Текст книги "Летаргия (СИ)"

Автор книги: Адам Грамм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Испытуя легкое чувство дежавю, я направился к учительскому столу и взял ключи от аудитории. Моя девушка, тем временем, обыскивала карманы в оставшихся куртках и в одежде на мертвых телах.

– Создается такое впечатления, – недовольно приговаривала она, – что в университете учатся одни нищеброды, которые сливают все свои деньги на новую модель телефона. Жаль, что мы не можем сдать их в ломбард.

– Ты делаешь это так ловко, – заметил я, – словно занимаешься этим не в первый раз.

– Ты имеешь ввиду, обыскиваю трупы? – спросила она, – а почему бы и нет? Лучше пускай деньги заберу я, чем полицейский, которые первый приедет по вызову, или добропорядочный гражданин, который заявит о преступлении. В любом случае, это последняя моральная дилемма, какой я буду терзаться на досуге.

– Я не в чем тебя не упрекаю, – сказал я, – ты не подумай. Просто не привычно видеть тебя в новом образе.

– На то он и новый образ, не так ли? – ухмыльнулась она мне в ответ, – Думаю, того, что мне удалось наскрести, нам хватит на первое время, а там будем действовать по обстоятельствам. Уверена, это далеко не последние трупы, которые нам придется увидеть. Можем идти.

– Постой, – остановил я ее, – нужно сделать еще кое-что, что выиграет нам немного времени.

– Что же?

– Выключить их телефоны. Подумай сама, посреди учебного дня никто не будет ломиться в запертую аудиторию. Другое дело, если там неожиданно заиграет мелодия телефонного звонка.

– А что, если тут по расписанию занятие у другой группы, – возразила мне девушка, – тогда они будут ждать возле двери, а потом пойдут искать ключ.

– Или другую аудиторию. Во всяком случае, лишним это не будет.

Сделав дело, мы вышли из аудитории, дверь которой я закрыл на ключ, который положил себе в карман. Коридор был пустым, но атмосфера в нем изменилась с тех пор, как мы зашли сюда в первый раз. В воздухе витало предвкушение окончание занятия и такой долгожданной передышки перед следующим. Голос преподавателя из приоткрытой аудитории уже не был грозным, негодующим и обвиняющим. Он был грустным и печальным. В нем слышалась хорошо знакомая мне нотка ужаса перед тем, во что превратится мир, когда им будут править люди, которых он обучает.

Спускаясь по лестнице, мы встретили лишь несколько человек – пару студентов, которые неспешно поднимались нам навстречу, активно обсуждая что-то, может их совместную научную работу, а может то, как славно они вчера трахнули свою одногруппницу, предварительно напоив ее до беспамятства. Мимо нас прошло женщина лет сорока с важным и высокомерным видом, которая выполняла очень ответственное поручение – переносила бумажки из одного кабинета в другой. Никто не обратил на нас внимания, хотя мне казалось, что весь корпус должен сбежаться с боевым кличем и указками наперевес едва учуяв запахи крови и смерти, которыми разило от нас на много метров. Но они не чувствовали ничего. Когда мы выходили через главные двери, вахтерша даже не взглянула в нашу сторону, занятая просмотром передачи по маленькому телевизору у себя в каморке. Людей в главном холе было больше, чем на этажах, но все они смотрели куда угодно – в свои телефоны, друг на друга или в окно, но только не на нас. Я в который раз с удовольствием отмечал, что всем вокруг было плевать.

– Не знаю, как ты, – сказал я, когда мы вышли на улицу, – а я хочу курить.

– Тебе повезло, – сказала девушка, – что я прихватила чьи-то сигареты, – она достала из кармана курточки пачку сигарет, и вытянула оттуда две штуки.

– А куда делись твои? – спросил я, взяв одну из них.

– Остались в том чулане. Я забыла там свою сумочку.

– Когда ее найдут, – я выдохнул дым, – тебя могут искать по подозрению в соучастии в массовом убийстве.

