Текст книги "Летаргия (СИ)"

Автор книги: Адам Грамм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

– Когда я это поняла, – усмехнулась она, – не имеет никакого значения, потому что это ни для кого не секрет. Я бы хотела рассказать тебе все как есть, но у меня самой имеется много вопросов, которые мне, в отличии от тебя, задавать некому.

– Ты можешь поделиться своими предположениями.

Некоторое время она молчала, и в окружающем полумраке я не мог определить, действительно ли я вижу легкую улыбку на ее губах, или мне только кажется.

– Ты помнишь, как мы познакомились? – наконец спросила она.

– Ты уже спрашивала об этом, – удивился я, – не так давно. Или ты думаешь, я успел забыть?

– Нет, – теперь я точно видел, что она улыбается, – но я хочу, что бы ты рассказал мне эту историю еще раз.

Я подкурил еще одну сигарету, и начал говорить только тогда, когда выдохнул дым второй или третей затяжки.

– Это был славный солнечный день. Это был такой день, один из таких дней, когда сложно поверить и принять, что на самом деле нужно идти куда-то и с серьезным видом делать то, что делать совсем не хочется. Нет, это был день, когда хотелось идти гулять, развлекаться и смеяться до самого вечера, а ночью развести костер на пляже, пить вино и целовать красивую девушку.

– Знаешь, – прервала она меня, – мне всегда нравилось, как ты говоришь. Ты всегда говоришь так, что я в полной мере проникаюсь твоими словами. Даже сейчас мне захотелось выпить вина и поцеловать красивую девушку.

Я усмехнулся.

– Мне тоже этого хотелось. Всегда хотелось, в той или иной степени или форме, но в тот день хотелось особенно. В тот день шла вторая неделя нового учебного года, и я отказывался верить, что все останется по-прежнему, ведь в глубине души я верил, что что-нибудь изменится. Хотя бы что угодно.

– Так и произошло, – сказала она, – разве нет? Или ты хотел чего то другого?

– Я рассказываю все это, что бы восстановить в своей памяти ход своих мыслей и настроение в тот день. Я не знаю, чего именно я хотел. И уж точно я не хотел именно этого, ведь я не знал, что это возможно.

Я снова вдохнул сигаретный дым и все больше погрузился в свои воспоминания. Я молчал несколько минут, а моя подружка не торопила меня, ведь не только для меня тот день стал особенным.

– Да, – продолжал я, – я помню, как сидел в аудитории и смотрел в окно на яркое солнце, зеленые деревья и высокие дома. Мне было печально и тоскливо потому, что я сбился со счета, в который раз моя самая заветная разбивается вдребезги. Знаешь, такая мечта, которую скрываешь от самого себя и презираешь за то, что думаешь о ней каждую ночь. Когда я первые обнаружил ее у себя в голове, она мне очень понравилась, и я стал лелеять, вынашивать и развивать. Спустя годы эта мечта превратилась в предвкушение, потом начал причинять боль, а потом обратилась призраком, который воет каждую ночь и не дает уснуть. Другими словами, в тот день, не смотря на то, какой он был замечательный, у меня было мрачное настроение. Не только поэтому, а и по многим другим причинам. Когда мои занятия закончились, я не знал точно куда пойду. Я не хотел возвращаться домой, но и бродить по улицам, по которым я бродил все лето, меня привлекало не больше. Выйдя из университета, я увидел там много людей, среди которых были и мои одногруппники. Они с улыбками на лицах обсуждали планы на сегодняшний вечер, которые были куда более заманчивые, чем мои. Я не хотел все это слушать, поэтому решил покурить возле метро. Во всяком случае, там, в компании какого-нибудь алкоголика, который только что проснулся с тяжелого похмелья и сейчас жадно курит свою последнюю сигарету, я чувствовал себя лучше, чем рядом со своими радостными одногруппниками.

Я заметил, что моя сигарета почти закончилась, и, сделав последнюю затяжку, я потушил ее об парту, на которой сидел, оставив лежать ее там же.

