Текст книги "Летаргия (СИ)"

Автор книги: Адам Грамм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Сев на лавочку, я подкурил сигарету, выдохнул дым и закрыл глаза. Мне было приятно остановиться в относительно безопасном месте. Я так устал бежать наперегонки со всем окружающим миром, что мои ноги ныли от усталости. Я так устал каждую минуту решать сложную задачу собственного выживания, что сам того не замечая, погрузился в сон. Но я не успел увидеть даже первый кадр своего сновидения, как слышал голос.

– Парень, у тебя не будет сигареты?

Вздрогнув от неожиданности, я открыл глаза и сквозь стекла очков посмотрел на человека, стоящего передо мной. Это был мужчина лет тридцати, одетый в белую рубашку, которая не была заправлена в черные штаны. Одного взгляда на него было достаточно, что бы понять, что он был не совсем трезв. Это было видно по тому, как он не твердо стоит на ногах, и по полупустой бутылки из мутного стекла в его руке.

– Разумеется, – ответил я, доставая из кармана пачку сигарет и протягивая ему.

– Благодарю, – он взял пачку, подкурил, и стал жадно глотать дым, словно уже много часов мучился от никотиновой ломки, – мои закончились, а по близости нет ни одного магазина.

Я ничего не ответил и достал себе еще одну сигарету, потому что первая полностью истлела, пока я дремал. Пока мы сидели и курили, я исподтишка поглядывал на него. Мужчина то и дело прикладывался к бутылке, а его взгляд то беспорядочно блуждал, то бессмысленно замирал, уставившись в одну точку. Он не был похож на тех сомнительных маргинальных личностей, которые шляются по кладбищам, мастурбируют на надгробные плиты, самые отчаянные из которых осмеливаются разрывать свежие могилы и насиловать еще не совсем разложившиеся трупы. Не был он похож и на тех, кто в длинном плаще и широкой шляпе демонстрирует свои гениталии маленьким детям и беременным женщинам. Такие вполне могут прийти на похороны и махать своим членом перед угрюмой и мрачной толпой. Нет, он скорее походил на того, кто утратил близкого человека, которого сейчас закапывают в землю под унылое бормотание попа.

– Ты пришел сюда проведать родственников? – неожиданно спросил он.

Я посмотрел на него и на секунду задумался над ответом.

– Да, – ответил я, – тут неподалеку находится могила моей бабушки, с которой мы были очень близки.

Мужчина закивал головой.

– Моя бабушка умерла уже очень давно, но я до сих пор помню ее.

– А что ты тут делаешь? Пьянствуешь в одиночестве? – спросил я.

– Все верно. Я пью в одиночестве, и буду продолжать пить, пока не упаду без сознания. А когда очнусь, буду пить опять.

– С какой целью? – удивился я, – есть более быстрые и надежные способы умереть.

– Не могу больше видеть всего этого, и думать ни о чем тоже не могу. Не могу больше слышать соболезнования и утешения от тех, кому на самом деле плевать. Моя сестра умерла, а они, – мужчина кивнул в сторону толпы людей, которых не было видно за деревьями, – слушают чушь про загробный мир и лучшую жизнь. Нахуй загробный мир. Я возьму еще одну сигарету? – спросил он, указывая на пачку, что лежала на лавочке возле него.

– Да, конечно, – я подождал, пока он подкурит сигарету, – что случилось с твоей сестрой?

– Покончила с собой, – он выдохнул дым, – представляешь?

– Это ужасно, – согласился я, – что может сподвигнуть человека на такой шаг?

Задавая этот вопрос, я ожидал услышать всем знакомую историю о несчастной нераздельной любви, какой угодно личной трагедии, будь крах финансового положения или потеря близкого человека. Конечно, бывает и такое, что люди убивают себя безо всяких на то очевидных причин, и тогда можно долго размышлять, было ли это решение продиктовано психическим отклонением, или затянувшейся депрессией, которую никто не заметил. Совсем уж редко люди выбирают смерть из почти что философских соображений, считая, что их существование лишено всякого смысла, и кто сможет однозначно утверждать, являются они самым мудрым из нас, или безнадежными глупцами. Но услышал я совсем другое. Я услышал горький, невеселый смех.

