Текст книги "Мастера детектива. Выпуск 5"

Автор книги: Агата Кристи

Соавторы: Рекс Стаут,Жорж Сименон,Джон Кризи,Сирил Хейр
сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 54 страниц)

– У миссис Робильотти не бывает сердечных приступов, мистер Гудвин.

– Что ж, вам лучше знать. Но если бы она была подвержена этому недугу, то на этот раз приступ был бы обязательно. Возможно, конечно, что я слишком далеко тяну свою шею. Если вы предпочитаете версию самоубийства, которую поддерживала миссис Робильотти, значит, я зря потратил бензин на дорогу сюда.

Она посмотрела на меня оценивающим взглядом.

– Нет, – откровенно призналась она.

– Вот и хорошо, – отозвался я.

Она задрала подбородок кверху.

– Не вижу причин, почему я не могу сообщить вам, что я сказала полиции. Конечно, вполне вероятно, что Фэйт покончила с собой, но я лично сомневаюсь. Я знала о яде, который она носила с собой. Не от нее, нет. Мне рассказали об этом другие девочки. Я не знала, как быть – отнять у нее пузырек или нет. Я решила, что лучше не забирать, пока яд у нее и она показывала его подругам, это как бы являлось выходом ее нервному состоянию, а если бы я забрала яд, ей пришлось бы искать какой–то другой выход, и кто может сказать, чем бы это могло кончиться. Одна из причин, почему я сомневаюсь в ее самоубийстве, заключается в том, что пузырек с ядом был по–прежнему при ней.

Я улыбнулся.

– Полиции, наверно, очень понравилось ваше умозаключение.

– Нет, конечно. И еще, если бы она решила прибегнуть к яду, она не сделала бы этого на званом ужине, при людях. Она проделала бы это в одиночестве, в темноте и оставила бы мне записку. Она знала мое отношение к девочкам, знала, как я буду мучиться, и обязательно оставила бы мне записку. И потом, ее характер… Она была довольно упряма. Пузырек с ядом был для нее чем–то вроде врага, которого она хотела победить, это была смерть, и она хотела одолеть ее. Дух упорства она таила глубоко в себе.

– Я видел. Во вторник вечером, когда танцевал с ней.

– Если она еще не растратила его, значит, и не убивала себя. Но как вы можете это доказать?

– Не знаю… Но я не могу доказать и обратного. Если не она отравила шампанское, видимо, это сделал кто–то другой. Кто? Вот что я хочу узнать.

Глаза ее расширились.

– Боже мой! Я даже не задумывалась над этим… Единственной моей мыслью было, что Фэйт не покончила с собой… – Губы у нее сжались, она покачала головой. – Я ничем не могу помочь вам, – произнесла она, нахмурив брови, – но, во всяком случае, желаю вам успеха. Я бы с удовольствием помогла вам, будь это в моих силах.

– Вы уже помогли мне, – заверил я, – и, возможно, поможете еще. Если вы ничего не имеете против, я хотел бы задать еще несколько вопросов… Вы читали газеты и знаете, кто присутствовал на ужине. Я имею в виду Элен Ярмис, Этель Варр и Розу Тэттл. Они ведь находились здесь одновременно с Фэйт Ашер?

– Да. Не все время, конечно. Элен и Этель ушли на месяц раньше Фэйт. А Роза появилась за шесть недель до ее ухода.

– Кто–нибудь из них был знаком с ней до «Приюта»?

– Нет. Правда, я не спрашивала их, – я стараюсь как можно меньше расспрашивать девочек об их прошлом, но никаких признаков, что они были прежде знакомы, я не замечала, а я замечаю все.

– Не случались ли ссоры между ними и Фэйт?

Она улыбнулась.

– Послушайте, мистер Гудвин, я сказала, что с удовольствием помогла бы вам, будь это в моих силах… Конечно, у девочек бывают свои ссоры и споры, но уверяю вас, ничто не могло поселить в сердцах Элен, Этель и Розы мысли об убийстве. Иначе я бы знала и сумела все уладить.

– О'кей. Если все трое вне подозрений, нужно поискать других. Перейдем к присутствовавшим там мужчинам – к Эдвину Лэдлоу, Полю Шустеру и Биверли Кенту. Вы кого–нибудь из них знаете?