– Знаешь, куда я собирался пойти в тот день? – спросил я.

Моя подружка задумалась.

– Не помню, что бы ты мне говорил об этом.

– Действительно, – согласился я, – в тот день я на самом деле хотел поехать на пляж. Летом я любил бродить по безлюдным местам города, и иногда находил маленькие дикие пляжи, которые были известны только малому количеству людей, что в песке редко можно было видеть окурки и пустые бутылки. Один раз, правда, во время таких блужданий, я вышел на нудистский пляж, где была компания из пяти пенсионеров, который полностью обнаженные стояли на песке и оживленно обсуждали что-то, возможно, славные былые времена нашей страны, которые давно канули в Лету. Я не знаю, о чем еще могут говорить пенсионеры. Я так думал до тех пор, пока один из них не подошел ко мне с предложением рассказать эротическую историю. Я видел, как горят его глаза болезненной похотью, как наливается кровью его маленький сморщенный член, и мне стало страшно. Я промямлил что-то невразумительное в ответ и убежал оттуда, и больше никогда не возвращался.

Последние слова я говорил под громкий, почти истерический смех своей подружки, которая заливалась им, и явно не могла остановиться.

– Почему ты не рассказывал мне этого раньше? – спросила она, когда немного пришла в себя.

– Ты не спрашивала об этом прямо, а так не было повода упомянуть. А говорить ни с того, ни с сего, что меня домогался незнакомый старикашка, как-то не приходило в голову. Но в тот день, как ты знаешь, я так и не пошел на пляж. Пока я стоял и раскуривал свою сигарету, я не видел тебя. Ты словно возникла из ниоткуда, появилась передо мной и попросила зажигалку. В ту секунду я не мог предположить, что все будет именно так.

– На самом деле, я тоже, – сказала она, – когда я шла к тебе за зажигалкой, мне очень хотелось курить. Знаешь, так сильно, что я готова была сжигать на себе одежду и вдыхать дым, но у меня не было зажигалки. У меня было скверное настроение, и я не знаю, сколько часов я ездила в метро из одного конца в другой, потому что не знала, что мне делать. Да, чувствовала я себя весьма отвратно, и, если честно, когда я шла к тебе за зажигалкой, то планировала тебя убить.

– Вот как? – удивился я, – почему?

– Просто так, – она пожала плечами, – не тебя конкретно, а кого угодно, любого человека, чью жизнь я захочу забрать. Этим человеком оказался ты. Но как только я увидела коробочку с лезвиями, то сразу обратила внимание на шрамы на твоих руках, на твои печальные глаза и на ауру безнадежности и отчаяния, черноту, которую не развеивает даже яркое солнце. Именно поэтому я предложила прогуляться по заброшенной стройке, потому что догадывалась, что такие, как ты, любят такие развлечения.

– Такие, как я?

– Мрачные и несчастные, у которых не хватает сил убить себя, которым приходится мучиться, живя своей никчемной жизнью.

Я рассмеялся.

– В точку, это как раз про меня. И почему же ты так и не убила меня тогда?

Тут она замолчала и задумалась.

– По той же причине, по которой и затеяла весь этот разговор про славные минувшие деньки. Ты, как никто, должен понимать, каково это внезапно открыть глаза в другом мире. Только это не потусторонний мир, не Ад, а мир, который очень походит на тот, в котором жил раньше. Только в нем тебя преследуют неестественные желания, ужас и страх, которые заставляют бежать, непонимание, которое сводит с ума. Но и это еще не все. Что бы сделать твои шансы выжить совсем уж ничтожными, в твоей голове начинает куриться пластинка, и, как я понимаю, у каждого она своя.

– Я не совсем понимаю, к чему ты ведешь…

– Неужели? – она приподняла бровь, – Вспомни, какие мысли или идеи преследовали тебя за это время? О чем ты думал изо дня в день?

Я не стал задумываться над ответом, потому что хорошо помнил, что произошло. Мне казалось, я помню все, до самого последнего момента.

