Текст книги "Летаргия (СИ)"

Автор книги: Адам Грамм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

***

Я мало что знал про устройство этого мира, но про устройство общества я не знал ничего. Я не знал, что сейчас происходит и почему, какая именно обстановка, какая проблема на повестке дня. Я всегда был вдали от всего этого, и никогда не интересовался, кто правит сейчас, кто правил в прошлом. Я догадывался, что мое существования оказало влияние, понаслышке знал какое, но как именно отреагировало общество на внутреннюю угрозу, понятия не имел.

Когда мы заняли свои места в автобусе, я смотрел в окно и думал о том, что уже все позади. Я думал, что теперь все будет по-другому, ведь рядом со мной моя девушка, и мне больше не нужно удерживать в голове идею ее существования, ведь она прямо передо мной. Мы оставим этот ужасный город, который желает мой смерти, и мне не придется бежать от тех, кто исполняет его волю. Я представлял, как мы будем жить в другом месте, наверное, в другом мире, где угодно, где мы сможем реализовать свои мечты перед тем, как умереть. Закрыв глаза, я отдался своему воображению, так что когда автобус остановился, это было для меня неожиданно. Я подумал, что это просто еще одна остановка, на еще одном вокзале, где-нибудь, я не знал где. Когда открылась дверь, я ожидал увидеть еще одного пассажира, который займет свое место в салоне, но увидел совсем не его. В автобус зашел человек в камуфляжной форме с автоматом наперевес. Военный был примерно моего возраста, и, должно быть, невероятно гордился одеждой, которая была на него надета. Голос, которым он обратился к пассажирам, был именно таким, каким обращаются к подчиненным, тем, кто ниже по званию, статусу, происхождению.

– Оставайтесь на своих местах и сохраняйте спокойствие. Приготовьте к проверке свои документы. Это не займет много времени.

Поправив автомат на своем плече, он подошел к людям, которые сидели на передних сидениях, и принялся рассматривать бумажку, которую они ему протянули.

– Какой же я идиот, – прошептал я своей подружки настолько тихо, насколько мог, боясь, что панические нотки моего голоса долетят до военного, – почему я не подумал об этом раньше? Почему ты не сказала о том, какой нелепый план я тебе предложил?

– Я не знал, что на выездах из города стоят посты военных и проверяют каждую машину, – ответила она мне, – я не думала, что все зашло настолько далеко.

– Настолько далеко?! Через неделю на каждом перекрестке будет стоять танк, который будет засовывать свою дуло в каждого подозрительного, – я срывался в панику, – нет, не будет. Потому что нас расстреляют прямо сейчас. Это конец.

– Ты уже готов к смерти? – спросила меня девушка с легкой издевкой в голосе.

– А это имеет значение?

– У нас еще есть шанс. Автомат в руках человека не делает его сильнее нас, не делает даже равным нам, потому что он остается человеком.

– И что ты предлагаешь делать? – спросил я.

– Не знаю, – она пожала плечами, – буду импровизировать. И в нужный момент ты должен быть готов не только отдать свою жизнь, но и забрать несколько чужих.

Я ничего не ответил, потому что проверяющий документы подошел ближе на пару шагов и мог услышать, как мы составляем план того, который ему не понравится. Я заметил, что в дверях автобуса стоит еще один военный и внимательным взглядом следит за людьми в салоне. Он страхует своего напарника, что бы с ним ни приключилась неприятная ситуация, что бы его не убили и не покалечили те, кто решит преступить закон. Его автомат не висел за спиной, а лежал в руках, возможно, снятый с предохранителя и готовый стрелять. Если мы совершим неверное резкое движение, то сразу же получим пулю, и я оценил наши шансы выжить как совсем уже незначительные. В это время к нам подошел проверяющий и вопросительно посмотрел на нас.

– Ваши документы, – сказал он.

– Да, сейчас, – закивала моя подружка, – они где-то в рюкзаке, – и начала активно в нем искать.

Она копалась в своём рюкзаке несколько секунд, создавая видимость деятельности, но потом замерла, повернулась ко мне и легко улыбнулась. Такая улыбка могла появиться у того, кто смотрит куда-то в толпу, на определенного человека, пока к его шее летит лезвие гильотины. Так мог улыбаться тот, кто спускает курок револьвера, дуло которого прижал к своему виску, а из барабана вынул один патрон. Я смотрел на нее и видел, как удлинились ее зубы, как изменилось ее лицо. В моем восприятии цвета стали ярче, а звуки громче. Мое дыхание участилось, а время замедлилось. Когда прошла еще одна секунда, я был готов ко всему, убивать и умереть сам, испытывать боль и причинять ее.

