Текст книги "Летаргия (СИ)"

Автор книги: Адам Грамм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Я услышал, как открылась дверь в ванную и вышла девушка с перевязанными белыми волосами. Она прошла в кухню, вытащила из раковины две грязные чашки и принялась делать кофе.

– Понятия не имею, кто ты такой, – сказала она, – и что ты делаешь у меня дома.

– Я буду кофе без сахара.

– Какого черта я вообще пригласила тебя к себе домой? – она обернулась и посмотрела на меня, – наверное, я была не в себе.

– Так и было. Ты была сама не своя, – ответил я, – если бы не я, ты бы встретила это утро в компании рыб на дне реки.

– Вот видишь, чего ты меня лишил.

Я рассмеялся.

– Никогда не поздно пойти на дно. Если к вечеру ты захочешь прекратить свое бессмысленное существование, обещаю, я сам заберу твою жизнь.

Закипел чайник и она разлила кипяток в чашки.

– Ты мой ангел хранитель, – она взяла сигарету и подкурила ее.

– Кстати, – сказал я, отпивая кофе, – в каком университете ты учишься?

– В медицинском, – она выдохнула дым, – на психиатра.

Я улыбнулся.

– Обычно, на подобные специальности идут люди, которые хотя разобраться в первую очередь в себе.

– Что ж, – она сделала глоток и скривилась, – так и есть. Ты и сам мог в этом убедиться.

Мы молча допили кофе и потушили окурки в грязных тарелках. Она пошла одеваться, а я стал напротив зеркала. Изменилась ли моя внешность за последнее время? Смогу ли я слиться с толпой студентов и остаться незамеченным? Я всматривался в каждую деталь, и меня устраивало все, помимо отсутствия правого глаза. Это то, что будет привлекать к себе лишнее внимание. Отсутствие глаза, это не то, что можно скрыть обычными методами. Впрочем…

– Мне нужны черные очки, – сказал я ей, когда она стала возле меня перед зеркалом и стала завязывать свои белые волосы.

– Они тебе определенно не помешают, – ответила она, не глядя на меня, – возьми в ящике.

Спустя десять минут мы вышли из подъезда, и я вдохнул свежего воздуха, в котором еще можно было почувствовать ароматы цветов и травы(гниющей травы…). Девочка с белыми волосами пошла вперед, не оборачиваясь. Она заткнула уши наушниками и шла, покачивая бедрами в такт музыке. Я вдохнул шлейф ее духов, запах ее тела, ее феромоны и подумал, какое желание во мне сильнее, сексуальное влечение или голод? В каком виде я хотел бы ее видеть? Я смотрел, как она качает бедрами, и понял, что я не обязан выбирать. Я могу изнасиловать ее, а потом сожрать. Или наоборот.

Я пошел за ней, и, поравнявшись, скосил взгляд и посмотрел через очки в ее стеклянные глаза. Такими глаза бывают, если долго держать их открытыми и смотреть туда, куда смотреть не следует. Если много смотреть по сторонам и задавать вопросы, то можно утратить разум, точно так же, как можно утратить зрение, если смотреть на солнце.

Мы зашли в метро и стали на платформу. Вокруг было много людей, как всегда бывает по утрам. Я вспомнил, как не так давно стоял на похожей платформе другой станции и смотрел на рельсы, и думал, почему бы не разбить свой череп об них, не дать поезду разорвать свое тело? И каждый последующий день я проклинал себя за вчерашнюю слабость. Интересно сколько людей, стоя на платформе, думают о том, что бы броситься под поезд? Когда же поезд приехал, никто не шагнул под его колеса. Подобное случается редко и всегда служит отличным развлекательным зрелищем для людей. Разорванное на части тело и чужая смерть это такая потеха, которая всегда будет вызывать интерес и никогда не надоест. А что по этому поводу думает моя подружка? Она стояла и качала своей очаровательной головкой в такт музыке.

