Текст книги "Летаргия (СИ)"

Автор книги: Адам Грамм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Возня с трупом дело долгое и трудоемкое, не всякий это знает, и не каждому предстоит узнать, но тот, кто с этим сталкивался, сможет меня понять.

– Не нужно сидеть там и делать вид, что тебя не существует, – сказал я, – не надейся, что я забуду про тебя. Иди сюда и помоги мне.

Я слышал, как зашуршала ткань, когда она поднималась, слышал ее осторожные шаги, когда она переступала смазанный кровавый след на полу. Через пятнадцать секунд я увидел ее перед собой.

– Возьми его за ноги, – я кивнул вниз, – и помоги мне положить его в ванну.

Она стояла и не шевелилась, только все сильнее сжимала уголок простыни, так, что побелели костяшки ее пальцев.

– Я не могу, – выдавила она из себя.

– Еще как можешь, – невозмутимо ответил я, – почему нет? Что тебе мешает? Ты никогда не видела мертвые тела?

Она покачала головой.

– Они мало чем отличаются от живых. Ты даже не почувствуешь разницу. Поэтому делай, что я тебе говорю.

Девушка нервно сглотнула, и, придерживая уголок простыни на своей груди, наклонилась и потянулась одной рукой к ноге своего бывшего парня.

– Тебе понадобятся обе руки, – сказал я, – оставь это.

На этот раз она взглянула на меня не только с ужасом и отвращением, но еще и со злобой. Ничего не сказав, она отпустила простыню и та упала на пол. Взяв своего парня за лодыжки, она встала, выпрямила спину, не показывая, как ей тяжело, спрятав глубоко внутри страх и смущение. В мое лицо она посмотрела едва ли не с вызовом.

Совместными усилиями мы положили тело в ванну, и выдохнули с некоторым облегчением. Девушка сразу отступила на несколько шагов назад, подняла простынь, и обернулась ею, спряталась в ней, словно в коконе.

– И что теперь? – спросила она, – что будешь делать?

Я смотрел на нее и думал над ее вопросом. В моей голове через неравные промежутки времени зажигался свет, и в эти мгновения я видел все происходящее чудовищным и противоестественным. Это было как посторонний кадр, который мелькал на экране, но он это делал настолько быстро, что я не успел его рассмотреть. Это было как оттенок ощущения в моем восприятии, который пропадал так же быстро, как и появлялся. Я решил, что мне показалось.

– Подойди ко мне, – сказал я девушке, – и закрой за собой дверь.

Ванная комната была довольно большая, куда больше, чем могут себе позволить многие люди. Но она не была достаточно большой, что бы девушка могла стать от меня настолько далеко, как ей хотелось, когда мы оказались вдвоём за закрытой дверью. Наверняка она хотела отойти намного дальше, куда-нибудь на другую сторону планеты, куда-нибудь в другой мир.

Справа от меня стояла стиральная машинка, на которой лежали пачка сигарет, пепельница и зажигалка. Я взял себе одну сигарету, и еще одну протянул девушке.

– Я не хочу, – сказала она.

– А я хочу, что бы ты составила мне компанию. Это ведь совсем не сложно.

Подкурив свою сигарету, я дал девушке зажигалку. Я видел, как она жадно втягивает дым и расслабляется, пускай самую малость. Она не спускала с меня глаз, держала в поле своего зрения, ожидая, что я могу накинуться на нее в любой момент.

– Для меня это такой же первый раз, как и для тебя, – сказал я несколько минут спустя, – почти такой же. Иногда мне кажется, что все это неправильно, но я ни в чем не уверен до конца. Я зашел так далеко, что не могу повернуть назад.

Она молчала, не без оснований считая меня сумасшедшим, который несет только ему понятный бред.

– Я не знаю наверняка, что мне делать, – продолжал я, – и есть только один человек, который может это сказать, но я не знаю, где ее искать, я даже не знаю, существует ли она на само деле.

Я затушил сигарету в пепельнице, и повернулся к зеркалу, что висело на стене. В нем я смотрел на девушку, что неподвижно застыла у двери.

