Текст книги "Давай никому не скажем (СИ)"
Автор книги: Агата Лель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)
Часть 1. Яна
Яна.
Открылась дверь кабинета, и уверенной походкой в аудиторию вошла Эмма Валентиновна. Студенты подскочили со своих мест, моментально прервав шумную болтовню на полуслове. В воздухе повисла гнетущая, даже какая-то неживая тишина, нарушаемая лишь скрежетом ножки стула где-то в районе последних парт.
– Садитесь, садитесь, – небрежно махнула худенькой ладонью директор, всем видом демонстрируя своё превосходство. – Ещё раз поздравляю с началом нового учебного года, надеюсь, что все хорошо отдохнули и полны сил, чтобы с утроенным рвением приступить к занятиям, – она окинула присутствующих пристальным взором, недовольно качнув головой. Впрочем, свои претензии она так и оставила невысказанными. – Это Иванникова Яна Альбертовна, ваш новый преподаватель английского языка.
Услышав своё имя, я вздрогнула и натянуто улыбнулась. Не слишком уверенно отошла от двери, где топталась всё это время, и шагнула ближе к директрисе.
Двадцать восемь пар глаз как по команде уставились на меня, даже не думая скрывать плещущее через край любопытство. Взгляды молодых ещё неоперившихся птенцов, ещё не умеющих вуалировать свои истинные чувства. Все их эмоции буквально читались на лицах: девочки, макияж которых был слишком ярким и неуместным для учебного учреждения, разглядывали меня с ног до головы, словно не преподавателя, а соперницу, вероломно ворвавшуюся на их территорию. Мальчишки, удивительно рослые для своих лет, бросали оценивающие взгляды, одобрительно ухмыляясь. Мне всё это было не в новинку – как-никак целый год преподавательского стажа – но всё равно каждый раз я волновалась как в первый. Примут ли меня студенты? Найдём ли мы общий язык?
Со школьниками младших классов проще – для них я взрослая женщина и по умолчанию авторитет. А вот признания старших ребят приходилось добиваться, что было не совсем просто. Им по восемнадцать, мне – двадцать три. Вчерашняя студентка, практически ровесница своих подопечных, нам бы дружить и по клубам вместе ходить, а вместо этого я должна нести им доброе, нужное, вечное, не переступая границ дозволенного и не скатываясь к панибратству. И именно это – невозможность быть собой, обычной молодой девушкой, такой же, как они – и делало выбранную мной профессию особенно сложной.
Тяжело преподавательское бремя, но ещё тяжелее было стоять у всех на виду в новых туфлях, купленных на рынке в последний день летней распродажи. Схватила то, на что хватило денег. И пусть на размер меньше – разносятся – зато недорогие, в моей ситуации не до шика. Спасибо и на том, а то пришлось бы прошлогодние обувать, со сбитыми носами. Стыдоба!
Каблук был высоковат, из-за чего к моему почти метру шестидесяти пяти прибавилось ещё восемь сантиметров. Рядом с миниатюрной директрисой я возвышалась неприступной скалой, но почему-то ощущала себя на голову ниже – настолько мощным был авторитет Эммы Валентиновны.
– Загляните потом ко мне, – сдержано улыбнулась она и, подбадривающе коснувшись моего запястья, с грацией кошки – ступала медленно, манерно – покинула кабинет.
Как только за её спиной закрылась свежевыкрашенная дверь, обстановка в аудитории разительно изменилась. Студенты будто разом выдохнули, приняв расслабленные позы, а кое-кто и вовсе начал негромко переговариваться, не обращая внимание на присутствие нового преподавателя.
Я стояла как вкопанная на том же месте, незаметно вытирая о юбку вспотевшие ладони.
Да что ж такое, волнительно как никогда! Я так не переживала даже в свой самый первый рабочий день, когда в прошлом году впервые переступила порог элитной столичной школы в качестве педагога. Как долго я привыкала там к новому статусу, и только освоилась, привыкла к ученикам, и вот, опять проходить это всё заново.
Может, так волнительно от того, что это колледж моего родного города, а может, виной тому были серо-голубые глаза, смотрящие то ли обиженно, то ли обвиняюще, с первой парты напротив преподавательского стола.