Поездка в метро была для меня первой вылазкой в большое скопление людей. Я опасался, что стоит мне показаться им на глаза, так в них сразу проснется древний инстинкт, и они увидят во мне чудовище, накинуться на меня толпой и повесят на первом столбе, а мой труп похоронят в гробу с железной клеткой, как в старые добрые времена. Но я ошибался, им не было до меня никакого дела. Я думал, что после всех злодеяний, которые я совершил, каждый человек будет смотреть в лицо своего соседа, и если оно покажется ему подозрительным, то он будет действовать наверняка. Я собирался увидеть военные патрули с автоматами на перевес и приказом стрелять на поражение на любое сомнительное движение. Но вокруг я видел то же самое, что и всегда. Не было похоже, что бы кто-то особенно боялся. Может быть, поздно вечером в темном переулке вспоминались кровавые подробности недавно совершенных убийств, и то, что их виновник все еще разгуливает на свободе. Но никто не подозревал, что в самом людном месте чудовище окажется среди них.

Едва мы переступили порог университета, как во мне начало пробуждаться едва забытое чувство. Я видел, как в этих стенах носится дух науки и вдыхает разум в человеческие души, как когда то над водой носился дух божий и вдыхал жизнь в нашу планету. Я чувствовал запах сотен людей, и, мне казалось, я могу выделить любого их них и пойти по следу. Мне казалось, что я слышал каждый звук, от писка мышей за плинтусами, до проклятий, которые шепотом посылают студенты в адрес своего преподавателя.

Моя спутница не замечала ничего подобного и не слышала голоса призраков. Она дышала паркетной пылью, как пыльцой небесных цветов, и уверенно шла в нужную аудиторию. Я шел вслед за ней по пятам и пытался думать только о белокурых прядях ее волос, что болтались в полуметре от моего лица. Но мое внимание постоянно отвлекали проходящие мимо миловидные студентки. После каждой из них чувствовался одуряющей шлейф из духов и феромонов, и, глядя на каждую из них в отдельности, на их улыбки на пухлых губах, на их нежные шеи с бьющимися синими жилками, я понимал, что я голоден. Я с каждым шагом все яснее понимал, что не смогу просидеть полтора часа на одном месте, когда на расстоянии вытянутой руки будет находиться такая нимфетка, сладкая, как сахарный сироп. Нет, мне определенно нужно поесть, иначе голод затуманит мой разум.

Я коснулся плеча своей подружки и она, обернувшись, посмотрела на меня.

– Давай встретимся после пары возле входа, – сказал я ей.

– А куда ты собрался? – удивилась она.

– Прогуляюсь, – улыбнулся я, – Иди. И учись хорошо.

Она пожала плечами и пошла дальше. А я остановился посреди коридора и вдохнул воздух полной грудью. К черту пыль и небесную пыльцу! Я чувствовал аромат изысканного блюда, как гурман на дегустации деликатесов. Я смотрел по сторонам, и мне хотелось всего и сразу. К сожалению, я не мог откусить от каждой по кусочку, иначе пришлось бы устроить здесь чудовищную кровавую бойню. Я должен был выбрать только одну, и я смотрел очень внимательно и вглядывался тщательно. И каждая была соблазнительней предыдущей. Я неторопливо шел по коридору, как по банкетному залу, и привлекал к себе больше внимания, чем хотелось бы. И я не знаю, сколько еще успею сделать шагов, прежде чем услышу первый вопрос в свой адрес. Но я колебался, ибо каждая девочка была столь очаровательна, что мне хотелось узнать ее поближе, пригласить в ресторан и предложить занять почетное место на моем обеденном столе. По правде говоря, я сам не знал, чего хотел. Но все разрешилось само собой. Коридор успел повернуть только один раз, и я увидел ее. Она выделялась в толпе своими фиолетовыми волосами, которые сразу бросались в глаза. Первое, что пришло мне в голову, был вопрос : « Зачем она это делает? Зачем привлекает к себе взгляд? Разве она не знает, что оный может быть не только восхищенным и обожающим, но и полным порока, похоти и злого умысла? Или еще хуже». Не знаю, думала ли она когда то, что ее горла может коснуться лезвие ножа или чьи то зубы, но она шла, и явно ничего не боялась. Она шла в десяти шагах от меня и направлялась в сторону лестницы, ведущей куда то наверх. Я ускорил шаг, и едва первые молекулы ее феромонов попали в мои легкие, а из них в кровь, как мое сердце забилось чаще. Ее запах был топливом высшей пробы, и я уже различал над внешним шумом звук поршней и шестеренок. Ее феромоны были наркотиком, которые перенес меня в параллельный мир, идентичный настоящему, с той лишь разницей, что в этом параллельном мире вместо меня был кто то другой. И нельзя однозначно утверждать, то ли это сумасшедший, который упивается своим безумием и кровью невинных жертв, то ли это невиданное доселе существо, которое по праву заняло свое место в пищевой цепочке.