– Но прямо здесь и сейчас ты можешь мне помочь. Мне очень важно, что бы рядом со мной находился живой человек с собственным разумом, а не призрак и чудовище, в которых я вижу самого себя. Понимаешь, о чем я говорю?

– Не совсем, – ответила она, – я вообще не понимаю, о чем ты говоришь.

– Это не важно. Слушай, что ты сейчас сделаешь. Ты пойдешь на кухню и принесешь самый большой и острый нож, какой только сможешь найти, – я повернулся к ней лицом, – а чего ты не будешь делать, так это резкие необдуманные движения. Если я услышу, как ты нажимаешь на кнопку телефона, машешь в окно, или подаешь какой угодно условный сигнал, я сделаю так, что ты об этом пожалеешь. У тебя нет ни единого шанса спасти свою жизнь, если это будет противоречить моей воле.

Девушка медленно кивнула, осторожно открыла дверь и вышла из ванной комнаты. Я смотрел на себя самого и слышал ее шаги, которые идут на кухню, как шелестит лезвие ножа, который достают из специальной подставки, как ее шаги возвращаются обратно. Я снова увидел ее в отражении в зеркале. Она стояла на пороге и держала в руках по-настоящему огромный нож. Что он делал на кухне, и для каких целей его можно использовать? В ее глазах я видел то же самое, что было и во мне – метание между двумя варианта и невозможность сделать правильный выбор.

– Посмотри на своего парня, – сказал я ей, – он мертв только потому, что я захотел забрать его жизнь. Посмотри на его ужасные раны, – я сделал шаг в его сторону, взял его за волосы и отвел голову назад, – кто мог сделать такое?

– Это сделал ты, – тихо сказала девушка.

– Готова ли ты поверить, что я, воплощение человеческой фантазии, существую в реальном мире, а не в страшной сказке?

– Я не знаю.

– Ты не знаешь? – я изогнул бровь, – неужели это так сложно? – я подошел к ней, и она выставила перед собой нож.

– Я видел твои зубы, и твой взгляд. Такие не могут быть у людей.

– Ты видел это своим большими от страха глазами. Что, если тебе показалось?

Я подошел к ней настолько близко, что лезвие ножа уперлось мне в живот. Своими пальцами я поднял его на несколько сантиметров выше, остановившись напротив своего сердца.

– Ты можешь попытаться убить меня, в надежде, что я обычный человек, и умереть, если это окажется не так. Ты готова рискнуть? Что ты выбираешь, жизнь или смерть?

Она смотрела меня, пытаясь различить мой блеф, найти хотя бы малейшую неуверенность в своих словах. Но я не лукавил перед ней, и действительно был готов умереть прямо сейчас, потому что если я на самом деле человек, то все это не умеет никакого смысла.

– Жизнь, – сказала она тридцать секунд спустя, повернула нож рукоятью в мою сторону, и протянула мне, – я выбираю жизнь.

Я улыбнулся и вернулся к стиральной машинке, что бы взять себе еще одну сигарету.

– На твоем месте, я бы выбрал смерть, – я выдохнул дым, – я уже сделал так однажды, и теперь делаю так каждый раз. Я всегда выбираю смерть, когда это возможно. Посмотри, кто я такой.

Девушка смотрела на меня непонимающим взглядом.

– Кто ты такой? – спросила она, – кто бы ты ни был, я не хочу быть, как ты.

– А ты никогда и не будешь, потому что уже сделала неправильный выбор. Нож можешь оставить себе, потому что мне он не нужен. Я хочу, что бы ты помогла мне расчленить тело. Я буду говорить тебе, что делать, а ты будешь исполнять.

– Нет, – ее голос сорвался на визг, а глаза до краев наполнились ужасом и неверием в мои слова, – я не буду этого делать. Ты не заставишь меня. Ты не можешь меня заставить.

Она отступала назад, выставив перед собой нож.

– Ты так считаешь? – удивился я, – думаешь, я не могу тебя заставить. У тебя уже был шанс убить меня, но ты отказалась им воспользовалась.

– Я не буду этого делать, – повторяла она, и по ее щекам текли слезы, – ты просто сумасшедший.

