Текст книги "Летаргия (СИ)"

Автор книги: Адам Грамм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

– Что ты делаешь? – слышал я в свой адрес, – ты сошел с ума?

– Что ты творишь?!

– Остановись! Успокойся!

Они рвали свои глотки не жалея связок. Так больше продолжаться не могло. Я схватил ближайший ко мне стул и метнул в них. Он разломался от удара об чьи-то руки и головы и они на секунду притихли, видимо от удивления

Это неплохая тактика, подумал я.

Сделав два шага, я схватил еще один стул и опять бросил в них. Теперь они тратили свои силы, чтобы закрываться от стульев, а не на крики. Я хотел бы таким образом приблизиться к ним на расстояние удара, но он начали убегать от меня по кругу вокруг рядов с партами. «Вот негодницы!» со злостью подумал я. Когда я был в том углу, куда они забились изначально, они уже были в противоположном, и лишь одна задержалась у окна, буквально в паре метров от меня. На долю секунды мне показалось, что она собирается прыгать, было не высоко, но она начала звать на помощь. Я не мог этого допустить. Она успела произнести лишь несколько первых слогов, прежде чем я преодолел расстояние между нами, по пути взяв молоток из правой руки в левую, и зажал ей рот. Она замычала, и мои руки сделали самое естественное, что можно было сделать в данной ситуации – резким движением свернули ей шею.

Я посмотрел на тех, кто остался в живых. Три девочки и одна женщина тряслись от страха и держались за ручку двери, совсем не обращая внимания на девочку со светлыми рыжими волосами, что лежала прямо у них под ногами. Разум подсказывал им, что нужно что-то делать, иначе они разделят участь своих подружек. Я сделал несколько шагов в их сторону. Моя рука коснулась спинки стула. Не думая, я схватил ее и метнул стул в девочек. Они закрывали головы руками, перестав трясти дверь. Когда я оказался в двух метрах от них, они снова начали кричать.

Я поморщился, настолько мерзкими были эти звуки. Я сделал еще шаг и схватил ближайшую ко мне, которая орала громче всех. Я дернул к себе, а потом взял ее за патлы и ударил головой об край парты, на которой остался кровавый след и послышался хруст ломающейся кости. Видимо, она потеряла сознание, так как швырнул в шкафчик с барометром я ее уже безвольное тело. У шкафчика была стеклянная дверца, что бы студенты могли смотреть на показания приборов и узнать атмосферное давление. Своей головой она вдребезги разбила стекло, и упала на пол, а осколки вонзались ей в шею, нанося глубокие порезы, из которых обильно лилась кровь. Она лежала прямо поперек моего пути, так что мне пришлось несколькими сильными ударами ноги отбить ее тело в сторону. Меня переполняла ярость, мои движения были резкими и стремительными. Девчонки убегали от меня, но самая неповоротливая из них, лаборантка, не смогла продемонстрировать необходимую скорость, так что я схватил ее за плечо и развернул к себе. Сохраняя инерцию своего движения, я ударил ее кулаком в нос, за который она инстинктивно схватилась рукам, отступив от меня на шаг. И сразу же я ударил ее ногой, и ее отбросило прямо на шкаф с реагентами. Пока она не встала, я подошел и несколькими ударами разбил ей голову.

Молоток, кстати, был изрядно испачкан в крови. Между его набалдашником и рукоятью застряли кусочки чьих-то мозгов, и еще какая-то совсем уж непонятная субстанция.

Осталось двое. Они сейчас стоял в том углу, в котором изначально скучковались. Получается, мы сделали полный круг вокруг лаборатории.

«Метнуть, что ли, в них стул?» подумал я.

Но ни одного не оказалось под рукой, и я решил не усложнять себе жизнь. Я залез на парту и пошел по рядам прямо к ним. Они разделились и побежали в разные стороны. Одна из них была невысокая плотная блондинка, ее то я и встретил ударом ноги по лицу, от которого она упала на пол, где валялись обломки стульев. Я спрыгнул к ней, схватил ножку стула и нанес пять-шесть сокрушительных ударов по ее голове, прежде чем оная превратилась в аморфное нечто.