Девочка с фиолетовыми волосами уже прошла первый пролет, а я едва ступил на первую ступень. Я смотрел, как покачиваются ее бедра при ходьбе, как заметил, что прямо возле нее находится дверь в мужской туалет. Если на свете и существует удача, то она сейчас улыбалась мне своими клыками и приглашала к столу. В ее глазах, в каких даже полуразложившийся труп найдет надежду на счастливое будущее, я видел убеждение в том, что никто не посмотрит в мою сторону, никто не закричит в ужасе, глядя, как кто-то покушается на чужую жизнь.

В несколько прыжков я приблизился к ней вплотную. Одной рукой я зажал ей рот и прижал к себе, а другой открыл дверь в туалет. Девочка начала вырваться, но она была слишком слабая, и ее удары, которыми она меня награждала, были как прелюдия перед любовью. Когда мы оказались непосредственно в туалете, я закрыл дверь и втолкнул ее в ближайшую кабинку. Несколько секунд моя рука не зажимала ей рот, но она поняла это слишком поздно и не успела закричать прежде, чем я вдавил ее своим телом в боковую стенку кабинки. Я закрыл за нами дверь на шпингалет, и мы остались один на один в полумраке. Она тяжело дышала и испуганно смотрела на меня. Я тоже смотрел на нее, в самую глубину ее глаз и пил ее страх, как легкое вино для улучшения аппетита. Мое лицо было лишь в нескольких сантиметрах от ее, и я мог распробовать ее запах сполна. Ее феромоны наполняли кабинку, превращая ее в газовую камеру. Я дышал ими и все больше сходил с ума. Ее грудь тяжело поднималась и опускалась, и уже спустя десять секунд в ее глазах был не только страх, но и интерес, ожидание, едва ли не мольба. Вряд ли она хотела умереть в эту минуту. Только не тогда, когда ее тайные мечты обрели плоть в виду этой сцены, которую она часто видела в своих снах. Может она и отдала бы свою жизнь, как нечто бессмысленное и бесполезное, но только после того, как я разверну ее спиной к себе, стяну с нее шорты, которые так плотно прилегают к ее ногам, и трахну ее, грубо и жестко, как ей всегда того хотелось. Я снял очки, и она удивленно уставила на мою пустую правую глазницу. Да, я не был прекрасным принцем из ее грез, который заберет ее честь, и уйдет, оставив мечты о себе. Я криво ухмыльнулся, и, похоже, это напугало ее сильнее, чем все остальное. Ее руки был свободны, и она вцепила своими коготками мне в живот и пыталась разодрать ими мою одежду, кожу, и, в конце концов, выпотрошить меня, и засунуть мои внутренности мне в глотку. Не знаю, чего больше было в ее глазах: страха, злость или сексуального возбуждения, но она на славу разодрала мои ребра, оставила на них глубокие царапины. Я не на шутку завелся от всего этого. Моя кровь бурлила адреналином, и я едва ли не смеялся от азарта. Я подумал, а не изнасиловать ли ее в самом деле, перед тем, как прикончить? Но эта мысль была эфемерной, голод заглушил собой все чувства. Я развернул ее лицом к стенке и глубоко вдохнул запах ее волос. Я коснулся губами ее шеи и почувствовал солоноватый вкус ее пота. Может быть, потом я и трахну ее, пока она не успела остыть. Хотя это будет не так интересно, ведь она не будет сопротивляться. Я широко открыл свой рот и глубоко вонзил свои зубы в ее шею. Из ужасно рваной раны обильно полилась кровь. Девочка дернулась от сильной боли и заскулила в отчаянной попытке жить, она вырывалась, но я крепко держал ее, закрыв глаза от удовольствия. Я делал один глоток за другим, и она все слабела. Очень скоро она потеряла сознание, и мне пришлось держать ее тело на весу. Потом она лишилась жизни. Я почувствовал это потому, что сердце ее остановилось, и кровь больше не выталкивалась мощными толчками, а просто лилась, с каждой секундой все слабей. Когда моя жажда была утолена, я уронил ее на пол и замер на некоторое время. Мне казалось, мир расцвел красками, кабинка туалета стала самым прекрасным местом на планете. Я вдыхал провонявшийся кровью и хлоркой воздух как океанский бриз, и видел так далеко, словно находился на вершине мира. И мне не было холодно от пронзающего ледяного ветра, который властвует там, ибо меня согревала кровь этой очаровательной девочки.