– Минуту назад ты поверила, что я сверхъестественное существо, которое не может убить удар ножом в сердце. На что ты рассчитываешь теперь?

– Пожалуйста, – она остановилась и с мольбой посмотрела на меня, вытирая слезы со своего лица, – не нужно этого делать.

Когда я подошел к ней на расстояние вытянутой руки, она попыталась ударить меня, но ее состояние было далеким от того, что бы представлять для меня угрозу. Я легко перехватил ее руку, сжал запястье и нож выпал из ее ослабевших пальцев. Я притянул девушку к себе и с силой толкнул в стену. От удара у нее сбилось дыхание, и она начала сползать на пол, я схватил ее за шею и прижал к стене.

– У тебя был шанс убить меня, – медленно повторил я, – или умереть самой. Если ты еще раз проявишь неповиновение, то я начну причинять тебе боль. Ты понимаешь, о чем я говорю? Я не убью тебя, а буду пытать.

Я отпустил ее, и она принялась жадно глотать воздух.

– Сейчас подними нож и принимайся за дело.

Она посмотрела на меня, и в ее глазах было так много всего, что я не пытался определить, она меня больше боится, презирает или ненавидит. Скорее всего, все сразу и даже больше.

– У тебя есть третий вариант, – сказал я, – поскольку нож будет в твоей руке, ты можешь убить себя сама, я не буду мешать. Это на тот случай, если расчленять тело своего парня тебе покажется совсем уж невыносимым.

Она ничего не ответила, молча прошла мимо меня и зашла в ванную комнату. Я последовал за ней. Она стояла с ножом в руке над телом в ванной, которое лежало перед ней, как сложная задача. Она не сталкивалась с этим раньше, поэтому не могла найти на нее ответ. Всю свою жизнь она контактировала с мясом, мертвым или неживым, которое было порезано на кусочки и запаковано в полиэтилен. Как и многие остальные, она не задумывалась, даже если и знала, что происходит с этим мясом до того, как она попадает на полку магазина. Сейчас ей предстоит познакомиться с этим лично. Она разрежет тело на кусочки и запакует в полиэтилен.

– Для начала можешь отрезать ему голову, – сказал я, подкуривая сигарету, – если сможешь справиться ножом с шейными позвонками. Если нет, то может у тебя найдется топор или пила?

Она стояла молча и неподвижно, никак не реагируя на мои слова.

– Когда я задаю тебе вопрос, ты должна отвечать.

– Может и найдется, – ответила девушка механическим голос, в котором не было ни единой эмоции.

– В таком случае, приступай, – с нажимом сказал я, – иначе мы будем заниматься этим весь вечер и всю ночь, до самого утра. Не думай, что ты справишься быстро.

Дрожащей рукой она приставила лезвие к шее своего парня и начала водить им туда-сюда, без особенных видимых усилий. Мне это не понравилось. Это вывело меня из себя. Резким движением я развернул девушку к себе, выхватил нож из ее руки и приставил его к ее шее.

– Не нужно играть со мной, – сказал я, – притворяться или обманывать. Я ведь говорил тебе, что будет, если ты не будешь меня слушать.

– Ну, так убей меня, – прошептала она, – ты ведь все равно сделаешь это. Чего же ты ждешь? Сделай это.

– Это твоя провокация? – усмехнулся я, – или твой вызов? Или твоя последняя надежда? Ты хочешь, что бы этот кошмар поскорее закончился?

– Я хочу, что бы ты поскорее сдох.

– Так и будет, можешь не сомневаться. Но только не сегодня. Сегодня я больше не буду убивать.

