Текст книги "Летаргия (СИ)"

Автор книги: Адам Грамм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

В конце концов, это избиение закончилось, но я ждала, что в мою шею упрется лезвие от лопаты, которая лежала в багажнике машины, и моя голова будет отрублена точно таким же движением, каким вскапываются грядки на огороде. Время тянулось для меня очень медленно, и я мучительно ожидала конца своей участи, которой будет смерть от этого обезумевшего от горя человека. Но шли секунды, в моих глазах слегка прояснилось, моего сознания стали достигать приглушенные звуки, и я решилась повернуть голову набок, что бы посмотреть, что происходит. Я увидела, что мужчина стоял на коленях перед трупом мальчика, и отчаянно рыдал. Забыв обо всех предрассудках, он плакал так, как только может плакать человек, который утратил все, что имел. Никакое материальное богатство не может сравниться с той самой большой ценностью, какой только может обладать человек; эта ценность есть смысл его существования. Для этого человека он исчез с последним вздохом мальчика. Он плакал, и вся окружающая реальность перестала существовать для него. Наверное, даже если с неба пойдет огненный дождь, ему будет плевать на крах человеческой цивилизации, потому что его мир уже рухнул. Он неотрывно смотрел в потухшие глаза своего, я не знала кого, может сына, внука или племянника, и не видел ничего, кроме них. Он не слышал ничего кроме быстрого стука своего сердца и тяжелого рваного дыхания. Не чувствовал ничего, кроме всепоглощающего отчаяния. Глядя на него я подумала, что, возможно, это мой шанс.

Я медленно вставала, превозмогая боль, не обращая внимания на гул в ушах и туман в глазах. Оказавшись на ногах, я замерла, задавшись вопросом, что будет дальше. С одной стороны, мне хорошо было известно, что мне следует делать, и как именно. Но с другой, некоторая часть моего разума, которая в нынешних обстоятельствах была рудиментарным отголоском прошлого, отчаянно сопротивлялась. Я чувствовала ее слабость и страх, это были и мои эмоции тоже, и мне было стыдно за них перед другой, теперь уже доминирующей мой стороной. Я не знаю, кем я стала, но чувствовала, как горят мои вкусовые рецепторы, как нервные окончания при опиатной ломке. Пускай борьба внутри меня продолжалась, она была больше похоже на добивание поверженного, истекающего кровью противника. Я не стала ждать окончания, потому что в этом не было никакого смысла. Моя новая сущность шептала мне о том, что мне следует сделать, говорила, что я и сама этого хочу. Я не пыталась с ней спорить, и приняла ее как родную сестру, как саму себя. Возможно, это именно ее я видела в зеркале в редкие моменты прояснения рассудка.

Стараясь ступать как можно тише, я направилась к мужчине, который сидел, повернувшись ко мне спиной. Он был поглощен своим отчаянием настолько же сильно, как и тогда, когда оставил меня лежать на асфальте. Может быть, он услышал меня, но никак не отреагировал. Все, что мне оставалось сделать, это склониться над и ним, и разорвать зубами его шею. Что я и сделала, не мешкая ни секунды.

Быть может, когда-то я и смогла бы проникнуться горем другого человека, попытаться осознать его утрату, но не сейчас. Когда в мою глотку лилась его кровь, я чувствовала себя диким зверем, который бежит по бескрайней равнине и упивается своей силой и мощью. Мужчина не оказал мне никакого сопротивления, потому что он утратил способность сопротивляться. Он утратил их вместе со своим разумом, который покинул этот мир одновременно с последним вздохом мальчика. Как это часто бывает, его сила оказалась его слабостью. То, что наполняло его существование смыслом и давало силы просыпаться каждое утро, забрало его жизнь. Я всего лишь умертвила тело, которое уже не было человеком. Когда сердце мужчины перестало биться и выталкивать кровь из разорванного горла, я отпустила его, и он упал на асфальт.