– Это и есть самое нелепое в этой ситуации, – сказал мужчина, – еще более нелепое, чем убить себя по любой из причин. Уже это никак нельзя понять, потому что у нее было, чего только можно было пожелать, множество широких дорог перспектив, из которых она могла выбрать любую. Но как оказалось, ей все это было не нужно. Вместо того, что бы создавать свою жизнь, она разрушала ее, связавшись с сомнительной компанией, которая и внушила ей эти идеи.

– Какие идеи? – с интересом спросил я.

– Идеи относительно ее смерти, которая якобы может дать ей больше, чем жизнь.

– Ей не посчастливилось попасть в секту?

– Не то, что бы секту, – мужчина выдохнул дым и выкинул выкуренную до фильтра сигарету куда-то в траву, – скорее несколько совершенно больных на голову ублюдков, которых она называла своими друзьями.

Он сделал несколько глотков из бутылки, в которой осталась всего лишь одна десятая ее содержимого, и скривился. На его лице появился злобный оскал, побелели костяшки крепко сжатых кулаков, но отчаяние в глазах не делось никуда.

– Если бы я только знал, чем они занимаются, о чем говорят, я бы лично повыбивал им зубы и вырвал языки, что бы они больше не могли погубить чью-то жизнь. Впрочем, они и так уже не смогут это сделать.

– Почему? – я взял в руки пачку, и увидел, что в ней осталось только две сигареты. Одну я оставил себе, а вторую протянул своему соседу. Он взял ее, подкурил, сделал несколько затяжек и закашлялся.

– Блядь, – выругался он, – за утро я уже выкурил целую пачку, и этот проклятый дым уже не лезет мне в горло, но я не могу остановиться, потому что сразу вспоминаю свою сестру, и на душе становится так паршиво, что хочется уйти вслед за ней.

– Не думаю, что это самое мудрое решение, – заметил я, – так почему ее друзья больше не смогут никому навредить?

– Потому что они все мертвы. Их так и нашли вместе, пять трупов в одной комнате со вскрытыми вена и пустыми пачками таблеток на полу. Коллективное самоубийство, так сказали в полиции.

– А известно, чего именно они хотели этим добиться?

– Известно, как же иначе. Они написали об этом на листочке бумаги, где утверждали, что после смерти восстанут в виде новой формы жизни, которая находится на следующей ступени эволюционной лестницы. Ну, или как-то так.

– Вот как? – удивился я – а откуда у них такая уверенность, что это произойдет?

– Ты разве не знаешь? – мужчина посмотрел на меня, – Обо всех этих событий, я имею ввиду ту бойню в университете, а потом череда жестоких убийств, которые наводят на двусмысленные размышление. Некоторым пришла в голову идея, что эти убийства совершает не человек.

– А кто же?

– Вампир, – просто ответил он, – именно это слово я чаще всего слышал от сестры, которая последнее время помешалась на всякой около мистической тематике.

Я выдохнул сигаретный дым и посмотрел на небо, по которому плыли облака удивительных форм. Они вызывали у меня череду бессвязных ассоциаций и неясных образов. Я думал о том, что мне сказал этот человек, и все больше удивлялся тому, какой все приняло оборот. Сам того не желая, я оказал огромное влияние на неокрепшие умы. Но действительно ли это я виноват в этих смертях и им подобных? Ведь насколько сильно нужно не хотеть жить своей жизнью, что бы поверить в нелепую идею возродится из мертвых? Я вспомнил, как читал в сети восторженные комментарии относительно своих дел, но тогда я решил, что это пишут извращенцы, которые дергают свои члены при виде любой кровавой мясорубки, и им плевать на любой смысл кроме самого очевидного – отрезанные головы и залитый кровью асфальт. Но, видимо, когда мое тело исчезло из морга, и один за другим стали появляется убитые одинаковым способом трупы, у некоторых людей зародилась надежда, что их мир, которые они видели мрачным и унылым, вовсе не такой. Они так сильно хотели попасть в сказку, что поверили в нее при первой же возможности.