Я убрал лезвие от ее шеи, и прикоснулся его кончиком к ее плечу. Приложив небольшое усилие, я двинул нож вниз, делая разрез, достаточно глубокий, что бы быть болезненным, но не достаточно, что бы вызвать большую кровопотерю. Я остановился на уровне ее локтя. Все это время я смотрел ей в глаза, разыскивая там границу, которую нужно перейти, что бы сломать ее окончательно. Она оказалась дальше, чем я думал. Девушка держалась хорошо, ничем не выдавая свои чувства, только уголок ее губ слегка дрожал. Я сделал второй разрез, параллельный первом. Девушка продолжала мерить меня взглядом, в котором были сдерживаемые слезы, боль, злоба и страх. Когда я делал третий, она не выдержала, вскрикнула и дернула рукой. Она попыталась меня ударить, но получилось только толкнуть. В свою очередь, я ударил ее рукоятью ножа по лицу, так, что изо рта у нее брызнула кровь, и она упала на пол.

– Думаешь, это больно? – спросил я, – ласковым прикосновением ножа к коже я не выражаю свой гнев. Считай, что это была прелюдия.

Девушка лежала на полу между раковиной и стиральной машинкой, сложившись пополам, плакала, захлебывалась слезами и, должно быть, мечтала о смерти, моей или собственной.

– Я не могу понять, – продолжал я, – чего ты добиваешься, почему так упорно пытаешься мне противостоять. Неужели моральный предрассудок в твоей голове стоит той боли, которую ты испытываешь сейчас? Но если ты так хочешь, то так и будет. Пусть он лежит тут, разлагается на твоих глазах, мне плевать. Как скоро в твою дверь постучат соседи, обеспокоенные подозрительным запахом гниющего мяса? Через два дня, через три или четыре? Может быть, через неделю или две? Все это время ты будешь сидеть и смотреть. Я прикую тебя железной цепью к батарее и оставлю вот этот нож, которым ты будешь отрезать кусочки от своего любимого парня и есть их, сойдя с ума от голода. Или перережешь себе горло, если нарушить моральный запрет и преодолеть отвращение для тебя будет сложнее, чем умереть. Если ты так хочешь, то так и будет.

Девушка подняла на меня свои пустые глаза и смотрела ничего не выражающим взглядом.

– У тебя есть железная цепь? – спросил я и рассмеялся, глядя, как она истерично, отчаянно заплакала, завывала. Ее тело била крупная дрожь, и она была совершенно не в себе.

– Поднимайся, и дай мне то, что у тебя есть, дай мне то, что мне нужно, – говорил я, но девушка не реагировала на мои слова, – ты слышишь меня? Поднимайся!

Я схватил ее за волосы и потянул вверх. Она кричала и пыталась меня ударить, но я вытолкнул ее в коридор, где она упала на пол. Она уползала от меня, но я догнал ее и сел сверху. Я бил ее ладонью по лицу, а она закрывала голову руками. У нее совсем не осталось сил, ни физических, ни психических, и я бил ее, словно заведенный, войдя в кураж, в исступление, я бил ее снова и снова. Когда я замахнулся в очередной раз, она протянула руку и указала ею на тумбочку, что стояла у кровати.

– Там, – еле слышно прохрипела она.

– Все-таки у тебя есть железная цепь, – удивленно сказал я, – кто бы мог подумать. А я уже решил забить тебя насмерть и положить в ванную. Если в тумбочке ничего нет, я так и сделаю.

Я встал, подошел к тумбочке, открыл ее и замер, разглядывая содержимое. Там было то, что мне никогда не приходилось держать в руках. Такое я видел только в кино. Среди прочего соответствующего ассортимента там были наручники, обшитые розовым мехом и маленький ключик к ним.

– Интересно, кто из вас любил подчиняться, а кто доминировать? Ты послушный сабмиссив или суровая госпожа? – я посмотрела на девушку, но она не отвечала, а занималась все тем же, лежала на полу, плакала и вытирала кровь со своего лица.

– Вставай и иди сюда, – сказал я ей.

На этот раз она не стала меня игнорировать, и с трудом поднялась. Ей было тяжело держаться на ногах, и ее качало из стороны в сторону, пока она шла ко мне. Она остановилась возле меня и посмотрела прямо мне в глаза.

– Рано или поздно тебя найдут, – говорила она, – кто бы ты ни был, тебя найдут и убьют. Жаль, что я не всадила нож в твое сердце.

– Кто бы я ни был, – ответил я, – ты побоялась это сделать. А теперь садись и дай мне свою руку.