– Я думал о том, что произошло, что мне делать и как выжить. А еще я думал о тебе.

– Я знаю, что ты думал обо мне, не мог не думать. И я знаю, что ты хотел найти хотя бы какие угодно ответы. Но я говорю сейчас не об этом. Я говорю о самой навязчивой идеи, которая терзала тебя и до этого. А после стала приходить в виде наваждения, от которого ты теряешь контроль, которое может искажать реальность, и ты видишь то, чего нет.

Теперь я задумался. В свете ее слов, я чертил у себя голове линию, которая отделяла здравый смысл от безумия, которое овладевало мной.

– Я убивал людей, и я не могу сказать, что делал это только лишь по необходимости. По правде, мне это нравилось, потому что я не мог раньше себе этого позволить. Словно вся злоба и ненависть, которые копились во мне всю жизнь выплеснулись наружу таким образом, о котором я едва ли мечтал в своих даже самых кровавых фантазиях. Я испытывал страх перед всем окружающим миром, который казался враждебным, как никогда. Но самым сильным желанием было желание умереть. Я хотел умереть, что бы ничего не делать, ничего не чувствовать, ни о чем не думать и ничего не бояться.

– Такое чувство, словно тебя вывернули наизнанку, и в том, что ты спрятал глубоко внутри, сейчас кто-то копается острым ножом. И этот кто-то – ты сам. Мне казалось, что меня умножили на какое-то огромное число. Как будто у меня в голове еще миллион таких же личностей, как я, и все они в один голос кричат одно и то же.

– Ты так и не сказала мне прямо, какого черта все это значит. Что за херня происходит у меня в голове, у тебя в голове? Единственное, что я сейчас понял, это то, что я неизвестно как восстал из мертвых и повредился умом. Ты, по всей видимости, тоже.

– Да, и я тоже, – ответила она, – но, все-таки, не так сильно, как ты.

– Это почему же?

– Потому что моя голова не была пробита почти насквозь. Если ты хочешь услышать все прямо, то я скажу это так, как ты хочешь. В лучших традициях преданий и легенд мы неведомым образом превратились в ходячих мертвецов, упырей или вампиров, и теперь обречены на вечную жизнь, на протяжении которой будем убивать людей что бы пить их кровь.

Я пристально смотрел на нее и пытался уловить хотя бы малейшую мимическую реакцию, которая скажет, что все это шутка. Но я не видел ничего, не только потому, что было слишком темно для моего слабого зрения, но и по тому, по всей вероятности, что она действительно верила в свои слова.

– Звучит не так уж плохо, – сказал я некоторое время спустя, – если все это правда, конечно. Но все рано многое не ясно. Все осталось таким же непонятным, как и в самом начале, потому что у меня возникло еще больше вопросов.

– В любом случае, все, чем я могу с тобой поделиться, это свои домыслы и предположения, больше у меня ничего нет.

Я смотрел на нее и меня раздирали противоречивые чувства. Никогда ранее я не был настолько счастлив, как рядом с ней, но вся эта история предстала в настолько нереальном свете, что мне продолжается казаться, что все вокруг плод моего больного воображения. Даже она сама выбралась из моего подсознания, и пытается внушить мне свои бредовые идеи. Я подкурил сигарету, пытаясь сосредоточиться на ее тлеющем уголке и извлечь из омута своих мыслей хотя бы что-нибудь конструктивное и осмысленное.

– И как давно ты стала , м, вампиром? – спросил я, – скажи, что тебе тысяча лет.

– Вовсе нет, – рассмеялась она, – это произошло три месяца назад.

– Три месяца? – удивился я.

– А ты чего хотел? – хмыкнула она, – что как только ты очухаешься, то я сразу приду к тебе с докладом, где подробно и по пунктам расписано все, что ты пожелаешь узнать? Как бы не так. Я оказалась в таком же самом положении, как и ты. Даже хуже, ведь со мной никто не мог поговорить, никто не мог выслушать и понять.

