Текст книги "Товарищ Йотунин (СИ)"

Автор книги: Адель Гельт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Шеф, я прошу прощения, конечно… Ни о чем не говорит.

– Ты что, Ваня, мяса совсем не ешь? – решил докопаться – непонятно до чего – человек по фамилии Пакман. – Не покупаешь?

– Отчего же, – почти обиделся я. – Каждый день!

– Знакомо? – на обеденный стол легла визитная карточка – не местная, морговская, но гласящая, что I. T. Pacman – mladshiy partner semji Pacman. Ниже шел номер телефона – я тот, на всякий случай, запомнил. Сбоку же визитку украшал знакомый значок – будто из круга вынули сектор, да добавили неких деталей, и получилось, будто зубастый колобок широко разинул пасть.

– Конечно, – кивнул я. – На каждой упаковке… Погодите, шеф, так Вы из тех самых Пакманов? Которые «мясные короли средней Волги»?

– Да нас даже зовут всех так, чтобы… – интересно намекнул шеф. – Вот мои имя и отчество. Если по первым буквам, то получается «IT». Знакомое слово?

– Еще бы, – обрадовался я. – Мясо, если по-татарски! А вот если Ваш, шеф, отец? Он ведь на «Т»…

– Отчество не имеет значения. Только имя и клан! – отчеканил завлаб. – Меняем, как в возраст войдем. Все, каждый. Я, между прочим, первый за сто лет Пакман, чтобы не мясник, не забойщик… Правда, все равно близко вышло. Работа, в общем, та же самая, только вот результат трудов – он того, несъедобен.

– Мясо – это быки, – принялся вычислять я. – Быки – это бойня. Бойня – это шкуры. Ну конечно!

– Вот! – торжествующе согласился Пакман, младший партнер семьи. – Можешь же, когда хочешь!

– Я и когда не особенно хочу, могу, – согласился я.

Доели: благо, и оставалось в тарелках всего ничего.

Нас – вернее, меня, – уже ждали. В коридоре, прямо на выходе из столовой.

– Йотунин? – поинтересовался высокий дядя, железный даже в большей степени, чем мой знакомец из числа егерей.

Железный, уточню, фигурально: ни одного боевого протеза я не увидел – ни снаружи, ни, немного напрягшись, эфирным зрением. Просто дядя был непрост… Очень непрост.

– Опричный инспектор, – представился ожидавший. – Называть фамилию и должность не обязан, согласно директиве номер… Хотя, тебе и неважно, и знать не надо.

– Я Йотунин, – согласился. – Иван. В Вашем распоряжении, господин инспектор!

– Вежливый… Может, еще и умный? – криво усмехнулся дядя.

– Не могу знать! – сделал я предельно придурковатый вид.

– Точно, умный, – заключил инспектор. – Ну, раз ты таков, то и мы будем… Как умеем. – И, обращаясь к вставшему рядом шефу: – Господин Пакман? Я займу Вашего сотрудника ненадолго. Или – как пойдет. Где мы можем переговорить?

Глава 23

Понятия не имею, чего ждать от местной госбезопасности – это если я правильно понял само слово «опричнина».

В бытностью свою директором спиртзавода – предприятия, на секунду, стратегического, я был надежно прикрыт от рядовых чекистов всесильным Первым Отделом – который на заводе моем, конечно, был.

Кроме того, ко мне тогдашнему и тамошнему, у Комитета и вовсе не было никаких вопросов.

Переговорить мы смогли на втором этаже: Колобок проводил нас с безымянным опричником до одной неприметной двери – единственной из всех, не имеющей вообще никакой таблички. Ключ от двери нашелся в одном из карманов безразмерного пиджака моего шефа – надетого, конечно, под халат.

Нас проводили, нас пустили внутрь, нас оставили одних.

– Пойми для начала, Ваня, – поделился опричник. – Это не допрос.

Перед тем он утвердился за небольшим и совсем не начальственным, столом, усадил меня ровно напротив, и вперил в вашего покорного слугу жесткий взгляд. – Допросы мы тоже проводим… Только не так, не здесь и другим составом.

Я уже передумал хорохориться, и вид делал обреченный – просто на всякий случай, а еще потому, что всякому начальству нравится понимать приниженное положение зависимого лица.

