Текст книги "Летаргия (СИ)"

Автор книги: Адам Грамм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Я моргнул несколько раз и снова спросил себя: что самое ужасное я могу для них сделать? Какой наибольший кошмар один человек может предоставить другому? Из глубин своей души я черпал ненависть, злобу и вдохновение для размышлений на подобные темы. Никогда я не был поставлен в тупик вопросом, как можно при жизни отправить человека в Ад. Я всегда имел тысячу вариантов, и разрывался от невозможности выбрать, какую пытку применить к ближнему своему. В своем воображение я рисовал чудовищные картины, в которых находил утешение.

Где то в пыли лежал нож, порез от которого все еще сочился кровью на моем боку. Но он не беспокоил меня, не причинял боль. Быть может, если бы рана была более серьезной и из нее вываливались мои внутренности, то эйфория от приближающейся смерти подарила моей душе долгожданный покой. Быть может, я сейчас смотрел бы на звезды и ждал своего заслуженного отдыха в Аду. Но это было не так. Я был жив, и жизнь никак не хотела покидать мое тело. Пошарив руками по земле, я нашел нож, на котором было несколько засохших пятен крови. Он был грязным, и только боги знают, какая зараза ползает по его лезвию и только и ждет возможности переселиться в свежий порез. Несмотря на всю свою убогость, он был очень острым. Его прежний владелец исправно точил его, ибо это было залогом его выживания. Он унаследовал эту привычку от своих первобытных предков, которые терли один камень об другой и острыми зазубринами резали мясо убитой дичи или своего собрата. А иногда, в тяжелые времена, второе становилось первым. Я смотрел на нож в своей руке и думал о том, какие ужасный вещи можно сделать с его помощью. Он и его многообразные, порой причудливые, модификации служили инструментом пытки и убийства с самого момента их появления. Это было их предназначение. Я смотрел и думал. За последнее время я совершил столько насилия, что начал от него уставать. Если вначале проливая кровь и забирая жизни, меня охватывало радостное возбуждение, то сейчас я не чувствовал ничего. Во мне не было ни злобы, ни ненависти, и даже голод не беспокоил меня. Я не слышал шепота в своей голове, и не слышал скрежета шестеренок. Я был готов поверить, что все это был плод моего воображения? Что я собирался сделать? Что я уже сделал? Я пытал этих людей? Я без сил опустился на бревно, и нож выпал из моих рук. Единственное, что я хотел, это убежать отсюда забиться в угол и уснуть

Я не могу поверить, что все это происходит на самом деле. Это было похоже на кошмарный сон. Мне снова нужно бежать, и снова я не знаю куда. Когда то я мечтал о том, что имею сейчас. Я думал, будто обрету свободу и силу, и смогу, наконец, почувствовать вкус жизни. Сейчас меня тошнит от ржавого привкуса крови у меня во рту. Определенно, я должен остановиться. Мне стало ясно, что я не умею убивать, не умею добывать себе пропитание. Мне казалось, словно я упал на несколько миллионов лет по эволюционной лестнице, и сейчас стоял с палкой в руке на бескрайней равнение, а в густой траве горят желтые глаза хищников. Мне придется начать все сначала и заново взрастить в себе разум. И, кто знает, может быть, через миллион лет у меня на ранчо будут пастись одомашненные человеки, их кровь будет разлита по бутылкам, а над дверью будет висеть голова одного из них, как охотничий трофей.

