Текст книги "Товарищ Йотунин (СИ)"

Автор книги: Адель Гельт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Время шло, убивалось с трудом, и тут я вспомнил об одном средстве – весьма действенном, но не факт, что имеющемся – что в этой квартире, что в самом целом мире.

Еще мне почему-то все это показалось очень важным.

– Братан, – начал я, и сам подивился собственному срывающемуся голосу, – а у меня тут есть, этот, как его, эловизор?

– Телек, что ли? – сразу понял орк. – Ну, имеется, а чего?

– Работает? – продолжал допытываться я.

– Восемь дней назад – работал… Да сейчас и проверим!

Здоровенная тумба неясного назначения, установленная в дальнем углу и кокетливо прикрытая толстой вязаной салфеткой, почти ковриком, как раз и оказалась искомым устройством.

Урук подключил телек к электричеству и принялся ловко щелкать бакелитовой, по виду, ручкой, установленной на боковой панели.

Экран, наконец, осветился.

Показывали неприятное: я даже затруднился назвать вот это, на экране, каким-то одним термином.

– О, криминальная хроника, – выдал урук, разглядев то же самое, что и я. – Ага, звук… – В наши с орком уши полилась взволнованная речь диктора.

– Ща переключим, – посулил орк, и протянул руку к устройству.

– Стой, погоди! – страшным голосом потребовал я. Зая Зая остановился на полпути.

– … очень похожий почерк преступника, – вещала экранная дива. – Сегодняшняя жертва – снага. Отрублены обе руки, голова проломлена топором… Напоминаем зрителям, что очень похожие ритуальные убийства совершались в сервитуте уже трижды, в прошлый раз жертвой стал…

Телек вдруг захрипел, показал экраном нечто вроде настроечной таблицы, да и отключился совсем.

Глава 10

Зелье, как я и рассчитывал, полностью сварилось уже к утру.

Бытовая алхимия, если сильно упростить, бывает двух видов: «ленивое зелье» и «сильное зелье»… Во всяком случае, именно так считается в том мире, из которого я родом.

Представьте себе удивление, настигшее меня после того, как я прочитал о том же самом в Ваниных конспектах, посвященных науке алхимии! Видимо, связь между нашими двумя мирами несколько теснее, чем мне сначала показалось… Или, например, одинаково действуют законы логики.

Я сварил зелье именно ленивое – требующее минимального участия в процессе.

– И что с этим делать? – резонно вопросил Зая Зая.

Орк стоял сейчас на кухне, лениво почесывал левой рукой то, что у молодого урук-хай имеется вместо пуза, и рассматривал на просвет склянку, удерживаемую на весу рукой уже правой.

– Ты, походу, что не вари, все синька получится, – радостно поделился мой товарищ, закончив осмотр, и яркая лазурь содержимого склянки была порукой его словам.

– Отвечаю по порядку, – я только что вынырнул из недр обновленной ванной комнаты, и сейчас немного морщился: слишком ядреным послевкусием меня наградила местная зубная паста. Будто нажевался мяты и закусил чесноком, извините. – Это самое пьют. И нет, оно не синька, несмотря на цвет. Ни грамма спирта в составе!

– Зелья для волос, вроде, положено мазать поверх, – усомнился орк, – а не лить внутрь…

– Так это если для волос, – просветил я друга. – Когда оно от волос, можно и выпить.

Я вошел на кухню: немедленно стало тесно. Сидеть вдвоем за одним столом – еще более или менее, стоять – почти не получается.

– Дай сюда, – сказал.

– На, – согласился орк, протягивая мне заветную склянку.

Сорвал зубами пробку, внимательно принюхался – пахло, вроде, как и должно было это делать, – и опростал посудину одним богатырским глотком.

– Ты не того? – подвинулся, пусть и было некуда, орк. – Не как в прошлый раз?

– Не должен, – с некоторым сомнением протянул я. – Вроде, в этот…

Договорить не получилось: зелье принялось действовать, да еще как!

Доводилось ли вам, к примеру, чесаться железной щеткой? Ну, такой еще снимают застарелую ржавчину с металла? Говорите, нет, и не планируете? Вам, конечно, виднее.