– Существует процедура, к оркам, троллям и прочим антисоциальным расам та применяется автоматически – принять, заковать, доставить, и только после – разговаривать, – словоохотливо пояснил инспектор. – Тебя бы тоже… Доставили, но ты у нас тролль культурный, образованный, грамотный, ни в чем – почти – не замечен, да и Кацман говорит…

Я почти расслабился: ничего плохого Дамир Тагирович про меня сказать не мог, а значит, и инвестиция в отношения с государевым человеком начала себя оправдывать – и делать это весьма лихо!

– У опричнины нет к тебе претензий, Йотунин, – совсем успокоил меня собеседник. – Пока нет. И, в твоих интересах, а главное, силах, сделать так, чтобы таковые и не возникли очень долго – к примеру, никогда. Ты ведь понимаешь, о чем это я?

Разумеется, я понимал.

– Тут такое дело, господин инспектор, – я решился заговорить. – Мне есть, что сказать, и даже прямо сейчас…

– Интересно, – подбодрил меня опричник. – Говори тогда, раз есть, что.

– Здесь, в морге, я тружусь меньше месяца, – начал я немного издалека. – Все отлично. Условия работы, задачи, отношение руководства – просто блеск, правда, – я вовремя вспомнил о необходимости придерживаться легенды и не выпадать из образа, – мне и сравнить особенно не с чем. Мне здесь нравится.

– Ближе к делу, – напрягся отчего-то собеседник.

Ну, к делу, так к делу.

Поведал – как мог – о странной истории с сектантами и их некомплектными жертвами. Изложил собственные соображения… Набрался наглости, и попросил – почти потребовал – указаний.

– Это хорошо, Йотунин, что ты – такой наблюдательный молодой тролль, – ответил инспектор. Однако, есть дела… Не про твой уровень. История эта нам хорошо знакома и даже понятна, что же до тебя… Сохраняй спокойствие, продолжай наблюдение. Мы с тобой свяжемся.

– Как скажете, господин инспектор, – я сделал вид совсем успокоенный. – Я тогда пойду?

– Конечно, Ваня, – согласился опричник. – Пойдешь. Только сначала…

На стол лег лист бумаги, следом – перо-самописка, наподобие авторучки.

– Сам понимаешь, бюрократия. На-ка вот, прочитай и подпиши.

Я вчитался – сразу же переводя убоищное латинское написание на нормальную советскую кириллицу – по крайней мере, у себя внутри головы.

«Я, долгий прочерк – видимо, нужно вписать имя и фамилию, – добровольно и без принуждения, выражаю желание сотрудничать…»

Так и день закончился, то есть не весь, а только рабочий.

Домой с работы – почти каждый день, кроме тех, когда не получается – я хожу пешком. Здание морга покидаю через парадный вход, он же выход. Нравится, да и идти так немногим, но ближе.

Поворачиваю направо, топаю по Сибирскому Тракту – наверх, то есть, в сторону центра сервитута, прохожу так несколько кварталов.

Потом – налево, на Примацкую улицу, она же – в устах местных жителей – Первонахская. Улица приметная: по левую, если идти с работы, руку – стихийный базар, на котором торгуют всем подряд, от несвежей еды до севших электрических батарей, по правую – пара обшарпанных жилых домов, до пяти этажей в высоту каждый, да еще – Центр Занятости Молодежи, занимающий, вместе с огороженной территорией, почти целый квартал.

Про Цэ-Зэ-Эм, явление, в условиях апокалиптического царизма, нетипичное, стоит рассказать отдельно.

Это четырехэтажное в высоту и очень солидное по площади здание, гранитно-красного цвета – мне даже иногда кажется, что и Центр, и крематорий, строили одни и те же лю… Разумные. Только немного в разное время.

Местные называют Центр Занятости не иначе, как «Второй Первонахский Рынок», намекая на то, что торгуют на приличной территории, попросту, рабами.

Не знаю, я бы не сказал, что это прямо рабство.

Долгосрочные контракты, слегка кабальные, рабочий день длинный, зато зарплата маленькая, прочие условия, плюс – я читал один такой, причем, еще полностью будучи Ваней, и как-то о том вспомнил – крайне сложно, как это говорят мои уличные товарищи, «соскочить»…

Хотя – кого я обманываю! Рабство и есть. Одна разница, что не пожизненное и почти добровольное.

