – уже закрывая за собой дверь, обернулась: – Если я ещё раз увижу тебя в таком состоянии, отправлю к дяде Лёше в Москву доучиваться. Он там быстро из тебя человека сделает, станешь шелковым.
Её слова совсем не трогали: поворчит и через пять минут забудет. Это отец неделями может припоминать малейший косяк, раздувая до трагедии века.
Да и какой дядя Лёша? Мать сама говорила, что у него на военной теме и порядке крыша поехала, и что нужно от него подальше держаться.
Влюбился, значит? Улыбнулся своим мыслям. Как там говорят? Что у пьяного на уме…
Чёрт его знает, что это. Я не знал, что такое любовь, никогда её не испытывал. Симпатию, интерес, страсть, но любовь – нет. Может, узнаю как-нибудь потом, что это, но пока мне было достаточно того, что Яна Альбертовна она… обалденная. И она мне нравилась.
Интересно, чем она сейчас занята? Не пожалела ли о вчерашнем? Да и что это вообще для неё было: внутренний порыв или перепила шампанского и позволила себе расслабиться? Жаль, что нельзя забраться в мысли другого человека и узнать какие скелеты он скрывает в своём шкафу.
Часть 40. Яна
Яна
Я целовалась с Набиевым.
Эта мысль – абсурдная, волнующая, будто нереальная – целое утро крутилась в голове не оставляя ни на секунду.
Мы целовались!
Вспомнила его руки на своей спине, его горячее дыхание, сводящие с ума и заставляющие забыть обо всём на свете губы.
Вчера я думала, что буду терзаться и винить себя за легкомысленность, но ничего подобного не происходило. Я была счастлива, покусывала губы и улыбалась как дурочка, по крупицам воссоздавая в памяти вечер. Да что вечер – мы гуляли почти до утра, но это время пролетело будто один счастливый миг. Я даже не подозревала, что могу испытывать что-то подобное. Когда от поцелуя сносит крышу, когда понимаешь, что ходишь на острие ножа, но идёшь дальше. Его появление в моей жизни перевернуло всё с ног на голову, и не было ни единого шанса, что когда-нибудь мир станет прежним.
Порой казалось, что это был просто сон, но его пиджак на спинке стула был доказательством того, что всё это было по-настоящему. И закат, и поцелуи, и танцы на песке под наигранные боем песни Цоя.
Но пребывала в радостной эйфории я не долго, после того, как эмоции наконец немного схлынули, осознание действительности накрыло словно чёрной тучей, загораживая собой радужные воспоминания.
А если кто-то видел нас вместе? А если узнают его родители или Эмма Валентиновна? Даже не знала, что страшнее. Хотя, если узнает один из них, непременно узнает и другой. Это же будет скандал каких свет не видывал! Да, он совершеннолетний, и по сути мы не сделали ничего предосудительного, но всё равно он ещё слишком молод, и он мой студент! И если возраст уже не казался мне большой помехой, то второе на корню обрывало любую, даже самую смелую вероятность того, что мы можем быть вместе.
Этого никто не поймёт, нас осудит общество, меня выгонят с работы и так ославят на весь город, что даже уборщицей никуда не возьмут.
Может, в столице на это и посмотрели бы сквозь пальцы, но здесь, в городке где тебя знает каждая бродячая собака, это сразу же станет достоянием общественности и моим вечным клеймом. Совратила малолетнего, крутила с собственным студентом!
Что же я натворила…
Да и наверняка мои мысли относительно него – всего лишь глупые женские фантазии. Возможно, для него этот поцелуй был всего лишь ничего не значащим поцелуем. Обычная мужская похоть, и никакой воздушной ерунды, что я себе придумала. Может, он вообще придёт и расскажет обо всём в колледже, чтобы набрать очков в глазах одноклассников…
Нет. Эту мысль я сразу же отсекла.
Ян не такой. Может быть я плохо разбираюсь в мужчинах, но он не подлый и не способен на подобную низость.
Безумно хотелось его увидеть, и в то же время я просто не могла представить нашу встречу после всего, что между нами было.
Как теперь смотреть ему в глаза? Нет, я не готова! Мне нужно время привести мысли в порядок и прийти в себя, подумать как следует, что делать дальше и как теперь расхлебать эту кашу, которую я вчера сама же и заварила. И причём заварила с большим удовольствием.