Лично мне – прямо сейчас – такой щетки не хватало зверски. Чесалось так, что вялые скребки ногтями не просто не возымели эффекта – страдающий кожный покров таковых попросту не заметил!

– Зая Зая, – вдруг вспомнил я о важном настолько, что мысли о нем перекрыли даже алхимическую чесотку. – У нас ведь есть циклонатор?

– А чо это? – проявил интеллектуальную сноровку урук. – А, пылесос! Не, нету. Веник вон, совок.

– Фигово, – оценил я. – Шерсть – она…

Прибираться закончили примерно через час – и циклонатор, который пылесос, пришлось купить – благо, продавался тот недалеко и стоил недорого. За полезным бытовым прибором Зая Зая отправился в одиночестве – я был несколько неготов…

Ни разу в жизни до того не приходилось линять, поскольку всегда было нечем, а теперь вот – извольте видеть – есть…

– А оно, типа, каждый раз так? – пылесосом пользовались по очереди, и конкретно сейчас была очередь орка – отдыхать. – Может, на тебя в следующий раз того, мешок надеть? О, вон еще, – орк радостно ткнул пальцем в пропущенный мной клок синеватой шерсти – моей собственной.

– На себя надень, – беззлобно огрызнулся я, щелкая переключателем устройства. – Вроде все… А так нет, не должно. Зелье такое – на один раз. Сначала все выпало, потом не растет.

– Не все, – хрюкнул орк. – Не все выпало.

Я тут же понял, что желание громко, в голос, заржать, мой товарищ сдерживает уже не первую минуту.

– А чего? – уточнил я, уже понимая, что мне срочно надо к зеркалу.

– А того… Иди, смотри, парикмахер!

Я и пошел – ближайшее, оно же единственное, большое зеркало размещалось в ванной.

Из отражающей поверхности на меня уставилась рожа, куда более симпатичная, чем до того – потому, что лысая. Правда, орк тоже оказался прав, в том смысле, что лысая – не до конца.

Ровно посередине того места, где у всякого волосатого, как правило, прическа, вызывающе торчал ярко-синий, состоящий из моих волос, гребень…

Отсмеялись – несмотря на ситуацию, для меня не очень приятную, оба. Орк – от всей души, я – то ли за компанию, то ли так вышло нечаянно, например, случилась истерика.

– Давай сбреем? – конструктивно предложил, наконец, Зая Зая. – Золинген имеем, во!

Неизвестное мне слово обозначало, как оказалось, опасную бритву: старинного вида и очень, очень острую даже на вид.

– Немного погодя, – сбледнул бы я лицом, не будь и без того бледно-синего цвета. – Иначе опоздаю. Прическа же пусть торчит, это же…

– Сервитут, – продолжил урук за меня. – Кому какое дело?

В вестибюле главного городского морга я оказался вовремя – даже на несколько минут раньше.

– Это серьезные люди, – предупредил меня накануне егерь. – Ты даже не представляешь, насколько… Ценят три вещи: аккуратность, исполнительность, пунктуальность. Нет, даже четыре: еще – разумную инициативу, но ту – не сразу и не от каждого.

На серьезных людей хотелось произвести серьезное впечатление, поэтому я решил не опаздывать, и не опоздал.

Сначала меня тщательно досмотрели. Даже обыскали, если вы понимаете, о чем это я.

Стальная клетка, в которую я попал – вернее, шагнул сам, повинуясь требованию вооруженного охранника – немедленно вызвала воспоминания о святейшей, чтобы ей провалиться, неоинквизиции… Того мира, в землях германских и триста пятьдесят лет назад.

Видимо, просветили насквозь каким-то прибором, незаметно установленным внутри самой клетки.

Подчиняясь требованию, сдал все железо, развешанное на поясе и разложенное по карманам – жилетку свою боевую я брать не стал, вернее, оставил ее при трицикле и ожидающем меня снаружи здания орке.

Железо отправилось в солидного вида ящик, мне выдали то ли ключ, то ли бирку, и пропустили внутрь морга. Я вошел и закрыл за собой тяжелую дверь.

В морге было тихо, будто… В нем. Гудела только за стеной вентиляционная машина – во всяком случае, звук шел такой, привычный и понятный. Где-то иногда хлопала дверь. Я ждал.