Еще здесь же, у ворот Центра, трутся поденные рабочие – прямо отсюда их и увозят, кого – на работу, иных – прямо на тот свет, как уж повезет с заказчиком.

Постоянно трутся, с раннего утра до самого позднего вечера: многие – не в ожидании честной работы, но, скажем, альтернативного заработка…

Эту компашку я приметил давно.

Парни в нее входили разные – от мрачных, неразговорчивых, крепышей до вихлястых доходяг – последние были еще и постоянно подшофе.

Ребята эти не обращала на меня особого внимания – разве что, провожали долгими нехорошими взглядами, сразу же теряя видимый интерес, стоило мне окончательно пройти мимо.

Все когда-нибудь случается впервые.

– Стоять, пассажир, таможенный контроль! – изобретательно пошутил самый тощий и вихлястый из компашки, человеческого вида шнырь, загораживая мне дорогу. – Есть чо?

– Тебе и того, что есть, хватит, – решил я разойтись на словах. – С утра выпил, день свободен?

– Опа, – удивился застрельщик. – Да мы борзые? Слышь, пацан, ты с какого раёна будешь? Лазиешь?

– Не при делах, – ответил я с достоинством. – Со среднего Губкина я.

– Кого знаешь по Губе? – настаивал шнырь.

– Сам-то ты кто по жизни? – я перешел в контрнаступление. Ситуация закручивалась неприятнейшим образом, и стоило слегка обострить – может, разойдемся с этим, остальные не полезут…

Ну-ну. Надежды юношей питают. Или Ломоносов так говорил про науки?

Помните, я упомянул о мрачных крепышах? Так вот, сразу двое из четверых выдвинулись вперед.

– Сам-то ты, – начал один из них, – Кто?

– Слышь, – не дал мне ответить второй. – Живешь у нас на раёне, в общак не заносишь, пацанов не уважаешь… Решено тебя поучить, чтоб жизнь понял!

– А, и учителя, конечно, передо мной? – я уже понял, что драки не избежать, а раз так… Меня всегда учили: дай противнику выступить первым! – Прямо целый педсовет!

– Педшто? – первый собеседник зацепился куцым разумением за знакомый корень. – Пацаны, нас, походу, на петушню определили… Верно сказано, наглый, борзый, да говорят, еще и на лавэ…

– Пацаны, мокасы – мне, – потребовал шнырь-закоперщик. – Козырные шузы!

– Решим, – согласился второй крепыш. В руке его, будто из воздуха, возник блестящий балисонг, и принялся, будто сам по себе вертеться – туда, сюда – отвлекая мое внимание. Решалы, блин…

Когда-то очень давно – еще когда Грузинская Советская Социалистическая Республика называлась не иначе, как Тифлисской Губернией канувшей в Лету Империи, меня, молодого да раннего, учили драться.

Было мне это почти ни к чему – с моими-то оригинальными габаритами да физической силой… Однако, учил человек умный, опытный, знания были признаны полезными, и кое-что из той теории я извлек и практического тоже.

В числе прочего – «если на свет появилось белое оружие, считаем драку боем и валим наглушняк».

Канон Поющих Ветвей мне знаком… Наизусть. Похвастаюсь: я, по мнению моего эльфийского наставника из прошлого мира, дошел в том до степени Владетеля, Раскрывшего Бутон. По нашему, по-простому, это будет примерно черный пояс, шестой дан, ну или заслуженный мастер спорта, если еще и по-советски. Могу прибавить: таков дошедший я оказался единственный – если учитывать только тех, в ком совсем не текло эльфийской крови.

Тогда, с дальнобойщиками, я дрался даже не вполсилы – может, в шестую часть, может, в пятую – если так вообще можно сказать, но то и драка-то была шутейная, с массой ограничений и чтобы никого случайно не убить.

Теперь было дело другое: я был один против многих, в своем праве и вооружен. Эльфийский посох, построенный строго по канону, даже украшенный черепом – оружие куда более опасное, чем меч, топор, булава или копье… Если в умелых руках. Мои, как раз, оказались умелыми.

Я стряхнул долой чехол, прикрывавший череп.

– О, палка! – непонятно чему обрадовался гопник, уже доставший из сумки опасного вида кистень. – Ща мы тебе ее засу… – договорить супостату я не дал.