Собравшись с духом, выдавила улыбку:
– Здравствуйте, ребята…
– Ребята, – хмыкнул рыжий верзила, вальяжно раскачиваясь на стуле. – Как на утреннике в детском саду.
По рядам прошел сдержанный смешок.
«Так, Яна, соберись. Это всего лишь вчерашние школьники», – мысленно осадила себя от необдуманного ответа.
Хотя рыжий был больше похож на великовозрастного дядю, чем студента второго курса колледжа: клетчатый свитер, из которого мальчишка явно вырос, едва не расходился по швам, обтягивая огромный живот. Короткая стрижка под «ёжика» открывала широкий лоснящийся лоб, покрытый крупными прыщами. В пухлых ладошках тот не стесняясь крутил пачку сигарет.
«Полно комплексов, отстаивает авторитет как может. А показное хамство лишь защитная реакция», – сразу же составила психологический портрет паренька, но смелости мне это не прибавило. Дрожала как осиновый лист.
Нужно брать себя в руки. Второго шанса оставить первое впечатление больше не будет.
Пропустив шпильку рыжего мимо ушей – хотя укол не остался незамеченным – продолжила:
– Меня зовут Яна Альбертовна, и мне бы хотелось, чтобы на моих парах мы старались говорить исключительно по-английски. Давайте познакомимся ближе?
– Давайте ближе, – шепнул кто-то с «галёрки».
По кабинету снова пробежала волна тихого смеха.
Проверяют на вшивость. Если покажу сейчас слабость – сядут на шею, до выпускного не скину.
– Вот ты, как тебя зовут? – игнорируя выходящую из-под контроля обстановку, обратилась к девочке с рваной чёрной челкой, закрывающей один глаз. Та вздрогнула и мигом прекратила пережёвывать жвачку.
– What is your name?
– Ира Долгополова… – пробубнила она, глядя исподлобья как дикий волчонок.
– А по-английски?
– Ира… Долгополова, – растерянно повторила она, и аудитория взорвалась от хохота.
Даже мне стало смешно, но я всеми силами подавила улыбку, дабы не подрывать с такой силой создаваемый образ педагога, который не позволит на своих парах вольностей.
– Хорошо, давай снова, – терпеливо улыбнулась я. – My name is…
– Ира. Долгополова. – с нажимом чеканя слова повторила девчонка, сверля не спрятанным за чёлкой жирно подведённым черным карандашом глазом.
– Да Долгополову бесполезно спрашивать, она на пары ходит раз в неделю, – подсказал щупленький паренёк в круглых очках. – Тупая, как пробка.
– Зато не лохушка, как некоторые, – огрызнулась Ира.
– Давай четырёхглазый, поставь на место чуханку, – крикнул верзила и, хрюкнув, неприятно захохотал.
– А ты, жирный, вообще рот закрой, воняет как из помойки!
– Ты чё сказала, коза? – над партой выросла огромная фигура рыжего.
Долгополова вскочила с места. Я решила, что не ровен час – и она бросится на обидчика с кулаками, но вместо этого Ира схватила свою безразмерную сумку с множеством значков, и пулей выскочила из кабинета.
Произошедшая сцена меня просто шокировала, всё неожиданно вышло из-под контроля и совсем не походило на намеченный мною план знакомства.
– Так, пожалуйста, давайте договоримся свои личные симпатии и антипатии оставлять за дверью кабинета. На моём уроке занимаемся только языком!
Мальчишки с последних парт снова заржали, в разных вариациях обыгрывая слова «заниматься» и «язык». Обстановка в аудитории стремительно менялась, и увы, не в мою пользу: голоса становились увереннее, смех громче, позы развязнее.
Меня охватило чувство, опасно близкое к панике. Нет, меня предупреждали, что в этой группе будущих архитекторов собрались все самые «оторви и выбрось», но кто же знал, что будет настолько сложно!
Стрельнула взглядом на первую парту: серо-голубые глаза смотрели умоляюще. Я прямо видела, как губы беззвучно шептали: «пожалуйста, пожалуйста, не позорь меня!»