Лицо мальчика белым, вся его кровь залила его одежду, салон машины и образовала лужу на земле. Я стала перед ним на колени, склонилась и прильнула губами к ране на его шее, как к священному источнику целительной воды. Как жаль, что у меня не было возможности насладиться им сполна. Я высасывала его кровь каплю за каплей. Прошла одна минута, и вся кровь, что в нем осталась, была на периферии его кровеносной системы, и я едва ли могла добраться до нее. Но я не чувствовала в этом острой необходимости, потому что мои вкусовые рецепторы перестали гореть. Я встала, посмотрела по сторонам, взглянула на небо, на деревья вокруг, на два трупа, что лежали возле меня, на свои перемазанные кровью руки, и почувствовала, как у меня задрожали колени. В один момент мне стало невероятно страшно. Меня накрывала волна ужасных воспоминаний. Перед моим внутренним взором предстал лес в ночной темноте и безликая фигура в лунном свете. Череда событий мелькала как при ускоренной сьемке. То, что я считала сном, оказалось реальностью. Каждый элемент, который всплывал в моей памяти, внушал мне все большую жуть. Я вспомнила страх, который испытала, и боль, которую мне причинили чудовища в человеческом обличии.

Я смотрела на свои перемазанные кровью руки, и никак не могла понять, как такое может быть, что настолько серьезные раны исчезли за одну ночь. Пускай прошло несколько дней, этого все равно не может быть. Я трогала себя за бока, но на месте дырок от ножа находила шершавую поверхность шрамов. Свет показался мне слишком ярким, по спине пробежал холодок и тело начала бить крупная дрожь. Я села, прислонившись спиной к колесу машины, и заплакала, отдавшись своим эмоциям. Никогда ранее я не чувствовала себя настолько одинокой. Ни разу в жизни мне не хотелось настолько сильно, что бы рядом был человеком, который может утешить одним фактом своего существования. Я оплакивала жизнь, которой жила, и судьбу, которая мне досталась. Мне казалось, что все это ужасно несправедливо, и никак своим поступком я не заслужила такой участи. Мне до сих пор сложно было поверить, что это происходит со мной, а не с безымянной, незнакомой девочкой, о которой расскажут в сводке новостей. Что теперь меня ждёт, спрашивала я себя в перерывах между горькими всхлипываниями. Как мне найти самый мудрый выход из той ситуации, в какой оказалась я. Я смотрела на тела, что лежали возле меня, и молила всех известных богов что бы они просто исчезли, растаяли в воздухе, вместе с лужами крови на асфальте. В конце концов, я решила, что единственное, что в моих силах, это оттащить трупы подальше, спрятать их за деревьями в густых кустах, где их не будет видно с дороги. Рано или поздно, животные, птицы, насекомые и время обезобразят их настолько, что причина смерти будет очень большим вопросом. Возможно, их так и не найдут, и их исчезновение останется трагичной тайной для их родственников. С машиной я не могла поступить так же просто. Даже если бы могла водить, для нее вряд ли найдется такое место, где ходят люди, которые не задают лишних вопросов относительно спрятанных машин со следами крови на сидениях.

Я решила, что сперва оттащу этих мертвых людей, а потом решу, что можно сделать с машиной. Поднявшись на ноги, я ощутила некоторую слабость в ногах, чувствовала боль, но это совсем не было похоже на то чего следовало ожидать. Начала я с более тяжелого, ухватив мужчину за лодыжки и поволокла, покряхтывая от напряжения. Для меня это было совсем нелегко, я чувствовала, как ноют мои мышцы. Действительно, жаль, что нет никого, кто мог бы мне помочь. Поверхность земли была испещрена множеством ямок, в которые проваливалось тело. На ней лежало много камней, которые препятствовали моему продвижению. Но я не останавливалась на отдых, потому что не знала, сколько у меня времени. Возможно, мой шанс заключался именно в том, что сделать все быстро. Я перевела дыхание только тогда, когда добралась до первого ряда деревьев.