Осталась одна. Она вжалась в дверь спиной и смотрела на меня ошалевшими глазами. Ее черные волосы были растрепаны, от частого дыхания вздымалась ее грудь. Быть может, в другой ситуации я нашел бы ее привлекательной, но именно сейчас я хотел ее видеть с проломленной головой. У меня не было ни времени, ни желания играть с ней в кошки-мышки, бегая по рядам, поэтому я вновь ступил на парту и направился к ней. Ножку стула я отбросил, пускай она и показала себя в деле, но молотком все же удобней. Он сослужил мне хорошую службу, и для него осталось еще работа. Я не стал устраивать представление. Когда я подошел к ней, то схватил за шею и крепко сжал пальцы. Она уцепилась своими руками в мою руку в попытке отвести ее от своего горла, но насколько бы сильно она не хотела жить, сил ее было недостаточно. Она была первой, с кем я встретился взглядом больше, чем на долю секунды. Я мог внимательно всмотреться в ее душу, испить ее ужас, сорвать все ее маски и увидеть ее такой, какой она есть на самом деле – жалкой и трясущейся от страха. Я не стал растягивать ее смерть на долгие минуту, и спустя несколько секунд проломил ее голову, прервав ее страдания.

Я выдохнул. Полдела было сделано, осталась творческая часть.

Я осмотрелся по сторонам. Паркетный пол был обильно залит кровью, которая впитывалась в дерево и сворачивалась, превращаюсь в желеобразную массу. Везде были разбросаны тела, и мне нужно было с ними что-то делать. Но перед этим мне нужно было кое-что найти. Я положил молоток на стол и стал шарить по сумкам. Я вытряхивал одну за другой, до тех пор, пока не нашел то, что искал. Канцелярский нож, очевидно, совсем новый. Лезвие выдвигалось на полных десять сантиметров. Помимо всего прочего, обнаружилось несколько вещей глубоко интимного характера. Видимо для того их берут в университет, что бы снять напряжение после трудной контрольной.

Лишь только в моих руках оказался нож, как я услышал сдавленный хрип у двери. Резко обернувшись, я увидел девочку с пробитой скулой. Она была дезориентирована, но могла скоро прийти в себя и начать создавать мне проблемы. Но я уже знал, что мне нужно делать. Я взял ее под руки и потащил в другой угол. В том углу стоял большой бутыль, который служил оборудованием для одной из лабораторных работ. Вытянув пробку из его верхнего горлышка, я снял его с полки и поставил на пол. Длинные светлые волосы выжившей девочки я намотал на кулак, поднял ее голову и развернул к бутылю. Ножом я перерезал ей горло и стал наполнять емкость ее кровью. Она, было, захрипела опять, но быстро умолкла, наконец, лишившись жизни. Вытекло из нее немного, не более двух литров. Но у меня не было крюков, что бы подвесить ее за ноги и выцедить до дна. Когда кровотечение прекратилось, я начал резать коротким лезвием ее плоть, отделяя голову от тела. Это было приятно ощущение, лучше, чем когда я резал мясо во время готовки ужина. Когда остался только хребет, который я не мог перерезать ножом, я взял молоток и перебил его несколькими ударами. Ее голову я поднял за волосы и положил в поднос со льдом, который был необходим для лабораторных работ. Ее обезглавленное тело я положил на парту последнего ряда и начал снимать с ее одежду. Не для того, что бы трахнуть ее, хотя это и была неплохая идея, и в другой ситуации я непременно сделал бы это. Помучившись с ее одеждой, я обнажил ее привлекательное тело, остановился на секунду, оценив ее красоту и вставил лезвие ножа на всю глубину в ее солнечное сплетение. Я сделал глубокий разрез прямо до низа живота, и развернул лоскуты плоти, получше раскрывая органы, и зафиксировал их, что бы не вываливались. После я оставил их лежать как есть. Это то, что надо. Настала очередь следующей, которая валялась у меня под ногами. Я не смог удержаться от того, что бы не пнуть ее несколько раз. С этой девочкой я проделал ту же процедуру, что и с предыдущей – перерезал горло, слил кровь в бутыль и отрезал голову. Мне опять пришлось перебивать ей хребет молотком. Отрезанную голову я положил в тот же поддон с уже обагрившимся льдом. Тело, однако, я не стал потрошить, а просто посадил на стульчик перед развернутым органокомплексом ее предшественницы. Аналогичную операцию я повторил с еще двумя, что валялись у двери. В бутыле было уже больше шести литров, а вот в поддоне не было места. Поэтому мне пришлось положить их головы просто на парту.