– Мне все равно, – ответила она, и добавила, увидев мой взгляд, – когда я убила первого человека, первых двух, если точнее, то очень боялась, что меня найдут. Не сразу, а через несколько дней, когда начала осознавать, что произошло. Я ждала, что с минуты на минуту мою дверь выломают люди в масках и с автоматами руках, и расстреляют меня, пока я буду мирно спать в своей кровати. Но этого не случилось. Как и во все последующие разы.

– Думаешь бесконечно оставаться безнаказанной? – усмехнулся я, – Всех серийных убийц рано или поздно ловят.

– Все они были людьми.

– Ну да, как же я мог забыть об этом.

– Можешь смеяться сколько угодно, – сказала она, – но ты далеко не образец осмотрительности. Тебе повезло так сильно, что тебя не поймали, пока ты скитался неизвестно где, убивая, когда вдумается, что, должно быть, ты продал свою душу за удачу.

– Мне действительно повезло, но я не продавал свою душу. Наверное, потому, что у меня ее нет. Я просто говорю о том, что было бы глупо ловить пули только по причине беспечности и небрежности.

Моя девушка не ответила. Она курила сигарету и смотрела в небо, как солнце безуспешно пытается пробиться сквозь серые тучи.

– Ладно, – сказал я, пару минут спустя, выкинув окурок в урну, – ты выглядишь такой самоуверенной. Скажи, что у тебя есть план.

Она повернула голову в мою сторону.

– А какой у тебя план? О чем ты думал, когда шел сюда? Я рассказала тебе все, и больше мне добавить нечего. Прямо сейчас нам нужно решить, что делать дальше, потому что в любой момент мы можем услышать сирену, и тогда времени на размышления уже не будет. Твое лицо сейчас более узнаваемое, чем любое другое. Если ты думаешь, что отлично замаскировался за своими очками, то ты сильно ошибаешься. На улицах города много людей, и среди них наверняка найдется кто-нибудь небезразличный, кто наберет нужный номер, едва только увидит тебя.

Я смотрел на нее, и пытался найти у себя в голове что-нибудь, что сойдет за годный план действий. Но там было что угодно, только не то, что мне было нужно.

– В отличие от тебя, – сказал я, – у меня нет никакой жизни, которую я мог бы потерять. И у меня нет никакого другого варианта, кроме как бежать. Куда угодно и как можно быстрее. У тебя же она есть, эта жизнь, и есть время подумать. У тебя есть возможность, – я невесело усмехнулся, – получить этот нахуй никому не нужный диплом. Могу ли я просить тебя отказаться от всего этого только ради меня?

– А ты бы этого хотел? – спросила она, – Ты бы хотел, что бы я бросила все и пошла с тобой, вне зависимости, что произойдет?

– Я бы хотел разделить с тобой все ужасы, что меня ждут впереди.

– Это так мило, – улыбнулась она.

– Так что скажешь?

Она выкинула свою сигарету, и ее взгляд замер, словно она думала и принимала важное решение. Так оно и было, пожалуй. Я готовился услышать и принять все, что она скажет, но как же сильно я не хотел терять ее еще раз. Конечно, если впереди целая вечность, то мы обязательно встретимся когда-нибудь, но до этого момента еще нужно дожить, а я в себе не был уверен.

– Я хочу на юг, – наконец сказала она, – туда, где ярко светит солнце, и море разбивается об высокие скалы. Я хочу туда, где густые хвойные леса и глубокие пещеры. Мы можем стать злыми духами где-то там, о которых сложат предания и легенды.

– По-моему, отличный вариант, – мои губы растянулись в улыбке.

– Но мы ведь не можем просто купить билет на поезд.

– Предлагаешь пойти пешком?

– Нельзя сказать, что это значительно хуже, чем все остальное.