Наконец, меня заставил отвлечься донесшийся из-за спины цокот то ли копыт, то ли каблучков. Развернулся, стараясь сохранять подобие достоинства: мало ли, кого там несет…

Несло – и принесло – барышню. Симпатичную такую, если вам, конечно, нравятся чистокровные человечихи. Умненькое личико, длинненькие ножки, беленький халатик…

– Туньин? – барышня постаралась сделать лицом строгий вид. – Здравствуйте. Идемте, сделаем пропуск.

– Йотунин, Иван, – отрекомендовался я на всякий случай – мало ли что запишут в документ со слов барышни, доказывай потом, что не верблюд!

– Да-да, – согласилась барышня, возобновив копытно-каблуковый цокот. – Не отставайте, Ванин!

Пропуск, к счастью, сделали не с девушкиных слов – и даже не с моих. Пригодился (что-то мне подсказывало, что третий или четвертый раз за всю Ванину жизнь) документ – синяя книжечка, украшенная тисненными золотом буквами: PASSPORT.

– Что-то вы на себя не очень похожи, – усомнилась дородная карла, или, как тут говорят, гнома, занявшая собой все пространство, оставленное в комнате конторским столом.

– Побрился, – кратко ответил я. – Трудоустройство. Со всем пониманием.

– А чего тогда прическа? – не сдавалась страж режима.

– Не до конца побрился, – уточнил я. – Щетина… Как проволока. Золинген не всегда берет! – к месту вспомнил я новое слово.

– Ну, раз золинген… – протянула гнома. – Тогда ладно. Вот твой пропуск, Йотунин. Временный! Вдруг на работу не возьмут!

Безымянная провожатая ожидала меня за дверью. Я запоздало обернулся и вчитался в табличку, размещенную, отчего-то, над косяком: псевдопольская версия советского языка давалась мне, все еще, с некоторым трудом. «Buro propuskov», ожидаемо прочел я над дверью.

Девушка стояла, вроде, на месте, но при этом – приплясывала, выстукивая каблуками что-то нецензурное по мраморному полу.

– Готовы, Тонютин? – уточнила она. – Кабинет начальника – на втором этаже!

– Готов, – решил не спорить я, устремляясь вслед за цокотом.

Каблучки провели меня двумя коридорами и одной лестницей: искомый кабинет оказался слева от подъема, первым же.

– Это здесь, молодой тролль, – вздохнула девушка, всем своим видом показывая, где она видела и вежливость в отношении таких, как я, да и меня самого…

Я постучался, уловил неопределенное «войдите», ну и вошел.

Комната как комната: большая, сорок квадратов, потолок метрах в четырех над полом, да стены, забранные, от пола до потолка, арборитовыми панелями в нечастую дырочку. Кстати, лакированными.

Посередине – стол для совещаний, совмещенный с просто рабочим. За последним восседал некто – и я сразу понял, что мне – именно к нему. Как, спросите, понял? Например, кроме меня и его, в кабинете никого не оказалось.

Будущий мой начальник оказался человек – хэ-эс-эс, как принято говорить в мире победившей дружбы народов и видов.

Я заметил, кстати, что большинство хоть что-то означающих в этой жизни людей, относятся к этому подвиду человека разумного, и, более того, ничтожно малым кажется процент полукровок, квартеронов и прочих гибридов человека, например, с орком, эльфом или гномом. Варианты встречаются, конечно, но именно в виде исключений!

– Иванов, Иван Иванович, – представился он первым, совершенно не проявляя ожидаемого видизма. Я ответил тем же.

– О, так сказать, тезка, – как-то очень простецки то ли обрадовался, то ли удивился, хозяин кабинета. – Путать еще начнут… Зови меня «господин доцент», вот как.

– А Вы и вправду доцент? – спросил я совсем не то, что собирался.

– В натуре, – удивил меня будущий начальник. – Или как у вас, уруков, говорят?

– Я, во-первых, тролль, – отчего-то захотелось обострить. – Во-вторых, говорят по-разному. В основном – не так.

– Странно, я был уверен… Пусть, отнесем на счет устойчивого стереотипа, – кивнул человек. – Тебе ведь, так сказать, известно, что такое стереотип?