Мне понравилась идея начать новую жизнь. Я вполне мог сделать вид, что ничего не было, и что это не я нагнал ужас на всю цивилизованную общественность, однако, оная не разделит мою готовность начать все с чистого листа. Возле меня сидело два человека, которые были связанны со мной самым непосредственным образом. Пускай они и были никому не нужными отбросами общества и город без них стал чище, когда кто-то находит изуродованные человеческие тела, то у него возникают вопросу. Он начинает рыть землю в поисках того чудовища, что это сделало. Он прикрывается высокими идеалами, правосудием и жаждой возмездия. А на самом деле им движет страх того, что однажды утром уже его разорванный труп найдут на пустыре. Да, не нужно много ума, что бы все списать на мой счет, не удивлюсь, если в моем личном деле есть несколько убийств, которые я не совершал. Однако, как бы там ни было, я не хотел оставлять живых свидетелей. Я не знаю, как сильно эти дети повредились мозгами, но мне не хотелось, что бы они делились своими впечатлениями обо мне с правоохранительными органами. Единственное, что мне оставалось, это лишить их жизни. Я не испытывал по этому поводу ни горечи, ни сожалений, ибо их жизнь была куда менее ценна, чем жизнь скота, которого забивают на бойне. Мясо приносит объективную пользу и имеет несомненную ценность, а эти дети при жизни создавали только проблемы, и после смерти будут расходовать ресурсы общества на расследование их преждевременной смерти. Ни секунды не колеблясь, я снова поднял нож с земли, встал, и подошел к парню, который был похож на восковую фигуру. Я вонзил нож ему в горло по саму рукоять, второй рукой схватил его за волосы и лезвием распорол ему шею от уха до уха. Кровь хлынула из широкой раны, заливая мою руку и его тело. Он даже не дернулся в предсмертной судороге, его тело просто обмякло. Я отпустил его, и он упал на землю. Поток крови из его горла становился все слабее, а потом вовсе иссяк. Я смотрел на него и испытывал удовлетворение от совершенного убийства. Это было похоже на секс: можно заняться им тысячу раз, и все равно хотеть его в тысячу первый. Инстинкт убивать точно такой же древний, как и инстинкт размножаться, так что в этом нет ничего удивительного. К девочке я испытывал не больше жалости, чем к ее брату. Нож в ее горло я вставил так же глубоко, и разрез сделал таким же широким. Не знаю, успела ли она осознать в последнюю секунду, что смерть пришла за ней, мне было плевать. Никто не интересуется психологическим состоянием скота в стойлах. Окровавленный нож я бросил в догорающий костер и побрел восвояси.

Я шел по пустырю и на горизонте за силуэтами небоскребов на фоне звездного неба угадывался рассвет. Через несколько часов проснется город от своего кошмарного беспокойного сна, и будет делать то же, что он делал вчера – беспощадной машиной перемалывать человеческие души, и то, что получится в итоге сливать в канализационные стоки и сбрасывать куда-то на глубину морского дна. Я помнил, что километрах в восьми от того места, где я оставил три трупа и одного потенциального покойника, находился берег реки. В трудную для себя минуту я шел к ближайшему водоему, и, глядя на мелкую рябь его поверхности, я обретал покой. Глядя на отражение неба и дорожку света, бликующую на волнах, я забывал о том камне, что висит у меня на шее. Я шел туда, что бы сидя под кроной плакучей ивы встретить рассвет, и где то между камней и опавших листьев найти решение своих проблем.

Мой путь пролегал через не самые благополучные районы города. Безусловно, дыхание цивилизации, от части, развеяло первобытный мрак в умах местных жителей. Однако, очевидно было то, что в этих местах самый высокий уровень насильственный преступлений, молодежные бандформирования наводят жуть на всю округу, организованная преступность держит частный предпринимателей в железных тисках. Да, это не самые лучшие места для жизни, и жизнь тут не такая сладкая, и я был рад тому, что сейчас самое темное предрассветное время. Никто не разгуливает по улице в поисках наживы, все преступления давно совершены, убийцы спят мирным сном, а жертвы разлагаются в сточных канавах. Единственные, кого я мог встретить, это полицейские машины, патрулирующие улицы, с сонными и безразличными служителями закона, которых только форма и легальное оружие отличает от обыкновенных грабителей.

Я выбирал себе дорогу по самым темным закоулкам, я старался скрываться в самой густой тени, иногда замирая на секунду, прислушиваясь, не хрустнет ли где ветка, не раздается ли в абсолютной ночной тишине чье то дыхание. Но я был один, и даже дворовые собаки не лаяли на призраков, и не гремели мусорными баками в поисках пропитания. Я не слышал ни одной машины. Никто не ездил в такой глуши в такое время. И я был рад таким обстоятельствам, ибо представлял я собой ужасное зрелище. Любой, кого я мог бы встретить не остался ко мне равнодушным, в той, или иной степени.