Девушка резко подорвалась со своего места и притянула военного к себе, одной рукой закрывая ему рот и откидывая голову назад. Своими зубами она полоснула его по шее, нанеся глубокую, наверняка, смертельную рану, и толкнула его ко мне. Я принял его в свои объятия, удивленного, не готового к такому повороту событий и испуганного. Все, что мне оставалось сделать, это добить его, разорвать его горло так, что бы у него не осталось ни единого шанса. Он отдал свою жизнь легко, не оказав никакого сопротивления. Должно быть, когда он поступал на службу, добровольно или принудительно, то рассчитывал, что весь год будет только и делать, что пинать балду, маршировать и красить траву.

Вкус его крови ввел меня в состояние исступления, когда я полностью перестал испытывать страх, мне было весело и хотелось еще. Моя девушка, тем временем, совершала рывок ко второму солдату, который еще не успел понять, что именно произошло, но тревожное чувство уже поселилось в его душе. Скорее всего, он растерялся, не успел среагировать, прицелиться, или же не хотел стрелять в салоне, где так много ни в чем неповинных людей. Они перепугано оборачивались и пытались рассмотреть, что там происходит на задних сидениях. Они еще не начали кричать и паниковать, но непременно будет это делать, как только увидят кровь. Так или иначе, моя подружка налетела на второго военного, одной рукой отвела дуло автомата в сторону, а другой схватила его за одежду и бросила в проход между сидениями, туда, где его ждал я. Как только он упал на пол, я накинулся на него и запустил зубы ему в глотку. Он пытался скинуть меня с себя, но ему не хватало сил. Он ударил меня несколько раз по ребрам, но быстро слабел из-за обильной кровопотери. Мне не понадобилось много времени, что бы разорвать его артерии, и уже через несколько секунд я снова стоял на ногах. Девушка стояла в дверях автобуса и смотрела на меня. Как только она увидела, что я снова готов бежать, то вышла наружу. Я последовал за ней. За моей спиной раздавался наполненный ужасом крик людей, которые не знали, что им делать.

Дорога была наполовину перекрыта военным грузовик. Перед ним стоял наш автобус, а за автобусом протянулась небольшая пробка из машин, которые терпеливо ждали своей очереди. Мы замерил возле двери, что бы оценить в какую сторону нам бежать, и в тот самый момент кто-то направил на нас луч мощного фонаря. Сразу же раздался тревожный возглас, и началась паника. Мы сорвались с места и побежали в сторону от дороги, где не горел свет, где не было видно ничего. Неужели у нас все получится, подумал я, неужели все настолько просто. Но потом мы услышали выстрелы и лай собак.

Мы бежали по открытой местности, где негде было спрятаться, где не росли деревья, и луч света постоянно упирался в наши спины. Мы бежали из всех сил, и едва ли какой человек сможет нас догнать, но с каждой секундой собаки становились все ближе. Если бы мы вышли только против них, то одержали бы победу, пускай и не без потерь. Но как только мы остановимся, как только перестанем петлять из стороны в сторону, нас застрелят в тот самый момент.

Я не знаю, сколько это продолжалось, но, в конце концов, случилось неизбежное. Я почувствовал, как на моей лодыжке сомкнулась собачья пасть, и упал на землю. Моя девушка отреагировала моментально, развернулась и с размаху ударила ногой собаку по голове. Она сделала это с такой силой, что та отлетела на несколько метров и больше не поднималась. Должно быть, она сломала ей шею. Вторая собака прыгнула на нее, повалила на землю и вцепилась в плечо. Она рвала ее, как могла рвать обивку дивана или резиновую игрушку. Так волки разрывают на части убитую дичь, так полицейская собака терзала мою любимую девушку. Я поднялся настолько быстро, насколько мог, и, не обращая внимания на боль в лодыжке, изо всех сил пнул собаку под ребра. Я почувствовал, как хрустнули ее кости, но свою пасть она не разомкнула. Мне пришлось ударить ее еще несколько раз, до того, как сломанные кости и внутренние повреждения ослабили собаку настолько, что девушка смогла одной рукой разжать ее зубы и скинуть ее с себя. Я помог ей подняться на ноги и с ужасом смотрел на ужасную, рваную, кровоточащую рану у нее на плече. Ее ключица была раздроблена и она не могла шевелить правой рукой. Я взглянул ей в глаза, что бы узнать насколько плохо она себя чувствует и может ли бежать дальше, как в них отразился яркий свет мощных фонарей, что держали в своих руках полицейские и военные. Они подойдут еще немного ближе и начнут стрелять. Ни о каком предупредительном выстреле не может быть и речи. Нас убьют на месте при первой же возможности.