Весь день я ходила сама не своя, перебирая в голове разные варианты, размышляя и взвешивая. Сама того не замечая, чаще обычного задерживалась у окна, с разочарованием не наблюдая ничего интересного, кроме стремительно опадающей листвы и рассевшихся как грибы старушек на лавочке. Несколько раз казалось, что в вечерних сумерках мелькнул-таки его силуэт, но на деле это был всего лишь очередной сосед-забулдыга.
Ближе к ночи я твёрдо решила, что не смотря на сказочный вечер подаренный им вчера, этот вечер станет прощальным. Так будет правильно. Нам нельзя. Увы.
Проснувшись рано утром в воскресенье, ещё больше убедилась в правильности своего решения. И пусть он снился мне всю ночь, пусть на душе была такая тяжесть, что не описать словами, но лучше оборвать ниточки сразу, пока они не превратились в тугой узел.
Это был просто поцелуй, о котором мы оба скоро забудем. Просто самый лучший в моей жизни поцелуй.
Шурша тапками, в комнату вошла Ника, держа в руках кружку с чаем и бутерброд. Я же с ней так и не поговорила, не спросила про прогулы. Да когда мне, когда творятся такие страсти…
– Вероник, а ты почему в пятницу у меня на паре не была? И в среду?
– Не захотела, – после продолжительной паузы ответила сестра через стенку.
– То есть, как это понимать? – заглянула на её половину комнаты: Ника сидела за письменным столом и, разглядывая меня исподлобья, громко прихлёбывала чай.
– А вот так. Не хочу и всё, – с аппетитом вгрызлась в бутерброд.
– Но на другие уроки ты ходишь!
– На другие – хожу.
Вздохнув, присела на край кровати. Панцирная сетка со скрипом продавилась под моим бараньим весом.
– Что случилось? Я чем-то тебя обидела?
– У меня нет настроения. Можно я спокойно попью чай. Одна, – надавила она на последнее слово, и демонстративно отвернулась к окну.
Читать нотации бесполезно, лучше попробовать подойти с другой, дружеской стороны.
– Если захочешь поговорить, ты знаешь, где меня найти, – улыбнулась, кивнув на фанерную стену.
– Обойдусь, – пробурчала Ника.
И вот какая муха её укусила? Нет, она всегда была довольно трудным ребёнком, но совсем недавно всё было нормально, общались, сплетничали, а теперь она во мне будто врага увидела. Мало мне проблем, теперь ещё сестра добавилась. Что там ещё на мою голову намечается?
Из-за сумбура в этой самой голове, весь день был потрачен впустую: слонялась по комнате без дела, раз за разом прокручивая одни и те же мысли. За что не бралась – всё валилось из рук, хотелось уже поскорее дождаться ночи, лечь спать, а уже завтра… завтра поговорить с Яном и во всем разобраться. Только тогда станет легче, по крайней мере будет какая-то определённость.
Вечером, взяв банные принадлежности и чистое бельё, вышла в пустой коридор.
Когда Дина работает – это просто счастье какое-то. Стоит ей на пороге объявиться, сразу же начинаются препирательства с Толиком. Того, кстати, не было видно на своём обычном месте – табуретка у окна сиротливо пустовала. Все будто вымерли, лишь из комнаты тёти Нюси раздавался смех Павлика – Дина опять сбагрила ребёнка соседке. Матери с Николашей тоже не было: она на работе, а где носило этого приживалу я понятия не имела. Если бы он вообще не объявился, никто не расстроился. Ну, может, кроме матери. Хотя, было бы за кого держаться, таких алкашей пруд пруди, нового притащит.
Войдя в душевую, по привычке взялась за шпингалет, но того не оказалось на месте.
Вот чёрт, только не это! Утром всё было целым! Опять, наверное, Павлик закрылся изнутри и пришлось выламывать дверь. И как теперь быть?
Решила, что пока никого нет, закрою дверь на полотенце и быстро приму душ.
Торопливо разделась, забралась внутрь и задёрнула целлофановую, тронутую пятнами плесени занавеску. Протестующе фыркнув, из крана полилась ржавая струйка воды.
Да уж, поистине королевские условия.