– А ты не знаешь, – спросил я мужчину, – были ли другие люди, которые сделали то же самое из подобных соображений?

– В том то и дело, – ответил он, – что были. Идиотов всегда хватало, но сейчас они словно повылазили отовсюду.

– Сам как считаешь, этот убийца обычный человек, или, все-таки, как ты выразился, вампир?

– Я считаю, что он обычный психопат, и жду не дождусь, когда его поймают и казнят, даже не смотря на отмену смертной казни, потому что такая мразь жить не должна.

– Ну, – протянул я, – мне кажется, что в смерти твоей сестры он не виноват. Пускай он убил много людей, но ведь вены на своих руках резала она сама.

– Если бы не он, ничего этого не было бы, – ответил мужчина голосом, в котором появилась злоба. Одно мое неосторожное слово, и его затуманенный горем и алкоголем мозг взорвется отчаянной, бессильной яростью, обвиняя меня во всех его бедах. Нельзя сказать, что он будет совсем уж неправ в своём импульсивном порыве.

Я не стал ничего говорить, а просто смотрел перед собой. Кое-что более важное заняло мои мысли. Я не фокусировал свой взгляд ни на одном надгробии, ни на одном дереве, потому что на периферии моего поля зрения пошла рябь, словно кто-то кинул камень в мою картину восприятия. Я видел эти волны, как будто дрожал сам воздух, как во время жары. Стоило мне только обратить на них внимание, как эти волны начали обращаться в звук. Этот звук был мне хорошо знаком, и меня охватил страх вместе с возбуждением. Мне казалось, что этот звук не возник только что, а преследовал, с тех пор, как я переступил черту кладбища, а, может быть, и раньше. Я думал, что это машина едет за моей спиной, или скрипят деревья на ветру, но оказалось, это во мне начало просыпаться то, что я считал следствием своего психоза, плодом своего воображения. Я уже, было, окончательно решил, что мир действительно такой, каким всегда казался, но у меня появился еще один шанс предположить обратное.

Я снял очки, и положил их на лавочку рядом с собой. Свет показался мне слишком ярким, я слегка жмурил свой единственный глаз. Мужчина отреагировал на мои действия и посмотрел в мою сторону. Я тоже повернулся к нему лицом, и мой изъян не дал ему сомневаться в том, кто я такой. Наверное, такого он не ожидал. Он замер, оцепенел, открыл от удивления рот.

– Можешь попытаться убить меня, если действительно этого хочешь, – сказал я ему, – а можешь бежать, если жить хочешь больше, чем умереть.