Спустя минуту эйфория прошла, и я вспомнил, что мой рот перемазан кровью, которую надлежало смыть. Не задумавшись ни на миг, я вышел из кабинки и встретился лицом к лицу с человеком, который только что вошел в туалет. Скорее всего, это был преподаватель. Об этом говорил его надменный и высокомерный вид. Он явно страдал от лишнего веса и был удивительно похож на мышь по имени Рокфор из мультика из моего детства. В моей голове заиграла столь неуместная в данной ситуации веселая незамысловатая мелодия, и я улыбнулся, как улыбался когда то, когда смотрел этот мультик по телевизору. Рокфор недоуменно смотрел на меня и никак не мог понять, что во мне более странно и подозрительно: пустая глазница или измазанный чем-то красным рот. Видимо, вся кровь в его теле отхлынула от мозга и сконцентрировалась в желудке полном сыра, который он так любит. У меня не был выбора, и я сделал то, что должен был. В два длинных прыжка я приблизился к нему и со всего размаху ударил его кулаком по лицу. Я попал ему прямо в скулу и кожа на этом месте разошлась. Я чувствовал, как струится жидкость в гидравлических цилиндрах, что были у меня вместо мышц, но даже их силы не хватило, что бы сбить его с ног. Я успел ударить его еще два раза, прежде чем он понял, что происходит. В его глаза горел страх, злость и боль. Он хотел было схватить меня своей рукой, но был слишком неповоротлив. Я отошел в сторону и ударил его ногой под колено, но он все еще стоял на ногах, хотя и зашипел от боли, схватившись за перебитой сухожилие. Я ударил его еще раз по тому же месту, и он, наконец-то, упал, и его лицо перекосилось, и он готов был вот– вот разразится воплем. Я нанес несколько упреждающих ударов ему по зубам, выбив несколько из них, и он захлебывался в собственной крови и скулил от боли. Я сжал пальцами его трахею, прошло секунду пятнадцать, и после предсмертных судорог, он затих. Он был окончательно мертв, и смерть была ему к лицу, а мокрые штаны органично дополняли образ, и он полностью соответствовал тому, каким его видели студенты. Я поднялся на ноги, окинул взглядом его объёмное, массивное тело и задумался о том, что мне будет нелегко затащить его в кабинку. В своей голове я слышал, как тикают часы, отмеряя оставшиеся секунды, которые могут закончиться в любой момент. Я не знал, сколько у меня их осталось. Взяв за лодыжки этого преподавателя, я потащил его в сторону открытой кабинки. Пока я прилагал все возможные для меня усилия, двигаясь один сантиметр за другим, я смотрел на дверь, ожидая, что она откроется. Что мне делать тогда, думал я, убивать каждого, кто войдет в нее? Мне не хватит кабинок, что бы спрятать все тела, особенно, если они будут такими огромными, как это. Да, сейчас много людей выглядят не так, как должен выглядеть человек. Основную часть своего существования они занимаются тем, что перерабатывают еду на дерьмо, оставшуюся соревнуются и спорят о том, кто больше преуспел в этом.