Я совершенно растерялась, не зная, как утихомирить эту ораву озлобленных, отбившихся от рук второкурсников. Конечно, мне и раньше попадались трудные ученики – в прошлой школе было несколько абсолютно неуправляемых ребят – но чтобы вот так сходу вести себя неуважительно при новом педагоге…
Дверь кабинета с грохотом открылась, и в кабинет сначала заглянул, а затем в развалку вошёл высокий парень, больше похожий на молодого преподавателя, чем студента. Перекинутый через плечо рюкзак, чёрный балахон с россыпью черепов на капюшоне. Тёмные волосы небрежно сбились на затылке, придавая мальчишке хулиганский вид.
Вошёл и застыл, пробежав по моей фигуре любопытным взглядом. Густая бровь выгнулась вопросительной дугой:
– Можно войти? Плиззз.
Снова хохот. Но уже какой-то другой, расслабленный. Краем глаза обратила внимание, как преобразились девочки: выпрямили плечи, жеманно поправляя причёски. Одна – длинноволосая блондинка – даже зеркальце достала.
– Ваша фамилия? – обратилась к опоздавшему, взяв в руки новенький журнал посещаемости.
– Набиев. Ян.
Я подняла на него взгляд, буквально раскрыв рот от такой неслыханной дерзости.
Назвать преподавателя по имени? Ну это, знаете ли, уже ни в какие рамки…
Пробежала быстрым взглядом список фамилий: «Набиев Ян», и едва подавила сконфуженную улыбку.
Как хорошо, что промолчала, а то выставила бы себя полной дурой перед студентами, Ника бы мне точно этого в жизни не простила!
– Рlease sit down, – уткнувшись в ещё пахнувший свежей бумагой и типографской краской журнал, неопределённым жестом отправила нахала на своё место.
Набиев вальяжно прошёл мимо, обдав «ароматом» свежего табака, и, приземлившись за четвертую парту на первом ряду, небрежно бросил рюкзак прямо на пол. Вытянув длинные ноги, откинулся на спинку стула. Только руки осталось за голову заложить – и считай на пляже отдыхает. Карие глаза в обрамлении густых ресниц так и сверлили, вынуждая меня – уже взрослую женщину, педагога – теряться и неуверенно ёрзать на стуле.
Верзила что-то не замолкая бубнил, перемежая трёп с булькающим смехом, его сосед – долговязый брюнет с волосами-сосульками и отсутствующим передним зубом, вторил ему, непрерывно гогоча над каждым словом. Буквально заходился со смеху, краснея как переспелый помидор.
К такому меня жизнь не готовила. Чувствую, не легко мне здесь придётся. Ох, как не легко.
Часть 2. Ника
Ника
Спросите у любого студента: что для тебя личный ад? Уверена, что каждый ответит, что это кто-то из родственников среди преподов! Угораздило же Янку прийти работать именно в мой технарь и вести английский именно у нашей группы! Это же отстой, никакой личной жизни теперь, что дома, что на учёбе – везде глаза и уши.
Нет, она сестра в принципе нормальная, не докучает советами и в личную жизнь нахрапом не лезет, но всё-таки… сестра есть сестра. К тому же старшая.
Пока никто из группы не знает, что новая англичанка моя родственница, но скоро придётся расколоться: по-любому ни сегодня так завтра всё станет известно.
У нас в группе родственные связи с преподами не в почёте, не хотелось бы, чтобы потом все думали, что сестра мне оценки натягивает. Как маменька Загорского: бегает по кабинетам, выпрашивает с протянутой рукой для сы́ночки «отлично». Чуть ли не сопли за ним подтирает. Он в истории архитектуры ни в зуб ногой, но в зачётке всегда твёрдое "отлично". Прям мистика. Сын на парах балду гоняет, а мать-преподша ему оценки наколдовывает. Не уважает у нас никто Загора поэтому, называют маменькиным сынком. Аж ужас берёт, если будут думать, что Янка так же делает. Строго-настрого приказала ей дома, чтобы никак меня среди остальных никак не выделяла и гоняла наряду со всеми, если не больше всех. И так из-за матери нет-нет да подколят, теперь ещё сестра-училка добавилась.
Хотя, когда она сегодня в группу вместе с Курагой вошла, все так рот и раскрыли. Янка красивая. Очень. Волосы длинные, густые, талия тонюсенькая, грудь большая, не то, что у меня. Нет, я тоже не страшная, много раз слышала, что мы с сестрой как две капли, но я всё равно считаю, что Янка гораздо красивее. Когда она была в моём возрасте, все самые популярные парни школы за ней бегали, а за мной только Юрик, да Загорский, которого я просто терпеть не могу! Фу, даже стыдно перед девчонками из-за такого кавалера.