Прием самый простой, ожидаемый, удобный – «Шаг древня».

Опорная нога – вперед на половину ширины плеч, тычок подтоком в ближнее колено.

Владелец кистеня хрустнул псевдоподией, заорал громко… Такой удар – это больно, да и ходить ему теперь с костылем или на железной ноге.

Давешний балисонг делает оборот, и, сжатый относительно умелой рукой, движется острием ко мне. Очень медленно…

«Тихий посвист». Посох – вернуть из выпада. Древко, негромко свистнув, врубается с короткого замаха в вооруженную руку.

Все, этот тоже не противник.

Тут я занервничал – это тело не очень пригодно для исполнения канона. Пришлось уйти от двух ударов, да немного подышать. «Он наблюдает за шмелем». Успокоился.

Ко мне подступили сразу четверо: грамотно, с разных сторон, повадками выдавая умение драться в группе. Трое – с ножами, четвертый – вооружен ружьем об игольчатом штыке. Значит, первым…

«Глухарь токует». Шаг ровно в центр построения, припасть на опорную ногу, уклониться туловищем влево, махнуть посохом – для равновесия и хорошего удара – в обратную сторону. Есть контакт с мягким! Закрыть глаза, теперь – на слух и другие чувства. Подцепить обрамлением черепа ногу того, что справа от мягкого, дернуть на себя, тем же ходом сунуть подток в лицо тому, кто напротив.

Попасть в лицо не надо, надо отпугнуть, заставить отшатнуться…

Тот, кого подцепили, падает: я точно знаю, что заваливается он на мягкого-с-ружьем.

Левую руку долой с древка, упереть подток в землю – асфальт. Заблокировать удар топора, свободную левую руку, сжав щепотью, сунуть в кадык тому, кто отшатнулся и успел вернуться.

Открыть глаза, довернуть левую руку, услышать хруст. Взмахнуть обеими руками, будто крыльями, послать уже мертвого, но не понимающего этого, противника – в последнего из четверых. Тот будет сбит с ног, и прямо сразу…

Выстрел. Сноп картечи сносит троих гопников – это окончательно упал тот, который с ружьем.

Два шага влево, приставным, по кругу. «Падает лист» – и, вместе с листом, череп-навершие опускается точно в темя еще одному – перестал уже считать.

Тот опадает… Лист же.

Выстрел. Еще один. И еще. Целая – кажется, это называется «очередь»?

Какая сволочь не дала мне исполнить канон?

Рефлекторно подался в сторону – главное, не прижаться к забору. Тот несерьезный, сварен из тонких железных прутьев, поставленных вертикально – сломать – ерунда делов. Движение, однако же, ограничит.

Тут стреляют, от пуль я уворачиваться не умею…

Щит, второй, третий – связка получается сама собой. Как на болотах, у замка, помните? Только без спецэффектов растягивания времени на шаги, а так – то же самое!

– Париии! – заорал знакомый голос.

– Ыыыыы! – ответило сразу несколько луженых глоток.

Еще два выстрела, нет, три. Третья пуля прилетела откуда-то со спины, противно цвиркнула об основание забора. Рикошет, не в меня.

Я догадался присесть, и, наконец, обернулся.

Диспозиция вышла такая: на середину Первонахской, раскидав мощным сварным бампером неудачно подвернувшиеся торговые палатки, влетел здоровенный седельный Камаз… Или другая какая-то марка, я в них не разбираюсь, тем более, в этом мире. Главное, что грузовик.

Еще один грузовой мобиль, даже побольше первого, притерся к забору центра.

Прямо из кабины второго грузовика, высунув в окно опасного вида карабин, палил то ли водитель, то ли пассажир. Еще один стрелок только что выбрался из-за укрытия – кабины первого грузовика – и целился куда-то вдаль.

Со стороны, с которой явились оба грузовика, набегала толпа – человек десять – здоровенных мужиков всех народов и рас, кроме, наверное, эльфийских. Комбинезоны, тяжелые ботинки, цепи, монтировки… Наши!

– Ты как, цел? – сунулся ко мне один из набежавших мужиков. Я немедленно узнал в том лося клана «Пердячий пар» – помните, я еще немного помог этим парням в Битве-за-Пельменную? Ну вот. – А то мы тут мимо ехали, смотрим, кореша нашего обижают…

– Даже невредим, – согласился я. – Духи уберегли. И вы вот.