Я позволила себе последний мимолетный взгляд в лицо мужчины, в котором, словно восковая маска, застыло выражение горя и отчаяния, и подумала о том, что, если некоторая часть людей, которые пропали без вести, разделили его участь? Что, если они разделили мою участь? Пускай большая часть похищенных девушек отправляется в сексуальное рабство в далёкие страны, где жарко светит солнце, что, если самая ничтожная доля из них пережила то, что пережила я? Я не имела окончательного ответа на то, что произошло, но некоторые размышления, наблюдения и выводы достигли моего разума из работающего как фоновая программа подсознания.

Я смотрела в его лицо не более секунды, а после развернулась и пошла к машине, что бы притащить сюда второе тело. Я успела пройти около тридцати метров, как слышала то, что заставило меня замереть. Где-то вдалеке раздавался звук едущей в мою сторону машины. Это обстоятельство напрочь избавило меня от боли и усталости, как амфетамин развеивает алкогольное опьянение. Я осознала, что бегу, прижимаясь к земле еще до того, как подумала, что неплохо бы убраться отсюда подальше, пока меня не заметили. Я не смотрела назад, не вглядывалась в машину, которая так неожиданно нагрянула, не пыталась различить людей в ней. Я бежала вперед, продираясь сквозь кусты и не обращая внимания на царапины на своих руках. Я не смотрела под ноги, и несколько раз спотыкалась и падала, но сразу поднималась и бежала дальше. Мое сердце бешено колотилось от страха, который полностью поглотил меня. Я бежала, и с ужасом думала о том, чем это все может закончиться. С одной стороны, меня никто не видел и вряд ли заподозрит. С другой, жестокое убийство двух людей никак не может остаться незамеченным и затеряться в полицейских архивах, особенно после того, как судмедэксперты выяснят, что следы от зубов принадлежат не диким зверям. Правоохранительные органы будут прочесывать окрестности и опрашивать родственником и возможных свидетелей, но как это им поможет ответить на вопрос о причине смерти? Действительно, как объяснить разорванные человеческими зубами глотки? Сказать, что в округи завелся сумасшедший маньяк-каннибал?

Когда прошло несколько минут, может две, а может десять, в моей голове появилась подозрительная мысль. Я бежала изо всех сил сквозь деревья, спускалась в овраги и поднималась на холмы. Я бежала вдоль бесконечного поля какой-то зерновой культуры, смотрела по сторонам, и поняла, что такого не может быть. Мое дыхание было почти ровным, а сердце билось настолько спокойно, насколько это возможно после всего, что произошло со мной. Какое расстояние между мной и той машиной, с залитым кровью задним сидением? Километра три, четыре или пять. Это не имело значение, потому что еще несколько дней назад даже сто метров я едва ли могла преодолеть без отдышки. Что это, неизвестный мне гормон, который выделяется только тогда, когда других средств недостаточно? Или ответ на этот вопрос находится там же, где и ответ на вопрос о моих чудесным образом затянувшихся ранах? Как бы там ни было, я продолжала бежать, наслаждаясь тем, что раньше было для меня недоступно. Тем, что едва ли может себе позволить человек. Я старалась бежать все быстрее, что узнать, где находится мой предел, но, казалось, его не было вовсе. Казалось, моя скорость была ограничена только природой электрохимических связей в моих мышцах. Я смеялась во весь голос, потому что думала, что стала ангелом или демон, или умерла, и попала в свой собственный рай, мир, созданный по образу моих фантазий. На короткое мгновение мне показалось, что если бы я захотела создать свою собственную вселенную, то у меня это непременно получилось бы, и она наверняка вышла лучше, чем та, в которой мне пришлось жить. Но потом произошло то, что разорвалось в моей мозгу вспышкой острой боли. Я полетела на землю, и кубарем по инерции покатилась вперед. Когда я остановилась, врезавшись спиной в дерево, то схватилась за свое правое бедро и протяжно застонала. Малейшее движение ногой отзывалось ужасной болью. Должно быть, подумала я, мои мышцы были разорваны. Они не выдержали такой нагрузки, на которую не были предназначены, потому что никакой человек не может так бежать, а может быть, бег на такую дистанцию и в таком темпе разорвет мышцы любого, кто до этого долгие годы ленился даже подыматься по лестнице. Я лежала и смотрела на чистое голубое небо сквозь кроны деревья и пыталась хоть в малой мере осознать все то, что происходит. Нельзя сказать, что я была разочарована или недовольна, напротив, если раньше моя жизнь напоминала блуждание в темной канализации по колено в дерьме, то сейчас я чувствовала себя лежащей на мягкой лесной подстилке вдыхая свежий воздух с запахом хвои. Собственно, все так и было. И дело вовсе не в том, что теперь я могу бегать быстрее всех, не в том, что у меня в спине нет лишней дырке от удара ножа, а в том, что все это оказалось возможным. Когда человек прилетит на другую планету, которая будет представлять собой кусок холодного камня, ему нечего будет там делать, кроме как поставить флаг своей цивилизации. И весь смысл будет заключаться не в его нахождении там, а в той технической мощности, которая позволила доставить его туда.