После уроков Лосева с Минаевой, по сложившейся ещё в прошлом году традиции, пошли курить за технарь, ну и остальная свита гуськом за ними. Ну и я поплелась, конечно, мы же с Лосевой типа «подружки» за летние каникулы стали.
Хотя, вижу я, какие мы подружки: стоило Минаевой в конце августа из Сочи вернуться, как Верка сразу на вражескую территорию переметнулась. Знает же, как мы с Минаевой друг друга терпеть не можем, а всё равно к ней в другини набивается. А всё потому что Полина Минаева крутая, и дружить с ней престижно. И компания у неё из самых классных мальчиков колледжа. Да что там колледжа – номера всех красавчиков города в её записной книжке. Впрочем, мне с Полиной тоже дружить пока выгодно, есть у меня некие скрытые интересы, поэтому антипатию свою временно засунула куда подальше.
Отодвигая ветки, дабы ненароком не угодить себе в глаз, расчистила путь, ступая следом за девчонками в глубь разросшегося за лето кустарника.
Студенты-разгильдяи, типа нас, организовали там что-то вроде курилки: со всех сторон «пятачок» окружали густые кусты, можно было спрятаться там и быть уверенными, что ни с улицы, ни со двора технаря ничего не заметно. Дворники иногда разгоняли собравшуюся там шайку-лейку, но ненадолго – на следующей перемене там снова собиралась молодёжь. Кто-то курил, кто-то списывал, а кто-то даже распивал дешёвое пивко после пар.
– Зачётная новая англичанка, да? – Лосева, опережая всех, заняла свободный пенёк в центре вытоптанного «пятачка». – И молодая такая.
– Ну ничего такая, да, – протянула Минаева, присаживаясь рядом с Веркой, пододвигая ту бедром. – На лицо симпатичная, и фигура ничего, но вы видели, что на ней надето? Это же чистый ужас! Я даже мусор выносить бы в таком не пошла.
– А что не так? Юбка, блузка… – пожала плечами Вера, у которой кофточка была чем-то похожа на Янкину.
– Синтетическая тряпка, а не блузка. И юбка дешёвая, все швы кривые. Про туфли я вообще молчу. С тупым носом! Где она их купила – на блошином рынке? – хохотнула Полина, и девчонки дружно поддержали «удачную» шутку.
Мне было дико неприятно это слушать, хотелось буквально сквозь землю провалиться от стыда за сестру. Взглянула на свои стоптанные кеды, обмахрившиеся по низу джинсы с застиранным пятном на коленке…
Минаева откинула за плечи свои роскошные белокурые волосы и, щёлкнув пластиковой зажигалкой, прикурила сигарету.
Чтобы она понимала! Родилась с золотой ложкой во рту, с детства всё на блюдечке: самые крутые игрушки, тряпки. Отец – капитан дальнего плавания, приезжает два раза в год с мешком денег, мать в городском суде работает, тоже не копейки получает. Полька как сыр в масле катается, и даже не думает о том, что кому-то нужно пол месяца впахивать, чтобы позволить себе такую же сумку, как у неё.
– Слушай, Вероник, эта Яна Альбертовна так на сеструху твою похожа. Её же тоже Яна зовут? – хитро прищурившись, спросила Понкратова Даша.
Ведь знает же наверняка, зачем эти дурацкие наводящие вопросы задавать?! Захотелось втащить Понкратовой.
– Она и есть моя сестра! – гордо задрав подбородок, ошарашила присутствующих я.
– Англичанка твоя сестра? – Минаева выпучила глаза с аккуратно прокрашенными ресницами. – Ну дела. А чего раньше не сказала?
– Ну а что говорить? Я думала, что вы знаете… – отмазалась.
Вспомнила, как буквально только что Полина смеялась над Янкиной одеждой, и так стыдно стало. А ещё больше стыдно за то, что стесняюсь родную сестру, которая на сегодняшний день единственная кормилица в семье.