Сложно сказать, имело ли значение то, насколько быстро могла бежать моя девушка, насколько быстро мог бежать я. Имело ли значение умереть тут или через сто метров, сейчас или через десять секунд. Тем не менее, мы побежали. Лучи света выхватили из темноты силуэты деревьев впереди, и это был наш единственный шанс. Когда до посадки, леса, сада, парка, или что это было, оставалось несколько десятков метров, я почувствовал, как правое бедро обожгло болью. Я споткнулся, но не упал. Я продолжал бежать, пускай медленнее. Когда за моей спиной оказалось первое дерево, я почувствовал, как меня дернуло вокруг моей оси и легко жжение в правом плече. Боль была незначительная, потому что пуля только разорвала мягкие ткани, не задев кость. Все равно это была неудача. В общей сложности я был значительно ранен, и не мог оказать сопротивления. Конечно, могло быть хуже, пуля могла пробить мне голову. Могло быть еще хуже, она могла задеть позвоночник, обездвижить меня, и моя участь была бы куда более незавидная, чем быстрая смерть.

Все это время моя подружка бежала в одном шаге впереди меня. Пускай огнестрельное оружие не задело ее, собака потрепала ее настолько сильно, что сейчас она была слабее меня. Когда мы забежали в этот лес достаточно далеко, она остановилась, прислонилась к дереву и пыталась выровнять свое дыхание.

– Все кончено, – сказал я, – мы не сможем убежать, и драться мы тоже не можем.

Но она смотрела на меня так, словно у нее был план.

– Как ты думаешь, кого они преследует?

– Кроме нас, – удивленно ответил я, – тут никого нет.

– А кто мы? Кто ты, а кто я, по их мнению? Как ты думаешь, они, – они кивнула в сторону военных, голоса и шаги которых раздавались все ближе, – ловят людей, преступников, пускай и очень опасных, или кого-то, кто не совсем человек?

– Какое это имеет значение?

– Они могут невольно подозревать нечто о тебе, но не обо мне. В первую очередь они ищут тебя, убийцу, который избежал смерти вопреки здравому смыслу.

– И что ты предлагаешь?

– Ты будешь бежать и прятаться, а я выиграю тебе немного времени.

– Нет, – я покачал головой, – если ты собираешься сегодня умереть, я это сделаю вместе с тобой.

– Ты не понял. У меня есть преимущество, о котором они не знают – меня нельзя убить.

Голоса раздавались совсем близко, и я начал отступать. Моя девушка посмотрела на меня и легко кивнула. Она посмотрела вверх, на тот клочок неба, который было видно сквозь густые кроны деревьев. Но смотрела она на него ничего не видящим взглядом. Черты ее лица стали более резкими, зубы более длинными, а глаза зажглись зловещим светом. Таким светом горят глаза чудовища, которое живет под кроватью, прячется в шкафу или скрывается в темном углу. Этого света боятся все люди, и никто не сможет выдержать его взгляд. Девушка еще раз взглянула на меня, и я понял, что это уже на она, а самая дьявольская, самая темная и ужасная ее ипостась захватила ее тело, что бы проявить свою волю за несколько минут до смерти. Она развернулась и быстро вскарабкалась на дерево, возле которого стояла. Она сделала это так быстро, словно взлетела, как не сможет ни один человек. Я развернулся и побежал прочь. Вскоре я услышал звуки борьбы, выстрелы и крики людей, которые испытывали сильную физическую боль.

* * *

Я не могу однозначно утверждать, по какой причине мне так повезло. Почему, когда на мою поимку было брошено столько ресурсов, я оставался на свободе так долго? Может быть, потому, что, не смотря на все очевидные свидетельства того, кто я есть, они ищут человека, обычного беглеца, пускай и не совсем обычного преступника. Они не могут или не хотят поверить, что все совсем не так, что тот, кого они ищут, может бежать так много часов подряд, а потом столько же пролежать под землей, самостоятельно выкопав себе могилу. Возможно, потому их собаки не могут взять мой след, что мой запах не похож на человеческий. Он сбивает их с толку, пугает и дезориентирует, и собаки инстинктивно бегут в противоположную от меня сторону. Да, это славные животные, умные, преданные и самоотверженные. Но это большая разница – выдерживать взгляд смерти или неизвестности. Первый упирается в спину каждого человека, и он чувствует это, понимает, что рано или поздно ему придется обернуться. О втором мало кто задумывается, о нем знают только понаслышке, вспоминают лишь иногда. Возвращаясь поздно ночью домой, проходя миом густых зарослей кустов и деревьев, услышав подозрительные шорох, кого предпочтет увидеть человек перед собой: психопата, с ножом в руке и пеной, стекающий по подбородку, который накинется на него в отчаянной попытке убить, или два горящих красных глаза, которые будут только смотреть?