Одно кольцо наручника я надел на ее запястье, а другое на трубу батареи. Я смотрел на девушку, и думал о том, что это не то, чего я хотел. Я пришел сюда не за этим. Я хотел утолить свой голод, но мог сделать это многими разными способами. Я пришел именно сюда для того, что бы обменять жизнь этих людей на свою, что бы занять их место, а свое отдать им. Пускай это неявно подразумевает их смерть, она не была самоцелью. Изначально я не имел умысла причинять им боль, издеваться и пытать. Но я сделал это, и не испытываю никаких моральных терзаний по этому повод. Мне жаль только что, у меня опять ничего не получилось. Может быть, потому, что это невозможно для меня, притвориться обычным человеком.

Развернувшись, я вышел из комнаты и пошел к холодильнику, что стоял на кухне. Открыв его, я уставился на содержимое. Я не знаю, что хотел там найти, но увидел именно то, что мне было нужно. Бутылка с жидкостью янтарного цвета, название которой не имеет значение. Не важно, сколько она стоит, какого года производства, ничего не важно, кроме того, что в ней есть спирт, который может хотя бы немного растворить мою тоску, растворяя мой мозг. Сев на пол, я открыл бутылку и делал один глоток за другим. Она обжигала мое горло, но я не обращал на внимание, вливал ее в себя, как противоядие. Я ждал того момента, когда у меня возникнет иллюзия, что все не так плохо, что я поступаю правильно, что иначе быть не может. Я пытался не думать ни о чем, но не мог. Сейчас мое положение хуже, чем было неделю назад. Раньше своей смерти желал только я сам, сейчас этого хочет несколько миллионов человек. Раньше я прижимался к земле под тяжестью неразрешимых для меня проблем, сейчас их стало еще больше. Все это очень печально, думал я, делая очередной глоток.

Я сидел на полу и смотрел, как раскачивается пол, двоятся предметы, двигаются так, как двигаться не должны. В конце концов, я достиг желаемого состояния невозможности думать. Так я сидел достаточно долго, словно я один из предметов, пока у меня не заболела спина, и мне не захотелось курить. Убедившись, что я не превратился в статую, не разделил душу и тело, что все осталось по-прежнему, я встал, и, шатаясь, побрел в ванную комнату.

Сидя на краю ванны, я курил сигарету и смотрел в лицо незнакомого мне парня, который при жизни был красив и ослепителен. Сейчас он выглядел весьма скверно, а завтра будет еще хуже. Наверное, я хотел как лучше, планируя расчленить его, разложить по пакетам, и выбросить в мусорный бак. Но он останется здесь и будет представлять собой очень неприглядное зрелище для того, кто рано или поздно найдет его.

Когда моя сигарета закончилась, я затушил ее в пепельницу, и, посмотрев на себя в зеркало, понял, что и мой собственный вид оставляет желать лучше. Если я не хочу привлекать к себе лишнего внимания, наверное, мне следует позаботиться о чистоте. Сняв с себя одежду, я зашел в душевую кабинку.

Стоя под горячими струями воды, я немного пришел в себя. Я смотрел на свои руки и пытался увидеть хоть какие-нибудь различия. Может быть, когти, что бы было удобнее разрывать плоть. Но я не видел ничего, кроме воды, стекающей по пальцам. Сейчас я чувствовал себя человеком, как никогда. Я не слышал гудения механизмов внутри меня, не чувствовал древний инстинкт, я не чувствовал ничего, кроме алкоголя, что течет по моим венам и туманит разум. Я не видел больше ярких галлюцинаций и не слышал вкрадчивого шепота, во мне не было предвкушения предстоящего убийства, и вкус крови больше не возбуждал меня, как и не возбуждала красивая обнаженная девушка, прикованная к батарее.

Когда я вышел из душа, мне лень было одеваться. Я прошел в комнату и посмотрел на девушку затуманенным взглядом.

– Я буду спать. Ты можешь делать все что захочешь, мне плевать.