– А чего это у вас тогда фамилии разные? Она – Иванникова, ты – Боярова? – не унималась Минаева, выдыхая тоненькой струйкой сигаретный дым.
– Может, потому что у нас разные отцы? – огрызнулась я, мечтая втащить и Минаевой тоже.
– Мамка твоя времени даром не теряла, я смотрю, когда только успела, у неё же столько «работы»! – фыркнула Полина, изображая пальцами кавычки.
Ни капли совести! Кулаки сжались сами собой. Драться с ней себе дороже – с Минаевой никто связываться не хочет, поэтому она и позволяет себе всё, что хочет. Но когда-нибудь моя чаша терпения переполнится, и тогда…
– А вы видели, как Набиев на Никину сестру таращился? Думала, зенки выпадут и укатятся куда-нибудь под парту, – засмеялась Лосева, намеренно сменив тему.
– Ничего он не пялился, тебе к окулисту пора, Лосева, – рявкнула Полина и заметно скисла, уткнувшись в расшитый бисером блокнот.
Тема Набиева для неё острая – он единственный, кто посмел не пасть к её ногам. И так она к нему, и сяк – бесполезно. Говорят даже, она в техникум поступила только потому что он туда же пошёл, хотя Минаева этот факт отрицает, утверждая, что просто провалила вступительные в питерский ВУЗ. Впрочем, как и сам Набиев.
Нет, надо отдать должное: флиртовали они напропалую, но дальше обжиманий ничего не заходило. Не знаю, нравился ли он ей действительно, или она хотела заполучить его на зло всем девчонкам в технаре, но его наплевательское отношение к её королевской персоне Минаеву страшно оскорбляло.
Я скисла тоже. Во-первых, потому что для меня стало открытием, что Ян глазел на мою сестру – я сижу впереди него, не видела, куда он там смотрел, а во-вторых, тема Набиева для меня тоже острая. Ведь я как и многие в него тайно и абсолютно безнадёжно влюблена.
Часть 3. Ян
Ян.
С утра день не задался.
Проснулся от рёва отца – орал, будто ему хвост прищемили. Носился по всему дому, причитая, что потерял какие-то важные документы.
Сорвался на мать, мол, это она опять убирала и куда-то засунула.
Мать бегала за ним по всему дому, причитая: «Рома, дорогой, это не я! Правда не я», – теряя следом за собой дольки огурцов, которые опять зачем-то налепила на лицо.
Это её маниакальное желание омолодиться скоро сведёт с ума всю семью!
Вчера отец по ошибке съел полбанки какой-то бурды на сметане, оказалось, это мать маску для лица намешала и охлаждаться в холодильник поставила. Вот батя потом орал из туалета – полчаса сидел, бедолага, на совещание опоздал. А сегодня на огурце поскользнулся, ударил и так больную ногу.
– Твою мать, Нонна, у меня же мениск! – матерился тот, поскуливая и потирая ушибленное колено.
– А я говорила, что эта бронзовая статуэтка здесь ни к чему, только интерьер портит. Снеси её в гараж, – охала мать, помогая подняться страдальцу.
«Помогая» – громко сказано, конечно. В отце сто шестьдесят кило живого веса, а в маме дай Бог пятьдесят вместе с серёжками.
– Я быстрее тебя в гараж снесу! Это подарок Гоги, на наш, кстати, юбилей! – неуклюже поднимаясь, кряхтел глава семьи.
– Ромочка, может, тебе сеточку йодовую на колено? – не обиделась мама, поглаживая отца по вспотевшей лысине. – Ну-ну, ну не злись, я же хочу быть у тебя самой молодой и красивой.
– Ты у меня и так самая красивая, птичка моя.
Птичка, рыбка, котик… Не дом, а зоопарк. Интересно, так во всех семьях, или это только моя такая пришибленная?
У матери идея-фикс вернуть молодость, потому что она считает, что у отца любовница. Если честно, верилось в это с трудом – батя вечно пропадает в своей администрации, да и выглядит он, мягко говоря, не товарно: огромный живот, рыбьи глаза, двойной подбородок – на мечту миллионов женщин не смахивает даже отдалённо. Но он хорошо зарабатывает и это, конечно, его неоспоримый плюс, так что почва у страхов мамы всё-таки есть.