– Господин доцент, – воспользовался я разрешением. – Ваш покорный слуга, все-таки, имеет медицинское образование, пусть и среднее. За время учебы удалось подтянуть словарный запас… Да, понятие это мне знакомо.

– Ладно. По поводу твоего вопроса – да, я действительно доцент, – прояснил Иванов. – При городском морге имеется кафедра медицинской некромантии и упокоения, относится к университету… Начальник морга – это тоже я. Един, так сказать, в двух лицах.

Я – внутри себя – немедленно предположил, что парадное прозвище доцента – среди подчиненных, а, возможно, что и в начальственных кругах – как раз «Так сказать»… Интересно будет проверить!

Между тем, обсуждали важное.

Доцент проглядел мой диплом, уделив особенное внимание приложению.

Потом внимательно рассмотрел мою карточку внутри паспорта… И задал, практически, тот же вопрос, что и гнома, оформлявшая пропуск. Я ответил в том же ключе.

– Ты ведь из лесных, Йотунин, – решил уточнить Иванов. – Мне всегда казалось, что собственная шерсть для твоего народа… Ну, не знаю, символ какой-то гордости, так сказать! Зачем было ее сбривать, и главное – как? В то, что остатки прически не взяла немецкая сталь, верю, в то, что остальное… – Доцент развел руками, мол, все понимаю, но сомнения имеются.

– Я, господин доцент, клановый, – принялся я импровизировать на ходу, надеясь только на то, что человек вряд ли хорошо понимает принципы отношений внутри тролльего сообщества… Я ведь их и сам не понимал, поэтому, прямо сейчас придумывал на ходу. – Только от клана моего и остался, что я один… Пока это так – ходить мне лысым! Ну, почти…

– Самураи какие-то, так сказать, – покачал головой хозяин кабинета. – Сбрил, стало быть?

– Нет, господин доцент, – уточнил. – Алхимия. Ленивое зелье.

– Сам варил? – поразился Иванов. – Оценка у тебя, конечно, хорошая, но не до такой же степени!

– Ну, прическа же не выпала, – повинился я. – Значит, я хорош, но не прямо отличен.

– Ладно, тут прояснили, – согласился мой собеседник. – На работу мы тебя возьмем: образование, рекомендации, ведешь себя пристойно, алхимия, опять же… пригодится, так сказать. Остался один вопрос.

Я немного напрягся: мало ли, о чем человек-начальник может спросить тролля-подчиненного…

– Ты не выглядишь нищебродом, – поделился своим – довольно для меня лестным – мнением, будущий мой начальник. Ну, или потенциальный – это уже как пойдет. – Платим мы – если деньгами – мало. Уверен в том, что оно тебе такое нужно?

– Уверен, – вздохнул я, чувства испытывая противоречивые и от уверенности далекие. – Терпеть не могу бездельничать… Бездельников, на всякий случай, тоже.

На самом деле, я хотел сказать не «бездельников», но «тунеядцев» – вовремя дернул сам себя за язык. Мало ли, что означает этот термин здесь, в новом мире!

Там, в родном мне Советском Союзе, слово «тунеядство» имело коннотацию подчеркнуто негативную – им и его производными ругались в случаях, когда рядом могли оказаться дети – или милиционеры, и совсем уже обсценную лексику применять не стоило.

Кроме того, так называется самая настоящая уголовная статья – одна из, по совести, немногих, пропечатанных в уголовном кодексе Союза ССР.

Гражданин, не желающий трудиться на благо общества добровольно, рано или поздно начинает делать то же самое, но уже принудительно, да в условиях, далеких от идеальных и просто приятных… Решением суда временно поражается в правах, да оказывается в исправительно-трудовой колонии, где новому лишенцу обязательно прививают тягу к созидательной деятельности!

В новом мире ничего подобного я – пока – не обнаружил – но в полном отсутствии явления уверен быть, конечно, не мог, даже несмотря на высший бал по правоведению.

– Это сервитут, – напомнил Иванов. – Здесь работы, так сказать, край непочатый и море разливанное. Всякой, на любой вкус. Ты же… Почему?