Когда я вышел к берегу реки, солнце уже раскрасило небо в бледно розовый цвет. Еще была видна луна и некоторые яркие звезды. Однако, ночь уже отступала, и у чудовищ, которые охотились в темноте остались считаные минуты, что бы притащить изорванные тела своих жертв в свои берлоги, и самим спрятаться в их глубинах. Как только последний монстр скроется в мрачном заброшенном подвале, или в роскошном склепе на кладбище прямо посреди города, как людишки, которые выжили, могут выдохнуть с облегчением – судьба подарила им еще один день их бессмысленного существования. Не смотря ни на что, однозначно можно было утверждать, что то, кто еще вчера ехал в метро на работу или учебу, исполненные надежд и планов, радости и печали, любви и злобы, уже завтра будет разорван огромными клыками ужасного чудища, и его изувеченное тело будут обгладывать крысы в сточном коллекторе.

На берегу реки была благодатная тишина, которой мне всегда не хватало. Но даже в ней я не слышал скрежет шестеренок внутри себя. Я не чувствовал, что кто то крадется в моих мыслях, перетаскивая с места на место свой коварный план. Казалось, я был самим собой, самым обычным человеком. Но достаточно был взглянуть на свои руки, покрытые коркой засохшей крови, как становилось ясно, что все это не сон. Это именно я разрывал собственными зубами глотки невинных людей, это я причинял боль, пытал и убивал. На данный момент у меня не было объяснений произошедшему. Я словно очнулся после ночного кошмара, покрываясь холодным потом, и с бешено колотящимся сердцем. Я словно очнулся после беспощадной пьянки, с раскалывающейся с похмелья головой, с ужасом извлекая из памяти туманные, обрывчатые воспоминания.

Я сел под дерево и уставился вдаль. Я смотрел куда то на другой берег, который казался размытым от легкой утреней дымки. Дерево, под которым я сидел, к сожалению, не было плакучей ивой. Это было то дерево, которое растет повсюду, но никто не знает, как оно называется. Вся моя одежда была перемазана кровью и грязью. Я сам был весь в крови и грязи. От меня воняло смертью и гнилью.

Это было славное прохладное утро. Оно было куда более прохладным чем мне того хотелось бы. Мое тело била крупная дрожь. Но это время суток мне нравилось всегда, было ли он тёплым или холодным, ясным или пасмурным. Всякое утро хорошо тем, что оно дает возможность начать новую жизнь, в то время как вечер неизменно дает понять, насколько бессмысленным было существование сегодня.