Пока я бежал, я испытывал многие неудобства, и понимал, какой комфортной жизнью я жил раньше. Я закапывался под землю и залазил на деревья, сидел под водой и скрывался в грудах мусора на свалке. На меня с презрением смотрела даже самая последняя облезлая кошка, а люди не замечали вовсе.

Каждое утро и каждый вечер я радовался тому, что прожил в этом мире еще двенадцать часов. Я задавал себе вопрос, стоит ли проживать следующие, но инстинкт гнал меня вперед, а у меня не было сил с ним спорить. Я был слишком слаб и напуган, что бы воевать с кем бы то ни было, даже с голосом у себя в голове.

Мне показалось, что уже прошло много дней, но я не могу быть уверен в этом точно, мне показалось, что петля на моей шее затянута не так туго, и решил, что можно остановиться, что бы глотнуть немного свежего воздуха. Для этого я выбрал красивый пряничный домик, который находился на окраине большого города. Я выбрал почти наугад, руководствуясь больше завистью и злобой, чем здравым смыслом. Я увидел двух детей, играющих на траве у калитки, и женщину, видимо, их мать, которая звала их домой ужинать. Именно такие эмоции я испытал, глядя на эту идиллическую картину, сравнивая ее со своим собственным существованием. Вместе с детьми я пошел на ее зов.

Пока я бежал, я не мог питаться полноценно и сбалансировано. Долгие холодные ночи, когда мой живот сжимался и болел от голода, я с тоской вспоминал сладкую кровь миловидной студентки с фиолетовыми волосами. Но я не убивал людей все эти дни, потому что убитый мною человек будет указывать своим разлагающимся и обескровленным пальцем стражам порядка на меня, и те начнут погоню с новым энтузиазмом. Все, что я мог себе позволить, это забрать жизнь облезлой кошки, которая с презрением смотрела на меня.

Когда я вошел в дом, то сразу пошел на звук голосов, которые раздавались из кухни. Когда я появился в дверях, то заставил двух прелестных девочек, примерно семи и десяти лет, и их мать испытать доселе незнакомые им чувства и эмоции. Глядя на меня, одетого в изорванные лохмотья, покрытого грязью и воняющего так сильно и резко, что невозможно было выделить главные, наиболее мерзкий компонент, они испытали отвращение, которое не испытывали никогда в их чистой и безмятежной жизни. Потом они почувствовали насколько тяжелые их тела, настолько, что они не могут пошевелить ни одной конечностью, диафрагма не может сжаться, что бы впустить воздух в легкие или заставить дребезжать голосовые связки. Они чувствовали страх, которые не идет ни в какое сравнение перед боязнью большого черного паука, что поселился в сарае, волнением перед контрольной или плохую оценку за оную. Они испытали ужас, который парализовал их нервную систему, занял сто процентов их восприятия. Но было еще кое-что. То, что остается без внимания, воспринимается как должное. Этим часто пренебрегают, настолько малая его кажущая ценность по сравнению со всеми остальными благами, которых хочет человек. Они чувствовали желание жить, настолько отчаянное и всепоглощающее, что разом померкли все их проблемы и неурядицы. Каждая из них в отдельности и все они вместе взятые теряли вес и значимость рядом со мной. Экзистенциальная дилемма, жить или умереть, которая тревожит многих, нашла моментальный ответ в умах этих людей.

Я вскрыл девочек одну за другой и выпил их кровь. Одна из них была для меня основным блюдом, плотным и питательным, а другая закуской, легкой и сладкой. Их мать я заставил смотреть на все это, и сам, глядя на нее, я брал реванш у всего человечества. Она кричала и плакала, давилась своими слезами и своей кровью. Мне пришлось ударить ее несколько раз, что бы она своим криком не позвала соседей на помощь. Она отворачивалась и закрывала глаза, не желая смотреть на этот кошмар. Я взял кухонный нож и приставил его лезвие к ее глазам. Я сказал, что если она не будет смотреть, то я отрежу ей веки и поломаю столько костей, сколько потребуется, что ее обездвижить. Она с ужасом глядела на кусок стали, что находился в непосредственной близости от ее зрачков и согласно кивала. Инстинкт самосохранения заставил ее подчиниться.