– Нет. Никогда не слышала о них.

– Ничего?

– Абсолютно ничего.

– А что вы скажете о Сесиле Грантэме?

– Я не видела его уже несколько лет. Его отец дважды, нет, три раза, привозил его сюда на наши летние пикники, когда Сесиль был еще подростком. После смерти отца он в течение года являлся членом правления «Приюта», но затем отказался от этого поста.

– Не было ли каких–либо связей между ним и Фэйт?

– Нет.

– А что вы скажете о Роберте Робильотти?

– Я видела его всего один раз, больше двух лет назад, в День благодарения [75]75
  Официальный праздник в память первых колонистов Массачусетса (последний четверг ноября).


[Закрыть], когда он приехал на обед вместе с миссис Робильотти. Он играл для девочек на рояле и пел вместе с ними, а когда миссис Робильотти собралась уезжать, девочки не хотели его отпускать. У меня было смешанное чувство.

– Уверен в этом. А Фэйт Ашер была тогда?

– Нет.

– Итак, с мужчинами покончено. Цецилия Грантэм?

– Одно время я довольно хорошо знала ее. После окончания колледжа она часто приезжала сюда, раза три или четыре в месяц, беседовала с девочками, вела разные кружки, затем вдруг перестала приезжать. Она оказывала мне большую помощь, и девочки любили ее. У нее много достоинств, но она своенравна. Я не видела ее уже года четыре. Меня так и тянет кое–что добавить…

– Приступайте…

– Я бы не сказала ни слова, если бы сомневалась, что вы правильно поймете меня. Вы ищете убийцу, и Цецилия способна на убийство, если бы сочла, что того требуют обстоятельства. Она признает только то, что угодно ей. Но я не могу даже вообразить таких обстоятельств, которые понудили бы ее к убийству Фэйт. Правда, я не видела ее четыре года.

– Следовательно, если она была связана с Фэйт Ашер, вы можете не знать об этом. И последняя, но самая важная персона – миссис Робильотти.

– Вот именно, – улыбнулась она. – Миссис Робильотти.

Я улыбнулся в ответ.

– Да. Вы, конечно, знаете ее. Бывшая миссис Грантэм. Меня так и тянет кое–что добавить…

– Я вас слушаю.

– Я бы не сказал ни слова, если бы сомневался, что вы меня правильно поймете. Я чувствую, что если бы вы знали хоть что–нибудь, могущее указать на то, что убийцей Фэйт Ашер может быть миссис Робильотти, вы бы сочли своим долгом рассказать мне. Поэтому я просто спрашиваю – знаете ли вы что–нибудь?

– Это довольно щекотливый вопрос, мистер Гудвин. Я отвечу кратко – не знаю. После смерти мистера Грантэма она приезжала сюда не чаще раза в месяц, конечно, когда не отправлялась путешествовать, но миссис Робильотти никогда не искала общего языка с девочками, и они ее недолюбливали. Она бывала здесь при Фэйт, но, насколько мне известно, никогда не общалась с ней, разве только когда беседовала со всеми девочками вместе. Поэтому мой ответ на ваш вопрос будет – нет.

– Кто отбирает гостей на ежегодные приемы по случаю дня рождения мистера Грантэма?

– При жизни мистера Грантэма – я. После его смерти этим занималась миссис Грантэм, основываясь на моей рекомендации. Последние два года она препоручила это мистеру Бэйну, а он советуется со мной.

– Вот как? Красавчик не говорил мне этого.

– Красавчик?

– Я имею в виду мистера Бэйна. Так его зовут друзья. Если вас не затруднит – расскажите, как он это делает? Предлагает кандидатуры и спрашивает ваше мнение?

– Нет. Я составляю список, сопровождаю его необходимой информацией и своими замечаниями, и он выбирает из этого списка. Я очень внимательно составляю список. Некоторые из девочек чувствовали бы себя неловко на таком приеме. На какой основе мистер Бэйн отбирает кандидатуры, я не знаю.