Этим утром я решил начать новую жизнь. Наверное, в тысячный раз я дал себе обещание, что с этого момента все будет по-другому. Больше не будет бессмысленное жестокости и насилия, мое желание больше не будет достаточной причиной, что бы лишить кого то жизни. Я последую мудрому совету рыжеволосого приведения. Начать я решил с того, что смою с себя всю грязь, что скопилась за это время. Разумеется, я бы предпочел теплый душ, вкусно пахнущий шампунь и мягкое полотенце. Но имел я только камень, висящий на шее, ледяную воду, и ветер, который забирает мое тепло так, словно хочет забрать жизнь. Я снял с себя ботинки, который были в безупречном состоянии, не считая пятен засохшей крови. Про свои штаны и рубашку я не мог сказать того же. Рубашка была изорвана, и не было никакой возможности ее носить. Я выкинул ее в заросли камышей. Вряд ли ее кто то найдет до того, как она сгниет. Только оставшись полностью обнажённым под порывами безжалостного ветра, я осознал, в какую затруднительную и нелепую ситуацию я попал. У меня не было одежды, что бы я мог передвигаться по городу и не умер от холода. Как и моему предку миллион лет назад, мне пришло единственно возможное решение – убить кого то, и содрать с него шкуру. Да, плащ из человеческой кожи будет привлекать слишком много внимания, но обычные джинсы и куртку я оценил в этот момент дороже человеческой жизни. Черт, подумал я, всего лишь минуту назад я дал себе обещание не убивать, и вот уже задумал недоброе. В конце концов, искал я себе оправдания, убивать за ресурсы совершенно естественное поведение для человека. А с приходом цивилизации изменилось лишь то, что эти убийства стали называть войной за идеалы, веру и демократию. Полузвериный яростный рев сменился религиозным мракобесием, все остальное осталось неизменным. Эту проблему я решу потом, сказал я себе, и сделал пару шагов по берегу и коснулся пальцами ног воды. Как я и ожидал, она оказалась ледяная. Только безумцы могут с радостным воплем прыгать в такую воду и барахтаться в ней. У меня от такой перспективы душа уходила в пятки. Но я чувствовал, что должен сделать это, тем самым доказать самому себе свое твердое намерение начать новую жизнь. Я решил не оттягивать этот ужасный момент, мне нечего боятся, уже неделю я должен был быть мертв. Несколько раз я глубоко вдохнул, сжал в кулаки окоченевшие пальцы и пошел в воду. Спустя несколько секунд я почувствовал в лодыжках сильную боль. Казалось, от холода у меня болели кости. Но я не останавливался, и лишь только вода стала мне на уровне пояса, я нырнул. Я почувствовал, как ледяная боль разливается по телу, моя диафрагма сжалась, слово в предсмертной судороге. Я думал, что я больше никогда не смогу вдохнуть. Без особенного сожаления я подумал, что могу не выплыть на поверхность.Но уже через секунду инстинкт взял верх, и я вынырнул из ледяной воды. Я не мог дышать, будто от сильного удара в солнечное сплетение. Единственное, на что я был способен, это спазматические судороги, и каждая молекула кислорода была дорога для меня. Уровень воды достигал моей груди, и каждое мгновение, что я в ней находился, давался мне ужасными мучениями. Из всех доступных мне сил я задвигал конечностями на берег. Ветерок, который в это утро дарил освежающую, бодрящую прохладу людишкам, спешащим на работу, забирал у меня последние крохи тепла с молекулами воды. Он острыми иглами впивался мне в кожу, проникал в точки переплетения моих нервов, обездвиживал меня и причинял боль. Мне казалось, что еще немного, и моя температура сровняется с температурой окружающей среды. Когда я вышел из воды, я стал на крошечную кромку песка и полностью отдался во власть ощущений. Мне было холодно и больно, я был уверен, что мои суставы никогда не будут двигаться в полную амплитуду. Я чувствовал, как кристаллизируется моя крови и разрезает мои вены изнутри. Но, не смотря на все это, я ощущал эйфорию, и если бы мог, я бы рассмеялся. Мои пальцы полностью утратили способность сгибаться. Я сомневался, что смогу надеть штаны, не говоря уже о том, что бы завязать шнурки на ботинках. Я смотрел, как на противоположном берегу развеивается дымка тумана, и думал о том, что мне предстоит сделать. Вопрос обеспечения себя одеждой висел надо мной огромным острым топором, и если я не обрушу его на кого-нибудь другого, он обрушится на меня. Да, я мог бы не убивать, но я имел тысячу причину сделать это. Я специально не поднимал такого вопроса, ибо я знал, среди этих причин на одном из первых мест находится мое желание еще раз почувствовать сладость убийства. Это словно внутренняя потребность, необходимость, зависимость. Если я этого не сделаю, я буду возвращаться к этому снова и снова в своих грезах и снах. Это будет продолжаться до тех пор, пока в моей голове не раздастся знакомый вкрадчивый голос, который предложит устроить славную бойню.