– В таком случае, расскажи мне, как такое произошло. Как так получилось, что ты умерла, а потом воскресла? Хотя я не уверен, что это подходящее слово.

Пока она думала, что сказать, я понял, что не так уж много знаю о ее прошлом. Безусловно, она много рассказывала о себе, но сейчас все это казалось ничего не значащими историями, расплывчатыми описаниями, которые может отнести к почти любому. Возможно, я был слишком занят собой, или ею самою в самом непосредственном смысле, что не замечал таких, возможно, очевидных вещей. Ведь все это время, что я с ней знаком, она не была человеком, каким я ее представлял. Пока я лежал у себя дома, смотрел в потолок и вспоминал прошедшую встречу, она выходила на улицу что бы убивать. Если она испытывает то же самое, что и я, то удивительно, что она не перегрызла мне горло в приступе ярости, злобы, или, может быть, любви.

– Тут нет ничего особенного, – наконец сказал она, – ничего такого, что приходит в голову, когда думаешь про всякую сверхъестественную чушь. Скорее даже наоборот. Я неоднократно рассказывала тебе, что любила путешествовать. Правда, обставила я это несколько иначе, чем есть на самом деле. Эти, так называемые путешествия, больше походили на бегство. Бегство неизвестно от чего неизвестно куда. В этом между нами есть сходство, с той лишь разницей, что я верила, что где-то впереди обязательно должен гореть свет. Ты же, как я поняла, не видел ничего.

– Не видел ничего, – повторил я, – в каком смысле?

– В том смысле, что тебе было плевать на весь окружающий мир. И я могла от части понять тебя, и от части мне было тебя жаль. Именно поэтому я слушала тебя чуть более внимательно, чем следует слушать того, кого собираешься убить. В ином случае, твои страдания закончились бы, и ничего этого не было. Часто я думала об этом, были ли это мой выбор, и не окажется ли все это ошибкой, как и все предыдущие разы.

– Предыдущие разы? Что это значит?

– Я говорю о тех, кто был до тебя. Парни, которым я хотела подарить вечную жизнь и саму себя, но каждого из них мне пришлось убить. Я не могу тебе этого объяснить, но я не могла остановится. Мое желания видеть кого-то рядом с собой было сильнее меня. Всю свою жизнь я была невероятно одинока в той самой совершенной степени, когда друзей слишком много, что бы запереться в своей квартире, но слишком мало, что бы хотелось выходить из нее. Я убивала их всех, тех, кого собиралась обратить, потому что они сходили с ума, теряли рассудок или же просто умирали. Я убивала их со слезами на глазах, потому что мне казалось, моя жизнь окончена. Мне казалось так каждый раз. Я отрезала им головы, расчленяла их тела и закапывала глубоко в землю, что бы их не нашли до тех пора, пока они не превратятся в прах.

– И меня ты тоже собираешься убить? – спросил я, – ведь ты хотела это сделать.

– Если понадобится, я так и сделаю, можешь не сомневаться. Их я убивала, потому что не могла достичь того, что хотела. У меня не получилось по той причине, что я понятия не имела, что делать. Единственное, что у меня было, это воспоминания о том дне, когда я сама стала такой. Я застряла в глуши, в поселке, куда кроме ка на вокзал и пойти некуда. И там я встретила этих людей, или черт знает, кем они были. Что я могу сказать с полной уверенностью, что они не были похожи на тех вампиров, которых рисует воображение всякого, кто читал книжки и смотрел фильмы. Это были обыкновенные отбросы общества, глядя на которых можно испытать разве что отвращение, кроме, пожалуй, одного, которому еще удалось сохранить человеческий облик. Они избили меня, посадили в машину, увезли, изнасиловали и убили самым жестоким образом. Но уверена, что это не все, ведь этого не достаточно, что бы сделать меня такой. Я не знаю, что произошло после, мне показалось, что я умерла. Но потом я очнулась, и с тех пор все началось – неестественный голод, неестественные желания и весь это неестественный бред. В общем, ты имеешь представление, о чем я говорю.