Прошло тридцать секунд, прежде чем я втащил тело в кабинку, и закрыл дверь изнутри. Теперь сюда никто не зайдет, случайно выбрав ее в качестве места своего уединения. Я же мог выбраться наружу, потому что между боковыми стенками и потолком был промежуток, так, что если стоять, можно видеть, кто стоит в соседней кабинке. Я перелез через стенку, а потом еще через одну, и оказался рядом с девушкой с фиолетовыми волосами. Наклонившись и откинув прядь с ее лица, я увидел на нем выражение ужаса, боли и разочарования. Ее мечта, которую она скрывала ото всех осуществилась, и забрала ее жизнь. Возможно, она мечтала не об этом, а может быть, и нет. Ее кабинку мне тоже следовало запереть изнутри, что она как можно дольше оставалась в одиночестве, медленно истекала кровью в канализацию, и не привлекала лишнего внимания. Я перебрался через боковую стенку еще раз, посмотрел на пол и увидел кровавые пятна на нем. Их нельзя не заметить, они бросаются в глаза, и если я их не вытру, первый же человек, который зайдет сюда, выбежит с криками прочь. Я взял тряпку из-под раковины, которой уборщица моет пол, и вытер ею пятна. Конечно, остались красные разводы, но их можно было увидеть только если присматриваться. Я подошел к умывальнику, включил воду и умылся. Сквозь ее шум я прислушивался к звукам за дверью, к голосам, что носятся по стенам и распространяют новости. Я думал, не успели ли они оповестить людей о тех ужасных вещах, что тут происходили, но эти голоса, похоже, никто, кроме меня не слышал. Во всяком случае, человек, студент, который вошел в туалет, посмотрел на меня безо всякого подозрения.

Как и договаривались, я вышел из главного входа и подкурил сигарету. Народу ходило туда-суда не так много. Большинство студентов сейчас сидят по аудиториям и с тоской смотрят в окно. А их преподаватели, словно надзиратели на рудниках, расхаживают перед доской с чувством собственного превосходства и высокомерно несут всякую чушь. Крайне редко кто то говорит разумные вещи, но таких становится все меньше. Тот, у кого есть мозги, и кто умеет их использовать по назначению неизменно начинает пить или разносит себе череп выстрелом из ружья. Нечеловеческая сила воли и вера, доведенная до абсурда, требуется для того, что бы прийти в университет и пытаться донести крохи здравого смысла новому поколению, которое в своем безумии даст фору всем предыдущим. Я не спеша выкурил сигарету, и потом подкурил еще одну. Мне нечего было делать. Мир не ждал от меня великих свершений, и не мне не нужно было деформировать свой разум, что бы хоть как то вписаться в социальную систему. Замечательно было то, что я мог плевать на все это, ловя теплые лучики солнца и переваривать плоть симпатичной студентки с фиолетовыми волосами.

В таком праздном безделии я скоротал время до конца пары, а вскоре заметил в толпе выходящих на перекур мальчиков и девочек знакомые светлые волосы, что обрамляли лицо, на котором виднелся след прошедшего занятия – измождение, усталость и отчаяние.

– Как же я заебалась, – сказала она, выдыхая ментоловый дым, – а ты чем занимался?

Я пожал плечами.

– Прогулялся по университету и потом перекусил немного.

– Пойдем со мной на следующую лекцию, – сказала она, – помнишь, ты обещал, что убьешь меня, если я того пожелаю?

Я улыбнулся.