– Орел! – я выпрямился, и кто-то тут же хлопнул меня по плечу.

– Вовремя, мужики, – признался я. – От души. Не рассчитал малость…

– Своих не бросаем, – обрадовался лось. – Волыны, опять же… У тебя ведь нет?

– Откуда? – удивился я. – Нет, короче.

– Тогда вообще не по понятиям, – подал голос – опять знакомый – кто-то еще. Я обернулся: выступил глава того же клана. – Повод для предъявы. Или…

В шоферскую народную игру «поймай и размажь» дальнобойщики играли еще минут десять: пока переловили оставшихся – «по беспределу выступили», как заявил кто-то из мужиков вида конкретного – гопников, пока, под шумок, растоптали пару палаток с особенно поганым содержимым…

– Мужики, может, валим? – поинтересовался я, убедившись в том, что противник закончился весь – то ли разбежался, то ли был, без затей, перебит. – Не ровен час, явятся…

– Кто явится-то? – удивился давешний лось. – Тут тебе не опричнина, не юридика, не земщина даже… Справились – и молодцы, никому дела нет. Одно слово…

– Сервитут, – привычно согласился я. – Тела куда?

– Вот же грузовик, – сообщил кто-то новый: кажется, тот стрелок, что вел огонь прямо из окна кабины. – Погрузим, увезем… Мало ли в окрестностях болот?

«Чисто Питер», чуть было не согласился я. Сдержался на всякий случай и в последний момент: вокруг той, привычной мне, Казани, болот не было совсем – только пруды да озера.

Подошел решительно к ближайшему телу, потыкал в то посохом. Тело не шевелилось, да и вообще – эфирным зрением я разглядел несколько сквозных дырок, в голове и корпусе – умерло. Присмотрелся: гопник.

– Мужики, а наши… Потери? – пришла в голову и была озвучена скорбная мысль.

– Ни царапины, – радостно сообщил лось. – Как в зале! Эти-то… Макивары да мишени, блин!

– Это, – сообразил я. – Сначала бошки с плеч. В смысле, начисто. Чтобы не встали… Я упокойщик, я в морге работаю! В теме!

– Тогда руки еще, – согласился кто-то из-за спины. – И ноги. Кол еще можно, в сердце…

– Лишнее, – ответил я. – Это ж не упыри.

– Ты-то откуда знаешь? – встрепенулся лось. – А, ну да…

Оставался последний момент, чуть ли не самый важный из нужных.

– Мужики, есть у кого шоколадка? – попросил я. – Мне колдануть надо, сил – почти ёк.

– Батончик пойдет? – тот-самый-стрелок полез в карман комбинезона. – С орехами.

– Так даже лучше! – протянул я руку. – Спасибо!

Как и все хорошее, шоколадный батончик – нуга, карамель, орехи – кончился очень быстро, однако, эффект нужный создал.

– Вылезай, – ткнул я навершием посоха в ближнее тело мертвого гопника. – Пора тебе.

Сам же сунул щуп на план мертвых.

Призрак предстал почти как живой: такой же противный, вихляющийся, будто выпимши.

– Гурбаш навел? – озвучил я догадку.

– Кому Гурбаш, а кому – господин Гурбашев, – ехидно отозвался мертвец. – Теперь у тебя, походу, проблемыыы… Пацаны напряглись, валить тебя будут!

– Тебе-то какая разница? – удивился я. – Все же, отлетаешь… Вот прямо сейчас.

– А я что, типа помер? – догадался шнырь. – Мама! Не хочуууу!

– Да кто б тебя еще спросил, – я отозвал щуп.

Мужики вокруг молчали одобрительно.

Глава 24

Мне было велено явиться в заведение совсем иное, не морг, хоть и – тоже – государственное. Для чего? А, так это – подписать давешнюю бумагу. Еще, возможно, для разговора – который, надеюсь, все еще не допрос.

Дали три дня: не так, как в привычном мне мире, в котором явка – по повестке, в той же указаны точные дата и время.

То ли опричники этого мира умели работать деликатнее, то ли подобное диктовалось дикой свободой, свойственной сервитуту…

В дорогу я пустился на второй день.