За занавеской мелькнула чья-то тень. Смахнув с лица мыльные капли, по инерции прикрыла грудь руками.
– Тёть Нюсь, это вы?
Вода лилась, с грохотом падая о металлический поддон, заглушая посторонние звуки. Но в душевой точно кто-то был: я чётко видела прижавшуюся к стене размытую фигуру.
Сердце глухо стучало, грозясь пробить грудную клетку, страх липкими щупальцами сковал пальцы рук – те совсем не слушались, не справляясь с вентилем.
– Кто здесь? – выключив наконец воду, как можно смелее спросила я.
– Янусь, это я, пришел полотенце своё забрать, – язык Толика немного заплетался – он был пьян, но не настолько, чтобы ничего не соображать.
– Ты в своём уме? Неужели не видно, что занято? Убирайся отсюда! – прокричала я, прекрасно понимая, что он зашёл сюда явно не для того, чтобы так просто уйти.
Заметив, что он сделал шаг в мою сторону, резко выбросила руку вперёд, в надежде схватить лейку, чтобы огреть ею соседа, но Толик перехватил мою ладонь, прямо в одежде забираясь в душ.
– Пошёл вон! Предупреждаю, я буду кричать!
– Кричи сколько хочешь, всё равно никто не услышит, – прохрипел он, окинув меня сальным взглядом. Сделав ещё шаг, прижал к холодной мокрой стене, отрезая путь к отступлению. Больно сжимая запястья, свободной рукой торопливо и достаточно больно сжал левую грудь.
Страх словно парализовал, сковав горло стальным жгутом, не давая произнести хоть слово. Умом я понимала: надо кричать, звать на помощь, но стояла тяжело дыша, не в силах даже пошевелиться.
– Ты такая… сладкая, – прошептал на ухо и лизнул шею, оставив противный липкий след.
– Тётя Нюся…
– Ушла. Я позаботился. Не ори, и всё пройдёт гладко. Ещё будешь просить продолжить, – глумливо ощерился, обнажая жёлтые зубы.
– Толик, Толя, пожалуйста, не делай этого, прошу. Если ты мне мстишь за тот случай в подъезде…
– Да ты сама хочешь, по глазам вижу. Так и напрашиваешься, халатиками короткими соблазняешь. Я же не слепой, – оскалился, торопливо расстёгивая ремень. – Так что считай тебе… Су-ука-аа… – не своим голосом взвизгнул он, хватаясь за лицо.
Воспользовавшись моментом, поскальзываясь на хлопьях пены, голая выбежала в коридор, роняя по пути бутылку шампуня – схватила с полки первое, что попало под руку… В критической ситуации и упаковка ваты – оружие.
Стуча зубами, закрыла комнату, и придвинула к двери стол. Скорее, скорее, – поторапливала себя, – он может догнать и закончить начатое.
Взяла со стола нож и приготовилась обороняться дальше, но в коридоре было на удивление тихо. Никто за мной не гнался, не ломал баррикаду и не грозился убить.
Вскоре скрипнула коридорная дверь и раздался тонкий голосок Павлика. Тётя Нюся негромко причитала, отчитывая ребёнка за испачканные коленки. Забубнило радио, на кухне загремели кастрюли – дом наполнялся привычными звуками. Только тогда я смогла впервые выдохнуть и, выронив нож, без сил опустилась на пол.
Часть 41. Ян
Ян
Что-то долго её нет. Может, пришла совсем рано и уже давно в учительской? Хотя я тут уже полчаса торчу, не могла же она проскользнуть незамеченной.
Размышлял, сидя на порожках у входа в шарагу. Поёжившись, вынул руку из тёплого кармана и взглянул на часы: без двадцати восемь, пора бы уже ей приехать.
Очень хотелось её увидеть, чтобы просто посмотреть в глаза, понять, что она теперь обо мне думает. За выходные накрутил себя, что по-любому что-то накосячил по синей лавочке и забыл. Может, чушь какую-нибудь сморозил или ещё что-то. Ведь некоторые фрагменты вечера напрочь стёрлись из памяти, и что тогда происходило – хоть убей не помню.
Несколько раз за выходные порывался опять заявиться без приглашения, но, пораскинув, решил всё-таки дождаться понедельника: сам не люблю навязчивость, не хотелось выглядеть в её глазах малолетним идиотом.