– Знаешь, – задумчиво сказал я, – мне кажется, я знаю, что делать. Ты сейчас идешь к себе в комнату и собираешь вещи. Возьмешь только то, что тебе действительно нужно, и что не будет тебе мешать бежать в случае чего. Потом ты едешь в мой район, там, в нескольких остановках от моего дома есть небольшой автовокзал. Купишь билеты, и будешь ждать меня не привлекая к себе внимание. Встретимся часов в восемь у заднего входа в здание и уедем отсюда.

– А что будешь делать все это время ты? – спросила она.

– А я буду делать самое сложное – постараюсь не умереть.

Я притянул ее к себе и поцеловал в губы, помада на которых была слегка потерта после того, как она вытирала с лица кровь.

– Я буду ждать тебя, сколько потребуется, – прошептала она мне на прощание и пошла в сторону своего общежития.

Несколько секунд я смотрел ей вслед, отдавая дань романтическому чувству, которое она неизменно вызывала во мне любым своим проявлением – прикосновением, воспоминанием, фантазией или ассоциацией. Настолько романтическому, что, когда я вспоминал ее окровавленные клыки, красные губы и горящие глаза, то испытывал легкое сожаление о том, что не успел склонить ее к большей близости, чем просто разговоры о важных вещах, которые она делала не таким уж важным одним своим присутствием рядом. Я смотрел на ее ноги, которые обтягивали самые обычные синие джинсы, и думал о том, что бы стянуть их с нее и сделать то, чего мне так хотелось. Я не знаю, что бы она сказала по этому поводу. Возможно, что сейчас не место, и не время. А может быть, сама набросилась на меня, лишь только увидев намек в моем взгляде, и предалась самым порочным удовольствиям, какие только могла вообразить. Я обязательно спрошу у нее об этом при следующей встрече.

Когда эти несколько секунд закончились, я вспомнил о том, что мне нужно идти куда-то и сделать что-то. Куда угодно и что угодно, только не стоять на месте. Пересекая площадь перед учебным корпусом, выложенную разноцветной тротуарной плиткой, я внимательно смотрел по сторонам. Очки сидели на моем лице, словно были частью меня. Они мой первый рубеж обороны. Если он падет, мне снова придется убивать. Но я не хотел больше убивать, по крайней мере, не сегодня. Мне казалось, на сегодня достаточно. Может быть, завтра.

Я обернулся, посмотрел на высокое здание учебного корпуса и представил, как незадачливый студент дергает за ручку двери запертой аудитории, даже не представляя, что находится за ней. Возможно, эта дверь уже открыта, и я не слышу наполненного ужасом крика только потому, что аудитория находится на верхнем этаже. Я ясно понимал, что мне следует убираться отсюда как можно быстрее, и как можно дальше, пока кто-нибудь не приметил подозрительную фигуру, которая выделяется в толпе студентов. Я ускорил свой шаг, и пытался собрать свои мысли в кучу, но не мог отделаться от ощущения, словно что-то не так. Было нечто очень важное, но оно ускользало от меня, и я никак не мог определить, что именно это такое.

Я очень долго шел к предыдущему моменту. Отчаянно и безнадежно я двигался к той секунде, когда передо мной будет стоять мой девушка, улыбаться и говорить. Я почти не верил, что это произойдёт. Отчасти я сомневался в том, что она существует, но кроме этого у меня ничего не было. Я так сильно жаждал прояснить ситуация и задать вопрос, что когда получил такую возможность, то остался ни с чем. Я чувствовал себя обманутым, предам и покинутым. Моя девушка не сказала мне ничего и исчезла, как привидение, оставив после себя только десяток трупов в закрытой аудитории. Я подумал, что у нее много общего с голосом у меня в голове.