– Имею, – ответил я, – но я хочу спросить тебя, не приходило ли тебе в голову, что все совсем не так? Что, если ты никакой не вампир, а тебе просто повезло, или не повезло выжить, продемонстрировав чудеса регенерации, но твой разум повредился, и ты все это придумала?

Даже в темноте я увидел, как ее губы растянулись в улыбке.

– Ага, а потом повредился твой разум, и ты придумал то же самое, что и я. Я знаю, почему ты так думаешь, почему до сих пор терзаешься этим вопросом. Должно быть потому, что тебе еще не приходилось испытывать то, что ты непременно испытаешь совсем скоро. Некоторое время я тоже задавала себе этот вопрос, но потом… – она закатила глаза.

– Что потом? – я непонимающе посмотрел на нее.

– Я склоняюсь к мысли, что ты получил слишком большие повреждения, и тебе потребовалось больше времени, чем мне. Но я хочу показать тебе. Я хочу, что бы немного отвлекся от своих мрачных мыслей, и просто получил удовольствие.

Она слезла с парты, на которой сидела и потянулась. Ее взгляд замер на мне, и потом она совершила стремительный рывок в мою сторону, вытянув руку вперед, и ее пальцы сомкнулись на моей шее. Она сделала это с такой скоростью, что я не мог однозначно ответить, может ли человек двигаться настолько быстро. Все, что я мог, это судорожно пытаться вдохнуть и смотреть на нее широко раскрытыми глазами.

– Всю неделю я словно на иголках, – тихо сказала она не своим голосом, – я очень сильно нервничала и переживала, и не могла позволить то, что хотела так сильно, – ее лицо находилось почти вплотную к моему, и я видел, что оно начало меняться, – и я очень голодная, – она глубоко вдохнула воздух, – черт, иногда я чувствую все настолько сильно, что кажется, будто сойду с ума. Словно картина восприятия взорвется яркой вспышкой, и это будет конец.

Она отпустила мою шею, и мне удалось вдохнуть.

– Идем скорее, потому что если мы задержимся еще на минуту, мне придется разрывать на части тебя, а не кого-нибудь другого, – сказала она, идя по направлению к двери из этой каморки.

Секунду я смотрел ей в след, и мне казалось, что в эту секунду мир замер. Я различал, как постепенно и неторопливо края предметов стали более четкими, до меня начали доноситься голоса, приглушенные многими стенами между нами, и, тем не менее, я мог выделять отдельные слова. Я услышал ритмичный стук, но сразу же понял, что это стук моего сердца. Когда эта секунда закончилась, положив очки в карман своей куртки, я пошел за девушкой, которая уже скрылась за дверью, выйдя на лестничную площадку.

Когда мы оказались в ярко освещенном коридоре, она обернулась, и я увидел улыбку на ее губах. Такую улыбку, какая может быть у школьницы, которая ночью пробралась в школу и развесила части тел сторожа на люстрах в главном холе.

– Что ты задумала? – спросил я, – неужели ты хочешь убить кого-то посреди дня в здании, полном людей?

– А что тут такого? – удивилась она, – Помнится, тебя это не останавливало. Да и вообще, какая разница? Ведь нам придется уехать из этого города, не все равно ли сколько трупов мы оставь за собой?

Я ничего не ответил. Она остановилась у двери ближайшей аудитории и выразительно посмотрела на меня.

– Я знаю, ты сам этого хочешь, ведь это весело, разве нет?

– Весело, – согласился я, – но и безрассудно. Что, если все выйдет из-под контроля?

– Этого не случится, – ответила она, – в любом случае, ты можешь убить кого угодно. Любого человека, который станет на твоем пути, ты можешь сломать пополам. Поэтому оставь свои сомнения, не дай им испортить все веселье.

Не дожидаясь моего ответа, она открыла дверь и вошла в аудиторию. Я взглянул на коридор, который сейчас был пустым, и поспешил за ней, пока не вышел кто-нибудь, кто увидит меня и заподозрит неладное.