– Вторая причина… Возможно, что и основная. Печать Гиппократа, – спокойно ответил закипающий внутри я.

– Не, погоди, я знаю, что это такое, – возразил доцент. – Ты ведь не сомневаешься в моей компетенции? Так вот, для того, чтобы тебя неудержимо тянуло в сферу здравоохранения, и ты был готов заниматься тяжелым трудом за смешные деньги, Печать должна быть… Уровня второго, или даже первого! Выпускникам всяких эс-пэ-о ставят – самый максимум – пятый!

Мне оставалось только пожать плечами – я, собственно, так и поступил.

Мне ведь очень сильно не понравилась непроизвольная реакция на слова капитана егерей – ну, вы помните, это когда упомянутая Печать внезапно сработала. Кого вообще обрадует необходимость исполнять обязательства, каковые, на секундочку, брал на себя кто-то другой?

В общем, Печать я нашел, посмотрел, разобрал, понял, как та работает – примитив, на самом деле. Или эфирная сфрагистика этого мира действительно так слабо развита, или таким, как я, достаточно самого простого и никак не лучшего…

– Смотрите, – я протянул вперед руки – раскрытыми ладонями кверху – и подал в немного доработанный визуальный конструкт эфирных сил – чуть больше, чем планировал.

Поверх совмещенных ладоней соткался светящийся круг, заполненный массой связных конструктов, древних рун и прочей эфирной графики.

– Дай рассмотреть, – потребовал доцент несколько напряженным тоном.

Очень хотелось пожать плечами, но решил не повторяться.

– Ого, – Иванов закончил осмотр. – Всё, отменяй видик.

«Ага, морок в этом мире называется именно так» – поняля, и прекратил подачу эфирных сил в конструкт.

– Если у меня и были раньше к тебе вопросы, – порадовал меня будущий начальник, – то теперь их и вовсе не осталось. Но, так сказать, появились к тем, кто ставил тебе Печать Гиппократа: это, молодой тролль, даже не первый уровень, это, так сказать, абсолют…

Глава 11

Да нет у меня никакого будильника, что вы. Я и сам прекрасно умею просыпаться.

Вы ведь помните: сознание мое толком и не спит, просто покидая, на время когнитивный уровень и прячась в насквозь подсознательной ментальной сфере.

С одной стороны, некоторые люди умеют спать и видеть сны – обычные, неупорядоченные и не осознаваемые. Мне – иногда – даже немного завидно.

С другой – мне вообще никогда не светит когда-нибудь куда-нибудь проспать…

– Халат не забудь, – донеслось изнутри кучи полотенец. Зая Зая, как оказалось, уже проснулся, и теперь наблюдал из своего ночного гнезда за тем, как я собираюсь на службу – чтобы прожить первый в этом мире настоящий рабочий день! – Он, если что, в шкафу.

– Там выдадут, – засомневался я. – Наверное. К тому же, мой, наверняка, нестиран.

– Это да, – согласился орк. – Ты и стирка – понятия не сильно совместимые… Были.

Я быстро оглядел себя: одежда на мне была почти новая и точно недавно стиранная – вся, кроме халата, которого еще и не было. Шерсть, против опасения, не отросла и даже не попыталась – несмотря на непонятную пока неточность в формуле, зелье вышло на загляденье! Несуразная же прическа мне даже начала немного нравиться.

– Бутерброд возьмешь? – уточнил орк, вылезая из гнезда одной ногой – кажется, левой.

– С чем бутерброд? – поинтересовался я.

– С хлебом! – заржал урук. – Котлета, вроде, осталась. Одна. Если ее никто не съел.

– Ну с хлебом так с хлебом, – согласился я, твердо уверенный в том, что этой ночи последняя котлета не пережила. – Или ну его, к лешему… Проверю заодно, как кормят на новом месте.

– Иди уже, – вздохнул Зая Зая. – Меня не слушай. Я, может, того, завидую!

– До вечера, братан, – согласился я, выходя вон.

До работы решил пройтись пешком: получалось относительно недалеко, водить трицикл я пока не научился, других видов транспорта почти не наблюдал.

Благо, в новом теле своем я нашел не только минусы, но и явные преимущества: например, удивительную для меня прежнего легкость ног.