Иногда мне приходила в голову мысль, что я придумал ее, что все это самообман, галлюцинация и бред. Я подозревал, что все это нереально, но мне было плевать. Я не хотел слишком много об этом думать, боясь разрушить то малое, что у меня было. Она мой приятный сон, и я совсем не хотел просыпаться. Если бы ничего этого не произошло, я оставил все как есть, и не было разницы, живу я в настоящем мире, или нет. Если бы она приходила ко мне иногда, проводила со мной целую ночь или несколько часов, я бы жил от одной встречи к другой, пока не закончил все, так или иначе. Но в тот вечер она сделала то, что все изменило. Она перерезала себе горло, но не умерла. Как такое может быть, спрашивал я себя. Она восстала из могилы или выбралась из моего подсознания? В конце концов, говорил я себе, если у меня ничего нет, то я ничего не теряю.

Я вспомнил про Анастасию, несчастную, ни в чем не виноватую девушку, которая умерла ужасной смертью, но даже не смогла понять, что происходит. Может ее призрак сейчас стоит на пешеходном мосту, смотрит в воду и курит ментоловую сигарету, возможно, сидит на кухне и пьет дешевое вино, а, может быть, ходит неприкаянный по коридорам университета, в поисках своего изувеченного тела, которое делось неизвестно куда. Я подумал о том, существовала ли она на самом деле, или это я ее придумал. Что, если реальны только те люди, которых я убил, а всех остальных я извлек из своего подсознания, что бы рядом со мной был хоть кто-нибудь живой, а не одни мертвецы.

Я думал о том, что если я не сошел с ума настолько, что весь окружающий мир есть моя галлюцинация, то существует, по крайней мере, один реальный человек, которому мне есть что сказать. Ведомый голодом или безумием я вполне мог зайти в университет и попасть в аудиторию на лекцию по душевным расстройствам. Мне хотелось верить, что это более вероятно, чем то, что я придумал так много. Что бы развеять свои сомнения хотя бы по этому поводу, я решил вернуться туда, где встретил этого самого человека. Хотя бы издалека посмотреть на здание университета, и если мне повезет, то в одном из окон увидеть фигуру, которая смотрит в небо и бросает вызов богу своим суждением.

Странно, что я не подумал об этом раньше, но какого черта чудовище преподает в университете? Разве оно не должно прятаться в своем логове, где-нибудь в самом темном месте, и выходить оттуда только на охоту? Что оно забыло среди людей, и почему хочет стать одним из них? Может смерть уже не может наполнить смыслом жизнь, и оно ищет что-то еще, что удовлетворит извечную проблему всякого разума?

Возможно, я узнаю все это через сотню лет, когда в совершенно новом мире буду делать нечто, сейчас совершенно для себя немыслимое. Может быть когда-то, я надеюсь, что скоро, у меня будет возможность задать себе какой-нибудь другой вопрос, кроме вопроса сиюминутного выживания. Задать себе философский вопрос и смотреть в окно на облака, выискивая там ответ на него. Жить без страха скорой и неизбежной смерти, без необходимости конкурировать с человеком за что угодно, без необходимости вступать с ним в контакт. В конце концов, жить не потому, что инстинкт не дает умереть, а с мыслями о том, что с некоторой точки зрения, жизнь, все-таки, может быть лучше, чем смерть. Это все было так близко ко мне, что стоит только протянуть руку. Я мог бы стать таким же, как он, и своим суждением бросить вызов богу.

В этом городе было много разных парков и скверов. Я ходил по всем и них, по каждой тропинке, в каждую сторону. Я сидел на лавочке, курил сигарету, и смотрел на проходящих мимо людей. Это наполняло мои прогулки хотя бы каким-то смыслом, придавало им цель. Так что я хорошо знал тот парк, что находился рядом с университетом. В ясный и солнечный летний день там с самого утра и до позднего вечера много людей. Но не сегодня, и не в свете последних событий. Сегодня небо было затянуто тучам, нельзя даже было определить, где находится солнце. Холодный ветер приносил с собой мелкие капли дождя, и мало у кого могло возникнуть желание прогуляться сегодня. Особенно учитывая череду жестких убийств, к которым я имел самое непосредственное отношение. Никто не хотел встретиться на улице со мной.