Это была маленькая аудитория – десяток парт расположились в два ряда перед черной доской. У окна стоял преподавательский стол, за которым сидела женщина лет тридцати и удивленно смотрела на нас. Ее нельзя было назвать привлекательной, и едва ли мужчины уделяли ей должное внимание. Наверное, именно поэтому она отдала свою жизнь науке, что бы компенсировать тоску о том, чего на самом деле хочет всякая женщина.

– Вы что-то хотели? – осведомилась она.

Подойдя к преподавателю, моя подружка схватила ее за шею, и одним рывком вырвала из-за стола и прижала к стене, на которой висела доска. Ноги женщины не касались пола, и она дрыгала ими, пытаясь найти опору, а руками вцепилась в руку девушки, что бы ослабить хватку, но не могла этого сделать.

– Всем сидеть на своих местах, – раздался инфернальный голос, который никак не мог принадлежать человеку, а мог только присниться в кошмарном сне. Сказав это, она принялась вгрызаться в горло женщины, которая до того обезумела от страха, что не могла вымолвить ни слова. Из ее разорванной трахеи доносился только булькающий хрип, но не долго, потому что вскоре она затихла и обмякла, лишившись сознания или жизни. Моя девушка отпустила ее, и та безвольным мешком упала на пол. Когда она повернулась, я увидел звериный оскал на таком милом для меня лице, черты которого стали более резкими, а за красными от крови губами виднелись ненормально длинные и острые зубы.

В аудитории была восемь студентов – пять девочек и три мальчика, которые сидели, не в силах пошевелиться, онемев от страха. Возможно, в глубине своей души, они были рады смерти своего преподавателя, которая наверняка была самовлюбленным тираном и портила жизнь всякого, до кого могла дотянуться. Если бы не угроза скорой и мучительной смерти, они не сдерживали своего ликования, но сейчас на их лицах я видел только хорошо знакомые мне гримасы ужаса. Я уже бывал в подобной ситуации, и знал, что, не смотря на то, что сейчас было тихо, совсем скоро, как только прольется следующая кровь, обязательно поднимется крик. Как минимум одна глотка разразится воплем, и ее следует разорвать в первую очередь.

Я чувствовал запах крови настолько отчетливо, что не мог думать больше ни о чем другом. Все посторонние мысли улетучились, а сознание сузилось до луча, который оставлял за мной только один вариант. Я ничего не ел уже так давно. С каждым прошедшим мгновением я все больше терял ощущение самого себя. Каждый прошедший миг был подобен толчку, который снова и снова расширял мое восприятие до пределов, которые я не мог и вообразить. Окружающий мир становился все более ярким и четким, звуки более громкими и резкими, а запахи сильными и манящими. В конце концов, это слилось во вспышку, а когда мой взгляд прояснился, я бросился к ближайшему ко мне человеку, девочке, которая сидела на первой парте, и ее круглые глаза быстро бегали от меня к моей подружке, и обратно. Она не успела среагировать никаким образом на мой рывок, и начала понимать, что происходит, только когда лежала на пол, а я сидел на ней и лакал кровь из рваных ран на ее шее. Вкус крови казался особенно прекрасным и дарил невероятное чувство эйфории. С каждым глотком я чувствовал, словно поглощаю частичку ее души. Девочка пыталась сопротивляться, пыталась оттолкнуть меня от себя, но ее усилия были смехотворными по сравнению с той силой, с которой я держал ее.