– Я не могу это сделать прямо здесь и сейчас, ты же понимаешь. Может, вечером у тебя дома мы выпьем по чашке вина, выкурим по несколько сигарет, ты мне расскажешь печальную историю, и я лишу тебя жизни.

Она печально вздохнула.

– Это будет очень не скоро. Что же мне делать сейчас?

– Не отчаивайся слишком рано, – ответил я, – мало ли, что может произойти. Представь, что ты умерла вчера, и тебе все равно.

– Это будет не трудно, – усмехнулась девушка, – представить, что я уже в Аду.

Мы снова вошли в здание университета, и, пройдя несколько лестничных пролетов и коридоров, оказались в большой аудитории. Ряды парт амфитеатром спускались вниз, где стояла кафедра и висела широкая доска. В аудитории находилось много студентов, которые во время перерыва занимались кто чем. Большинство из них, разбившись на небольшие группки, разговаривали и смеялись, пожирая бутерброды, принесенные из дому. Кто то играл в углу на телефоне, кто то читал книгу. Самые отчаянные из них перелистывали конспекты. Я часто видел эту картину, и каждый раз задавался одним и тем же вопросом, где они нашли такое непринужденное выражение для своего лица, с которым никогда не расстаются. Я никак не мог понять, прячут ли они что-то за ним, или больше ничего нет

Мы сели на предпоследний ряд и стали ждать начала лекции.

– Какой сейчас предмет? – спросил я.

– Клиническая психиатрия, – ответила моя знакомая, доставая из сумки ручку и тетрадку.

– Ты собираешь писать конспект? – удивился я.

– Более того, советую тебе делать то же самое. Сам увидишь, – добавила она, заметив мое непонимание.

Прошло несколько минут, и в аудиторию вошел тот, кто, по всей видимости, был преподавателем. Это не был мерзкий старикашка, еле передвигающийся на своих дряхлых ногах, при этом постоянно кряхтя, который уже давно был в глубоком маразме, и, глядя на которого, возникает только один вопрос: какого черта он до сих пор не сдох? Нет, это был молодой мужчина, который упругими шагами подошел к кафедре и углубился в изучение листков, которые он принес собой. Был ли это план лекции, или договор сделки с дьяволом, но он совершенно не обращал внимания на происходящее вокруг. Он не разразился громогласным воплем по поводу того, что лекция уже началась и все должны разойтись по своим местам. И не потому, что он был скромный и застенчивый, а потому, что в этом не было необходимости. К своему изумлению, я заметил, что все студенты, как и положено, сидят на своих местах, их рты закрыты, а глаза смотрят на преподавателя. Те, кто имел неосторожность опоздать, просачивались в аудиторию как приведения, и сев на стул, съёживались, словно боясь, что их поразит молния. У этого человека была удивительная способности держать под контролем всю аудиторию. Я не знаю, внушал ли он страх или восхищение, но он пользовался всеобщим уважением, с его мнением считались, и его слово было закон. Три человека, старосты собравшихся групп, встали со своих мест и положили на преподавательский стол три журнала. Он, в свою очередь, отложил листки в сторону, взял один из журналов и стал делать там какие то пометки. Время от времени он поднимал голову, окидывал взглядом аудиторию, и снова сосредотачивался на журнале. Наверное, он отмечал присутствующих, но ему не нужно было называть каждого по имени. Он, как великий полководец древности, знал каждого своего студента в лицо. Закончив с одним журналом, он принялся за второй. А потом и за третий. В последнем журнале он увидел что то такое, что заставило его остановиться.

– Анастасия, – сказал он, подняв глаза и устремив свой взгляд в аудиторию, – почему вас не было на вчерашней лекции?

Он смотрел прямо на мою белокурую соседку. Вот, значит, как ее зовут, подумал я, Анастасия. И, хотя его голос не был угрожающим, напротив, он был мягким и дружелюбным, девочка, к которой он обратился, вся напряглась и побледнела.

– Я себя плохо чувствовала, – ответила он дрогнувшим голосом.