Увы, деньги в наше время решают всё. Девчонки как запах купюр чувствуют, так у них сразу волшебным образом притупляются и зрение и совесть. Знаю я таких. Да та же Минаева из группы: через пару лет найдёт себе богатого папика, и будет у него на шее сидеть, ногами болтать. Только и разговоров: деньги, тряпки, побрякушки. Прицепилась ко мне как банный лист – сначала хвостом ходит, а потом, стоит её приобнять, так сразу: «уйди, я не такая», – и сама тут же плечо оголяет.
Что за дебильная стратегия? Неужели она считает, что я поведусь типа на «запретный плод»? Никогда женщин не пойму.
– Ян, выходи, я в школу опаздываю! – град ударов по двери ванной выдернул из раздумий.
– Чего тебе?
– Ты чего там засел? Проблемы с кишечником? Я даже зубы ещё не почистила!
– Иди с нечищеными, всё равно Горшков на тебя не смотрит.
– Ма-ам, Ян снова меня уродиной назвал!
И вот опять – я слова ей плохого не сказал, а она тут же всё перевернула и жаловаться подбежала.
Каринке шестнадцать, а такое чувство, что десять. Чуть что – сразу в слёзы. А мать за неё быстрее заступаться: "у девочки переходный возраст, комплексы, ребёнку поддержка нужна".
Всё с рук ей предки спускают: фотоаппарат разбила – не страшно, велик в парке не пристегнула – угнали – новый купим. Что-то когда я в пятнадцать «Ауди» отца погонять из гаража без спроса взял, так мне такого леща отвесили, никто о трудностях переходного возраста даже не заикнулся. «Ты – мужчина, должен отвечать за свои поступки». Значит, я в пятнадцать уже был мужчиной, а Карина – ещё ребёнок. Интересное кино.
Нет, сестру я люблю, конечно, по-своему, и если что, любому горло за неё перегрызу.
Как-то Горшков – одногрупник мой и первая любовь Карины – решил в шутку её в кино пригласить, и кинуть. Мол, постоять потом за углом, поржать, как она там на морозе топтаться будет. Так я ему так поржал, что навсегда охоту подходить к Каринке отбил. Теперь она вот страдает, что он на неё даже не смотрит. Я ему посмотрю. Малая она ещё. Да и Горшок хоть и мой друг, но тот ещё козёл.
– Янчик, ну зачем сестру обижаешь? – засуетилась у двери мать. – И выходи правда, ребёнок опаздывает.
– Пусть на первом этаже в душ сходит, почему надо ломиться именно сюда? – вышел из ванной и Каринка, демонстративно задев плечом, зашла внутрь, громко захлопнув за собой дверь. Аж стены задрожали.
Сумасшедший дом.
Пререкаясь с читающей мораль за дверью комнаты матерью, быстро собрался и поспешил в технарь.
С каждым днём коннект с родными давался всё напряжнее. Сплошные придирки и нарекания: отец вечно чем-то недоволен и мать настраивает, сестра вообще разговор отдельный – как только «ребёнок» вступил в пору пубертата совсем тяжело с ней стало.
Находиться дома становилось с каждым днём всё тягостнее, поэтому перспектива повалять дурака на парах даже более прельщала, чем слушать дома проповедь о том, что я стремительно превращаюсь в «позор семьи». И так тот факт, что я не поступил два года назад в Московский ВУЗ, потому что элементарно пошёл своим наперекор, до сих пор не даёт им покоя.
– "Технический колледж! Мой сын – и колледж!" – охала мать, демонстративно держась за сердце.
Да, лучше говёный техникум, чем ВУЗ, который выбрали для меня без моего участия.
У ворот технаря пёстрой стайкой собрались девчонки. Как всегда, стоят, сплетни собирают, шушукаются. Полосатый кот Васька развалился у их ног, наблюдая сквозь прищуренные глаза за резвящимися в лысой клумбе воробьями.
– Зачётная у Минаевой юбка, – присвистнул Стас, пошло ухмыляясь.
Узнаю Горшкова – вот уж у кого сперматоксикоз не проходящий, за кем он только не ухлёстывал: красивая, не очень – ему по-барабану, главное позажиматься, а внешность дело второстепенное.