Я не знаю, сколько это продолжалось, пока мою трапезу не прервал удар ноги под ребра. Он был недостаточно сильным, что бы выбить из меня дыхание, но достаточно, что бы отбросить меня к стене. Подняв голову, я увидел парня, что сидел за одной партой с этой девочкой. Он смотрел на меня таким взглядом, в каком страха было столько же, сколько и злобы. Возможно, даже больше. Возможно, он сам от себя не ожидал такой дерзости – ударить существо, которое двигается так быстро и имеет такие острые клыки. Взглянув на девочку, я решил, что с нее достаточно, что в комнате еще много свежей крови, и я смогу напиться ею сполна. Резко поднявшись, я притянул парня к себе за рубашку и бросил его на пол. Он попытался встать, но я удар его ногой в живот. Должно быть, у меня получилось сделать это довольно сильно, и он согнулся пополам и судорожно пытался вдохнуть. Перевернув его на спину, я сел сверху, и, удерживая его руки своими, разорвал артерии на его шее зубами. Я успел сделать только несколько глотков, как слышал крик. Оглянувшись, я увидел, как моя девушка склонилась над телом, которое уложила на парту. Но крик исходил не от этого тела, потому что оно было уже мертвое, а от кучки девочек, которые забились в самый дальний угол у окна. Наверное, если бы это не был верхний этаж высокого здания, они попытались выпрыгнуть из окна. Так, во всяком случае, у них будет шанс выжить. Сейчас же у них не было выбора, потому что смерть поджидала по обе стороны от стекла.

Их крик не был таким, который разрывает своей громкостью барабанные перепонки, и несет в себе посыл ужаса и мольбы о помощи ко всякому, кто его услышит. Их крик скорее был похоже на жалкий скулеж, как во сне, когда хочется вопить от страха и бежать из всех сил, но не получается сделать ничего. В несколько больших прыжков я преодолел расстояние между нами. Я не совсем понимал, как мне удалось это сделать. Как будто мое тело двигалось рефлекторно. Не сбавляя скорости, я налетел на девочку, которая визжала громче всех, зажал ей рот рукой и с силой ударил затылком об стену. Послышался хруст треснувшего черепа, и на белых обоях с незамысловатым рисунком остался кровавый отпечаток. Оставшихся девочек такая близкая смерть их подружки привела в еще больший ужас, и они начали орать так, как только может орать человек перед смертью. Ближайшей ко мне девочке я свернул шею и отбросил ее в сторону. Вторую я притянул к себе и впился зубами в шею. Я делал это скорее не для того, что получить несколько глотков ее крови, а что бы нанести смертельную рану. Она пыталась сопротивляться, но я был настолько сильнее, что у нее попросту не было шансов. Когда я почувствовал, что ее дыхание остановилось, а кровь перестала выталкиваться толчками из разорванных артерий, я отпустил ее, и она упала на пол.

Осталась последняя девочка, которой пришлось испытать, наверное, наибольший кошмар. Собственными глазами она увидела смерть стольких знакомых ей людей. Ужасную, противоестественную смерть, которую можно желать только самому заклятому врагу. Она вжималась в стену, ее тело била крупная дрожь, а по щекам текли слезы. Если она и хотела что-то сказать, взмолиться о пощаде, попросить сделать что угодно, но оставить ей жизнь, то не могла этого сделать, потому что все ее силы, каждая единица ее психических ресурсов уходила на то, что бы испытывать ужас перед неизбежной смертью. Уже немало людей я видел в таком состоянии перед собой, и каждый из них ведет себя одинаково – трясется от животного страха, а глубине души до самого конца лелеет иллюзорную надежду, что ему повезет, и он останется в живых. Предвкушая, как запущу в нее свои зубы, и выпью кровь до последней капли, я сделал шаг в ее сторону, но остановился, услышав голос у себя за спиной.

– Стой, она моя.

Обернувшись, я увидел свою девушку, которая шла к нам. Она была похожа на демона, который выбрался из Ада, чудовище, которое предстало на свет божий во всей полноте своей истинной сущности, настоящей красоте. Ее лицо, волосы, руки и одежда были полностью вымазаны в крови, а губы изогнулись в подобии улыбки, которая больше напоминала хищный оскал. Даже мне было слегка жутко видеть ее такой, а девочка так и вообще потеряла остатки рассудка, и бросилась бежать, не разбирая дороги, куда угодно подальше отсюда, из этой комнаты, которая превратилась бойню, в отчаянной попытке спасти свою жизнь. Моя девушка рассмеялась, неуловимым движением запрыгнула на парту, и когда несчастное обезумевшее создания пробегало рядом, с такой силой ударила ее по лицу, что та, совершив кувырок в воздухе, упала на пол. Спрыгнув с парты, девушка подняла бесчувственное тело, и, удерживая его на весу, запустила зубы в горло.