Я лежала, и находила ситуацию, в которую попала едва ли не забавной. Еще несколько раз я пошевелила ногой и скривилась от боли, что бы окончательно убедиться, что не смогу идти дальше. Повертев головой по сторонам, я заметила в некотором роде нишу, которую образовали корни дерева в десяти метрах от меня, создав углубление в земле. Это могло стать отличным убежищем для меня, и лежать в нем будет намного приятней, чем прямо посреди леса, на виду у всякого, кто будет проходить мимо. Я не могла предположить, кто бы это мог быть, но точно не хотела встречать никого, особенно в своем уязвимом состоянии. Я медленно поползла по земле, передвигая локтями и помогая себе левой ногой, но все равно, боль в разорванных мышцах заставляла останавливаться и собираться с духом чаще, чем я рассчитывала.

В конце концов, по прошествии нескольких минут, я лежала в своем новом логове на спине, прикрыв вход веткой, которая валялась тут же. Я смотрела на корни, которые свисали в нескольких сантиметрах от моего лица, на муравьев, которые ползали по ним, и чувствовала, как расслабляется мое тело. Я была очень уставшей, потому что слишком много произошло за последнее время. Никаких психических ресурсов не хватит на то, что бы после всего этого оставаться в здравом уме, рассуждать, анализировать и искать причины. У меня совсем не было сил, что бы делать что угодно, поэтому я просто закрыла глаза и провалилась в сон.

… Я шла по залитому утренним солнцем безлюдному школьному двору. Он был мне хорошо знаком, потому что это была моя школа, в которую я ходила с самого детства, и любая железная конструкция, которая находилась тут, была исследована мной уже давно. В моих руках был кожаный поводок, а где-то неподалеку бегала моя собака, которая погибла много лет назад. Тогда я была совсем маленькая, и не осознавала в полной мере смысл произошедшего. Я не запомнила, как именно это случилось, просто в один момент собака исчезла, а мне сказали, что она отправилась в собачий рай, где у нее будет много косточек, резиновых игрушек и других собак, с которыми она сможет играть этими самыми резиновыми игрушками. Я грустила, потому что у меня больше не было собаки, но быстро забыла об этом, потому что понятие смерти было еще слишком далеким для меня. Но сейчас моя собака бегала по траве, обнюхивала деревья и радостно виляла хвостом. Я могла насладиться прогулкой с ней этим ранним утром, когда еще нет людей, бредущих неизвестно куда, которые истерически кричат, что собаку следует держать на привязи и в наморднике. Когда собака была жива, мне не разрешали с ней гулять, потому что она слишком большая для меня и у меня не было сил, что бы с ней справится. Я шла неспешным шагом, и смотрела в окна школы, за которыми скрывались учебные кабинеты, в которых мне приходится сидеть бОльшую часть года. Но сейчас я могла забыть об этом, пускай и на время, потому что сейчас было лето, когда все осталось позади, и тот, кто в удовлетворительной мере выполнил учебный план, мог с чистой совестью предаваться безделью. Это был заслуженный отдых, скрашенный чувством выполненного долга и освещенный ярким летним солнцем, которое зовет туда, где лазурная вода и белый песок. Мой город мог предложить только гниющее болото и глину, не отличимую от дерьма, но если ходить по ней каждый день и вдыхать запах цветущей воды, то можно смириться с мыслью, что все не так уж плохо. Во всяком случае, количество людей на так называемом пляже в разгар дня никогда не бывает малым, и найти свободное место не всегда легко.