Взглянул на Минаеву. Юбка и правда зачётная – короткая джинсовая, с какими-то нашивками на карманах. Небось, отдыхала где-нибудь в Турции летом, оттуда и привезла. Ножки у Минаевой тоже отпад – длинные, загорелые.
Вот всё в ней как надо и как нравится: блондинка, глаза голубые, стройная, но вот не то пальто. Не цепляет. Не интересная она. Одна внешность, а внутри пустота.
– Привет, Набиев, ты вчера так быстро убежал, поболтать даже не успели. Я ж соскучилас за каникулы.
Молодец Минаева, прям с места в карьер. Улыбается стоит, зубами сверкает. Может, замутить с ней всё-таки, раз сама так настойчиво себя предлагает?
– Убежал, дела были, первостепенной важности.
– Важнее, чем я? – голову на бок склонила, и в глаза смотрит, напрашивается.
– Представь себе.
Красивая, зараза. Может, произошло чудо, и она за лето ума набралась?
– Пойдём в класс, урок скоро, – нахмурив брови буркнула Боярова Ника.
Я сразу её и не заметил. Актриса печального образа. Вечно стоит, глаза выпучит, и смотрит так пристально. Так и хочется сказать: ну улыбнись ты, Боярова, блин. Что ты вечно кислая ходишь? Вроде не страшная, всё при ней, но как нацепит тряпки свои безразмерные и грузится, грузится… Застрелиться хочется рядом с ней.
Может, стесняется, и поэтому дикая?
Семейная ситуация у неё не очень, девчонки посмеиваются, дружить с ней особо никто не хочет. Мать её санитаркой в местной ЦРБ работает, и частенько прикладывается к бутылке. Не опустившаяся алкашка, под забором не валяется, но, говорят, даже на работу гашёная приходит. Отца нет, смылся много лет назад. Живут бедно, с копейки на копейку. Что там санитарки получают – смех, да и только. Странно, что Минаева её в свою свиту приняла, она ж только крутых в подружки выбирает, и пострашнее себя, чтоб выгодно на их фоне выделяться.
В кармане ожил видавшей виды многострадальный пейджер. Короткое сообщение с треснутого экрана гласило: «Вечером у Беса, не забудь. Демьян»
– Набиев, ну ты идёшь или как? – прощебетала Полина.
– Позже подойду. Иди пока.
– Ну как знаешь, – манерно развернувшись Полина взяла свою подружайку Лосеву под руку, и девчонки стайкой почесали в здание. Боярова одарила меня тяжёлым взглядом и поплелась следом за одногруппницами.
Странная она какая-то.
Зайдя за разросшийся старый тополь, выбил из пачки «Бонда» сигарету. Пять минут в запасе есть, покурить успею. Главное, чтобы Курага не заметила – вони снова будет! Ужасно раздражало, что она с нами как с детьми: то нельзя, до этого не доросли. Будто нам дома морали не хватает.
Пейджер вновь тонко запиликал.
«В восемь».
Снова Демьян, достал уже, если честно. Вечером же звонил, договорились. Зачем сто раз напоминать одно и то же?
– Слышь, Буйный, у меня к тебе дело важное есть, – пробубнил вчера Демьян в трубку, тяжело выдыхая, будто преодолевая кросс. – Помощь твоя нужна.
– Чего опять?
Замучил он своими «важными делами». После последнего раза, когда он вот так же просил помощи, у меня были большие неприятности.
– Да хахаль бывший Леркин пургу гонит. Прикинь, прикоптил к ней домой утром. Подвезу тебя до строяка, говорит. Тачку ему отец бэушную купил, вот он и пошёл сразу себе очки набивать, думает, Лерка купится на его потрёпанную «Девятку».
– Ну а Лерка что? Купилась?
– Да блин, она сказала, что просто на пару опаздывала… – промямлил Демьян.
Купилась. Ещё бы. Мне даже смешно стало.
– Ну всё понятно. А от меня что требуется? Если опять втащить кому – извини, это не ко мне. Я у отца на испытательном сроке. Он и так в прошлый раз меня еле отмазал.
– Не, не втащить. Давай завтра встретимся у Беса на хате, всё расскажу. Идёт?
Нехотя согласился. Достал уже со своей Лерой и оравой её мужиков. Ощущение, что она не Демьяна, а моя девушка, – постоянно за неё впрягаюсь.