Я вырос в небольшом индустриальном городке. Промышленность была основным и едва ли не единственным способом его существования. Нельзя сказать, что это был плохой городок, он быстро развивался и имел большие перспективы. Мне ребенку было даже интересно бродить по промзоне с друзьями, забираться на территорию завода и воровать от туда разные железяки. В городе стоял перманентный дым от множества выхлопных труб. Мы дышали металлической пылью, углем и химическими отходами. Наша вода была как наша кровь, красная и ржавая от железа. Все это калечило наш изуродованный разум, заключенный в полуразрушенном мозге, убитом алкоголем и наркотиками.

Помимо вони, грязи и смерти, неизменным атрибутом моего родного города был шум. То ли это шумели проезжающие фуры, везущие в своих огромных прицепах неведомо что, может тушёнку, а может разделанные туши, висящие на крюках. Везут на наш мясокомбинат, где эти туши пустят на колбасу, которой будут поминать пропавших без вести людей. Возможно, даже, кто то из них оказался подвешенным на крюке. Могли гудеть цехи заводов, можно было услышать, как кто то бьёт молотком или сверлит стену, как где то гремят мусорные баки, а где то кто то кричит. Можно было услышать все что угодно, за исключением тишины. Даже ночью, когда рабочий класс спал, за окном слышались пьяная ругань и звон разбитых бутылок.

Я еще не проснулся. Я не осознавал себя в реальности и не помнил, где я. Но уже не спал. Я слышал шум, такой знакомый мне шум работающего механизма. Я различал, как двигаются поршни и горит бензин. Мне показалось, что я снова дома, и стоит мне выглянуть в окно, как я увижу там знакомые дома и ржавые осколки детской площадки, на которой когда то играл. Я почувствовал себя дома. Стоит мне только выйти из подъезда, как мир снова станет прежним – мрачным, но не лицемерным, жестоким, но не абсурдным. Чувство было настолько реальным, что я резко открыл глаза. Я стремительно сел и стал смотреть по сторонам. Смутно знакомая комната, девушка, прикованная к батарее и смотрящая в одну точку, а за окном черное небо с белыми звездами и желтыми окнами домов. Было так тихо, что я слышал свое дыхание. Я слышал, как капает вода. А еще я слышал шум из своего сна. Я слышал, как нечто огромное набирает обороты, как все быстрее начинают двигаться ржавые поршни и крутиться шестеренки. И я понял, что это не в моей памяти шумят заводы, это внутри меня пробудилась машина и требует нового топлива. Она развивала невиданную мощность и бензин, который она гнала по моим венам, разъедал мне мозг. Он как будто встраивался в мои клетки, становился частью меня. Лишь много позже я осознал, что эта машина разумна и имеет надо мной власть, но между нами нельзя провести грань, и уже сейчас мы стали почти тождественны друг другу.

В углу, на полу, закутавшись в одеяло сидела девушка. Она отрешенно смотрела в окно. Она не повернула голову в мою сторону. Возможно, она ничего не слышала. Оглушающий звук, как железо бьет об железо, как горит бензин и шипит выпускаемый пар, все это было внутри меня, и она ничего не знала об этом.

Я присел возле нее и коснулся ее руки. Она вздрогнула. Она смотрела на меня еще более испуганно, чем вчера. Может, изменился не мир, а я сам? Может это я стал монстром, а мир остался прежним? Может, это я забираю всю боль и смерть себе, а мир вокруг становится светлее?

– Развернись, – сказал я ей, и повернул ее спиной к себе.