Вышел на Сибирский Тракт – широкую улицу, проходящую насквозь эту часть сервитута, да ведущую дальше, на восток – в ту самую Сибирь, каковая в этом мире пребывала там же, где и в мне привычном.

Там, на Тракте, меня уже ждали… Но как-то неубедительно, что ли.

– Алё гараж! – обратился ко мне молодой человек самого непритязательно вида: попросту, похожий на молодого и сильно бездомного хулигана. – Стоямба! Куда пылим?

Я ведь не всегда был директором завода, законопослушным жителем самой безопасной страны на свете, и прочая, и прочая… В целом, как себя вести на улицах мне, примерно, известно.

Поэтому я предпочел не вербальный ответ, но силовое воздействие.

Короткий тычок под дых, вот какое.

Ну и пошел себе дальше, не имея ни желания, ни возможности связываться с босяками.

Топал себе и топал, радуясь вещам, прежде недоступным: яркому солнышку, уйме свободного времени… Так и дошел до того-самого-места, благо, даже не пришлось никуда сворачивать.

В здание главного городского морга вошел так, как и положено было всякому сотруднику: не через главный, но боковой, вход.

– Глаз, – потребовал от меня охранник: то ли вчерашний, то ли похожий на того неотличимо.

– Чего – глаз? – напрягся я. Мало ли…

– Сюда – глаз. В смысле, смотреть! – мне показали какой-то небольшой прибор: ящик при раздвижной штанге, увенчанной окуляром.

Что люди делают с окулярами, я себе немного представляю: взял, и посмотрел, что мне, жалко, что ли?

– Йотунин, – будто огорчился охранник. – Первый этаж, кабинет три. Халат где?

– Выдадут, – твердо поделился я. – Вчера обещали.

– Раз обещали – то ладно. Столовая… Знаешь? – проявил неожиданную человечность страж. – Подкормить бы тебя, кожа да кости…

– Поддерживаю, – ответил я. – В зеркало смотреть тошно. Где столовая – не знаю пока, не говорили, а я не спрашивал.

– Хорошо быть тобой, – вдруг улыбнулся мой собеседник. – Подальше от начальства, поближе к кухне… Первый этаж, только ровно в другой стороне, – указал он рукой. – Вон там.

– От души! – искренне поблагодарил я. – С меня причитается!

– Это уж как водится, – прогудел охранник. – Иди уже!

Я и пошел.

Говоря по правде, ждал от кабинета номер три всякого. Например, что это будет что-то вроде лаборатории. Или, скажем, сразу прозекторская. Или даже прямо морг…

Постучался, ничего в ответ не услышал, толкнул от себя, вошел.

По ту сторону самой обыкновенной конторской двери – в моем мире те выглядели иначе, но нечто общее, какой-то единый дух, что ли, вокруг так и витал – расположилась будто бы не менее обычная, собственно, контора.

Два стола, два стула, гардеробный шкаф да еще две двери, ведущие непонятно – покамест – куда.

– Здравствуйте! – громко и вежливо обрадовал я окружающее пространство.

– Привет, – согласились откуда-то из-за шкафа. – Ты, что ли, новенький? Некромант?

– Упокойщик, – настоял я, оглядываясь. – Получается, я.

– Это хорошо, что получается, – источник голоса выкатился на середину рабочего помещения.

Ну, как выкатился… Вышел.

Собеседник мой, до поры невидимый, оказался невероятно тучен – при невысоком росте это обстоятельство создавало ощущение совершеннейшей сферичности организма.

Прибавьте к сему лысую голову – столь же круглую, как и ее владелец, да широкий, толстогубый, улыбчивый рот, да необычайно круглые для толстяка глаза…

Я, видите ли, люблю роботов. По моему, вполне просвещенному, мнению, те замечательно освобождают человечество от работ дурных, одинаковых, неинтересно повторяющихся – оставляя живым разумным время, пригодное для созидания и прочего творчества.

Люблю последовательно – постоянно пользуюсь эслектронными помощниками и в работе, и в быту… То есть, конечно, пользовался.