Я хорошо знал дорогу, по которой собирался идти. Я не выходил на проспект, но и не прятался по переулкам. На свое лицо я надел такое выражение, какое бывает только у самых обычных, совершенно ничем не примечательных людей. Я часто видел это выражение и изучил его во всех подробностях. Исказив свои мимические мышцы, я стал одним из тех, кто бредет по улицам неведомо куда.

Когда я вошел в парк, то по старой привычке пошел по своему обыкновенному маршруту. Я искал место достаточно уединенное, что бы не находится у всех на виду, но не настолько, что бы вызвать подозрение. Я не хотел, что бы кто-то подумал, что я спрятался от построенного взгляда. Зайти в здание университета я посчитал опрометчивым решением. Большой удачей было для меня остаться незамеченным на улицах города. Но как только я окажусь в закрытом помещении, полном людей, все сразу поймут кто я такой. Никто из студентов не прячет за черными очками пустую глазницу. Я искал место, где я мог бы подумать о том, что делать дальше. Когда же я нашел такое место, то увидел, что оно занято.

На лавочке сидел парень, глубоко погруженный в свои мысли. В его руке тлела сигарета, но он совершенно забыл про нее. Для меня было очевидно, что он занят тем же, что и я, думает, что делать дальше. Рядом с ним на лавочке лежал рюкзак, и он давал понять, почему этот парень сидит именно тут и именно сейчас. Я решил, что он может быть мне полезен, осталось только завязать разговор.

***

– У тебя не будет сигареты? – спросил я у него.

Он молча достал из кармана пачку и протянул мне одну сигарету.

– И зажигалки, – добавил я.

Точно так же молча он дал мне зажигалку.

Я выдержал паузу в одну минуту, думая о том, что бы такое сказать ему, что найдет отклик в его душе. Я думал о том, что такое должен сказать один незнакомец другому, что бы вызвать у последнего интерес. Достаточно ли просто присесть рядом, мило улыбнуться и сказать, что я все понимаю? Или выложить все на чистоту, глядя в его глаза, что бы он знал, мне нечего скрывать? Что, если он убежит с истеричным воплем, и мне придется бегать за ним по парку, клацая зубами? Но я сомневался в этом, потому что я бы не убежал.

– Ты учишься в этом университете? – я кивнул в сторону учебного корпуса.

Парень удивленно посмотрел на меня.

– Неужели это так заметно?

– Я не знаю. А каким образом это может быть заметно?

– А с чего ты вообще взял, что я учусь в университете?

– Ни с чего, – ответил я, – просто предположил. В разгар дня ты сидишь в парке и куришь с довольно-таки обреченным видом. Что еще я мог подумать?

– Да все, что угодно. Но ты прав, я учусь в этом университете. Сейчас идет занятие по предмету, который можно пропустить.

– И что же это за предмет? – поинтересовался я.

– Какая разница? Он каждый день разный.

– Но на следующее занятие ты собрался идти, раз сидишь тут, а не идешь домой.

– Его пропуск перспектива еще менее приятная, чем присутствие. У меня нет большого выбора.

Я понимающе закивал, и, докуривая свою сигарету, смотрел перед собой. Я не ошибся ни в одном своем предположении относительно него, потому что он был точно такой же, как и я. Вполне могло быть такое, что я, а не он, прогуливал очередную пару в университете, и ко мне подошел человек в черных очках и завел странный разговор. Нас можно было поменять местами, и от этого почти ничего не изменилось бы. Хотя, как знать, стал бы он убивать столь же безрассудно, как и я. Та проблема, которая мучает меня, беспокоит ли и его тоже?

Парень рядом со мной сидел и продолжал обдумывать свои мрачные мысли. Я знал это, потому что ничем другим в таком месте и в такой ситуации заниматься нельзя. Я подумал о том, что если послать этого преподавателя к черту, кем бы о ни был, и взять этого парня с собой, в качестве кого-угодно – будущего собрата или консервной банки с кровью. Ведь он никому не нужен и никто не будет его искать. Его разлагающийся труп будет мало кого интересовать. А если нет, можно подарить ему новую жизнь, и послушать, что он скажет по этому поводу. Я повернулся в его сторону, что бы рассмотреть в его душе, что-нибудь, что даст подсказку, как поступить, но увидел, что он сам повернулся ко мне

– А ты что тут делаешь? – спросил он, – тоже прогуливаешь уроки?