– Я расспрошу его об этом – Я положил руки на стол. – И теперь, главное, на что я больше всего рассчитываю, если вы желаете мне помочь. Похоже, что объяснение смерти Фэйт Ашер нужно искать в ее прошлом, до того, как она попала сюда. А может быть, и после того, как она покинула «Приют», тогда вы не можете этого знать. Она пробыла здесь около пяти месяцев. Вы сказали, что стараетесь задавать девочкам как можно меньше вопросов относительно их прошлого, но, по–видимому, они откровенничают с вами, не так ли?

– Не все, но некоторые бывают откровенны.

– Естественно. И, конечно, вы держите их откровения в тайне. Но Фэйт умерла, и вы сказали, что готовы помочь мне. Может быть, она вам что–нибудь рассказывала? Назвала имя человека, из–за которого оказалась здесь…

Я обязан был задать этот вопрос. Миссис Ирвин была достаточно проницательна, чтобы понимать, что это был самый важный вопрос, на который детектив хотел бы получить ответ, – относительно прошлого Фэйт Ашер, и если бы я его не задал, она могла бы удивиться и, поразмыслив, прийти к выводу, что я не задал этого вопроса потому, что знал ответ. Шансов на то, что она знает имя соблазнителя Фэйт, было очень мало, если судить по ее поведению и по тому, как она сказала, что никогда не слышала об Эдвине Лэдлоу.

– Нет, – отозвалась она. – Об этом Фэйт не обмолвилась ни словом, и сомневаюсь, чтобы поделилась с кем–нибудь из девочек.

– Но ведь она вам что–нибудь рассказывала?

– Очень немногое. Если вы имеете в виду фамилии людей, с которыми она была знакома, и о своих отношениях с ними, – то ровно ничего. Мы беседовали часто и подолгу, и я сделала из этих бесед два вывода. Нет, даже три. Первый, что у нее были интимные отношения, причем весьма кратковременные, только с одним человеком. Второй, что она никогда не видела своего отца и не знала, кто он. Третий, что ее мать жива и Фэйт ненавидит ее. Нет, пожалуй, это слишком сильное слово. Фэйт не такая девушка, которая может ненавидеть. Лучше сказать – испытывала к ней неприязнь. Я пришла к этим трем заключениям, хотя прямо она никогда не говорила об этом. Больше ничего о ее прошлом я не знаю.

– Как зовут ее мать?

– Не знаю. Я уже сказала, у меня нет никаких фактов.

– Как она попала в «Приют»?

– Она пришла сюда в марте, год назад, на седьмом месяце. Без какого–либо сопроводительного письма или звонка по телефону, пришла, и все. Сказала, что знает про наше заведение из газет и журналов. Ребенок родился у нее 18 мая. – Миссис Ирвин улыбнулась. – Я, конечно, не помню на память даты рождения всех детей, но эту знаю, потому что специально проверяла ее для полиции.

– Не может ли быть, что тут замешан ребенок? Я имею в виду – замешан в ее смерти? Кто–нибудь или что–нибудь, связанное с ним или его усыновлением?

– Ни в малейшей степени. Совершенно исключено. Я сама занималась этим. Можете поверить мне на слово.

– Кто–нибудь посещал ее?

– Нет.

– Вы сказали, что она провела здесь пять месяцев, следовательно, покинула «Приют» в августе. Кто приехал за ней?

– Девушки обычно не остаются здесь после родов так долго, но Фэйт чувствовала себя плохо, и ей нужно было набраться сил. За ней приехала миссис Джеймс Роббинс, член нашего правления, и отвезла ее в Нью–Йорк. Миссис Роббинс устроила Фэйт на работу в мебельный магазин Барвика и помогла ей поселиться вместе с другой нашей девушкой, Элен Ярмис. Той самой, что была на приеме во вторник. Может быть, Элен что–нибудь знает… Что вам угодно, Дора?

Я повернул голову. Женщина средних лет и чуть полноватая для своей голубой формы стояла в дверях.

– Простите, доктор, – заговорила она. – Но у Катерины, кажется, начинается…

Миссис Ирвин поднялась с кресла и направилась к двери. Я тоже встал и пожал протянутую мне руку.

– Возможно, что это только прелюдия, – сказала она, – но все равно мне нужно идти. Повторяю, мистер Гудвин, я желаю вам успеха, хотя не завидую вашей работе… Извините, что я должна спешить.