Круглый человек, представший передо мной только что, просто до степени смешения напоминал мне второго жителя моей холостяцкой квартиры – бытового робота устаревшей, но страшно надежной, модели А-Два: такого же круглого, глазастого, позитивного.

«Решено», подумалось мне. «Будешь у меня Колобок!»

Однако, мне, как более молодому и вновь прибывшему, было бы неплохо представиться первому…

– Ваня, – протянул я для пожатия руку. – Иван Йотунин, клан Желтой Горы… То, что от него осталось. Тролль, и не смотрите, что лысый. Почти. Лесной, на самом деле.

– Вот и я думаю: стати лесные, волосатость горная… – обрадовался собеседник. – А! Я тоже, в некотором смысле, Ваня. Тезки, стало быть! Вернее, – Колобок почесал лысину до боли знакомым жестом – так совсем недавно делал и я сам! – Иватани, это имя, и Торуевич, или Тору, это отчество.

– Интересно, – нисколько не слукавил я. – А фамилия?

– Фамилия вполне русская, – поспешил с ответом Иватани Торуевич. – Пакман. Завлаб. В смысле, Пакман – фамилия, Завлаб – должность, ну и еще – врач-патологоанатом высшей квалификационной категории, – мой собеседник рассмеялся так, как умеют, наверное, только очень довольные собой толстяки.

Халат мне, кстати, выдали. Не совсем такой, как я ожидал в смысле цвета, то есть, не белый – скорее, рыжевато-бежевый.

– Ты не подумай чего, – потребовал Колобок, оглядев меня, уже одетого в будто нестиранную униформу. – Халат не то, чтобы забыли постирать, он, так-то, вообще новый. Как и у меня… Спецткань.

Иван-три показал мне точно такой же элемент одеяния – того же цвета и фасона, с поправкой, разве что, на идеальную фигуру носителя… Нет, а что, шар – как раз идеальная геометрическая фигура!

– Ткань, говорю, специальная, – будто сам с собой заговорил Пакман. – Олеофобная, гидрофобная… Немного даже стойкая к кислотам, если концентрация невысока. Зачарована – видишь, нити? – Иватани вывернул наизнанку рукав своего халата и показал нечто вроде тонкого корда, вшитого поверх продольного шва. – У тебя – такие же. Это на случай некротики… Здесь, конечно, морг, тут постоянно кто-то дохлый, но вот если начнет еще и шляться – будет немного сподручнее. В карман еще загляни, там камень душ… В смысле амулет-уловитель.

– Господин Пакман, – решительно перебил я старшего коллегу. – А можно мне, например, инструкцию к халату? Люблю до всего дойти сам!

– Ну да, ты же тролль… – согласился вопрошаемый. – В тумбочке своей поищи. Там, вроде, была. И завязывай, давай, с «господинами» – это тебе не юридика, это…

– Сервитут, – согласился я.

– Да. Поэтому – Иван. Для особо торжественных случаев – у нас их, кстати, не бывает, – Иватани Торуевич… Или я тебе уже говорил, какое у меня отчество?

Я сделал мысленную зарубку: сочетание имени, отчества, и, видимо, фамилии, моего нового начальника должно казаться местному населению или очень смешным, или просто интересным, и мне стоит разобраться в том, почему это именно так.

– Ну, как ты? Освоился? – спросил Пакман через несколько долгих и тяжелых минут молчания: кажется, «постоянно о чем-то говорить» было нормальным состоянием заведующего лабораторией и врача-патологоанатома в одном лице.

Осваивался я вот как: застегнул на все – кроме двух верхних – пуговицы свой новый рабочий халат, повесил на шею служебный амулет-уловитель, выдвинул и задвинул верхний ящик тумбочки (инструкции там, кстати, не нашлось), и, наконец, уселся на служебный стул, поведший себя до обидного пристойно под невеликим моим весом.

– Вполне, – согласился я. – Только это. Работа. Работать.

– Идем, – вздохнул патологоанатом, надевая тот самый, точно такой же, халат.

– Это вот прозекторская, – уведомил меня завлаб.

Мы – перед тем – вошли во вторую из имеющихся в кабинете дверей, спустились по узкой лестнице на три пролета вниз, да минуты четыре еще открывали тяжелую стальную решетку, отделяющую – помимо еще одной двери – подвальную комнату от нижнего лестничного пролета.