Я не знаю, то ли это мой мозг работал таким образом, что время замедляло свой ход, когда мне это было нужно, то ли мужчина был настолько пьян и не собран, что мне не составило никаких усилий увернуться от его выпада в мою сторону просто встав с лавочки и отступив от нее на шаг. Он же завалился на лавочку и скатился с нее на землю. Когда он начал пытаться вставать, я ударил его ногой по лицу с такой силой, что он ударился затылком об край лавочки. Из его сломанного носа и разбитой губы сочилась кровь, а он лежал на спине и стонал от боли, злобы или ненависти ко всей вселенной. Я взял его за лодыжку и потащил в сторону, где кусты мне показались наиболее густыми и непроглядными. Вначале он сопротивлялся и дергал ногой, но после того, как я несколько раз пнул его ногой под ребра, он затих, лишившись жизни, сознания или надежды. Он был довольно тяжелым, а во мне осталось совсем немного сил. Их осталось настолько мало, что с каждым моим шагом в моей голове все громче звучал вопрос, почему бы не упасть прямо здесь и не уснуть, и пусть весь мир провалится в Ад. Я не отвечал на этот вопрос, потому что мне нечего было ответить. Я просто шел, зная, что через несколько десятков метров, через несколько минут я сделаю именно так. Наконец, когда за моей спиной сомкнулись колючие ветки кустов, я отпустил ногу мужчину, который был в состоянии, неотличимом от смерти, беспамятства или сна. Я присел на землю рядом с ним и повернул его голову на бок так, что бы было видно, как на его шее бьется синяя жилка. Я смотрел на него несколько секунд, и на какое-то мгновение у меня в голове возникла идея о том, насколько это ужасно, что существо разумного вида убивает, собственными зубами разрывает глотку своему собрату, что бы утолить свою голод, мнимый или настоящий. Эта идея вызвала во мне отвращение самим фактом существования у меня в голове, и что бы выразить все свое презрения к ней, я вгрызался в горло мужчине, сжимая свои челюсти настолько сильно, насколько мог. Мне в рот хлынула теплая кровь, и ее вкус был таким, как и в самый первый раз, сладким, как материнское молоко, ярким, как взрыв сверхновой звезды. Неопределенное время спустя я оторвался от зияющей раны, и смотрел, как мир вокруг расцветает красками. Мои губы растянулись в широкой улыбке, и я с трудом сдерживал рвущийся наружу смех. По моему телу разливалось приятное тяжелое тепло, которое прижимало меня к земле с такой силой, словно мои кости были сделаны из свинца, а по венам текла ртуть. У меня не было никакого желания сопротивляться этому теплу, и я уснул, положив голову, как на мягкую подушку, на остывающий труп.

Когда я проснулся, было уже темно. Только свет далеких фонарей, который едва ли доходил до меня сквозь бесчисленные деревья, и свет луны, которая лишь изредка показывался из-за плывущих по небу облаков, слегка развеивали почти абсолютную темноту. Нельзя было сказать, сколько сейчас время. С равной степенью вероятности могло быть восемь часов вечеров и три часа ночи. Я лежал, не спешил вставать и смотрел вверх, прислушиваясь к своим ощущениям. Я чувствовал себя так хорошо, как очень давно, когда был совсем ребенком, просыпался ото крепкого сна, где меня не мучили кошмары, в мире, которые не был хуже, чем мои детские сны. Мое состояние лишь самую малость не дотягивало до того, какое дает наркотик, которые проясняет разум и придает сил. Не смотря на то, что в это время года может быть достаточно холодно, этот холод не доставлял мне неудобств. Он не был неприятным, словно я несколько часов томился в бане с двумя красивыми девушками и вышел на улицу охладить свое горячее тело пригоршней снега.

Пока я лежал и смотрел на звезды, среди которых свет только самых ярких мог пробиться сквозь смог и дым, в моей голове не спеша разворачивались мысли относительно моих дальнейших действий. Пожалуй, с самого начала я знал, куда мне надо идти, но все это время меня беспокоили сомнения, что там я ничего не найду. Но я должен отыскать свою подружку с рыжими волосами во что бы то ни стало. Я должен приложить руку к ее шее, и не важно, почувствую я пульс или нет, важно лишь то, что это будет ее шея.

Мысли о ней навеяли некую тоску и печаль. Я вспомнил время, проведенное с ней. Это было самое начало учебного года, которое не предвещало ничего хорошего, только следующий круг, на котором мне предстоит испытать то же самое, что и на предыдущем, только в более извращенной форме. В тот день я уже был готов погрузиться в пучину отчаяния, но совершенно случайно встретил ее, и она заставила меня предаваться другим мыслям и мечтам, не таким мрачным, как обычно. Я жил от одной встречи к другой, и уже начинал думать, что в моей жизни появился другой вектор направления, кроме как прямиком в пропасть. Но сейчас, глядя на события тех дней, я думал о том, что все это имело другой смысл, а не тот, который видел я. Как бы там ни было, я должен идти и искать, думал я, если только она сама не выйдет из-за ближайшего дерева, и не скажет, как жаль, что все произошло именно так. Жаль, что основной инстинкт не затуманил наш разум до того, как мы задали вопрос о смысле собственного существования.