Я рассмеялся.

– Свои уроки я уже прогулял. Во всяком случае, в моем расписании их нет.

– А что там есть? – поинтересовался он.

Я на секунду задумался, но решил, что еще один камень на шее мне ни к чему. Я не могу подарить частичку смысла каждому нуждающемуся, потому что сам останусь ни с чем. Как-нибудь в другой раз, сказал я себе, ведь в мире еще много таких, как он, таких, как я.

– На сегодня у меня запланирована встреча с одним знакомым. Он, кстати, преподает в твоем университете, – ответил я.

– Неужели? И какой предмет он ведет?

– Клиническая психиатрия, или что-то вроде того.

Лицо парня сразу помрачнело.

– Если это тот, а ком я подумал, то не удивительно, что вы знакомы.

– Почему?

– Какие еще у него могут быть друзья, кроме таких, как ты.

– Каких таких?

– Мрачных, скрытных и подозрительных, – он натянуто ухмыльнулся.

– Неужели все о нем такого мнения? – спросил я.

– Я не знаю, – парень пожал плечами, – некоторые от него без ума, считают его самым лучшим преподавателем, совершенным и безупречным. Другие называют его тираном и самодуром.

– А как думаешь ты?

– Я считаю, что отчасти правы и те, и другое. Но что он отличается от других, это точно. От других людей.

Я внимательно смотрел на него и пытался определить, знает ли он, насколько сильно наш общий знакомый отличается от других людей. И если знает, то, как много.

– У меня будет к тебе одна просьба, – сказал я, – я хочу, что бы ты подошел к нему, и сказал, что я не забыл о нем, и не прочь поболтать при случае. Скажи, что я друг Анастасии.

– А почему ты сам не можешь этого сделать?

Мы смотрели друг на друга так, как смотрят в зеркало, когда пытаются различить в отражении что-то, что раскроет нам какой-то неведомый секрет. Так прошла одна минута, но я не спешил отвечать на его вопрос. В конце концов, он закрыл глаза и выдохнул.

– Ладно, – сказал он, – я сделаю, что ты хочешь, но при одном условии.

– Каком?

– Ты снимешь свои очки.

Когда я шел в парк, то не планировал такой поворот событий. Мне хотелось бы сохранить свое инкогнито как можно дольше. Но этот парень раскусил меня за десять минут. Либо это он оказался слишком умен, либо это я слишком тупой.

– Если ты просишь об этом, то и так уже все понял, – ответил я.

– Я хочу быть уверенным до конца.

– Как пожелаешь, – сказа я и снял очки.

Парень смотрел в мою пустую глазницу и его лицо постепенно искажалось. На нем отобразилось некое гротескное подобие улыбки, а потом он откинулся на спинку и засмеялся тихим и совсем уж безумным смехом.

– И что ты будешь делать со своей уверенностью? – спросил я.

Он встал и закинул рюкзак на плечо.

– Я сделаю то, что хотел сделать так давно, – сказал он, и пошёл в сторону университета.

Когда он ушел, я снова остался один в этом уютном закоулке парка. Я не знал, что задумал этот парень, да мне было плевать, главное, что бы мои слова дошли до адресата. Жаль, что я не могу передать их лично, жаль, что не получилось увидеть его.

Я снова остался один. Все возвратилось на круги своя. Я думал, изменилось ли что-то с недавних пор. В этот мрачный и пасмурный день, когда нельзя было увидеть ни одной четкой линии, потому что вокруг была сплошная тень, все было как всегда. Я был все тем же, а рядом со мной сидел мой воображаемый двойник, мое альтер-эго, смотрел на меня, и давал понять, что, по большому счету, не изменилось ничего.