Я поклонился и хотел сказать, что не поменялся бы местами с ней или Катериной. Надевая пальто, я подсчитал, что если она работает здесь пятнадцать лет и еженедельно имеет одну Катерину, то всего их будет семьсот восемьдесят. По дороге к машине я тревожился, что снова встречу девушек на узкой аллее. Но, к счастью, они появились на площадке, как только я сел за руль. Лица у них порозовели еще больше, и они тяжело дышали. Одна из них пропела: «О, вы уже уезжаете?» А другая крикнула: «Почему бы вам не остаться к обеду?» Я ответил, что заеду в другой раз. У меня было поползновение сказать им, что Катерина принялась исполнять свою главную роль в жизни, и посмотреть, как они на это прореагируют, но решил, что это будет бестактно, и, когда они ушли с дороги, нажал на газ. Они хором пожелали мне счастливого пути.

8

Обычно, когда у нас предстоит собраться обществу, я предпочитаю быть дома к прибытию посетителей даже в том случае, если вопрос, который будет обсуждаться, не является очень важным или обещающим солидный гонорар, но на этот раз я опоздал на пять минут. Появившись в кабинете в пять минут седьмого, я увидел, что Ниро Вулф уже сидит за своим столом, Орри Кэтер расположился на моем месте, а Элен Ярмис, Этель Варр и Роза Тэттл занимали три желтых кресла перед Вулфом. Как только я вошел, Орри пересел на кушетку. Он все еще не отказался от надежды когда–нибудь навсегда занять мой стул, и ему нравится в мое отсутствие для практики на нем посидеть.

Дело, конечно, не в том, что мне потребовалось шесть часов для того, чтобы вернуться из «Приюта Грантэма». После возвращения я успел еще управиться с обедом, подогретым для меня Фрицем, а также подробно доложить Вулфу о моем разговоре с миссис Ирвин. Он скептически отнесся к моему мнению, что она в здравом уме и у нее чистое сердце, поскольку убежден, что у каждой женщины не хватает того или иного винтика, но все же вынужден был согласиться, что разговаривала она по–деловому, сообщила некоторые данные об интересующих нас персонах, которые в будущем могут оказаться полезными, а кроме того, указала, что Остин Бэйн, возможно, не так уж невиновен. Из этого бесспорно вытекала необходимость еще раз побеседовать с Красавчиком Бэйном. Я позвонил ему, но, не получив ответа, решил воспользоваться солнечной погодой и отправился пешком сперва в банк, чтобы депонировать чек Лэдлоу, а затем в дом э 87 по Боудойн–стрит.

На мой звонок в обиталище Бэйна никто не ответил. Я еще ранее просил Вулфа разрешить мне взять с собою набор ключей с таким расчетом, чтобы, если Бэйна не окажется дома, я мог войти туда без него и провести время с пользой, ориентируясь в обстановке. Однако Вулф запретил мне это под тем предлогом, что подобного повышенного интереса у нас Бэйн еще не возбудил, и мне пришлось проторчать скучнейших полтора часа в подъезде дома на другой стороне улицы. Вообще–то говоря, ждать кого–то, не зная, сколько это продлится и будет ли такой человек располагать чем–то полезным, – одна из скучнейших обязанностей в профессии детектива.

Было уже двенадцать минут шестого, когда к подъезду дома номер 87 подкатила машина, из которой вышел Бэйн. Как только он расплатился с таксистом и направился к подъезду, я оказался перед ним.

– Мы, наверное, связаны с вами узами телепатии! – радостно воскликнул я. – Как только у меня появилось желание повидать вас, вы тут как тут!

По всей вероятности, с всемирным братством людей произошло что–то неладное, Бэйн весьма холодно взглянул на меня.

– Что еще за дьявольщина… – резко заговорил было он, но вовремя спохватился. – А впрочем – не здесь. Заходите.

У него даже испортились манеры – он вошел впереди меня в лифт и так же шел по коридору, хотя пропустил перед собою в квартиру, не помог мне повесить пальто и шляпу, а едва я успел прикоснуться задом к стулу, как тут же грубо спросил:

– Что за чушь вы распространяете про какое–то убийство?