Я приблизился к ней лицом и вдыхал ее запах, удивительный букет. Говорят, знатоки вин могут определить, где и когда вырос виноград. А что мог сказать я? Ничего. Я не знаток, не гурман, не ценитель. Я варвар, я чудовище. Я впился зубами в ее плечо. Она закричала от боли и пыталась вырваться. Но она была слишком слабой. Мне казалось, что мои зубы стали острее, а на моей челюсти вместо мышц и связок работали пневматические цилиндры, которые рвали плоть, как мясорубка. Кровь хлынула и заливала собой все. Я пил эту кровь, но ее было слишком много. Я отрывал куски мяса и проглатывал их, а девушка в моих руках слабела, слабел ее голос, и крик становился все менее душераздирающим. Ее ногти все слабее впивались в мою руку. Настал момент, когда она разжала свои пальцы, издала последний хрип, уронила голову мне на плечо и умерла. А я продолжал пожирать ее. Когда же мир вокруг прояснился, и мое наваждение исчезло, я отпустил ее тело, и оно упало на пол. Я встал, сделал пару шагов, я хотел пойти куда-то, может сделать кофе или выкурить сигарету, но не смог. Резкая боль в животе согнула меня пополам и заставила упасть обратно на пол. Боль была настолько сильной, что мне казалось, что кто-то всадил нож мне в живот и сейчас крошит мои внутренности. От боли я не мог дышать и двигаться. У меня на глазах появились слезы. Я держался руками за живот и готов был этим руками вырвать из себя свои внутренности, лишь бы эта боль прекратилась. Мне удалось вдохнуть, но с таким же успех я мог проглотить кислоту. Мне казалось, что кто-то грызет меня изнутри. Какое-то неведомое маленькое чудовище с острыми зубами пережёвывает мои органы. Я должен был прекратить это любой ценой. Я вдохнул еще раз и медленно пополз на кухню. Каждое движение давалось удвоенной болью. Мне было бы легче, если бы мне в рот засыпали раскаленных углей, тогда я бы проглотил их, как обезболивающее, и они убили монстра внутри меня. Может это он, а не машина шумит постоянно? Может это не шум механизмов, а его смех я слышу всякий раз, когда собираюсь убивать? Во мне поднялась злоба. Я едва ли не зарычал, а на деле издал жалкий хрип. Я, наконец, дополз до кухни, и увидел, что нож лежит на столе. Осталось только взять, вспороть себе живот и отрезать голову это маленькому мерзкому монстру, пока он не сожрал меня всего. Как и часто ранее, я смотрел на нож, как на решение всех своих проблем. Хотя если раньше он мог мне предложить два варианта, то сейчас только один, убить не кого-нибудь другого, но только себя самого. Превозмогая запредельную боль, которой наказывал меня монстр за мое желание его убить, я поднял руку и взял нож. Как только мои пальцы сомкнулись на его рукояти, я почти засмеялся, и у меня изо рта потекла кровь, не знаю чья. Я приставил лезвие ножа к своему животу, как его приставляют к горлу жертвы, и на коже выступило пару красных капель. На секунду я задумался, что бы такого сказать этому дьявольскому отродью перед тем, как извлеку его на свет божий. Я почти чувствовал, как он сжался от страха и прекратил жевать мои кишки.

– Что ты делаешь, идиот? – неожиданно услышал я знакомый голос, – Ты хочешь себя убить?

Я поднял голову и увидел перед собой сидящую на полу девочку с рыжими волосами и перерезанным горлом. Я узнал ее черты. Она смотрела на меня как когда то в прошлой жизни, насмешливо и с иронией, но в ее взгляде было больше тепла, чем в крови всех убитых мною людей.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я, – я думал, ты…

– Умерла? – улыбнулась она. – Так и есть. Но я не хочу, что бы ты последовал за мной.

– Но… – начал я и хотел рассказать ей про монстра, что живет внутри меня и смеется нечеловеческим смехом и зубы его скрипят, как ржавые шестеренки.

– Успокойся, – сказал она, – внутри тебя никого нет. Дай мне нож.

Она протянула руку, и я вложил в нее лезвие. Она повертела его в руках.

– Это очень нелепая смерть – заколоть себя в приступе психоза, как ты считаешь?

– Психоза? – не понял я, – о чем ты?

– Забудь, – она положила нож на пол и в ее руках возникла пачка сигарет, – будешь?

Я кивнул. Она дала мне пачку и зажигалку, а в ее руке уже тлела тонкая сигарета, а по воздуху плыл до боли знакомый аромат. Я подкурил свою сигарету, и этот аромат попал в мои легкие, в мою кровь, и мой разум прояснился. Я смотрел на нее, на ее перерезанное горло, а она смотрела в потолок и туда же пускала дым. На ее губах играла легкая улыбка.