Я не терзался моральными предрассудками. Я составлял план. Место, которое я выбрал для своих утренних водных процедур, было достаточно безлюдным. Тут не было никаких построек, и дорога проходила довольно далеко. Сюда могут приехать на пикник на выходные, или рыбаки могут выбрать это место, что бы закинуть удочку. Возможно, тут устраивают пьянки и употребляют наркотики молодежные компании, но не думаю, что это происходит с завидной регулярностью. Из всего этого напрашивается очевидный вывод – труп, спрятанный в этих местах должен долгое время оставаться ненайденным. А если этот труп с камнем на шее отправить на речное дно, то первым, кто его обнаружит, будет десятилетний мальчик, что годы спустя будет нырять тут с маской. Все это внушало надежду, но было одно обстоятельство, которое все портило. Шанс обнаружить незадачливо прогуливающегося человека в этих местах стремился к нулю.

Солнце поднялось уже достаточно высоко, но его не было видно на небе. Высокие дома закрывали собой его диск, и только по редким алым облакам я мог определить, где находится восток. Я стоял полностью обнаженный, подставляя свое тело легкому беспощадному ветерку, и понимал, что у меня нет другого выхода, кроме как искать человека, чья жизнь может сослужить мне хорошую службу. В эту минуту я не видел будущего, и не имел ни малейшего представления, что произойдет через несколько часов. Как мой первобытный предок, я был обеспокоен только сиюминутным вопросом выживания. Как и он, я собирался пойти на охоту, пока сонная дичь идет на пастбище. Я не знал, кого я могу встретить по пути, каждый взгляд в мою сторону будет подозрительным. Единственное, что я имел, это штаны в пятнах засохшей крови, и ботинки, которые ослепительно сияли, если бы их носил кто угодно кроме меня. Как я и ожидал, надеть штаны было чрезвычайно трудно. Только через пять минут меня удалось застигнуть на них пуговицу. Я натянул ботинки на окоченевшие ноги и даже не пытался завязать шнурки. Рубашку я забросил куда то в заросли камышей и сейчас я пожалел об этом. Какая бы она ни был, лучше с ней, чем без нее. Шрамы, каких было множество на моих руках и плечах, посинели от холода, переплетаясь замысловатым узором.

Я делал один шаг за другим, а ботинки с не завязанными шнурками слегка болтались на моих ногах. Я подумал о том, что убил очень много людей, разными способами и в разных обстоятельствах, и имел опыт, которым мог похвастаться не каждый. Если трупы восстанут из могил на моем кладбище, то их хватит на дешевый фильм про зомби. Однако, не смотря на все это, я чувствовал волнение. Это не было волнение, как перед охотой, как предвкушение. Это было волнение как неуверенность и страх. Я чувствовал себя как в первый учебный день в новой школе, единственная надежда, что успеешь ударить первым. Я волновался, но знал – убийство дело не хитрое. Мало кто из людей подозревает ближнего своего. Нет ничего проще, чем подойти к человеку и ударить его ножом. Жаль, то у меня нет ножа.

Я вышел на границу той посадки, в деревьях которой я скрывался. Я видел вдалеке многоэтажки и слышал шум двигателей машин. Туда идти я точно не буду. Там слишком много людей, а мои зубы и кости не сделаны из стали, что бы я смог их всех убить, один против десяти тысяч.

Я вспомнил, что по пути сюда я пробирался через квартал гаражей для машин. Это место находилось в километре отсюда, но мне не лень было пройтись, ибо оно идеально для меня подходило. Держась в тени, прячась в самых густых зарослях, я торопясь шел к пункту назначения. Я держался подальше от дороги, и избегал любых встреч с людьми. Это было не сложно, люди не ходили в этих местах ранним утром.

Несколько сотен гаражей стояли длинными рядами, а грунтовая дорога, полная ям и выбоин, отделала один ряд другого. Я всеми фибрами души надеялся на то, что в этот ранний час кто-то зашел за своей машиной, что бы на ней отправится на работу. На это был не призрачный, а весьма реальный шанс. Мне нужно было лишь найти открытую дверь. Я шел поперек рядов, опасаясь встретить случайного прохожего. В этом случае я буду поставлен перед дилеммой: убить его и спрятать труп, в надежде, что его найдут не скоро, или пройти с невозмутимым видом, в надежде, что случайного прохожего не смутит мой полуобнаженный изувеченный вид. Что, если он вспомнит про одноглазого сумасшедшего маньяка, который только и делает, что убивает ни в чем не повинных людей. Вдоль дороги, по которой я шел, на обочине валялось много камней, и, глядя на них, я склонялся к мысли, что если случайному прохожему не посчастливится меня встретить, я не побрезгую еще одним убийством. А труп можно будет спрятать в гараже, рядом с трупом владельца гаража.