Я шла по дороге вокруг школы и увидела перед собой деревья шелковицы. Они росли тут, сколько я себя помню, и каждый год можно было увидеть на них детей с фиолетовыми пальцами и губами, которые пожирают маленькие плоды с таким рвением, словно в этом и заключается смысл их существования. Но сейчас раннее утро, и тут не было никого, кроме меня и моей собаки. Нельзя сказать, что я так сильно любила шелковицу, и я уже давно не лазила по деревьям, но я подошла к ближайшему ко мне дереву, склонила ветку и начала рвать ягоды. Они оказались такими сладкими и вкусными, как будто попали на это дерево прямиком из моих детских воспоминаний. Я рвала еще и еще, выискивая самые спелые и сочные. Подняв взгляд наверх, я увидела, что там висят ягоды размером едва ли не с мои пальцы, а сахара в каждой из них, должно быть, как в шоколадной конфете. Я поняла, что любой ценой должна добраться до них. Не раздумывая ни секунды, я бросила поводок на землю, и начала карабкаться на дерево. Это было не так сложно, потому что ветки были не хуже лестницы, и очень скоро я оказалась у самой верхушки. Сорвав несколько особенно аппетитных ягод, я отправил их в рот и не смогла сдержать стон удовольствия, до того вкусными они были. Я думала о том, почему не делала этого раньше. Почему не разгоняла мелких крысенышей, хотя бы тем же поводком, что лежит на земле, что бы получить единоличный доступ к этому сокровищу. Мои глаза разбегались от того изобилия, что окружало меня. Я протягивала руки все дальше, но кончики пальцев, которые уже были синего цвета, говорили мне о том, что шелковица становится странной на ощупь. Меня этого немного тревожило, возможно, даже, немного пугало, но я не могла остановиться. Я чувствовала, как моих рук, ног и лица касаются листья, вызывая не очень приятные ассоциации. Я смотрела по сторонам, стараясь среди веток разглядеть объект угрозы, как увидела что этих объектов много, и они окружили меня со всех сторон. Они сплели сеть, и ползали по ней, ползали по веткам и прятались в листве. Это на них натыкались мои пальцы в поисках заветных ягод. Они шевелили своими маленькими лапками, подбираясь ко мне, стремясь опутать меня в кокон, что бы медленно растворить в кислоте. В одну секунду меня захлестнула паника, но мне некуда было бежать. Все, что мне оставалось делать, это судорожно пытаться стряхнуть их с себя.

Я резко проснулась, тяжело дыша, и широко открыла глаза, но не увидела ничего перед собой. Ощущения из моего сна еще не покинули меня, и я начала дергать руками и ногами в попытке сбросить с себя несуществующего паука. В земляной нише, где я лежала, было много веток, листьев и еще неведомо чего, и мой затуманенный страхом мозг не мог отличить восьмилапое чудовище от древесных корней. Мне показалось, что моей ноге что-то ползет, и я подскочила и выбежала из своего убежища. Сделав всего несколько шагов, я упала на землю, вскрикнув от боли, и схватилась за свое левое бедро, на котором были разорваны мышцы. Пускай мне было больно, но я испытывала облегчение от того, что никакое паукообразное не заберется мне под футболку.