По старой привычке я полез в карман своих штанов в надежде обнаружить там пачку сигарет, но нашел только несколько смятых купюр. Это был решающий аргумент, который заставил меня подняться. Когда я встал с подстилки из мягких листьев, то в полной мере ощутил, насколько было прохладно. Но, все же не настолько, что причинять боль и наносить урон. Я воспринимал холод, как данность, как гравитацию, которая заставляет прикладывать больше усилий, чем невесомость, но никто же не сетует на то, что земное тяготение слишком велико.

У себя под ногами я увидел окоченевшее тело, темный силуэт которого слабо выделялся на фоне земли. Только белая рубашка светлым пятном бросалась в глаза. Вероятно, его найдут не скоро, возможно успеет пройти неделя, и бродячие собаки смогут немного обглодать его конечности. Разве что компания подростков одной из маргинальных субкультур случайно наткнется на него, когда будет искать укромное местечко, что бы делать свои антисоциальные дела. Оглянувшись, я припомнил, в какой стороне находятся главные ворота, и какой дорогой я шел от них к этому месту. Выйдя из кустов, я увидел лавочку, что стояла под деревом, а на ней я нашел свои очки и пустую бутылку, из которой пил мужчина, лежавший и разлагающийся за кустами. Бутылку я выкинул в урну, а очки положил в карман куртки. Когда наступит день, они мне понадобятся. Я пошел дальше по тропе, которая вывела меня на широкую аллею. Как и можно было предположить, на кладбище было тихо, и абсолютно безлюдно. Насколько мне позволяло мое зрение, я не мог различить среди крестов и надгробных плит медленно ковыляющую фигуру того, кого так боятся склонные к предрассудкам люди. Я не слышал протяжных стонов, завываний и лязга цепей, не видел огней таинственного происхождения. Вокруг не было ничего сверхъестественного, и это обстоятельство даже несколько разочаровало меня. По эту сторону ограды единственным чудовищем был только я. Когда аллея сделала поворот, и вдалеке показались главные ворота, я увидел, что в домике сторожа, который стоял возле них, горит свет. Очень кстати, подумал я, вспомнив, что мой облик совсем не такой, в каком принято ходить по улицам. Лицо, перемазанное кровью, засохшую корку которой я чувствовал на своей коже, вызовет много вопросов и недоверия. С другой стороны, думал я, сторожем может оказаться человек твердых ортодоксальных религиозных взглядов, который готов отстаивать свои убеждения не только словами, но и делом. Мой внутренний голос только рассмеялся такому предположению. Что, в таком случае, спрашивал он, такой человек делает на этой работе? Возможно, он пришел сюда вовсе не для того, что бы добропорядочно нести вахту и, снова и снова перечитывать Библию у себя в каморке, а за тем, что бы предаваться самым грязным извращениям с теми, кто не может отказать? Может быть, свет в домике горит только для отвода глаз, а сам сторож вовсю развлекается с телом той несчастной девушки, которая покончила с собой в надежде обрести вечную жизнь. Конечно, далеко не каждый работник сферы ритуальных услуг страдает психическими расстройствами и девиантным поведением. Встретить такого редкость не то, что бы большая, но и не малая. Что бы я сказал ему, если бы застал его тыкающим своим членом в рот мертвой красивой девушки, рядом с валяющимися на земле ее зубами, которые он предварительно вырвал плоскогубцами? Я понимаю тебя, мой друг, ты один из немногих, кто остался верен себе, кто не лицемерит собственному отражению в зеркале. Ты нашел в себе силы воплотить в жизнь свое желание, страсть, наваждение, в то время, как остальные теребят свои маленькие, сморщенные хуи, просматривая документальный фильм о вскрытии трупа.