Я снова остался один и мне придется заниматься тем же, чем я занимался всю свою жизнь – ждать, пока наступит вечер, и постараться не умереть за это время. За все время я научился доживать до вечера, пускай это и был ежедневный вызов моей силе воли, терпению, самообладанию и еще неведомо чему. Скорее всего, это был страх. Именно он удерживал меня от того, что бы потуже затянуть петлю на своей шее, сделать разрез на предплечье более глубоким. Так или иначе, я проживал каждый свой день, в надежде, что завтра испытание будет не таким трудным, но по-настоящему не верил в это никогда, потому что знал, что по-другому быть не может. Иногда я думал, почему бы не ощутить эйфорию от свободного полета в пропасть, вместо того, что бы на протяжении долгих лет карабкаться вниз по ее отвесному склону. В любом случае я окажусь на дне.

Я часто смотрел на других людей, и никак не мог понять, каким образом им удается жить с улыбкой на лице. Это была для меня загадка, и я изо всех сил пытался проникнуть в их разум, что бы найти там ответ на так интересующий меня вопрос.

Я тоже мог бы быть счастлив, иногда думал я. Если бы превратился в гигантского паука, который может с легкостью ползать по отвесным склонам пропасти и внушать ужас одним своим видом. Никто не сможет убежать от меня, потому что люди связаны друг с другом веревками, которые нужны им, что бы не сорваться вниз. Они не смогут броситься в рассыпную, потому что связаны друг с другом, и стоит мне только дотянуться до одного, как я достану из всех. А для тех, кто окажется самым храбрым, кто, нагло смеясь, глядя в мои восемь глаз, прыгнет вниз, я сплету сеть на высоте нескольких метров от дна. Те, кто решил послать все к черту, будут влачить своё существование в моей паутине, глядя на острые камни и останки тех, кто уже обрел свой покой. Возможно, я был бы счастлив. И не только потому, что паучья жизнь заключает в себе все эти славные возможности, сколько по той причине, что его нервная система развита недостаточно, что бы думать о чем угодно.

Возможно, все дело в том, что всю свою жизнь я жил не в реальном мире, а готовился к другому, какому угодно, только не к этому. Мне казалось, хуже быть не может. Мне казалось, окажись я в любой из альтернативных вселенных, каком угодно параллельном измерении, то смог бы найти там свое место. В моем мире такого места просто не существовало. Я физически и морально готовился к зомби-апокалипсису, обдумывал план выживания, прокладывал маршруты и угадывал варианты развития событий. Я готовился к контакту с пришельцами, составлял список вопросов к разумной и могущественной цивилизации. Думал, как буду оправдывать человеческую тупость и убожество в их мудрых глазах. Я готовился к тому, что на планету упадет огромный метеорит, который полностью уничтожит все живые организмы, и точно знал, о чем именно буду думать, глядя, как ко мне движется ударная волна. Я готовился к чему угодно, только не к жизни в реальном мире, и, мне казалось, что я был готов.

В этот мрачный и пасмурный день я сидел в полном одиночестве на лавочке в парке, и понимал, что я совершенно не готов. Все, чем я занимался всю свою жизнь, во что вложил так много, на самом деле не стоит ничего. Вопреки невозможности этого, я попал в другой мир, но не знал, что мне делать.

Я не знал этого наверняка, и никак не мог определить, стоит ли мне идти куда-то сейчас, или потом. Я не знал, что мне делать так, словно внезапно я оказался перед неразрешимой задачей, которую не замечал раньше. У меня в голове была разумная мысль, которая говорила мне о том, что через несколько часов, несколько километров меня будет ждать моя девушка, которая решит мою проблемы и ответит на мой вопрос. Но прямо здесь и сейчас ее не было, а сквозь пространство-время она казалась призраком, которого не существует, которого придумал я сам, что бы было у кого спросить ответ, когда окажусь в тупике. У меня в душе было жуткое чувство, которое заставляло меня хотеть спрятаться в урну или залезть под лавку, закопаться в кучу листьев или под землю. Это чувство говорило мне, что там, на глубине нескольких метров я буду чувствовать себя лучше, чем тут, под тусклыми лучами солнца и подозрительными взглядами мимо проходящих людей на того, кто сидит без движения и смотрит в одну точку.