В первых рядах гаражей все двери были закрыты. Видимо, никто не спешил на работу, а, возможно, еще было слишком рано. Я спросил себя, какой сегодня день недели? Какое сегодня число? Быть может, сегодня выходной? Или один из нелепых религиозных или государственных праздников? Может быть, сегодня все благочестивые граждане нежатся в своих постелях и наслаждаются праздным бездельем. Или они не выходят на улицу, потому что знают, там разгуливает кровожадное чудовище? Я проходил мимо рядов, и все двери были закрыты.

Мне было очень холодно, прохладный ветерок казался мне арктической бурей. Ветер дул мне в спину, и я, обхватив себя руками и пригнув голову, пытался от него скрыться, но у меня не было ни единой возможности сделать это. Казалось, это смерть дышит мне в затылок, но никак не может решиться нанести решающий удар. Мне было настолько холодно и плохо, что я боролся с искушением отправиться искать ближайшую теплотрассу, и завернутся под горячей трубой в стекловату. Я не верил, что удача улыбнется мне. Более вероятно, что я услышу за спиной лай собак и топот множества ног людей, которые с факелами, вилами и топорами устраивают облаву на монстра, что поселился в их городе. Каждый шаг давался мне ценой неимоверных волевых усилий. Я говорил себе, что я должен дойти до конца этой улицы, проверить все проходы, и потом я могу лечь на землю и умереть с чистой совестью. Неожиданно, периферийным зрением я заметил, что по параллельной улице кто-то идет. Меня сразу бросило в жар и мысли о смерти исчезли из моей головы. Их заменил собой план убийства этого человека. Прижимаясь к земле и передвигаясь короткими перебежками, я следил за ним, и ждал когда он зайдет в проход. Спустя минуту он завернул в перпендикулярный улице ряд гаражей. Я притаился за стеной крайнего из них со своей стороны и осторожно выглядывал. Когда человек подошел ближе, я смог различить, что это мужчина около тридцати пяти лет, которого можно было назвать каноническим представителем среднего класса. Он занимал самую низкую руководящую должность и ненавидел свою работу. У него была жена, которая с каждым годом теряла свою красоту, и дочка, которая учится в выпускном классе. Он был добропорядочным обывателем, титаном, одним из миллиона, на которых держится наше общество. Если бы не его мужественные плечи и низкий интеллект, оно бы давно уже рухнуло в пропасть.

Мужчина подошел к своему гаражу, который находился примерно посредине ряда, достал из кармана ключ и засунул его в замочную скважину. Он открыл дверь и вошел внутрь. Лишь только он скрылся в гараже, я выбежал из своего укрытия, по пути подняв с земли камень, размер с мой кулак, и направился к нему. Когда до открытой двери гаража осталось десять метров, я замедлил шаг, стараясь ступать осторожно и бесшумно, крался, крепче сжимая камень в руке. Я заглянул в гараж, и увидел мужчину в двух метрах от себя. Он стоял спиной ко мне и что-то искал в открытом багажнике машины. Казалось, я делал это тысячу раз, но на самом деле не более десятка. Может быть, это память прошлых жизней рисовала разнообразные картины убийства. Интересно, если моя душа действительно реинкарнировала миллион раз, всегда ли я был таким чудовищем? Сколько убийств на моем счету? Одна смерть, безусловно, трагедия, только если она одна.

Я сделал два шага и с размаху удар мужчину камнем по затылку. Он упал в багажник, упираясь на руки, но сознание не потерял. Он был оглушен и дезориентирован, но каждая секунда промедления с моей стороны давала ему все больше шансов выжить. Я снова ударил его в то же место, и кровь брызнула мне в лицо. Я ударил еще раз и услышал, как ломаются его кости. Я бил его до тех пор, пока его голова не стала похожа на сдувшийся футбольный мяч.