Первое – очень высокий – для подвала – потолок, весь усеянный разнонаправленными лампами. Второе – текстурированный металлический пол, имеющий значительный уклон к углам комнаты. Третье – находящиеся в самом центре постаменты… На самом деле, конечно, столы, но очень сложно назвать так массивную каменную конструкцию, прозекторский стол напоминающую исключительно формой!

Еще, конечно, раковины, краны, смотанные в бухты шланги, стальные шкафы с надписями «instrumenty» и «reagenty», а также – совершенно очевидный тумбовый автоклав.

– Столы инертизированы, – Иватани Торуевич ткнул пальцем в рунический круг, выдолбленный в камне посередине первого из постаментов. – На остальных – такие же. Не то, чтобы ритуальник сразу вытянет все, что найдет, из неупокойника… Придется самому, наверное. Но несколько первых секунд у тебя, если что, будет.

– И часто у вас так? – уточнил я, – с неупокойниками?

– Чаще, чем хотелось бы, – вздохнул Пакман. – Главный городской морг… Все, что сдохло неестественным, противоестественным или просто непонятным образом, направляют сюда, к нам… Ты не думай, мы тут не одни такие. Третий кабинет, третья лаборатория. Прозекторская тоже третья, как и холодильник – он вон там, кстати – короткая пухлая рука указала на широкую раздвижную дверь, стальную, как и стена, и очень обильно испещренную рунами – половину из которых мне не удалось опознать.

– А всего лабораторий? – мне было и интересно, и принципиально важно.

– Всего – двадцать одна. Еще… – завлаб, кажется, готов был говорить на эту – и любую другую – тему бесконечно, но речь его прервал громкий сигнал чего-то вроде сирены.

– О! – Поднял указательный палец Пакман. – Спорим, наш? Фартук возьми!

Просто как в воду глядел.

Открылась еще одна дверь – такая же, как со стороны холодильника, разве что, рун поменьше.

В прохладу прозекторской ворвались теплый, почти уличный, воздух, немного отраженного солнечного света и двое уруков, до оторопи похожих на моего соседа – если на того надеть халат, резиновый костюм и нечто вроде неизолирующей маски.

Дверь закрылась.

Двое внесли мешок.

Небольшой, неприятного синего цвета, сделанный из чего-то вроде листовой пластической массы… Самое неприятное почудилось мне внутри – вернее, не столько почудилось, сколько уверилось… Труп. Очень маленький труп, как бы не ребенка.

– Утырки, – громко закричал на уруков патологоанатом высшей квалификационной категории. – Мешок синий же!

– А чо? – невнятно спросил сквозь маску тот, что выглядел покрупнее.

– А то! – так же громко и нервно возгласил Пакман. – Синий – это опричный морг, а там кассетник…

– Нет там никакого кассетника, – встрял второй урук, – рабочего.

– Вот именно! Суньте в криокамеру, что ли… Пусть лежит, хотя бы, замерзший!

– У тебя вон, свой негр имеется, почти одетый, – резонно возразил первый орк. – Братан, – это уже ко мне, – ты же тролль?

– В натуре, – согласился я. – Только хилый и лысый.

– Ничего, отожрешься, – хохотнул урук. – Тут мяса много… Слушай, не в службу, а в дружбу, сунь хляка в морозильник? Там, правда, конструктор не весь, я краем глаза глянул, но вам хватит. А то нам еще в три места, а до конца дня час, что ли…

Орки, не дожидаясь согласия (моего) или неодобрения (начальственного), оставили мешок на столе, открыли дверь и закрыли ту уже за собой.

– Не надо морозильник. Могу быстрее, – похвастался я. – Прадед знался с духами северных колдунов… Кое-чего передал по морозной части!

– Ну, раз быстрее, то давай, – обрадовался Пакман. – Вон, синий мешок… А, ты ведь уже в курсе.

Я никогда не был природным криомантом – чистая стихия вообще дается троллям откровенно плохо, ну, кроме земли, и еще немного огня. Если постараться и упереться, то можно почти все, вот только расход эфирных сил будет слишком велик – неоправданно, вот как.