Несколько секунд он внимательно смотрел на нее, словно пытался уличить во лжи, а потом перевел взгляд на меня. Если до этого момента в аудитории была тишина, то лишь только мы встретились глазами, двигатель машины внутри меня оглушительно взревел. Но не грозно и агрессивно, а жалобно и испуганно, словно раненный зверь, который бежит без особых надежд на спасение. Я почувствовал, как машина подключила к моему сердцу клеммы и подавала с каждым разом все более мощный разряд, разгоняя его все быстрее и быстрее. Я чувствовал, как адреналин без остановки поступает в кровь, и мне показалось, что преподаватель заметил, как расширились мои зрачки. Я был уверен, что он слышал, как отчаянно визжал двигатель, хотя для всех прочих в аудитории была тишина. Наш зрительный контакт длился несколько секунд, и я увидел, как изогнулся уголок его губ, когда он сделал последнюю пометку в журнале. Потом он, заложив руки за спину, вышел из-за кафедры, и, прохаживаясь перед первым рядом парт, заговорил.

– Итак, на прошлом занятии мы с вами пытались сформулировать понимание нормальной психики. Как вы помните, у нас ничего не получилось. Наши определения были нечеткими, некорректными, бесполезными или бессмысленными. Мы закончили выводом о том, что нормальной психики, как такой, не существует. Иными словами, невозможно сказать, нормален человек или нет без дополнительных на то условий. Я предлагаю вам свести воедино понятие нормальности и адекватности, и утверждать, что психика нормальна, если он адекватна некой совокупности факторов. Мы должны помнить о главном и единственном предназначении всякой психической деятельности – обеспечивать выживание вида, если других средств недостаточно. Человек наделен таким могущественным интеллектом, потому что он слаб и уязвим, а не для того, что бы создавать произведения искусства и познавать мир. Искусство и наука – продукт использованного не по назначению разума.

Он стоял у окна и смотрел в небо, будто говорил это не своим студентам, а самому богу, бросая вызов своим суждением его замыслу.

– Таким образом, вернувшись к психической деятельности и посмотрев на нее с только что приведённой позиции, мы можем сказать, что она нормальна, если в должной мере обеспечивает выживание индивида и сохранение вида в целом. Очевидно, что она будет различна, ибо цивилизация не держится на одних лишь гениях или обывателях. Ей нужны все и в правильной пропорции. Эти различия, допустимые границы колебания в рамках вида и данных условий, нередко путают с патологией. Несомненно, однако, что существуют подлинные патологии, психические заболевания, с определения которых мы и начнем наш путь к пониманию нормальной психической деятельности. Мы будем говорить о патологии, как о том, или ином нарушении информационного метаболизма, однако, это слишком широкое понятие, что бы охватить его сразу и целиком. Мы начнем с расстройств восприятия, как первого этапа этого самого метаболизма.

И он говорил, а его голос железой волей придавил всех студентов к стульям. Он говорил, диктовал определения и основные положения, и я понял, что должен это записать. У меня в голове разворачивалась цепочка мыслей, которую я не мог назвать чужеродной, такой правильной и мудрой она была. Эта цепочка вела меня к понимаю того, что нужно делать и зачем. Я осознал, что если я и увижу свет, то это будет сияние с непосильным трудом добытого знания. И никакое подозрение, что это цепочка лишь замаскированный враг, который внедрился в мой разум, не могло проникнуть в мои мысли, потому что было полностью раздавлено железной волей, которая была последней инстанцией в этой аудитории.

Лекция закончилась, и, как только я смог оторвать глаза от своего исписанного листочка, я обнаружил в себе нечто такое, что удивило меня даже больше, чем мое воскрешение из мертвых. Во мне было смутное чувство осмысленности происходящего, будто я не зря потратил время. Во мне было напрочь забытое чувство выполненного долга. Я оглянулся по сторонам, и увидел на уставших лицах других студентов похожее выражение. Они были вымотаны и их головы раскалывались от переполнявших их знаний, но что может сделать человека более счастливым, чем дело, в котором он видит смысл? В глазах Анастасии хоть и не сиял разум, но там не было той пропасти, в какую я заглянул сегодня утром. Она походил на человека в конце рабочего дня, уставшего, но удовлетворенного собой. Он идет домой не для того, что бы утопить свои мысли в алкогольном дурмане и не для того, что бы подвесить себя на крюках. Нет, он идет домой, предвкушая ужин в кругу семьи.