– Иватуни Торуевич, мне бы отпроситься… Возможно, до конца дня, – начал я. – Тут такое дело…

– Ваня, вот я не пойму: ты с рождения такой, или как-то сам собой? – сострил Колобок. – А ничего, что я сам призвал опричника, с которым… Ну, ты понял? Считай, отпросился.

– Тогда я пошел? – уточнил.

– Ступай уже, – отмахнулся завлаб, уже занятый чем-то другим.

До Казанского Анклава Поволжской Опричнины, сокращенно – КАПО, добираться…

Сначала требуется доехать до уже знакомого мне крематория.

После – выйти от того к реке, затем – двинуться вдоль уреза, не спускаясь с дороги, идущей по высокому бетонному валу. Практически, дамбе.

Дамба эта проходит мимо развалин древней крепости, кишащей змеями и тварями, из тех выросшими. Крепостная гора, увенчанная грязно-белыми руинами, напоминает нижнюю челюсть щербатого рта.

Местные шепчутся: мол, на горе высился раньше белокаменный кремль, в центре его древние зодчие выстроили высоченную фомитскую церковь: богослужение в той шло на новоарамейском языке, иногда применяли тогдашний арабский, и это сильно не нравилось, отчего-то, центральной власти.

В середине шестнадцатого века это было. Тогдашний предок нынешнего монарха, царь Иван, четвертый этого имени, взял белокаменный замок штурмом – всего за три дня. Сразу после – повелел разрушить крепость почти до основания: так был задавлен местно-местечковый сепаратизм.

Обходить эту небольшую, но неприятную, хтонь, следует по широкой дуге. С вала спускаться не рекомендуют: змеям неприятен бокситовый красный шлам, коим густо усыпано подножье защитного сооружения. На самый верх, потому, гады не заползают почти никогда.

Это оказалось правдой – относительно «почти».

По дороге мне довелось увидеть всего одну чешуйчатую бестию, зато – о двух головах.

Змея не стала выползать на дорожку: она уже лежала на пути, свернувшись причудливым двухголовым кольцом.

Погода стояла потрясающая: на небе ни облачка, солнце светит, как ненормальное, асфальт сухой… Потому и аспидно-черную скотинку я увидел сразу же: черное на сером, ну.

Я шевельнул кистью: решил попробовать транспортные чары – телекинез.

Не получилось. Вектор усилий не фиксировался, эфирный зацеп соскальзывал с отливающей металлом чешуи.

Магия не осталась незамеченной: рептилия подняла обе головы, и зашипела… Одной из голов. Вторая пасть стала извергать звуки, больше всего похожие на сильно искаженную колыбельную, поющуюся на смеси языков: татарского, советского и еще какого-то, может, серпентарго. Или польского.

Спать не захотелось совершенно.

– Сюда иди, – предложил я змею-баюну. – Кто еще кому уснет!

– Тахаш ха хаш-хагаш! – даже руками махать не пришлось. Это снова была троллья магия: кулинарное заклятье, «туша вдоль и пополам».

Змея послушалась.

Две продольные половинки твари, каждая о своей голове, успокоились сразу же.

Убедился в том, что тварь мертва – точно и окончательно, и даже некротика никакая не колышется над половинками трупа.

Здесь, в сервитуте, нам только двухголовых змей-зомби, частично инертных к магии, не хватало! Для полного счастья…

Жаль, не знаю – или уже не помню – какие компоненты можно побрать с такой твари. Клыки можно вынуть, вот!

Бетонный вал довел меня до моста – единственного проходимого, выстроенного через реку Казанку.

– Переход пешком – одна монета, травмай на ту сторону – две, – флегматично сообщил мне охранник, внушающего вида черный урук: весь в железе, только клыки торчат, да короткая шипастая алебарда при нем.

Виданное ли дело: брать деньги за переход моста, и с кого? С тролля!

Возмущаться, правда, не стал.

– Если не пешком, – уточнил орк, – то резче давай. Вон он, едет.

Подъезжающий вагон я увидел сразу же и издалека. Еще услышал, и даже немного обонял.

Было, с чего: тележка одна, зато этажей в ней – два. Видно издалека.