Неподалеку лежала еще одна, только уже не девушка, а женщина. Наша лаборантка, которая делила с нами свою мудрость и обильные знания, которая помогала нам и наставляла на верный путь. Она лежала с проломленным черепом в груде обломков, и, если честно, в таком виде она мне нравилась намного больше.

Дух искусства носился по комнате вместе с воспоминаниями о Елене Берковой, и я решил добавить немного светлых красок. Я развернулся и подошел к головам, которые лежали в поддоне со льдом. На этих милых мордашках, которым смерть была к лицу, я вырезал слово «Лол». На остальных лицах я ничего не вырезал, а просто разрезал им рот в подобии улыбки. С лицом нашей лаборантки я не стал производить никаких манипуляций, так у меня на нее были другие планы. Отложив нож, я взял в руки молоток и стал бить им по ее голове, пока в ней не образовалась достаточно большая зияющая дыра. В эту дыру я засунул свои пальцы и разорвал голову на две части. Я выкинул осколки черепа и взял в руки ее мозг. Он был значительно меньше, чем можно было предположить. «Хм…» Я разделил его на мелкие кусочки и запихнул в бутыль с кровь, где он плавал розовыми ошметками. Тело было мне не нужно, и я оставил его лежать как есть.

Я вздохнул. Оказывается, это довольно утомительное занятие – махать молотком, ломать кости и резать глотки. Но не время отдыхать, осталось еще много неотрезанных голов. Так думал я, когда шел к следующей девочке, лежащей на полу. Ею оказалась та, кому сегодня не повезло самым обидным образом, та, кто проявила излишнее стремление к учебе. И привлекли мое внимание ее рыжие волосы, которые резко выделялись на фоне белой двери. Ее волосы цепляли мой взгляд уже второй год, как и ее фигура, которая была сейчас в моей полном распоряжении. Я предавался греховным мыслям около секунды, и только секунду спустя я вспомнил про свою основную задачу. Просто отрезать ей голову мне не хотелось. Мне казалось, она заслуживает другой, более почетной участи. Какой? Этого я еще не придумал. Поэтому я развернулся и пошел обезглавливать другие, менее привлекательные тела.

Прошло минут двадцать и еще три головы лежало на парте и еще три тела сидело за партой, напротив трех предыдущих. Крови в бутыле было уже много, более восьми литров. Она посворачивалась в отвратительные комья и по консистенции была больше похожа на содержимое канализации, чем на квинтэссенцию жизни.

Остановился я на последней девочке, которая лежала возле окна. Моя рука успела лишь мимолетно коснуться ее, но этого хватило, что бы повернуть ее голову на неестественный угол. Я положил ее на спину и развернул голову в правильное положение. В момент, когда я лишал ее жизни, я не видел ее лица, и тогда бы я не мог сказать, чья именно душа покинула тело. Но сейчас я мог рассмотреть ее как следует. Я вспомнил, что она была первой, на кого я обратил свое внимание в свой первый день в этом университете. Именно по ней я определял свою группу среди прочих, ибо остальные мои одногрупники сливались в безликую массу на протяжении всего первого семестра. А по именам я начал их различать, только сдав вторую сессию. И причиной столь пристального внимания именно к ней было то, что она разбудила призрака давно забытого романтического чувства. Она походила на этого призрака, как одна капля воды походит на другую. Этот призрак появлялся всякий раз, когда я видел ее, и вскрывал давно зажившие раны. Как бы я хотел избавиться от всего потустороннего в своей жизни. Я провел не один обряд экзорцизма, я ходил в церковь и молился богу, я ходил на кладбище и взывал к дьяволу, но не изменилось ничего.