Оказавшись у двери домика, я замер, прислушиваясь к звукам, которые доносились изнутри. Я услышал мелодию, которая была популярна, должно быть, лет тридцать назад, которая с помехами и треском изливалась то ли из проигрывателя, то ли приемника. В моей голове мелькнул вопрос относительно того, что мне делать с тем, кто находится в домике, ведь я не знал, какой образ жизни он ведет на самом деле. Впрочем, мне было плевать на это. Даже если он на досуге потрошил окрестных кошек и собак, обмазывался их внутренностями и яростно мастурбировал, закатывал в экстазе глаза, это никак не могло послужить причиной, что бы лишать его жизни. Только не для меня. Я не чувствовал голод и желание убивать. На самом деле, в глубинах своей души, я хотел быть хорошим, добрым, великодушным, если не человеком, то кем угодно. Возможно, так и было бы, если бы окружающий мир не сделал меня таким, какой я есть, таким, какой он сам.

Я постучал в дверь. Через несколько секунд я услышал недовольное кряхтение и четыре-пять шагов, перед тем, как дверь открылась изнутри. На пороге стоял пожилой мужчина, которому точно было больше пятидесяти лет, с седой бородой и редкими седыми волосами. На его лице была хорошо различима печать его молодости, которая наверняка была бурной и богатой на события, но отнюдь не такой, на какую наставляют родители своих детей. То что приносило ему удовольствие, радость и заставляло смеяться веселым смехом, также забирало частичку его души. Сейчас же, на исходе своих лет он имел столько заболеваний, что вряд ли сможет и перечислить по причине плохой памяти, зависимости, которые будут с ним до самой смерти, и сожаления о бессмысленно прожитых годах, которое не в силах заглушить алкогольный дурман. Тем не менее, его лицо не вызывало отвращения, оно не было таким, каким бывает у обитателей социального дна, которые жадно глотают грязь и дерьмо, в которых и живут. Он скорее походил на человека, который действительно видел многое, и прошел через то, о чем другие читают в страшных рассказах перед сном. Он обладал той харизмой, которая неизменно привлекала к нему внимание, и в другой ситуация, я с большим удовольствием послушал одну из его баек, приправленную многими выдуманными подробностями. Но сейчас на его лице был только страх. То, над чем смеялся во времена своей атеистической юности, настигло его, так, как иногда ему снилось в ночных кошмарах. Он медленно отходил назад, не сводя с меня остекленевших, наполненных ужасом глаз. Его губы беззвучно произносили одну из тех молитв, которой научила его бабушка в далеком детстве, и слова которой он, казалось, давно забыл. Я сделал шаг вперед и закрыл за собой дверь.

– Тебе нечего боятся, дед, – сказал я ему, – я всего лишь плод твоего воображения.

Он стоял без движений, словно статуя, и ничего не ответил.

– Галлюцинация, – продолжал я, – точно такая же, какую ты видел во время приступов белой горячки. Я ясно выражаюсь?

Дед молча кивнул.

– Отлично, – отлично улыбнулся я, но человек передо мной не оценил этого жеста дружелюбия, а только еще сильнее вжался в стену. – А теперь скажи, где находится умывальник?

Он указал на дверь с левой стороны от меня.

– Включи там свет, – сказал я, – и заходи.

Дед нажал на выключатель рядом с дверью и вошел внутрь. Я последовал за ним.

– Присаживайся, – я указал ему на унитаз, – и не совершай лишних телодвижений, которые могут вызвать мое неудовольствие.

Сам же я подошел к слегка перекошенному, грязному умывальнику, раковина которого была покрыта желтым налетом сомнительного происхождения. Над умывальником висело не менее грязное зеркало, отражение в котором при тусклом свете лампочки было мутным и неясным. Но и этого было достаточно, что бы понять, что привело старика в такой ужас. Я думал, что мой рот был лишь немного измазан кровью, но на самом деле мое лицо было покрыто ею едва ли не полностью. Кое-где даже мои волосы слиплись в клочья, склеенные засохшей кровью. Как же хорошо, подумал я, что я не вышел в таком виде на улицы города. Открыв кран и набрав в ладошки воды, я плеснул ей себе в лицо. Она была холодная, едва ли не ледяная, и мне было приятно чувствовать ее своей кожей. Возле крана, в лужице мутной воды лежал довольно-таки убогий на вид кусок мыло неопределенного цвета. Взяв его, я принялся отмывать свои руки, и в сток полилась грязная, черно-бурая вода. Я тщательно смывал с себя кровь, и чувствовал, что вместе с ней уходят мрачные образы из моей головы, страх и тоска. Пускай они уходят не без остатка, но глядя на свое отражение в зеркале, я чувствовал себя лучше.