– Теперь у тебя нет сомнений? – оторвавшись от шеи, спросила она.

– Ни одного, – ответил я, глядя как с ее огромных клыков, с ее подбородка капает кровь.

– Поешь, как следует, – сказала она, и толкнула тело в мою сторону. Я сразу притянул его к себе и присосался к зияющей, кровоточащей ране, – нам нужно поторапливаться уходить отсюда, пока не сбежалась толпа любопытных студентов, полиция, экстрасенсы, экзорцисты и еще черт знает кто. Хотя мне было бы интересно посмотреть на их реакцию. Впрочем, можно будет почитать об этом в интернете. Уверена, она как всегда напишут какой-нибудь бред, высосанный из пальца.

Пока она говорила, я жадно пил кровь, и чествовал, как голод постепенно отступает. Мое сознание было ясным, словно я хорошо выспался и отдохнул. Мне было тепло и хорошо, а мое будущее уже не выглядело таким мрачным.

– Блядь, как можно было настолько вымазаться в этой проклятой крови, – подняв глаза, я увидел, как она пытается вытереть свое лицо чьим-то шарфом. Оставив бездыханное и обескровленное тело, я подошел к ней, и тоже начал приводить себя в приличный вид. Это было нет так просто, как помыть руки в воде. Мне пришлось слюнявить пальцы и тереть кожу тканью. Спустя десять минут, когда мы стали относительном чистыми, настолько, что могли выйти на улицу и не привлекать к себе внимание кровавыми разводами, моя девушка повернулась ко мне, обняла и уткнулась лицом в ключицу.

– Хочу сказать тебе, – говорила она,– что я очень рада, что ты сейчас рядом со мной, что не сошел с ума, не угодил в за решетку или в психушку. Я понятия не имею, что будет дальше, но мы обязательно что-нибудь придумаем. Я знаю, что ты хочешь поболтать, но сейчас на это просто нет времени.

– Все, что я сейчас хочу, – ответил я, – это убраться отсюда как можно дальше. Ты не представляешь, насколько я устал постоянно куда-то бежать, оглядываясь по сторонам и пугаясь каждого звука.

– Наверное, не представляю, но примерно понимаю, что ты чувствуешь. Ведь я точно такая же, как и ты, не забывай об этом.

Она улыбнулась и поцеловала меня, а я думал о том, что теперь, по крайней мере, я не буду один, что будет кому прикрыть спину, если придется сражаться насмерть с бесчисленной толпой врагов.

– Ладно, – сказала она, отстранившись от меня, – давай собираться и уходить. Предлагаю взять эти куртки, их владельцам они уже не понадобятся.

В противоположном от окна углу аудитории к стене была прибита вешалка. Она представляла собой доску с десятком крючков на ней. На этих крючках висели курточки уже мертвых студентов. Действительно, они им вряд ли понадобятся, ведь хоронить их будут в черных костюмах, белых рубашках и гримом на лицах, который будет скрывать трупные пятна. Среди всех прочих я выбрал себе ту, которая больше всего пришлась мне по вкусу – черную и кожаную, какой у меня никогда не было. Когда я надел ее на себя, и надел очки, которые достал из кармана своей старой курточки, то не мог удержаться от того, что бы удовлетворительно улыбнуться. Улыбалась и моя подружка.

– Выглядишь круто, – сказала она.

На ней была самая обычная куртка, та, в которой ходят все непримечательные прохожие на улицах. Пускай у каждого она разная, но если попытаться ее вспомнить, то перед внутренним взором возникнет только размытое пятно неопределённого цвета. В любом случае, куртка выполняла свою главную задачу – скрывала пятна крови на ее одежде. Но она не могла так же легко скрыть их на волосах. Возможно, именно по этому, ввиду подобных ситуаций, девушка перекрасила их в красный цвет.