Очень жаль было ее убивать. Она была лучшей студенткой на потоке, единственная, чей разум я не ставил под сомнение. Это была большая потеря для человечества, о которой должны говорить громко и долго.

Я взял ее под руки посадил за преподавательский стол. У меня оставалось еще одно незаконченное дело. Рыжеволосая девочка лежала у двери и ожидала своей участи. Я подошел к ней, присел, откинул прядь ее волос с ее лица и задумался. Мой взгляд сам собой стал скользить по ее телу и остановился на большой пряжке от ремня. В моей голове сразу появился законченный план. Я снял с нее ремень, и хотел было немного поразвлечься, но взял себя в руки и завязал его на ее шее. Потом снял ремень со своих брюк и скрепил его с ее ремнем. Этого оказалось недостаточно. Тогда я пошел проверить обезглавленные тела на наличие поясов. К счастью, я быстро нашел один, и, связав его со своим, получил необходимый результат в виде длинной прочной веревки. Я взял девочку на руки и понес к окну. Там я положил ее на пол и привязал свободный конец ремня к батарее.

Это все. Все было готово. Осталась лишь итоговая комбинация, яркое представление, о котором будет говорить весь мир, потому что он никогда не видел ничего подобного.

Я стоял у окна и вдыхал свежий осенний воздух, отдающий легкой прохладой. Солнце уже садилось за горизонт и по улице двигались длинные тени спешащих домой людей. Завтра пятница и все уже в предвкушении выходных. Отдых с семьей, рыбалка с друзьями, все, что угодно, только бы на время забыть о ненавистной работе и своей никчемной жизни. Я взглянул в небо, но не увидел силуэта птицы. Прекрасный ангел не летел ко мне, но мне было все равно, потому что у меня осталась одна минута.

Я поднял девочку с рыжими волосами, посадил ее на подоконник, развернул лицом к улице и вытолкнул наружу. Она повисла на ремне, затянутом на ее шее. Не глядя, какой это произвело эффект, я пошел вглубь комнаты и взял в руки бутыль с кровью и ошметками мозгов. Он был довольно тяжелый, по этому, когда я выкинул его из окна вслед за телом, у меня не получилось метнуть его достаточно далеко. Он упал на метр ближе, чем я рассчитывал. Пока он летел, я заметил, что вывалившееся из окна тело привлекло к себе множество заинтересованных взглядов. Даже смерть не умаляет ее привлекательности. Да на нее мертвую обращают больше внимания, чем на живую, черт побери! Кучка любопытствующих зевак собралась под окнами университета, они смотрели вверх, переглядывались и показывали пальцами. Если бы я метнул бутыль, как хотел, он бы упал прямо на них, а так он лишь забрызгал их кровью. Ошметки мозга попали кому-то на одежду. Понаблюдав эту потешную сцену, я развернулся и принес к окну головы и разложил их на подоконнике. Оставил я лишь те, что лежали в поддоне, голову своей напарницы по лабораторным работам и другую, с симпатичной мордашкой. Их мне хотелось сохранить. А вот остальными головами я стал бросаться в любопытных прохожих. Они ловко уклонялись, но один раз мне удалось попасть по бабушке, которая кричала праведным гневом, но которой не хватило скорости увернуться от летящей в нее головы. Я попал головой ей прямо в лицо и неимоверно собой гордился.

На улице был шум и крики, но я не обращал на них внимание. У меня осталось тридцать секунд. Я взял на руки девочку, сидящую за преподавательским столом, и понес ее ко второму ряду парт, по пути вдыхая очаровательный запах ее волос. Я положил ее на пол, головой возле одной из ножек парты. Потом я приподнял парту и сместил ее голову на пару сантиметров в сторону. Не опуская парты, я сам лег на пол под второй ножкой.