– А ведь ты не плод моего воображения, – негромко сказал за моей спиной.

Я повернулся к нему и удивленно приподнял бровь.

– Я узнал тебя, – медленно говорил, – по твоему глазу, которого у тебя нет. Ты тот безумный упырь-кровопийца, которого никак не могут поймать.

Я сделал шаг в его сторону.

– Ты прав. Я тот самый упырь. А раз ты меня узнал, то должен был слышать о всех тех убийствах, которые я совершил. Во всяком случае, о тех, о которых известно, – добавил я, с удовольствием отмечая, как потемнело его лицо.

– А раз так, – продолжал я, – тебе не сложно будет догадаться, что совершить еще одно для меня не будет проблемой. И я непременно сделаю это, если ты хотя бы единым словом обмолвишься о том, что видел меня.

Дед быстро кивнул.

– А что бы у тебя окончательно пропали все сомнения, подумай о том, сколько раз я уже избежал смерти. Она для меня ничего не стоит. И мне ничто не помешает, в случае чего, вернуться за тобой, и забрать то, что сейчас я забирать не стану – твою жизнь.

Теперь дед кивал так, что его шея могла сломать без моего непосредственного вмешательства.

– Рад, что мы достигли взаимопонимания, – сказал я, – но перед тем, как я уйду, у меня будет к тебе одна просьба.

– Какая? – осторожно спросил он.

– У меня закончились сигареты, а мне ужасно хочется курить.

Должно быть, дед удивился. Наверное, он ожидал, что я попрошу его вскрыть одну из могил, содержимое которой утащу в свое логово.

– В комнате на столе лежит пачка, – после секундной заминки ответил он.

– В таком случае, встань и принеси мне ее.

Встав с унитаза, дед вышел из комнаты, стараясь не поворачиваться ко мне спиной и не выпускать из поля зрения. Я вышел вслед за ним. Зайдя в комнату, которая находилась с другой стороны коридора, который разделял дом на две части, дед почти сразу же вышел обратно, и протянул мне пачку сигарет вместе с зажигалкой. Я взял себе одну сигарету и тут же покурил ее. Оставшееся я отдал ему.

– Не буду же я оставлять тебя без курева после встречи с собой.

Сказав это, и ухмыльнувшись напоследок, я вышел из домика. Вопреки ожиданиям, сегодня вряд ли пойдет дождь. Тучи, которые утром затягивали небо, развеялись, и сейчас от них остались лишь легкие, полупрозрачные облака. Я сделал глубокую затяжку, и дым крепкой сигареты разодрал мое горло такими долгожданными ощущениями. У меня закружилась голова, я почувствовал приход, и мне было хорошо. Я еще не успел далеко отойти от домика, и слышал, как старик пытается закурить, чиркая зажигалку в наверняка трясущихся руках. Мне предстояла долгая дорога, потому что я не собирался рисковать, используя общественный транспорт. В такой славный вечер, каких осталось немного в этом году, я находил определенное удовольствие пройтись по улицам города и взглянуть на них новыми глазами. Я часто ходил по ним из одной стороны в другую, когда не находил в себе силы оставаться один на один в своей квартире вместе с неуловимыми тенями, которые выползали из моей головы. На самом деле, у меня никогда не было мужества встретиться лицом к лицу с тем, кто переселился из моего подсознания под мою кровать. Именно от него я бежал на оживленные улицы города, и бродил по ним до тех пор, пока не был уверен, что усну быстрее, чем он дотянется до меня из темноты. Поэтому я довольно хорошо знал далеко постилающиеся окрестности своего дома. Не один раз я ходил по всем переулкам и через все двор, по множеству сигарет я выкурил, сидя на каждой лавочке, которая попадалась мне на глаза. Нельзя сказать, что я жил вблизи этого кладбища, но и не настолько далеко, что бы быть тут впервые. Все это было не так давно, но прошлое и настоящее разделяет глубокая пропасть. Сейчас я карабкаюсь по ее почти отвесному склону, и мне очень хочется верить, что вершина, которую я вижу впереди, не окажется уступом, который будет скрывать за собой еще тысячу таких же уступов, как и этот.