– Мне не нравится слово «чушь», – заметил я. – Вы знаете, я ведь заглядываю в толковый словарь и…

– Перестаньте молоть вздор! – Бэйн сел. – По словам моей тетушки, вы утверждаете, что Фэйт Ашер была убита, и из–за вас полиция не верит теперь, что она покончила с собой. Вы же прекрасно знаете, что это было самоубийство. В чем же дело? Чего вы добиваетесь?

– Ничего мы не добиваемся. – Я заложил руки за голову, давая понять этим, что мы приятели, непринужденно болтающие, или должны быть таковыми. – Послушайте, Красавчик, вы ведь не полицейский и не окружной прокурор. Я уже дал вам показания о всем том, что видел и слышал на том званом ужине во вторник, и если вам хочется знать, почему полиция не спешит с квалификацией происшедшего, вам придется спросить об этом у полицейских. Если я солгал, полицейские, конечно, поймают меня на лжи и прижмут. Спорить с вами я не собираюсь.

– Что вы сообщили в своих показаниях?

– Спросите об этом у полицейских. Я ничего вам не скажу. Если полицейские воздерживаются называть это самоубийством только на основании моих показаний, в таком случае мне предстоит оказаться козлом отпущения. Меня призовут к ответу, и хотя я никакого удовольствия от этого не испытываю, но поступить иначе не имею права. Именно поэтому я провожу сейчас небольшое расследование независимо от полиции, и именно поэтому я хотел повидать миссис Ирвин в «Приюте Грантэма». Я уже говорил вам, что мне предлагали пятьсот долларов за статью о Фэйт Ашер, и снова подтверждаю это. Меня интересует, был ли у кого–нибудь из гостей мотив для ее убийства, а если кто–то намеревался убить ее, он должен был заблаговременно знать, что она будет там. Вот и у миссис Ирвин я хотел спросить, как Фэйт Ашер оказалась в числе гостей и кто именно пригласил ее.

Дружески улыбнувшись Бэйну, я продолжал.

– Так вот, я беседовал с миссис Ирвин, но она не смогла мне помочь, потому что выбирали и приглашали гостей вы, а сами даже не присутствовали на ужине. Вы даже симулировали простуду, чтобы уклониться от него… Кстати говоря, я обещал не болтать об этом и свое обещание сдержал. Как вы сами понимаете, я сказал об этом, желая напомнить, что между нами все еще существует база для хороших отношений.

– Я так и думал, что вы найдете нужным напомнить мне об этом, – заметил Бэйн. – Но миссис Ирвин, наверное, рассказала вам, как в числе приглашенных мною гостей оказалась Фэйт Ашер. Она просто дала мне список фамилий со своими замечаниями, и я выбрал четырех из них. В окружной прокуратуре, откуда я только что вернулся, я объяснил, что никого из этих девушек не знал. Ознакомившись с пояснениями миссис Ирвин, я выбрал четырех, которые показались мне наиболее подходящими.

– Вы сохранили этот список? Он у вас?

– Был, но помощник прокурора забрал его. Несомненно, он покажет его вам, если вы попросите.

– Но даже если бы замечания миссис Ирвин и не давали вам достаточно оснований для приглашения Фэйт Ашер, все равно мне это ничего не даст; ведь вы не присутствовали на ужине, – сказал я, делая вид, что не заметил насмешки. – Когда вы выбирали гостей, кто–нибудь был с вами. Может быть, при этом присутствовал кто–нибудь и сказал, например: «Вот девушка с красивым и необычным именем Фэйт Ашер. Почему бы вам не пригласить ее?»

– Никого со мною не было. Я сидел один за этим самым столом.

– В таком случае исключается и это, – разочарованно согласился я. – А вы знаете, когда я возвращался из «Приюта Грантэма», мне в голову кое–что пришло, и сейчас я хочу задать вам один вопрос, если вы не возражаете. Вы не поленились потратить время на приглашение девушек, но сами уклонились от посещения дома миссис Робильотти и приложили для этого много усилий. Вы, наверное, можете объяснить, в чем дело?

– Объяснить вам? Почему я должен объяснить вам что–то?

– Тогда объясните это самому себе, а я послушаю.

– Да тут и объяснять нечего. Я выбрал девушек, потому что об этом меня попросила тетушка… Так же, как сделал это по ее просьбе и в прошлом году. Вчера вечером я объяснил вам, почему я не пошел на ужин. – Бэйн наклонил голову набок, отчего кожа на его правой щеке натянулась еще больше. – Черт возьми, вы что, собственно говоря, имеете в виду? Вы знаете, что я думаю?