Громыхание железа – зуб за дюжину, что некоторые шумовые эффекты организованы специально. Запах…

К транспорту – спереди – прикручен отбойник. Большой, красивый, напоминающий формой и мощью косой бульдозерный отвал.

Потом, прямо к отвалу, приварили железные прутья, торчащие в разные стороны, да не забыли те заточить.

Далее, по бокам вагона… В общем, вы поняли. На все эти острия, режущие кромки и прочие опасные железки, постоянно кто-то бросался – если судить по некоторым, застрявшим в металле, останкам.

И, хотя конструкцию – явно только что – вымыли из шланга, некое амбре при той осталось. Хотя и ладно: плох тот алхимик, которому мешают запахи…

Я еще раз огляделся на месте: лишним не будет.

Напарник урука, по виду – человек, делал вид, что дремлет – поглядывая по сторонам поверх станкового пулемета незнакомой мне модели: массивного, крупнокалиберного, двухствольного. Не пулемет, а целая автопушка!

Хотя здесь иначе и нельзя: мало ли, какая хрень полезет из реки?

– Он это, – спросил я орка-в-железе, показавшегося мне более контактным. – Трамвай. Только на ту сторону и обратно? А то мне бы до КАПО…

– Считай, на тот конец сервитута, – кивнул урук. – Можно и так. Плата выше, платить – мне, кондуктору скажу сам. А вот и они оба, – охранник указал на то, что я видел и так: прибывший вагон и торчащего из двери наружу кондуктора гоблинской национальности.

– Тролль… Семь монет, поедешь вторым ярусом, – сообщил гоблин, стоило мне приблизиться и озвучить намерение. – В чехле же не ствол?

– Ветка, – смешно пошутил я в ответ. – Нет, не ствол. Посох.

– Значит, на первом тебе делать нечего. И скидки тоже не видать, – чему-то обрадовался кондуктор. – Вместе поедем, наверху, в смысле.

– А можно было скидку? – уточнил я, демонстрируя ложные свойства своей жлобской натуры.

– Можно было бы, – пожал плечами гоблин. – Если ехать на первом и торчать в окно стволом огнестрела. Минус две монеты, если бой – по обстоятельствам.

Я сунул руку в карман и извлек из того – на ощупь – нужное количество тяжелых металлических кругляшей. Повернулся к орку.

– Вот, держи, – говорю.

– Ага, – согласился тот, и даже пулеметчик, кажется, перестал посматривать настороженно в мою сторону. – Залезай, поехали, – сказал.

В трамвае нас оказалось много: к первой остановке маршрута вагон подошел уже почти битком – если говорить о первом ярусе.

– Чего это они? – спросил я, устроившись – со всем удобством, у зарешеченного окошка второго яруса.

– Посадка в парке, – ответил гоблин. – Чтобы за места не драться, за козырные… Хотя все равно дерутся, их, таких умных, пара дюжин на рейс.

Слово «козырные» царапнуло мне слух, и я решил задать один вопрос.

– Слушай, а чего вы все такие… Нормальные? Говорите как образованные, ни матерщины, ни речевого мусора?

– Сам-то ты каков? – оппонировал гоблин.

– Так я учился, – ответил. – Считай, техническая интеллигенция!

– Вот и мы, – пожал плечами кондуктор. – Считай. Кстати, держись, сейчас поедем.

Я ухватился за спинку ряда кресел, стоящих впереди. Вовремя: трамвай дернулся, резко сдвинулся с места, и, набирая ход, устремился вперед по мосту. Снизу заорали: кто-то что-то кому-то прищемил.

– На чем он? – спросил я у кондуктора некоторое время спустя. В виду имелся вагон. – На каком ходу? Проводов не видать…

– Так это не трамвай, – поделился гоблин. – Откуда провода-то? Тут и рельсы-то на всякий случай – в паре мест по километру полотна кто-то снял, и ничего, доедем. Наверное.

– Так называется же… – не понял я.

– Есть же разница: тот, с проводами и на рельсах, трамвай. Ходит по центру сервитута. Здесь – боевой вагон без проводов и с отбойниками, травмай. А едет… Так на кристаллах. Улавливаешь?

– Я, так-то, прозектор, – пояснил я. – В морге тружусь. Так что да, улавливаю. От слова «травма».

Гоблин посмотрел на меня, наружу, снова на меня, и вдруг подсел прямо на соседнее кресло – до того мы общались через проход между рядами.