Вот и все. Я сделал то, что мне сказала ангел. Я сделал то, что давно хотел сделать.

У меня осталась одна секунда. Я с силой дернул парту к себе. Последнее, что я увидел была приближающаяся к моему глазу ножка парты.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

– Не представляю, кем нужно быть, что бы сделать такое, – сказал молодой мужской голос.

– Сумасшедшим, – ответил старческий скрипучий голос, – За время своей работы я много повидал таких. Ты даже не представляешь, что можно сделать с человеческим телом при должной фантазии. У сумасшедшим с этим нет проблем. С чем угодно, только не с фантазией. Каждое следующее убийство похоже на предыдущее. Каждая смерть похожа на другую. Но иногда бывает так, как не бывает больше никогда. Это как раз тот случай.

– Ты, дед, верно, совсем рехнулся на старости лет. Говоришь так, будто восхищаешься ими.

– Я больше тридцати лет зашиваю лица и разрезаю животы. Представляешь, как мне это уже надоело, – хмыкнул старческий голос, – тридцать лет ежедневно смотреть на смерть. Сейчас я ничего не знаю о милости и добродетели, я не сталкиваюсь с ними в своей работе. Конечно, очень жаль, что все это происходит, но с точки зрения своей работы, я не вижу особенной разницы. Сумасшедший, по крайней мере, приносит разнообразие.

– Расскажи про разнообразие семья жертв. Им понравятся твои рассуждения. Скажи им, что лично для тебя нет особенной разницы, для тебя это просто работа.

– С таким ум настроем тебе нужно заниматься религией, а не медициной. Займись лучше делом. Зашей лучше личико вон той девочки. Ее родственники вряд ли будут рады ее видеть с разорванным ртом.

Что, черт возьми, происходит?

Я лежал в абсолютной темноте на гладкой холодной поверхности. Мое сознание было на грани сна, и эти голоса я слышал как будто издалека. Наверное, я спал и начинаю просыпаться. Но это совсем не похоже на мои обычные пробуждения. Где солнечный свет, заливающий комнату? Где теплое одеяло, защищающее меня от монстров? Где привычные мысли в моей голове? Куда они подевались?

Я слышал, как изредка звенят металлические предметы, слышал шаги двух людей, ходящих по комнате туда-сюда. Я закрыл глаза и попытался вспомнить вчерашний день. Я помню, как курил на кухне, глядя на желтый фонарь. Помню, как целовался в коридоре с рыжеволосой девочкой. Помню, как лежал с ней на кровати и они мне что-то говорила. А потом перерезала себе горло. Вот блядь, подумал я, вспомнив, как насиловал ее труп. Дальше картины вставали одна за другой. Может быть, я и не вспомнил все детали, но суть уловил точно. Как же мне удалось выжить? Мой мозг должен был превратиться в месиво, после того, как его пробила толстая ножка стола.

А что с моим глазом?

Я сделал неосторожное резкое движение рукой, что бы проверить свой глаз, но ударил по верхней стенке своей каморки. Звук получился громкий, звонкий, явно указывающий на мою активность. Мне показалось, что я почувствовал, как те два человека мгновенно напряглись, замерев в нелепых позах, и смотрели друг на друга с непониманием. Тишина длилась секунд десять.

– Что это был за звук? – спросил молодой голос, – Крысы?

– Может и крысы, – ответил старик. И потом добавил, – если смогли прогрызть железные стенки.

– А они это могут? – во втором голосе начинал слышаться страх.

– Крысы действительно могут прогрызть ржавое железо в поисках мяса.

Послышался вздох облегчения.

– Но если мне не изменяет моя старческая память, этот шкаф нам заменили пару месяцев назад, вряд ли он успел прогнить.

– Что же это тогда?

– Не знаю. Но можем посмотреть. Ты же не боишься живых мертвецов?

– А было такое, что кого-то ошибочно посчитали мертвым, а он потом пришел в себя?