– Нет, но хотел бы знать. Выпаливайте.

– Точнее говоря, не то, что я думаю, – несколько поколебавшись, продолжал Бэйн, – а то, что думает моя тетя… или, во всяком случае, какая мысль у нее появилась. По–моему, она не забыла сделанною вами замечания, которое ей очень не понравилось. Она уверена также, что Вулф содрал с нее слишком большой гонорар за проделанную работу. Вот она и думает, что вы убедили полицию и прокуратуру в правильности вашей гипотезы об убийстве, а раз так, власти начнут причинять неприятности ей и ее гостям, и Вулф может счесть, что она согласится заплатить крупную сумму, чтобы замять всю эту историю. Как предполагается, это будет такая сумма, которая заставит вас «вспомнить» нечто такое, что понудит полицейских изменить свое мнение. Ну что вы скажете?

– Да, конечно, мысль интересная, – согласился я, – но с одним недостатком. Если я припомню сейчас «нечто такое», о чем не упомянул в своих показаниях, никакая сумма, предложенная вашей тетушкой, не компенсирует мне моей собственной шкуры, которую сдерут с меня за это полиция и прокуратура. Передайте тетушке, что я ценю ее столь лестное мнение обо мне и ее щедрое предложение, но не могу…

– Я вовсе не говорил, что она делает вам какое–то предложение… Вот вы все твердите о каких–то своих предложениях…

Это, естественно, беспокоило его больше всего, так же, как Цецилию Грантэм, Эдвина Лэдлоу и, вероятно, всех остальных. Бэйн бубнил об этом минут десять и, хотя прямо мне денег не предлагал ни сам, ни от имени своей тетушки, использовал все, что можно, начиная от обращений к моему стадному инстинкту до призывов к моей добропорядочности. Конечно, я мог бы предоставить ему возможность изливаться хоть до второго пришествия в надежде, что он выболтает что–нибудь, если бы мне не было известно, что у нас дома к шести часам вечера ожидается общество и мне необходимо быть там. Когда я уходил, Бэйн был так расстроен, что даже не проводил меня.

Времени у меня оставалось в обрез, я попал в часы «пик» и опоздал. Мои часы показывали пять минут седьмого, когда я вышел из такси у нашего дома и поднялся на крыльцо. Если вы думаете, что я напрасно нервничал, значит, вы плохо знаете Вулфа, во всяком случае хуже, чем я. Мне известны случаи, когда он вставал и уходил из кабинета только потому, что женщина начинала плакать или повысила на него голос, а теперь, как Вулф сообщил мне ранее, он ожидал компанию, в которую входили три женщины – Элен Ярмис, Этель Варр и Роза Тэттл, – и никто не мог предсказать, в каком состоянии они появятся у нас после допросов в полиции.

Именно поэтому я должен признаться, что испытал определенное облегчение, когда, появившись в кабинете, обнаружил, что там все тихо и мирно: Вулф восседал за своим столом, дамы рядком перед ним, а Орри – на моем месте. Пока я здоровался с гостями, Орри переместился на кушетку.

– Арчи, мы пока еще только обменивались любезностями, – обратился ко мне Вулф, как только я оказался на принадлежащем мне месте. – Ты хочешь доложить мне что–нибудь?

– У меня нет ничего срочного, сэр, что не могло бы ждать.

– Так вот, сударыни, – продолжал Вулф, обращаясь к собравшимся, – я благодарю вас за то, что вы пришли, ибо вы не обязаны были делать это. Мистер Кэтер, приглашая вас сюда, объяснил: мнение мистера Гудвина, выраженное в вашем присутствии во вторник вечером, о том, что Фэйт Ашер была убита, а не покончила с собой, привело к возникновению некоторых обстоятельств, касающихся меня, и в связи с этим я хотел бы посоветоваться с вами. Мистер Гудвин все еще верит…

– Но я же предупреждала его, – прервала шефа Роза Тэттл, – что Фэйт может принять яд прямо там, на ужине, а он заверил меня, что не допустит этого, однако Фэйт все равно не стало.