Когда я поел, то почувствовал внутри себя что-то светлое, доброе и прекрасное. Это чувство настолько резко отличалось от того, что я испытывал последнее время, что я не мог не откинуться на спинку кресла и не закрыть глаза. Нет, это не было умиротворение, я не обрел внутренний покой. Я просто немного расслабился. Женщина забилась в угол, сжалась в комок, всхлипывала и плакала. Она имела вид еще более жалкий, чем у меня. Тот выбор, который я ей предоставил, не был жестом моей доброй воли или проявлением великодушия. Мне было лень лишний раз напрягаться.

Я сказал ей, что ни в коем случае не могу оставить ей жизнь, и что ей не стоит испытывать иллюзии по этому поводу. Но у нее есть возможность уйти в другой мир добровольно, а не умереть жестокой, мучительной и насильственной смертью. Я вложил нож ей в руку, и сказал, что там, на небесах, она снова будет со своими детьми, и тогда уже никто не сможет их разлучить. Она смотрела на меня с удивлением, страхом и ненавистью. Она понимала, что, на самом деле, у нее нет выбора. Увидимся в Аду, сказала она мне на прощание, и я улыбнулся в ответ.

Я не знаю, что сложнее, забрать чужую жизнь, или отдать свою. Много людей живы только по тому, что у кого-то не хватило решительности сделать последний шаг, нажать на курок пистолета, дуло которого упирается в висок, чужой или собственный. Но у этой женщины было преимущество перед остальными самоубийцами. Ужасное психическое потрясение придавало ей сил, и она кромсала свои вены на руках вдоль и поперек. Тупым кухонным ножом она наносила себе глубокие раны, не обращая внимания на боль, одержимая только одним желанием, поскорее умереть.

Я сидел на кресле и смотрел полуприкрытыми глазами на нее, несчастную женщину, которая сошла с ума в последние минуты своей жизни. Мне ни в коей мере не было жаль ее, но мне было интересно смотреть, как она умирает. Я подумал о том, смогла бы она расстаться со своей жизнью так же легко, но спустя время, через несколько дней, недель или лет? В тот момент, когда все закончится, и боль утраты немного ослабнет, смогла бы она жить дальше? Или это совсем уж невыносимо – каждый день жить бессмысленной жизнью и мечтать о смерти? Я этого никогда не узнаю, и мне было глубоко плевать на ее душевные переживания. Я смотрел в ее потухшие глаза, и думал о ее несчастной судьбе только для того, что бы не думать о своей.

Постепенно, незаметно для себя самого, я начал погружать в сон, который обещал быть не таким беспокойным, в котором у меня есть шанс избежать своих кошмаров. Они преследовали меня не только во сне. Каждую секунду я слышал пронзительный вой и хруст веток за своей спиной, я слышал сирену и лай собак. Я видел крадущуюся тень, которая не отставала от меня, как бы быстро я не бежал. Голос паники, паранойи, отчаяния и страха не давал мне остановиться, даже если я падал от усталости. Но сейчас я чувствовал, что наступила пауза в этой погони. Эти ужасные химеры потеряли мой след, они не могут войти в этот дом и проникнуть в мой разум.

Когда у меня выдавалась свободная от смертельной опасности минута, я думал обо всем происходящем, так, в общем и целом. В этом мире существует еще не открытый закон, которому и подчиняется мое существование. Этот закон мог бы послужить для меня тем самым источником света, но все равно он казался мне слишком тусклым.

Я стал тем, кто есть больше, чем просто человек, но этого оказалось недостаточно, что бы решить мою самую главную проблему. Пускай я стал намного сильнее и могу забирать человеческие жизни, неизменным осталось то, что я все так же бессилен против всего человечества. Оно объявило мне войну, назначило награду за мою голову. Если раньше оно пыталось убить меня моими же руками, то сейчас делало это своими собственными.