Я тяжело дышал и осматривался по сторонам. У левой стенки гаража стоял стол, на котором лежали разнообразные инструменты. Еще там лежали ключи. Окровавленный камень я отправил в багажник, взял ключи и запер дверь гаража.

Я прислонился спиной к двери и сполз на пол. Сколько у меня есть времени, спросил я себя. Пару часов или несколько дней? Как быстро начнут искать этого человека? Насколько очевиден след, по которому идут ищейки, стремясь поймать меня и посадить на электрический стул? Когда найдут разлагающиеся тела на пустыре, их запишут на мой счет. Придёт ли кому то в голову связать пропажу человека в пяти километрах от того места со мной? Несомненно. Я медленно выдохнул.

Холодный метал вытягивал тепло из моих позвонков, и мне казалось, что они могут отказать в любой момент. Последнее время моя жизнь была совсем нелегкой. Комфорта, даже элементарных удобств в ней стало совсем не много. Я вернулся на десять тысяч лет назад, и по тем меркам мне пора было умирать.

Я встал и подошел к телу, которое наполовину лежало в багажнике. Я посмотрел на руки мужчины, увидел на правой руке на безымянном пальце кольцо. Обручальное или нет? Черт, я не знаю, мне всегда было на это плевать. Однако, весьма вероятно, что когда он не явится на работу, его начальник позвонит его жене и задаст вопрос, на который у нее не будет ответа. Как скоро после этого она позвонит в полицию? К тому времени я должен быть уже на другом конце города. Проклятье, я так хотел поспать. Я устал, замерз и изголодался, и лишь только инстинкт поддерживал во мне огонь, который согревал меня, и не давал глазам окончательно угаснуть.

Я вытащил тело из багажника и положил его на бетонный пол. Я снял с него куртку и рубашку, которые сразу надел на себя. Пошарив по карманам, я нашел бумажник, в котором лежали банковские карточки и наличные. Денег было достаточно много, что бы мне хватило на первое время. Во втором кармане я нашел пачку сигарет с зажигалкой внутри. Этой находке я был особенно рад, даже больше, чем крупным купюрам, что лежали в кармане моей новой куртки. Я поспешно вытащил одну сигарету и подкурил ее. Как только никотин проник в мои легкие, в мою кровь, в мой поврежденный мозг, улыбка коснулся моих губ. Я подумал, что мир не настолько ужасное место, каким иногда кажется. Я не курил уже много часов, и эта сигарета вызвала у меня приход, от которого я закрыл глаза, потому что свет лампочки в гараже казался слишком ярким. Когда же она истлела до фильтра, я выбросил ее прочь. Мои перспективы уже не казались такими мрачными, после того, как я осветил их ее угольком.

Сейчас у меня была замечательная возможность бежать из этого города, подальше от своих проблем. Я мог купить билет на автобус и вздремнуть несколько часов в пути. А когда приеду, ясный рассудок подскажет мне что делать. Я могу даже бежать из страны, пересечь границу ночью где-нибудь в лесу, и начать все с начала в более цивилизованном мире. Этот день будет моим новым днем рождения, когда я вырвался из непроглядного мрака, где только кровь, чужие внутренности и боль. Я бежал бы туда, где тепло, где белый песок и лазурная вода. Но действительно я мог так поступить? Обрел бы я покой на тропическом острове на берегу голубой лагуны? Мне не нужно было задавать себе этот вопрос, настолько очевидным был на него ответ. Куда бы я ни бежал, в самой чистой воде, самых удивительных оттенков, я буду видеть силуэт с рыжими волосами, а в шуме величественного водопада я буду слышать ее голос. Моя история не просто кошмар, который может произойти с каждым, и вовсе не расчлененные тела не дают мне покоя. Вовсе не любовная лихорадка поразил мой разум, романтическая пелена не застилает мой взор. Самым важным для меня было узнать кто я, или что я. Не так давно я жил в обычном мире, где каждый его обитатель знал все, что ему нужно знать, и смысл его существования был прописан в сюжете того спектакля, что разворачивается на сцене обычного мира. Моя очаровательная знакомая перенесла меня в другой волшебный мир, где происходят удивительные вещи. Во всяком случае, мне так показалось. Я должен был окончательно разрешить загадку, является этот сказочный мир объективной реальностью или плодом моего воображения. Могу ли я умиротворённо наблюдать за распадом собственной психики в отражении лазурной воды, или же новый мир предложит мне новый смысл, который не будет похож на древнее засохшее дерьмо. Во всяком случае, ничего лучшего обычный мир предложить мне не смог. Я подкурил еще одну сигарету.