Голубые глаза и круглое личико Розы выглядели вовсе не так жизнерадостно, как в тот вечер… Более того, они не были жизнерадостными вообще, но все же она по–прежнему казалась мне хорошенькой, когда она говорила, ее конский хвостик задорно подрагивал.

– Мистер Гудвин докладывал мне об этом, – кивнул Вулф, – но полагает, что произошло не то, чего вы опасались. Он считает, что мисс Ашер не сама умышленно отравилась, а кто–то отравил ее шампанское. Вы не согласны с ним, мисс Тэттл?

– Не знаю. Я уже ответила на столько вопросов, что теперь и сама не знаю, что думать.

– Мисс Варр?

– А я думаю, – заявила та, пытаясь казаться спокойной, – что Фэйт не кончала с собой.

– Вы так думаете, мисс Варр? Почему?

– Потому что, когда она взяла бокал с шампанским и выпила, я смотрела на нее. Мы стояли с мистером Гудвином и наблюдали за Фэйт, так как Роза сообщила нам, что у Фэйт есть яд. Я убеждена, что если бы Фэйт опустила яд в шампанское, я увидела бы это. Полицейские усиленно пытались заставить меня сказать, что я так говорю только потому, что меня подучил мистер Гудвин, а я отрицала и отрицаю это. Мы с ним беседовали, правда, но вовсе о другом. Не так ли, мистер Гудвин? – обернулась она ко мне.

Мне хотелось подскочить к ней, обнять и расцеловать, а затем пристрелить Кремера и нескольких помощников окружного прокурора. Кремер не только не нашел нужным упомянуть, что мои показания подтверждались другими свидетелями, но даже заявил, что если бы не я, самоубийство было бы вполне приемлемым объяснением. Проклятый лжец! Пристрелив его, я должен был потом через суд предъявить ему гражданский иск об уплате мне компенсации за причиненный ущерб.

– Конечно, так! – отозвался я. – Надеюсь, вы не осудите меня, если я расскажу здесь о нашей беседе за ужином? Вы сказали, что вам только девятнадцать лет и вы пока еще не всегда знаете, как следует воспринимать те или иные факты, но уже научились наблюдать, можете занять ту или иную позицию и придерживаться ее. – Я повернулся к Вулфу. – Думаю, будет вовсе не вредно сказать ей, что это неплохо.

– Конечно, – подтвердил он. – Более того, мисс Варр, это вполне удовлетворительно. – Если бы она только могла знать, что подобная оценка Вулфа представляла собою нечто совершенно исключительное. Например, мне он выставлял отметку «удовлетворительно» только в тех случаях, когда мои действия представляли собою шедевр. Вулф повел глазами. – Мисс Ярмис?

Элен Ярмис все еще держалась с достоинством. Уголки ее полных губ были опущены вниз, очевидно, навсегда. Вид у нее был довольно беспомощный.

– Все, что я могу сделать, – мертвым голосом произнесла она, – это сообщить свое мнение. По–моему, Фэйт покончила с собой. Я сказала ей, что нелепо брать яд на прием, где, как предполагалось, мы должны были веселиться, но тем не менее яд оказался у нее в сумочке. Зачем же она взяла его с собой, если не намеревалась им воспользоваться?

– Когда, – спросил Вулф, – вы посоветовали ей не брать с собой яд?

– Когда мы одевались. Мы жили в одной квартире. Вообще–то говоря, это лишь спальня и маленькая кухня с ванной, но все же отдельная квартира.

– Сколько времени вы жили вместе?

– Семь месяцев, с августа. После того, что мне пришлось пережить за последние два дня, я готова сказать вам все, что вы найдете нужным спросить. Миссис Роббинс привезла ее из «Приюта» и устроила нас жить вместе. Гардероб у нее был небольшой и…

– Мисс Ярмис, прошу вас. Время наше ограничено. Мы должны считаться с мисс Варр и мисс Тэттл. Много ли визитеров было у мисс Ашер в течение этих семи месяцев?

– Никогда и никаких.

– Ни мужчин, ни женщин?

– Никого. Раз–другой в месяц нас навещала миссис Роббинс узнать, как мы живем, вот и все.

– Что она делала вечерами?