*

Моя история не про жесткие кровавые убийства, насилие, боль и смерть. Моя история началась не тогда, когда раздался условный стук дверь. Все началось в том самом месте, похожем на лабиринт, где бродит минотавр. Я иногда приезжал туда провести там один день или несколько. Бывало, что я находился там неделю, потому что не было разницы, сидеть в одной комнате или в другой. Это было несколько лет назад, и уже тогда я понимаю, что что-то не так. Уже тогда я находился на периферии, вдали от остальных людей. Но не так, как на сегодняшний день. Я сидел в комнате, плакал на кровати, потому что у меня не было того, что мне было нужно. Я не знаю точно, что бы это могло быть, любимая девушка рядом, любимое дело, которое наполнит смыслом жизнь, доза наркотика в моей крови, которая сделает краски более яркими. Я не знал этого тогда, не знаю и сейчас. Мне было бы достаточно просто найти выход из того замкнутого круга, в который мне не посчастливилось попасть.

Когда-то я был хорошим ребенком, который обещал проявить в своей судьбе нечто значимое и великое, создать то, что не исчезнет и через тысячу лет. Мне нравилось мечтать об этом и представлять себя супергероем. Но шло время, и я все больше отдалялся от центра, искал что-то в себе самом. Я жил на задворках, и находил в этом извращенное удовлетворение. Однако человеческая природа каждый день напоминала мне об ошибке, которую я совершаю. Именно она загнала меня в западню, из которой я не смог найти выход.

Миллионы лет назад, когда наши предки формировали вид, который обещал создать разумную расу, у них в голове появился механизм, производная которого погубила меня, и таких как я. В те времена он не мог проявить свою обратную сторону, потому что не имел подходящих условий. Именно он заставлял наших далеких предков сбиваться в группы, повышая свои шансы выжить. В условиях цивилизации, когда одинокий индивид спокойно может запереться у себя в квартире и провести черту между собой и всем остальным миром, это механизм начинает разрушать его разум. Он говорит ему, что одиночка не может существовать. Говорит, что одиночка не должен жить.

С помощью этого механизма человеческая природа забирает самую большую ценность для всякого разумного существа – смысл существования. Это не есть нечто конкретное, эфемерное ощущение, ярче, чем все остальное. Я ничего не знаю об этом, я только видел его отражение в глазах других людей. Вначале я перестал хотеть жить, потом я захотел умереть. Не по какой-то причине, а просто так, словно в этом было проявление моего инстинкта. Так он и было, в некоторой степени.

В очередной раз я приехал в место, похожее на лабиринт, что бы в одном из его закоулков оставить свое тело, и закончить все, в конце концов. Я решил, с меня хватит. Естественной для меня была мысль, что нет никакого смысла, и нет никакой разницы. Я решил не оттягивать неизбежное. Когда село солнце и стало темно, я вышел из дома и пошёл куда-то, я не знал куда. Я был уверен, что мне будет подан знак, с темных небес, или из глубин моего подсознания. Ноги привели меня вокзал, который можно было условно назвать выходом из лабиринта. Это была единственная дорога, по которой я ходил, туда и обратно. Я совершенно не имел представления, что буду делать, но когда подошел ближе, то в свете желтых вокзальных фонарей я увидел девушку с рыжими волосами, которая сидела на лавочке и курила сигарету. Я не мог не обратить на нее внимания, так сильно она выделялась на окружающем фоне. Она была не тем, что я искал, а совсем противоположным. Я бы хотел подойти к ней и спросить, что она делает одна ночью на вокзале, почему сидит на лавочке и смотрит прямо перед собой, но не мог пересечь невидимую черту. Мне оставалось только прятаться в кустах и разглядывать ее, как невиданное еще чудо света. Потом она встала и пошла куда-то. Я хотел крикнуть ей, что не стоит уходить далеко от источника света, но не мог вымолвить ни слова. Я пошел за ней, пробираясь в кустах, оставаясь незаметным. Она зашла в магазин и вышла оттуда с дымящимся стаканчиком кофе.

Я говорил себе, что так и должно было произойти. Она была слишком слабой, что бы дать отпор или убежать. То же самое я говорил о себе, и презирал себя еще сильнее. Я смотрел вслед уезжающей в неизвестном направлении машины, и думал о том, что я упустил единственный в своей жизни шанс. Я никогда к ней не прикасался, поэтому ее кожа для меня была самой гладкой и мягкой. Я никогда не вдыхал ее запах, поэтому она казался мне таким волшебным и притягательным. Я никогда не слышал ее голос, поэтому я воссоздал его у себя в голове. В ту ночь я вернулся домой и придумал себе новый мир. Там была и она, незнакомая мне девушка. Я отдал ей главную роль, сделал своей героиней.

-