– На моей практике такого не было, – ответил дед, – Когда то давно, бывало, хоронили живых, но сейчас медицина на том уровне, что уж смерть определяет однозначно. Каждый, кого положили в эти камеры, был окончательно и бесповоротно мертв. На тот момент, во всяком случае.

– Может, на этот раз ошиблись?

– Все может быть. Ты не заметил, откуда именно был звук?

– Вон от туда, кажется.

– Ты знаешь, кто там лежит. Наверное, это все-таки крысы, потому что если он сейчас жив, значит, настал Судный день. Чего ты ждешь, открывай.

Все это время я лежал тихо, и в этой тишине я слышал, как бьётся мое сердце, слышал своей дыхание. Может и правда настал Судный день, подумал я. Старик дело говорит, выжить у меня не было шансов. Но даже если случилось чудо, ничего хорошего оно мне не сулит. Лаборатория или тюрьма, а может и электрический стул, и я не знал, что бы я предпочел, будь у меня выбор. Но сейчас они откроют дверцу и вытащат меня на свет божий. Я чувствовал, как мое сердце разгоняется, как по жилам течет кровь, я чувствовал, что мои мышцы готовы сократиться. Я чувствовал что– то новое, силу, которой никогда не обладал, жажду непонятно чего, и злобу, которая уже не была заперта в клетке из страха. Шепот в моей голове сказал мне, что бояться нечего, что все намного проще, чем я думаю, и что я знал ответ, как только услышал голоса этих людей.

Я услышал осторожные шаги.

Мне ужасно хотелось пить. Просто невыносимо. И еще я был голоден. Мне казалось, что мой голод – это машина внутри меня, которая набирает обороты все быстрее и быстрее, и что спустя еще секунду я не смогу ее сдерживать, и она сокрушит на своем пути все преграды, которые строились сотни тысяч, а может, и миллионы лет. Мне казалось, что она как топливо сжигает все, чем я был раньше, одна спиральная нить сгорает за другой, и вот, через секунду она заменяются чем-то другим, что меняло меня настолько сильно, насколько может измениться человек, оставаясь самим собой.

В тот момент, когда скрипнула дверца и впервые, после смерти я увидел желтый свет, я уже ясно понимал, что нужно делать. Машина внутри меня набирала обороты, двигатель урчал, пожирая человека, каким я был раньше, и писал новый код, загружая его в каждую мою клетку. Я лежал неподвижно и играл в мертвеца, когда меня вытащили из моего ящика. Два человека стояли по обе стороны от меня, внимательно вглядываясь, силясь увидеть любые признаки чего то ненормального.

– Вроде бы он мертв, – раздался голос справа от меня.

Я ждал именно этого. Я резко поднялся и быстрым движением рук свернул шею молодому парню, лет двадцати пяти, который, видимо, в поисках острых ощущений решил проходить практику в морге. Его тело безвольно упало на пол. Я развернул голову и посмотрел на старика. Он был в весьма уже почтенном возрасте, его бледные глаза были полны опытом и мудростью, но сейчас в них был только страх. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, а потом он начал отступать медленными шагами. Я с размаху ударил его головой об металлические дверцы шкафа, за которыми лежали другие трупы, которым посчастливилось, или не посчастливилось обрести вечный покой. Старому человеку не нужно наносить много урона, что бы убить его. Я услышал, как треснул его череп, и, приложив палец к его шее, я не почувствовал пульс.