– Четыре вечера в неделю посещала курсы машинописи и стенографии; она хотела стать секретаршей. Я не понимала, как у нее еще хватает сил на это, если она уставала так же, как я. По пятницам мы ходили в кино. Субботы Фэйт посвящала прогулкам… во всяком случае, так она говорила. Я оставалась дома, чувствовала себя слишком усталой… да и кроме того, у меня иногда бывали свидания и…

– У мисс Ашер совсем не было друзей?

– Я никого не видела, и у нее никогда ни с кем не было свиданий. Я часто говорила ей, что так жить нельзя, ибо она лишь влачит жалкое существование…

– Письма она получала?

– Не знаю, но думаю, что нет. Почта всегда оставалась внизу, в холле. Я никогда не видела, чтобы она писала письма.

– Кто–нибудь звонил ей по телефону?

– Телефон у нас внизу, в холле, но если бы кто–нибудь звонил ей при мне я, конечно, знала бы… Мистер Вулф, получается довольно странно. Вы задаете мне те же самые вопросы, которые задавали в полиции, даже теми же самыми словами, и я могу отвечать вам не думая.

Я прямо–таки готов был расцеловать ее, хотя, разумеется, не с таким же чувством, как Этель Варр. Любой, кто одернет Вулфа, несомненно, приносит пользу человечеству, а сказать ему в лицо, что он лишь копирует полицейских, означало, что его аппетит перед обедом будет испорчен.

– Каждый следователь до определенного времени действует в соответствии с существующей процедурой, – проворчал Вулф. – Только выполнив ее, следователь может проявить свой талант, если он обладает им… Видите ли, я нахожу несколько затруднительным согласиться со всеми вашими отрицаниями. Конечно, мне не так уж трудно придумать вопрос, который не будет повторять вопросы, задававшиеся в полиции, и я сейчас попытаюсь сделать это. Неужели за все те семь месяцев, что вы жили вместе с мисс Ашер, у вас не сложилось определенного мнения о том, с кем из человеческих существ (за исключением сослуживцев, учащихся вечерних курсов и миссис Роббинс) она общалась?

Элен нахмурилась, подумала, а затем потребовала:

– Повторите вопрос!

Вулф сделал это несколько медленнее.

Элен отрицательно покачала головой и, продолжая хмуриться, ответила:

– Нет.

– Разве она не рассказывала вам о встрече с кем–либо из ее прежних знакомых? Или о том, что какой–нибудь покупатель в магазине досадил ей? Или что на улице к ней кто–то приставал? Неужели она никогда не объясняла, например, свою головную боль или просто плохое настроение какой–либо встречей? Не упоминала ли она когда–нибудь хоть какое–нибудь имя в отрицательном или положительном контексте? За все время, проведенное вами вместе, не вспомнила ли она о чем–нибудь… Что с вами?

Элен внезапно перестала хмуриться, и уголки ее губ чуточку приподнялись.

– Головная боль! – воскликнула она. – Фэйт никогда не страдала головными болями, но однажды, вернувшись с работы, пожаловалась, что у нее сильно болит голова. В тот вечер она ничего не ела, не пошла на курсы, а когда я посоветовала ей принять таблетку аспирина, заявила, что это ей не поможет. Потом она поинтересовалась, жива ли еще моя мама, а когда я ответила, что умерла, Фэйт выразила сожаление, что ее мать еще жива. Это было так не похоже на нее, что я не могла не возмутиться и упрекнула ее, что она говорит ужасные вещи. Фэйт согласилась, но тут же заметила, что если бы моя мать была такой же, как ее, я говорила бы то же самое. И еще она рассказала, что во время обеденного перерыва встретила на улице свою мать, между ними произошел скандал и она вынуждена была убежать от нее. – Рассказывая все это, Элен, казалось, была довольна собой. – Вы имели в виду и такие ее связи, не так ли?

– Да. Что еще она вам рассказывала об этом случае?

– Больше ничего. На следующий день… нет, через день Фэйт сказала, что сожалеет о своих словах, что на самом деле не желает своей матери смерти. Я ответила, что если бы умерли все те, кого мне хотелось бы видеть мертвыми, для них не хватило бы крематориев. Конечно, с моей стороны это было преувеличением, но как мне казалось, Фэйт было полезно знать, что многие часто желают смерти другим.