***

Я стоял в этом гаражном переулке и испытывал отчаянное желание вернуться назад и уснуть где-нибудь в самой дальней комнате подвала. Но больше чем спать мне хотелось жить. Сложно сказать, было это совершенно новое или напрочь забытое желание, но я наслаждался им, как лакомством, которому нет равных. Делая шаг вперед, я больше не боялся, что упаду в пропасть, потому что ее не было у меня под ногами. Глядя вперед, я видел, как развеивается туман, и из него показывается мир, который был вовсе не такой, как мне хотелось, но это было намного лучше, чем абсолютно непроглядный мрак. Да, я хотел жить, и это желание было тем источником энергии, который не давал моим коленям окончательно подкоситься. Насколько бы сильно я не был уставшим, я не мог поддаваться своей слабости. Я должен был идти куда-то, и искать там место, где я могу спрятать свое тело, где его никто не потревожит. Мне подойдет самый холодный и вонючий подвал, самый пыльный и грязный чердак. Я буду рад любой берлоге, которой побрезгует даже самый дикий зверь. Когда я стоял в этом гаражном переулке, у меня не было большого выбора: я мог пойти либо в одну сторону, либо в противоположную, и я не видел особой разницы между ними.

Выбрав наугад, я повернул направо и пошел неспешным шагом. Мне нужно было скоротать день, что бы потом, под покровом темноты я смог пройти по улицам города туда, где надеялся найти что-то кроме трупов и крови. Но в этот момент я не мог задать себе никакой вопрос, кроме самого насущного, который беспокоил меня больше всего. Помимо усталости я чувствовал голод, и я не знал готов ли я забрать еще одну жизнь, что бы утолить его.

В это утро, которое еще не превратилось в пасмурный день, переходящий в дождливый вечер, я не встретил ни оного человека, кроме того, кого убил в гараже. Я подумал о том, что, если все не так, как мне показалось в самом начале. Что, если я вполне могу пойти в магазин, и купить там шоколадного печенья, или зайти в кафе и заказать вегетарианский салат, и это в достаточной мере способно удовлетворить мою обременительную потребность в еде. Эта простая мысль, которая была естественна и разумна, вызвала во мне неясный страх, почти панику. Я сказал сам себе, что сейчас единственное, что имеет значение, это обеспечить себе возможность увидеть заход солнца. Пока я шел, я строил в своем воображение карту, на которой искал места, которые вызовут отвращение у всех, кроме меня одного, куда не пойдет никто, кто может представлять опасность для меня, где будет тихо и спокойно, и где я буду слышать только шум ветра и внутренний голос. Наверняка далеко за городом есть такое место, но я никак не мог добраться туда на своих ногах. Возможно, когда этот город исчерпает себя и мне нечего будет в нем делать, когда себя исчерпает вся человеческая цивилизация, и отчаяние, разочарование, злоба и страх выгонят меня за ее пределы, я буду жить в такой глуши, в какой только может жить такое существо, как я.

Но сейчас я снова и снова мысленно возвращался к месту, которое манило меня больше всех остальных. Пускай оно было не самым лучшим вариантом для меня, и можно было найти множество причин не идти туда, я заметил, что ноги несут меня именно в том направлении. В это место я должен было попасть уже давно, занять свое место рядом с другими людьми, чьи страдания уже закончены. Но сложилось так, что пока они наслаждаются вечным покоем, я испытываю ту, или иную боль каждый момент своего существования.

Я шел, избегая людных мест, натянув максимально низко козырек кепки, предвкушая прогулку по тенистой аллее и сладкий сон у могилы безымянного солдата, который пал жертвой жестокой войны всех против всех.