Дело было сделано, но, как мне казалось, не до конца. Оставалось еще кое что, я не вполне понимал что именно. У меня не было чувства, что сейчас самое время развернуться и бежать. Вместо него было чувство голода. Я еще не до конца осознавал те изменения, которые произошли со мной, не мог оценить их глубину, но в моих мыслях то и дело возникали образы и ассоциации, совершенно недопустимы и чудовищны для человека, но мне кажущиеся единственно верными. Я оставил мертвого старика и подошел к молодому парню. Я был в некотором замешательстве. Спиральные нити еще не были сожжены, их оставались изрядные клубки, которые вели отчаянную борьбу за свои идеалы. Но их становилось все меньше, они становились все слабее, и когда один из стратегически важных пунктов пал, я с жадностью вцепился зубами в горло парню. Вкус крови и сырого мяса разорвался в моем мозгу палитрой незнакомых ощущений. Да, он был такой же, но воспринимался иначе, как вода, которой пренебрегают ежедневно, но которая покажется небесным нектаром после нескольких дней скитаний по пустыне. Я пил кровь и заглатывал куски мяса, которые мне трудно было отрывать моими зубами. Когда же голод был утолён, машина внутри меня стала сбавлять обороты и через несколько секунд совсем остановилась, будто ее и не было вовсе, и только тепло ее двигателя напоминало о ее существовании. Мой разум прояснился, и мне показалось, что я снова стал прежним, обыкновенным человеком. Я отпрянул от мёртвого парня с разорванным горлом и осмотрелся по сторонам. Это был, наверное, типичный морг, насколько я мог судить. Железные столы стояли в ряд, возле стены был шкаф-морозилка для трупов, а в другом конце комнаты была дверь, возле которой стоял кран с раковиной, и зеркало висело над ним. Я вспомнил, что у меня, наверняка, не все в порядке с лицом. Я прикоснулся рукой к левому глазу, но его не оказалось на месте, там было лишь впавшее веко. Я подошел к зеркалу и взглянул на свое отражение. На самом деле, не считая отсутствия глаза, оно не изменилось, только рот был перемазан кровью. Я смотрел на себя и думал о том, что происходит. Я пошел на смерть, но боги вернули меня обратно, исказили мой разум, и, как вирус, запустили в человеческое общество. Как такое могло произойти, спрашивал я себя, если это совершенно невозможно.

Я не верил в богов и в их коварные планы. Мне требовались разумное, рациональное объяснение случившегося. Сейчас у меня его не было. Не было даже малейшей идеи, как объяснить свое воскрешение из мертвых. Да, есть общепринятая версия, которая создает из человеческих страхов и фантазий магических существ и наделяет их удивительными свойствами. Но я не один из них, иначе мне место на страницах книги, а не в реальном мире. Но я существую, и в этом нет никаких сомнений, я так похож на того, а ком читал так много когда-то.

Я включил воду, умылся и смыл кровь со своего лица. Только сейчас я подумал, что совсем голый. Мой взгляд упал на парня. Его одежда мне бы подошла, жаль, что я измазал ее кровью. Выбирать было не из чего, и я принялся стаскивать с него кроссовки, потом джинсы и в конце рубашку, воротник которой был в бурых пятнах. Надев все это на себя, я почувствовал себя готовым выйти в люди. Главное, это идти быстро и с уверенным видом, полностью игнорируя все слова в свой адрес. Проблема заключалась в том, что я совсем не представлял куда мне идти. Быть может, я сразу выйду на улицу через эту дверь, а может быть придется петлять по коридорам.

Когда я уже коснулся двери рукой, я замер на секунду. Я обернулся и посмотрел на то, что увидят люди, когда зайдут сюда. Два работника морга валяются мертвыми, у одного из них разорвано горло и снята одежда, открыта одна ячейка для хранения трупов. Вдруг у кого-то возникнет шальная мысль, что что-то здесь не чисто. Мне совсем не хотелось, что бы кто-то думал о чем-то сверхъестественном, и я знаю, как это сделать. На столе я увидел скальпель. Я собирался проделать с его помощью процедуру, какую проделал со своими любимыми одногрупниками. Отрезать головы этим людям – вот что я собирался сделать. Острым скальпелем было резать куда удобней и приятней, чем канцелярским ножом. Вначале я отрезал голову старику и положил ее на горизонтальную поверхность ячейки, в которой я лежал. Голову парню я отрезал более ответственно, я пытался скрыть следы своих зубов. Поработав лезвием, обстругав немного мяса, я добился удовлетворительного результата. Его отрезанную голову я положил рядом с головой старика, у которой забавно отвисла челюсть и выкатились глаза, задвинул полку и закрыл дверцу ячейки. А обезглавленные тела оставил лежать на полу. Как раз в духе сумасшедшего маньяка, который чудом выжил и вновь принялся убивать. Пусть лучше ищут его, а не упыря, который жрет людей.