Хотя один раз всё-таки не выдержал, и прошёл мимо её дома, даже в окно между делом заглянул. К сожалению, а, может, и к счастью, никого внутри не заметил, а вот занавеска соседнего окна подозрительно дёрнулась. Надеюсь, это не комната Бояровой, как-то не хотелось объяснять, какого хрена я возле их общажки ошивался.
– Здарова, чувак, – шагая вразвалку, весело поприветствовал Горшков. – Ну как она? Что-то совсем тебя не видно. У Беса не появляешься, мы уж подумали, не прихворал ли.
– Дела были, – отмахнулся, не желая развивать эту тему.
Вообще-то, к Бесу я не пошёл именно потому, что наверняка знал, что там Стас с Демьяном трутся, по-любому начались бы расспросы, развёл ли я уже англичанку на интимчик. Не хотелось говорить об этом, да даже от одной мысли о том споре становилось тошно. Он мне сразу не понравился, а теперь, когда дело приняло такой оборот, и вовсе…
– Слушай, ну ты молоток, – одобрительно покачал головой Горшок. – Если честно, не верил, думал, что зассышь в последний момент, сольёшься. А ты прям мужик, слово держишь.
– Ты это о чём?
– Ну как, прикатывал нашу куколку на набережной, я всё видел, – подмигнул Стас, и глумливо гоготнул.
– И что ты видел?
– Да всё!
Приплыли. Только не Горшок, лучше бы даже Демьян. Тот по крайней мере не учится с нами, значит сплетни распускать некому. В Горшке я не был уверен, он как баба – тёплая водичка на языке не держится.
– Да что – всё? Говори уже! – раздражённо повысил голос, и посмотрел по сторонам: студенты разных групп трепались разбившись на стайки по интересам, и не обращали на нас никакого внимания.
– Ну сидели вы там, за руку держались как голубки. Ржали что-то.
– И всё?
– А что, ещё что-то было? – глаза Стаса любопытно загорелись. – Просто мы с пацанами потом на карьер пошли, не дали досмотреть шоу, уроды.
– Не было никакого шоу, посидели и разошлись. И смотри, рот на замок, понял?
– Да понял я, понял, – округлил глаза Горшков, и даже руки поднял будто обороняясь. – Не было, значит не было. Но начало-то положено.
– Короче, тему закрыли, усёк? – отрезал я, опасаясь, что если он и дальше будет глумиться, то не выдержу и втащу.
– А ты чего нервный такой? Может, это… – Стас понизил голос и опасливо обернулся, – …после уроков шмальнём малость?
– Да отвали ты от меня со своим дерьмом! И сам завязывай, и так вместо мозгов маргарин, – нервно отмахнулся от друга и пошёл к воротам. – И да – она тебе не куколка.
Стас насупился и что-то пробубнил в ответ, но что именно я уже не слышал.
Не надо было срываться, сам себя палю. Он же не виноват в том, что я такой дебил – сам сначала поспорил, а потом запал на объект спора.
Ну, может, и не запал, просто… ааа, блин, да что ж такое! У самого в башке винегрет, а ещё на Горшка что-то гоню.
Нашарив в кармане пачку сигарет, собрался куда-нибудь притулиться и быстро перекурить, как вдруг увидел англичанку, торопливо шагающую от остановки к шараге. Глаза в пол, по сторонам не смотрит, грустная…
– Привет, – пристроился рядом, но на почтительном расстоянии, дабы не привлекать лишнее внимание.
– Здравствуй, – проронила она и, бегло мазнув по мне рассеянным взглядом, снова опустила глаза. Шаг при этом стал ещё быстрее.
– Как… дела? – вопрос прозвучал невероятно тупо, но я не знал, с чего начать разговор. Растерял все мысли, сосредоточившись на её встревоженном лице.
– Всё хорошо. Прости, я очень тороплюсь, – Яна Альбертовна, обогнав, быстро перебирая ногами по ступенькам, забежала в здание колледжа.
Остановился как вкопанный, не понимая, что сейчас произошло. Как будто совершенно чужой человек. Незнакомый, холодный. Будто не она только пару дней хохотала над моими шутками и пылко отвечала на поцелуи…
Может, боится, что кто-то из студентов заметит, и поэтому убежала? Да, скорее всего так и есть. Ну не набросится же она на меня при всех с объятиями!