Лавочка, на которой я сидел, была одна из четырех, которые стояли по краям небольшой поляны, лужайки, в центре которой летом растут цветы, а сейчас там только куча гниющих листьев. Напротив нее стоял уличный фонарь, и его столб отбрасывал размытую тень на серый асфальт. Эта тень была едва заметна, а ее движение почти невозможно было отследить, но я смотрел на нее неотрывно. Я смотрел, как один миллиметр за другим она движется из одной стороны в другую. Я думал только про эту тень, и ни о чем другом, и мои мрачные мысли замедлялись, мой страх больше не был настолько отчаянным.

Я просидел много часов почти без движения. Я следил за тенью от фонаря, и, наверное, впал в прострацию, транс, кататонию. Но так не могло продолжаться бесконечно. В конце концов, на улице стало темно, и фонарь сделал то, ради чего он здесь стоял, ради чего существовал – зажегся тусклым желтым светом. Как только это случилось, я встал с лавочки и пошел в сторону автовокзала на другом конце города.

Пока я шел, в моей голове была только мысль, одна картинка, изображения. Перед своим внутренним взором я видел фигуру своей девушки, которая стоит на условленном месте и ждет меня. Может быть, она ходит из стороны в сторону, или сидит на лавочке и курит персиковую сигарету, пьют дешевый мерзкий кофе, что угодно, но она там, где должна быть. Я знал, что она сделала все, как следует, что она уже купила билет, и мне без разницы в какую сторону. Я полностью ей доверял, потому что она была более приспособленная, чем я. Пока я шел, мне не было страшно или жутко, я не думал о том, что кто-то смотрит на меня и спрашивает, почему в темное время суток он надел очки. Мне было плевать, потому что я не думал ни о чем, кроме своей девушки, которая ждет меня. Это было славно состояние душевного равновесия, которое возможно только при условии абсолютной пустоты в голове.

Я не знал, сколько прошло время, потому что у меня не было часов, никого внутреннего чувства. Я был как бездушный, неразумный механизм, который двигается, но не осознавал этого. Приходить в себя я начал только тогда, когда до вокзала оставалось не более пяти минут. Я очнулся словно после тяжелого сна, глубокого, как кома, осознал себя бредущим в нужном направлении. Я понимал, что происходит точно так же, как знал, где нахожусь, когда просыпался. Всматриваясь вперед, я пытался различить знакомый образ, но не мог этого сделать. Только когда я подошел совсем близко, вплотную, я увидел ее, как и ожидал. Я не сомневался, что это произойдет, потому что увидел бы ее в любом случае, вне зависимости, есть она, или нет.

– Я рада тебя видеть не меньше, чем в прошлый раз, – сказала она, – я думала, что буду делать, если ты не придешь, уехать из города, или попытаться вытащить тебя из железной клетки. Я думала, сколько жизней придется забрать, что бы сохранить твою.

– Неужели она настолько ценна?

– А почему бы и нет? Во всяком случае, я бы не сказала, что тысяча человеческих жизней дороже, чем одна твоя.

– Наверное, никто во всем мире не согласиться с тобой, – я покачал головой.

– Ты даже не представляешь, насколько можешь ошибаться, – она загадочно улыбнулась, – но, поскольку, ты здесь, мне не придется решать. Наш автобус отправляется через полчаса. Ты пришел во время, у нас есть полчаса, – она смотрела на меня.

– И что ты предлагаешь? – спросил я.

– Я бы хотела так много, – говорила она, – но сейчас мы мажем мало что. Все, что я могу предложить сейчас, – она подошла вплотную ко мне, – это часть своего дыхания и немного своего тепла.