Выкуренная сигарета полетела куда-то в сторону, и я продолжал свой путь по плохо освещенной лишь кое-где горевшими фонарями и желтыми окнами домов, что стояли вдоль дороги, узкой улочке. Выходя на проспект, я ожидал увидеть что-то новое для себя. Я не знал, что это будет, но у меня было чувство, что сегодня все будет иначе. Мне казалось, что мир должен измениться, потому что изменился я сам. Машина внутри меня, которая появилась из ниоткуда, вернула меня из мертвых и ввергла в глубокое недоумение самим фактом своего существования, больше не внушала мне страх и не разрывала мою личность на две части. Только сейчас я почувствовал, что она окончательно стала частью меня самого, слилась со мной в единое целое, и я слышу тихий гул ее двигателя точно так же, как человек слышит биение своего сердца. Я понял, что голос, который я слышал последнее время, и который, казалось, принадлежит самому дьяволу, на самом деле мой собственный голос, и сейчас я слышу его на фоне своих мыслей, как внутренний диалог с самом собой.

Я шел по проспекту довольно таки быстрым шагом, исподтишка поглядывая по сторонам в поисках сколь угодно подозрительного взгляда в свою сторону. Мимо меня проходило множество людей, но никто из них не смотрел на меня, потому что все смотрели на самих себя в отражении зеркальных витрин. Я слышал их голоса, но даже не пытался понять, о чем они говорят. Если я раньше я изо всех сил пытался убедить себя в безразличии к окружающему миру и презрении к людям, то сейчас мне не нужно было этого делать. Наверное, от части, я сам себе внушил свои маргинальные и антисоциальные убеждения в попытках хоть как-то заглушить глубокое сожаление о том, что у меня не получилось стать часть общества, стать одним из представителей своего собственного племени. Я противопоставлял себя всем что бы бороться со страхом, но сейчас его не было в моей душе. По всей вероятности, я больше не был человеком, и был избавлен от обременительного инстинкта тянуться к другим людям. Я больше не испытывал необходимости притворятся тем, кем я хотел быть, но никогда не был. На сегодняшний вечер я необычайно ясно видел бездонный провал между собой и человечеством. Когда то я оставил его позади и пошел по мосту, и сейчас находился на другой стороне.

Идя по улице и глядя сквозь широкие окна магазинов и ресторанов на то, как за столиками сидят люди пьют разноцветные напитки и разговаривают между собой, я чувствовал себя пришельцем из другого мира. Невозможно было представить, что я когда то разделю их участь и буду жить их жизнью. Уже много лет я смотрю в будущее, и вижу только одну дорогу, по которой смогу идти. Любое отклонение означает для меня верную смерть. Конечно, я не предполагал, что все будет именно так, потому что в своих действиях руководствовался стремлением умереть. Очень часто я чувствовал желание свернуть с дороги и полететь вниз. Я имел тысячу возможностей загнать себя в безвыходную ситуацию, в которой смогу убить себя безо всякой надежды на благополучный исход. Но всякий раз, те или иные обстоятельства удерживали меня от этого отчаянного шага. Возможно, когда-то в далеком будущем я оглянусь назад, и увижу больше, чем я вижу сейчас, но на данный момент мне приходится идти вперед, удерживая в голове почти абсурдную идею найти то, что разом решит все мои проблемы.