Что я знаю про нее, кроме того, что она курит персиковые сигареты и пьет кофе без сахара? Я знаю, в каком университете она учится, на каком факультете и на каком курсе. Будет забавно, подумал я, если в этот момент, когда я в компании трупа безуспешно пытаюсь выпустить колечко дыма, она сидит на лекции по какому-нибудь абсурдному предмету и смотрит в окно, стараясь не смотреть на часы. Однако, с равной долей вероятности, она может лежать под землей и разлагаться, пожираемая червями. Этот вариант значительно упростил бы задачу. Я бы поставил на себе крест, прямо рядом с крестом на ее могиле, и похоронил бы себя заживо, и умер бы в ужасных мучениях, задохнувшись в герметичном гробу. Я умру смертью, которую заслуживаю. Мое безумие подарит мне покой, и я буду точно знать, что то, что мне предложил мир на самом деле дерьмо, а не что-то иное, что нарисовало мое больное воображение.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

Три месяца назад

Я шла по темной и безлюдной улице, которая была едва ли освещена уличными фонарями, которые через один горели тусклым желтым светом. Эта улица была мне хорошо знакома, и даже если все фонари погаснут, если погаснут все окна в ближайших домах, я без труда смогу пройти по ней, не сломав себе шею, споткнувшись об камень, бордюр, или неведомо какую корягу. Я была настолько в себе уверенна, потому что мой дом стоял на этой улице, один из многих десятков безликих многоэтажек. Я выросла на этой улице, и ходила по ней бесчисленное множество раз. Каждый день я стирала подошвы своих кроссовок об ее шершавый асфальт. Не было такого дня, что бы я безвылазно сидела дома, улица звала меня, если не та, на которой стоял мой дом, так ее параллельная соседка, или любая другая из сотен улиц моего города. Однако моя нравилась мне больше остальных. Она пересекала город длинной и почти прямой линией, и по ней можно было идти долго, не думая, не выбирая дорогу и не смотря под ноги, потому что я знала каждую яму и выбоину на этой улице. Если пойти по ней в одну сторону, то спустя час ходьбы можно было увидеть большое водохранилище, на берегу которого стоял мой город. Можно было даже пройтись вдоль пляжа, выстланного грязным песком, в котором окурков, бутылок и разного мусора было больше, чем песка, как такового. Можно было пройти по пирсу, который представлял собой земляную насыпь с огромными гранитными валунами по бокам, присесть на одном из камней и помочить ноги в отвратительной зеленой и вонючей воде, которая цветет с марта по ноябрь. Мне нравилось всматриваться в узоры, которые рисует ряска на поверхности воды и думать о том, а что если в этой мутной воде, где то на глубине, живет неизвестное ужасное чудовище, которые затягивает на дно незадачливых ныряльщиков. Нельзя сказать, что это было совсем невозможно, ибо на противоположном берегу стояла большая атомная станция, шесть реакторов которой светились по ночам зеленоватым светом. Но если в нашем городе и пропадали люди, то чаще всего их вскоре находили в прилегающих посадках и полях со следами насильственной, но отнюдь не сверхъестественной смерти. А последнего утопленника выловили более трех лет назад. Его труп представлял собой полусгнивший кусок мяса, изрядной объеденный рыбами. Нельзя точно утверждать, что послужило причиной его смерти, однако все сошлись на том, что виной всему распиздяйское отношение к собственной безопасности. Другими словами, об ужасном речном монстре оставалось только мечтать.