– Что, поссорились? – пихнув локтём в бок, хохотнул Стас, за что получил мощную ответку в «солнышко». Чересчур мощную, не подрасчитал. Горшок согнулся, схватившись руками за грудную клетку. – Ты совсем дебил? – прохрипел, кашляя.
– Ладно, извини, погорячился, – в примирительном жесте положил руку на его тощее плечо, но Стас резко увернулся.
– Да пошёл ты!
– Ну и хрен с тобой, – буркнул себе под нос, поднимаясь по ступенькам в школу.
– За что это он тебе? – услышал за спиной голос Минаевой, и Горшок как девчонка заскулил, жалуясь.
У неё словно чуйка вклиниваться в ненужный момент. Если этот казанова недоделанный проболтается – раскатаю. Этот удар будет вспоминать как нежное проглаживание. Пусть только попробует что-нибудь ей ляпнуть.
Два урока маялся, буквально места себе не находил. Хотелось выцепить англичанку где-нибудь на перемене и спросить, что случилось. Да, сегодня она всё равно придёт к нам на занятие в шесть, но то будет вечером, это ж ещё дождаться нужно. А как, если все мысли только об одном?
Горшок психанул – отсел к Гриднёву и на меня ноль внимания, а стоило к нему обратиться – показывал «фак». Ну точно баба, обидки какие-то. Дал бы в морду в ответ – и разошлись, так нет, будет строить из себя невинно убиенного. Хотя до него мне сейчас было дело меньше всего, как и до Минаевой, которая на пару со Стасом демонстративно обижалась, бросая гневно-уничижительные взгляды. Надо как-то с ней замять пятничное недоразумение, невозможно же постоянно находиться в такой нервозной атмосфере! И Боярова нет-нет, да косилась в мою сторону, будто я ей тоже что-то должен. По ходу я вообще всей шараге что-то задолжал и чем-то не угодил.
На пятнадцатиминутной перемене перед третьей парой все как оголтелые побежали табуном в столовку, а я не выдержал, и всё-таки поднялся к кабинету английского, в надежде застать Яну Альбертовну. Мне подфартило – она как раз собиралась выходить, когда я, приоткрыв дверь, заглянул внутрь.
Увидев меня, она вздрогнула и сделала шаг назад.
– Можно? – уже заходя, спросил больше для приличия.
– Извини, я очень спешу.
– Ничего, я не займу много вашего времени, – закрыл за собой плотно дверь, и загородил спиной выход.
– Мне правда нужно…
– Что происходит? – перебил, заглядывая в её растерянные глаза. – Ты… вы какая-то сама не своя сегодня.
– Тебе показалось, – она попыталась протиснуться мимо, и я как можно мягче, чтобы не отпугнуть, остановил её взяв за руку. Она заметно напряглась, но руку не убрала.
– Яна Альбертовна, если я вас чем-то обидел тогда… ну, вечером…
– Ты не сделал ничего плохого, правда, просто… – она вздохнула, и отвернулась к окну, избегая моего взгляда. – В общем, не надо было этого всего нам с тобой делать… Гулять, пить шампанское, ну и… остальное… – после этих слов она немного покраснела. – Это неправильно, и ты сам это знаешь.
– Что неправильно? Парень не может пригласить погулять девушку, которая ему очень нравится?
Широко распахнув глаза, она перевела взгляд на меня, явно не ожидая подобного признания.
– Ты моложе меня на целых пять лет! – прошептала она совсем тихо, будто кто-то нас мог услышать. – К тому же ты мой студент!
– И что из этого? Я давно совершеннолетний.
– И то! И то, Ян! – сдвинув брови, она всё-таки убрала руку, вцепившись в ремешок сумки. – Ты студент, я твой педагог! Тебе восемнадцать, а мне двадцать три!
– Через пару недель мне уже девятнадцать, и плевать я хотел на разницу в возрасте! Моя мать тоже на пять лет старше отца, но это не помешало им пожениться и родить троих детей. Может, и четвертого ещё заделают, с них, знаете ли, станется.
– Это совсем другое!
– Нет, это то же самое! – я уже начал терять терпение.