– Ты так и не перевесил петлю.

– Что?

Она указала глаза на люстру. Я посмотрел туда и увидел веревку, завязанную в петлю, которая висела на ней.

– Последнее время у меня было много неотложных дело, – ответил я.

Она курила свою сигарету, а моя тлела в моих руках. Я смотрел на нее и считал секунды, но когда их прошло слишком много, я сбился со счета. Когда я вновь поднял голову, рыжеволосая девочка задумчиво смотрела на меня.

– Что мне делать? – спросил я.

– Это зависит от того, чего ты хочешь, – ответила она.

– Я хочу, что бы это все закончилось. Я не понимаю, что происходит. Наверное, я сошел с ума, и мне очень страшно. Скажи, как такое возможно, что я не смог умереть? Мне в голову приходят только самые ужасные мысли, которые я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть.

Она смотрела на меня и не спешила говорить. Может быть, она думала, а, может, думал я, что бы она могла сказать. Но я не мог этого знать, мог только предположить. Она озвучивала мои собственные мысли.

– Я жду, когда ты придешь ко мне. Я сижу в своей комнате и смотрю в окно, ожидая увидеть там тебя. Мне очень жаль, что все так произошло. Жаль, что я не могу сейчас тебе помочь. Жаль, что ты ведешь себя как идиот.

– Как идиот? А как мне вести себя? Как должен вести себя такой, как я?

– Такой, как ты? Какой такой? Безумный убийца, которому нравится причинять боль? Вот, кто ты такой?

– Я не знаю, это ты мне скажи. Ведь это ты меня таким сделала, разве нет?

– Я тебя сделала не таким, – отвечала она, – ты все решил сам. Если ты хочешь жить, то не нужно убивать.

– А что мне делать? – спрашивал я с отчаянием в голосе, – ты знаешь, чего я хочу? Я хочу сожрать ближнего своего, такого же человека, как и я. Если я не буду этого делать, то умру сам. Ты предлагаешь мне сделать выбор не в свою пользу?

– Я могу предложить тебе не сеять страдание и боль в том мире, в котором ты живешь. Иначе ничего другого ты не получишь. Так это, или нет, решать только тебе самому. Но скажи мне, как ты можешь умереть, зная, что есть место, где я буду ждать тебя?

– Никак, – ответил я, – я никак не могу умереть.

– Существует ли какое препятствие или причина, что может помешать тебе? – спрашивала приведение и внимательно смотрела на меня.

– Ничего этого не существует, – говорил я, не задумываясь.

– Может быть, твои моральные переживания?

Я смотрел на нее и понимал, что нахожусь в одном шаге от того, что лечь на пол и плакать, так сильно я ее любил. Ничего нельзя поставить рядом с ней, никакую другую жизнь, идею или ценность.

– Тобой я могу оправдать любое свое преступление.

– Тебе не нужно этого делать, потому что мне безразличны твои преступления.

Она улыбнулась, и, едва я моргнул своим единственным глазом, исчезла, только в воздухе остался аромат персиковых сигарет. Была ли она моей галлюцинацией, были ли она призраком или ангелом, такого вопроса не возникало в моей голове. Один раз я поверил своему видению, это было лучшее, что я сделал в своей жизни. Я встал и пошел в ванную, остановился возле зеркала и посмотрел на себя. Мое лицо было перемазано кровью, в своем зрачке я увидел, как разум тонет во всем этом безумии. Я попытался улыбнуться своему отражению, но получилась лишь жуткая гримаса. Мое лицо как будто изменилось. Раньше оно было миловидным, и улыбка всегда органично играла на моих губах. Что-то произошло с тех пор, и сейчас оно стало таким, какие обычно печатают в криминальных хрониках. Я умылся, смыл кровь. Потом прошёл в комнату и выбрал себе одежду, черную и неприметную, что бы было легче теряться из виду и скрываться в тени. Обул ботинки покойного Егора, они

чьи останки, если можно так сказать, уже, наверное, закончили свое путешествие по реке Стикс и нашли своей последнее пристанище где-нибудь в болоте, за много километров отсюда.