Выйдя на улицы города, где было достаточно много людей, я испытал страх, который затмил собой все остальные мысли и эмоции. Большого усилия стоило не поддаться инстинктивному порыву убежать назад и спрятаться в лабиринте гаражей, и я, уперев свой взгляд в асфальт, влился в общий поток. Я знал дорогу к пункту своего назначения в той мере, которая позволяла мне не смотреть по сторонам. Делая один шаг за другим, я гонял по кругу в своей голове одни и те же слова о том, что всем вокруг нет никакого дела до других людей, что каждому глубоко плевать на все, что не касается исключительно его. Тем не менее, моя кожа горела от взглядов, которые, казалось, устремились на меня со всех сторон.

Я не имел при себе никаких часов, и не мог сказать, сколько сейчас время. Но, по всей видимость, было слишком поздно для того, что бы увидеть толпы людей, спешащих на работу, и слишком рано, что бы увидеть, как они выходят на обеденный перерыв и жадно затягиваются сигаретным дымом, глядя по сторонам ошалевшими глазами. Те же, кто по любой из причин был лишен необходимости покидать свои квартиры, сейчас спали мирным сном в своих кроватях. Однако вокруг меня все равно было много людей. Эти улицы бывают пустыми только в самый ранний предрассветный час.

Пока я шел, я думал о том, что, пожалуй, я мог бы не идти в разные сомнительные места, что бы спрятаться там, а затерявшись в толпе, искать призрака, который не может оставить меня в покое. Но если он действительно существует, говорил я себе, то за несколько часов он никуда не пропадет, не испарится в потусторонний мир, оставив меня ни с чем. На самом деле, меня не покидает чувство, что он следует за мной повсюду. Даже сейчас мне кажется, что стоит мне резко оглянуться, и я увижу, как он скрывается за углом дома, или спускается в подземный переход. То и дело мне мерещатся где-то впереди ее рыжие волосы, и мне кажется, что в любую минуту она может выйти из ближайшего магазина, и стать передо мной, нагло смеясь в глаза. Мой мозг был настолько уставшим, что я не мог отличить свои иллюзии от дорожных знаков и цветочных клумб. Поэтому я шел, не обращая внимания ни на что, говоря себе, что, что бы это ни было, оно может подождать пару часов, пока я буду спать.

В конце концов, петляя по переулкам и широким проспектам, я увидел перед собой забор, который отделял город от территории кладбища, мертвый от живых. Идя вдоль этого забора, я не встретил ни одного человека, должно быть потому, что мало кто выбирает такие места для утренних прогулок. По объективным критериям это место не уступает парку, а в чем-то даже превосходит его, но все дело в инстинктивном страхе, что из одной из могил высунется полуразложившаяся рука и ухватит за лодыжку. Пускай непосредственно могилы и тротуар разделял забор, но суеверные предрассудки заставляли держаться подальше от мест захоронения. А может быть, люди просто не хотят лишний раз напоминать себе о том, что все они умрут, и уже их полуразложившихся рук будут бояться последующие поколения. Я шел на кладбище, что бы найти там уединение и покой, и оно было едва ли не единственно местом в большом городе, которое было способно обеспечить это мне в должной мере.

Ворота представляли собой бездарно выкованную калитку, неряшливо покрашенную в черный цвет. Краска на ней облупилась и потерлась, но никому нет до этого дела. Это кладбище было не настолько древним, что бы иметь вид в лучших традициях готического стиля. Никому и в голову не могло прийти поставить по бокам этой убогой калитки величественные колоны с горгульями на них, которые будут смотреть безжизненными глазами на всякого, кто будет проходить мимо них. Нет, оно представляло собой порождение самых отвратительных проявлений христианской ереси.