– Экскурсию, – шмыгнул носом кондуктор, – хочешь?

Ощущение нереальности происходящего накрыло меня с силой необычайной.

Вот я: еду по хорошо знакомому городу, который сервитут, въехал только что в Ленинский район, который неизвестно, как тут называется, сижу на втором ярусе транспортного средства, до одури похожего на экскурсионный автобус, только тот вооружен до зубов и едет по рельсам, и тут мне предлагают…

Встряхнулся.

– Давай, – говорю, – свою экскурсию.

– Одна монета! – гоблин протянул руку. – Купонами тоже возьму. Семеро детей, и это только от старшей жены… Кушать хотят, сил нет!

– Ну, раз купонами, – протянул я.

– Двойной курс! – тут же нашелся кондуктор.

А у меня – как раз – была с собой пачка резаной цветной бумаги…

Травмай резко принял влево, оставляя по правому борту колоссальный недострой – высоченную конструкцию, здание то ли гостиницы, то ли универсального магазина… Остов здания. Бетонные клети, не обрамленные даже легкими стенками.

– Ух ты! Что это? – я тыкал пальцем в недострой, восхищенно и некультурно.

– Гостиница, – ответил гоблин. – Была бы, да вот… Сначала не достроили – деньги кончились, что ли. Потом Инцидент… Стала наша Казань сервитутом, а кому в сервитуте нужен высотный отель? Вот и продали его.

– Ладно, продали! – засмеялся я. – Купил же кто-то?

– За одну монету и я бы купил, – поддержал мое веселье кондуктор. – Одного черного металла, если разобрать, тыщ на сто.

– Так уж и на сто?

– А то и все двести, – махнул рукой гоблин. – Что уж теперь… Выкупить-то стройку выкупили, да сделать ничего не успели. Или и не собирались…

– И что произошло? – я уже почти понял, что мне сейчас ответят.

– Хтонь случилась, – не разочаровал меня экскурсовод. – Мелкая. Так и стоит – туда, вон, соседские подростки за инициацией ходят. Дохнут через двоих на третьего, но ходят.

– Я бы там ворота устроил. И плату брал, – мрачно пошутил я. – Вход – монета, выход – две.

– Так и берут, – совершенно всерьез кивнул гоблин.

Некоторое время экскурсия напоминала звукозапись, запущенную в цикле нерадивым режиссером.

Одинаковый бубнеж: «а вот дом, а вот еще дом, а вот дорога на запад, а вот дорога на восток, а потом Инцидент» денег не стоил, но я, поразмыслив, решил не задираться: все равно еще ехать обратно.

Мне нелогично пришла в голову мысль… Не в том смысле, что не к месту, а в том, что поздновато: давно пора было выяснить, что за Инцидент такой – если он стал причиной превращения города названием Казань в одноименный сервитут!

– А вот еще, – без вопроса с моей стороны ткнул вправо гоблин. – Лесопарк, заброшенный. На удивление, не хтонь.

– Это как? – удивился я. По привычной уже мне традиции, в любом заброшенном углу сервитута и окрестностей, немедленно заводилось что-нибудь, составляющее немалый алхимический интерес.

– А вот так. Сам удивляюсь! Но там лаэгрим поселились, то ли двое мужиков, то ли сразу семья… Хотя у эльфов это чуть ли не одно и то же.

– Но-но, – я сделал высокомерный вид. – У меня предок знаешь кто? Самолично Гил-Гэлад!

– Свистишь же, – усомнился кондуктор. – Чтобы прям самолично…

– Может, и свищу. Свистю. Короче, издаю свист, – почти согласился я, – что самолично тот самый. Но эльф – точно.

– Тогда извини…те, – повинился гоблин. – Кстати, скоро конечная, Голиков-сарай.

– Галатасарай? – удивленно не расслышал я. Нет, конечно, это Казань, тут говорят на вполне тюркском языке, но чтобы такой привет из Турции моего мира…

– Не, – покачал тот головой. – Голиков-сарай. Бывшая волшебная биржа, строил двести лет назад купец первой гильдии Голиков, потому и название такое. Вон оно, кстати, – травмай поехал медленнее, но внушительное здание с колоннами наплывало на нас – все равно – неотступно.