Больше мне нечего было тут делать, пора убирать отсюда. Но куда? Домой? К друзьям? К любимой девушке? К семье, которая ждем меня, восставшего из могилы, в грязи, в крови и в недоумении? У меня нет ничего из этого, кроме той крови, которую я проливаю. Но мне оно и не надо, ничего, вне зависимости от возможности им обладать. Я могу начать совершенно новую жизнь, стоит ли мне возвращаться к прежней, которая сподвигла меня сделать все те ужасные вещи? Прежняя жизнь привела меня к настоящему моменту, обусловила все, что произошло, и чему еще предстоит произойти. Кто скажет, что это хорошо, что лучше так, чем по-другому? Разве что я один.

Я еще не знал того, кто я такой, не знал чего именно ожидать от самого себя. Возможно, все это правда, и после смерти я попал в сказку, мир своей мечты и фантазии. Если так, думал я, глядя в зеркало на обезглавленные трупы, то таких будет еще много, столько, сколько дней я буду жить, может быть, даже, больше. Но мне не хотелось бы оставлять за собой такой кровавый след, который может привести ко мне тех, кто может меня искать. Мне хотелось спрятаться от всего окружающего мира, по крайней мере, до тех пор, пока я не пойму, кто я есть, пока я не смогу встретиться с ним лицом к лицу, будучи на равных. Мое желание не было взвешенным решением, выводом, к которому я пришел самостоятельно. Нет, оно было проявлением моего нового инстинкта, такого, какого не может быть у человека. Мне нужно скрыться с человеческих глаз, и для этого мне подойдет любое место, все, что угодно, глухая чащоба, гнилое болото, песчаная пустыня или ледяная. Если бы я мог, я бы убежал очень далеко, но в моем положении, мне мало из чего есть выбирать. Куда не пойдёт человек в своем собственно городе, спрашивал я себя, и знал ответ на этот вопрос. Я ходил в такие места раньше, в своей прошлой жизни. Я хорошо знал, что не пользуется популярностью, потому что только так я мог найти уединение. Решив сделать именно так, я порылся в кармах халата деда и достал оттуда связку ключей. Один из них закрывает входную дверь, которая может остановить праздных посетителей морга и позволит мне выиграть лишних несколько минут, и быть может, и часов.

Я подошел к двери и открыл ее. Я увидел серое небо, затянутое тучами, с которых вот-вот начнет срываться дождь. Часы, висевшие на стене, показывали полшестого. Уже смеркалось, чему я был рад. Мой вид привлекал к себе больше внимания, чем мне того хотелось. Я шагнул за порог, и, подобрав ключ, запер дверь. Оглянувшись по сторонам, я не заметил людей. Связку ключей я забросил куда-то в кусты, и, засунув руки в карманы штанов, быстрыми шагами пошел к своему новому дому.

Скоро я вышел за территорию больницы и оказался на знакомых улицах знакомой мне части города. Людишек сновало туда-сюда немного, погода была не самая лучшая, и все они, наверняка, забились в свои квартиры и с опаской выглядывают в окно. Я шел по улицам, избегая людей, как движущихся преград на моем пути. Идти мне было около получаса до пункта назначения. Я помню, как несколько лет назад я гулял по этому дому с одной моей знакомой. Мы стояли на крыше и смотрели вниз, рассуждая о смерти. Пускай она и не была лучшим представителем человечества, но мы имели общий интерес, который заключался во внимательном взгляде на землю с высоты семнадцатого этажа. И сейчас я смотрел в землю, поэтому не мог сказать, насколько подозрительно на меня косились прохожие, а, быть может, им и вовсе не было до меня никакого дела.