В прошлом месяце там ухажёр какой-то у неё нарисовался, цветы носил, так Демьян ему стрелку забил, и нас с Горшковым как группу поддержки позвал. Я честно думал без рук объяснить, что на чужой каравай слюни не пускают, но тот первый начал петушиться и размахивать тощими кулаками.
В итоге отметелили этого казанова мы со Стасом, а Демьян только рядом прыгал и матерился.
Как потом выяснилось, хрен этот из интеллигентов оказался: поднявшись из грязной лужи молча убежал, а на следующий день побои снял и заяву в ментовку накатал. Я хотел по-тихому всё уладить, даже денег предложил. Ведь и не бил его толком, так, пару лещей, не больше, но индивид попался упёртый: кричал, что за содеянное мы теперь должны быть наказаны по всей строгости закона.
Когда отцу из ментовки позвонили, того чуть удар не стукнул. Это же скандал! Студент-сын заместителя главы администрации избил первокурсника. Ещё и инвалида по зрению, как оказалось. Ну да, он в окулярах был, но кто ж знал, что инвалид?
Тогда батя на меня всех собак спустил, но помог, утряс как-то через знакомых – благо их у него половина города. Очкарику быстро и фейс подправили, и операцию по замене хрусталика без очереди сразу организовали. Только всё забываться стало, и вот опять двадцать пять – теперь бывший какой-то у Леры на горизонте объявился. Демьян как маленький, честное слово, старше всех в компании, пора бы самому научиться проблемы перетирать.
Выкинул окурок на асфальт и, увидев яростный взгляд тёти Тони – дворничихи, поднял, и аккуратно опустил в урну. Любой труд надо уважать.
Забежал в обшарпанное здание, пары уже начались, коридоры опустели. Слегка пахло свежей краской, на подоконниках красовались липкие отпечатки пальцев. Пару стёкол прихвачены изолентой: порыв ветра – полетит вся эта конструкция к чертям собачьим какому-нибудь на голову. Давно уже пора новые окна поставить, и вообще ремонт нормальный сделать, да администрация что-то жмётся средства выделить. Курага отца моего пыталась подбить на это дело, чтоб устроил всё как надо, и он вроде даже как обещал помочь.
Из-за отца ко мне в колледже особое отношение, что с одной стороны хорошо – закрывают глаза на косяки, и вроде как не совсем хорошо в то же время. Не хотелось, чтобы все думали, что мои отметки – батиных рук дело. У меня и без его помощи оценки нормальные, хотя я и не учу ничего толком. Как-то само собой выходит, там запомнил, там списал – зачёт есть.
Шагая как можно тише миновал учительскую. Не дай-то Бог директриса, – которую все студенты за глаза называли Курагой, – засечёт, что кто-то по коридору во время пар ходит. Проблем не оберёшься.
Она вроде тётка с виду мелкая, спокойная – голос в жизни ни на кого ни разу не повысила, а все в шараге её боятся как огня. По струнке ходят, говорят полушепотом. Даже Круглов на что безбашенный, и то варежку при ней закрывает, не желая связываться с "Гитлером в юбке".
Поднимаюсь на третий – Долгополова навстречу по лестнице мчится, чуть с ног не сбила.
– Ты куда это?
– Пошел в ж*пу.
И ускакала.
Приплыли. Нет, то, что у Долгополовой пуля в голове – это всем давно известно, но сейчас-то я ей слова плохого не сказал, чёлку её дебильную не высмеивал.
Подошёл к кабинету английского, слышу – ржут. Нет преподши что ли в аудитории, должна же была сегодня новая прийти…
Открыл дверь, и даже поначалу решил, что ошибся кабинетом: стоит девчонка, глазищи огромные, напуганные, красивая такая. Даже Минаева рядом не валялась.
Стоит и мнётся, ладошки в кулачки сжимает, дрожит даже как будто. Кто такая? Новенькая, что ли…
– Можно войти? Плиз.
Все заржали ещё громче. Девчонка журнал взяла и допрос устроила. Оба-на! Она и есть новая англичанка, что ли? Нет, говорили, что молодая какая-то пришла, но чтоб настолько… А ещё не сказали, что такая красотка.