– Анастасия, – вдруг раздался голос преподавателя, который стоял возле кафедры и наблюдал за студентами. На его лице тоже можно было заметить чувство выполненного долга, но, как мне показалось, оно отличалось от моего. Он был похож на мясника, довольного тем, что его поросята растут хорошо.

– Анастасия, – повторил он, и его голос, пускай и не громкий, стал единственным слышимым звуком в аудитории, – подойдите ко мне, как все уйдут. Вместе со своим другом, будьте любезны.

И он посмотрел прямо на меня. Но по моей спине не побежали мурашки, сердце не сжалось от страха, потому что он смотрел на меня не как на свинью. Я не знал, что задумал его извращенный разум. Я спускался по ступенькам к кафедре и слышал много шума. Это был нормальный шум университета во время перемены. Я подумал, что в этом шуме могут запросто затеряется и другие звуки. Анастасия шла рядом со мной. Виду у нее был встревоженный и испуганный. Мне показалось, что она хочет спрятать свой страх, что бы не спровоцировать агрессию в свой адрес, да вот только она не знала, что ее страхом провонялась вся аудитория так же, как ели бы ее тело разлагалось тут несколько дней. Ее лицо не выражало никаких эмоций, и даже ее коленки почти не дрожали. Но я знал, что она боялась. Я знал это так, как если бы сам был ею. Это знал и преподаватель. Но на его лице не было издевательской ухмылки, которая неизменно появляется на лицах его коллег, когда они собираются задать особо коварный вопрос. Его лицо выражало добродушие мясника, который смотрит на милую овечку.

– Анастасия, что за недуг заставил вас пропустить прошлую лекцию? – в его голосе не было угрозы, но я понял, что его занятия прогуливают не часто.

Настя запнулась. Ее глаза бегали из стороны в сторону, выискивая хоть где-нибудь подсказку на столь сложный вопрос.

– У меня болела голова, – спустя несколько секунд ответила она.

– Неужели? – его бровь немного изогнулась, – а как вы себя чувствуете сейчас?

– Уже намного лучше, – она активно закивала головой, – это было временное недомогание. Я обязательно перепишу все конспекты и все выучу.

– Не сомневаюсь, что все будет именно так. А как на счет Вас, молодой человек? – он повернулся ко мне. – Вы пришли с Анастасией просто так, за компанию, или движимые жаждой знаний?

– Я считаю психологию весьма интересной для себя наукой, – ответил я.

В другой ситуации, я, возможно, ответил бы, что то не совсем почтительное, но сейчас я благоразумно воздержался от этого. Я не стал говорить, что современная психология в большинстве своем скатилась непристойное мракобесие, а те, кто ею занимаются, лишь выдумывают наукообразный бред для необразованных обывателей.

– Так вам понравилась лекция? Я заметил, что вы делали записи.

– Я нашел ее очень познавательной и не смог удержаться от того, что бы записать некоторые ваши суждения.

– Понимаю, понимаю, – кивнул он головой.

Не было абсолютно никаких внешних признаков, дающих основание полагать подобное, но я был уверен, что он смеется надо мной. Я почти видел глумливую ухмылку на его лице, которое на самом деле выражало лишь вежливое почтение.

– Анастасия, – вновь обратился он к моей подружке, которая замерла, в надежде, что беда миновала ее, – пройдемте в мой кабинет, я дам вам темы, которые вам следует законспектировать и выучить. И вы, молодой человек, составьте нам компанию. Уверен, я смогу подсказать вам несколько занимательных книг.