Пройдя через калитку, я увидел справа от себя будку сторожа. Я не знал, был кто-то внутри, или будка пустовала, потому что невозможно было ничего разглядеть сквозь зашторенные окна. Мне казалось, что работа в таком месте и на такой должности обязана неизбежно оставлять с каждым годом все больший отпечаток на человеке. Кто может согласиться за ничтожные деньги каждую ночь искать способ бороться со страхом, который люди взращивали в себе с самого момента их появления? Пожалуй, только тот, кому плевать на все. Возможно, ему даже есть что рассказать, разные занимательные истории про свои дежурства, во время которых он видел необъяснимые вещи. Ему нет дела, существует ли на самом деле мелькающие огни в глубине кладбища, звуки, которых не должно быть, и тени, которые он видит за своим окном. Должно быть, он методично напивается до такого состояния, когда ему становится все равно, слышит ли он на самом деле, как скребут чьи-то когтистые лапы по асфальту. Когда я проходил мимо его будки, никто не вышел даже взглянуть на меня, и мне было приятно его безразличие, потому что люди, которым не все равно, создают слишком много проблем.

Я шел по главное широкой аллее, по бокам которой стояли могилы давно умерших людей. Уже более полувека их тела разлагаются в земле, и уже давно превратились в прах, но их лица, так, как и пятьдесят лет назад смотрят перед собой с надгробных плит. Когда же уже появится человек, который во весь голос спросит «Какой во всем этом смысл, мать вашу?». Я шел по этой аллее все дальше, пока в окружающей тишине не услышал голос. Почти все из нас хоть раз в жизни слышали этот голос, и каждый относится к нему по-своему. Кто-то превозносит его и ходит слушать каждую неделю, а другие презирают до глубины души. Я услышал, как где-то, за кустами и деревьями раздается монотонный речитатив служителя культа. Пройдя еще немного и повернув за угол, я увидел людей и его, стоящего во главе толпы. Он был в своем полном сценическом наряде – черная мантия, обтягивающая огромное выпирающее брюхо, длинная спутанная борода и разнообразные блестящие аксессуары. Он держал перед собой книгу, и читал что-то, что вряд ли понимал даже он сам. На самом деле, к нему может возникнуть меньше всего вопросов, ведь он всего лишь делает свою работу и получает за нее очень неплохие деньги. Еще не известно, что приносит больший доход – продажа оружия и наркотиков, или оказание магических услуг. Куда больше вопросов возникает к людям, которые собрались вокруг него и наделили его властью над своими умами.

Посреди этой толпы, возле вырытой ямы, стоял гроб, в котором, по всей вероятности, лежал чей-то труп. С моего места мне не было видно того, кто стал виновником торжества – бабушка, которая умерла спокойной естественной смертью, или человек, чья жизнь была оборванна насильственно и жестоко. Кто бы это ни был, он не имел возможности наглядно убедиться в том, что после момента, когда его сознание погасло, мир не рассыпался на части, а продолжил существовать, не заметив ничего. Никто из людей не имеет такой возможности, и это обстоятельства позволяет погрязнуть в иллюзии относительно безграничной ценности собственной жизни.

Не желая привлекать к себе лишнего подозрительного внимания, я пошел дальше, как ни в чем не бывало. Когда унылое и невнятное бормотание священника осталось позади, я свернул на другую аллею, которая под прямым углом уходила в сторону. Идя по ней, я думал, что возможно, это и есть то место, которое я искал. Конечно, если бы у меня бы выбор, я бы предпочел запереться изнутри в просторном фамильном склепе, и, устроившись поудобнее в собственном, оббитом красным бархатом гробу, спать так долго, как только смог. Но у меня не было фамильного склепа, не было даже могилы, в которой я мог спрятать свое тело под тяжелой мокрой землей. Впереди я увидел лавочку, которая стояла в тени склонившихся над ней ветвей плакучей ивы, и не смог отказать себе в удовольствии выкурить сигарету, сидя на ней. Лавочка была целая, никакая из ее досок не была поломана, или, хотя бы, разбита. Краска на ней облезла совсем немного. С одной стороны стояла урну, на глубине которой если и было что-то, то я этого не видел. Она не была осквернена низкой культурой городских жителей, которые редко ходят тут, возможно, в силу своей лени добираться так далеко, а, может, из-за суеверного страха и мрачной ауры, которая окружала всю территорию кладбища.