Текст книги "Летаргия (СИ)"

Автор книги: Адам Грамм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Я вижу, – сказал он сквозь ухмылку, – что твой язык уже не такой дерзкий. К сожалению, у меня нет с собой плоскогубцев, что бы вырвать тебе все зубы и дать попробовать на вкус свой член.

– Попробуй на вкус свое дерьмо, – ответила я срывающимся на визг голосом.

– Ну же, детка, – он присел на корточки, – не нужно все усложнять. Поверь, ты будешь испытывать боль не долго, и умрешь очень скоро. Ведь смерть это верный способ избавиться от этого кошмара раз и навсегда, разве нет?

– Не смей ко мне подходить, тварь, – изо всех я заставляла свой голос не дрожать, – иначе…

Он рассмеялся.

– Иначе что? Что ты можешь сделать, маленькая девчонка?

Моя рука перебирала землю, листья и ветки в поисках чего-нибудь, что можно было использовать в качестве оружия. Я хотела найти камень, который можно зажать в кулаке, и одним ударом разбить череп человека, что сидел передо мной. Но этого камня не было, словно кто-то очень внимательный и предусмотрительный вычистил эту поляну на предмет всего, чем можно защитить свою жизнь. Я набрала в руку горсть земли и метнула в лицо, на котором блуждала похотливая ухмылка. Наверное, я попала прямо ему в глаза, потому что он сразу подорвался и принялся их тереть, при этом неистово извергая проклятия. Я подумала, что это и есть мой единственный и последний шанс, и попыталась совершить рывок стремительный настолько насколько могла. Мое воображение нарисовало сцену, где я вырываю нож из его руки, вонзаю лезвие ему в горло и с наслаждением смотрю в его глаза, наблюдая, как жизнь покидает его, как теплая кровь течет по моим пальцам. Второй с ужасом смотрит на меня и никак не может решить, что же ему делать : броситься в атаку и довести начатое дело до конца, или бежать прочь без оглядки. Я не успела придумать, что будет потом, и кто над кем одержит победу. Не придумала я и того, что буду делать после и что скажу тому таинственному человеку, когда найду его, потому что ослепленное чудовище заметило мой маневр и не дало мне подняться мощнейшим ударом ног по лицу, который отбросил меня назад, и я ударился головой об ствол поваленного дерева. С высокой частотой перед моими глазами мелькали вспышки света и чередовались с темнотой, а в моих ушах стоял гул. Вот и все, обреченно думала я, теперь точно все кончено. Во всяком случае, оправдывала я себя, я попыталась. Но не использовала свой шанс до конца, говорил мой внутренний голос…

– И теперь умрешь такой смертью, которая тебе никогда не снилась даже в самых страшных снах, – это сказал уже тот, в кого я бросила землей. Он смотрел на меня разъяренными и покрасневшими глазами, – и если дернешь еще хотя бы одной конечностью, я отрежу ее вне зависимости от того, что это будет, рука, язык или голова. Я сделаю это вот этим коротким ножом. И, как ты понимаешь, быстро и безболезненно не получиться.

Он сделал шаг в мою сторону, схватил меня за лодыжку и оттащил на несколько метров.

– Не нужно пытаться спрятаться под этим деревом, детка, – сказал он, – у тебя все равно ничего не получится, и мне с моим другом будет не очень удобно использовать твое тело.

Я хотела отправить в его адрес ехидный комментарий относительно того, что ему следует использовать свои мозги, но не сделала этого, потому что все мои сознательные усилия уходили на тщетную и абсурдную попытку разорвать нервные связи между моим телом и той частью мозга, которая воспринимает боль. Я хотела разорвать всякую связь между сознанием и окружающим миром, но, к сожалению, человеческое тело не имеет такого механизма.

– Какого хрена ты там стоишь?! – услышала я голос полный нетерпения и предвкушения, – или ты ждешь, когда прилетит дятел и начнет долбить в тебе дупло?! Иди сюда и помоги мне, черт бы тебя побрал! Держи ее ноги. Держи крепко, и если в тебе сил больше, чем в этой девчонке, то ты сможешь держать ее одной рукой, а вторая будет свободна для того, что бы ты нащупал член у себя в штанах, если он у тебя есть, конечно

– Следи за своими словами, – ответил второй, но я почувствовала, как на моих лодыжках сомкнулись его пальцы, – Никто не давал тебе право так разговаривать со мной. Ты ничем не лучше меня.

– В таком случае, докажи, что у тебя есть яйца. Ты сможешь это сделать сразу после меня. Лишь только я закончу, ты сможешь взять нож и сделать дело. Возможно, тебе повезет, и она будет еще жива.

Мои ноги были с силой прижаты к земле, и у меня не было возможности даже ползти, не то, что бы встать. Повернув голову на бок, я увидела, как этот гоблин опустился передо мной на колени. Он взял мои руки и завел мне их за спину, так, что я почувствовала боль в суставах. Одной рукой он прижимал мои запястья к позвоночнику, а второй задрал мою майку, обнажив кожу на пояснице. Его дыхание стало прерывчатым, казалось, он задыхается. Я почувствовала прикосновение его пальцев к своей спине, которые сжимали и ощупывали меня, словно выискивая самое подходящее место для … Я вспомнила, что меня ждет не обычное изнасилование, которое я с легкостью могла бы пережить, и ни один мускул на моем лице не дрогнет. Нет, меня ждет нечто настолько совершенно ужасное, что только может прийти в виде отвратительной идеи в самый извращенный разум.

Он убрал свои пальцы, и через секунду я почувствовала на их месте холодную сталь.

– Ну, что, девочка, ты готова? – сказал он, – признаюсь, в такой форме ты у меня первая, и я немного волнуюсь.

– Смотри, что бы от волнения твой вялый член не скукожился еще сильнее, – ответила я, понимая, что жить мне осталось несколько минут. При должном везении не больше одной.

– Ты, грязная сука, – злобно воскликнул он голосом на высоком тоне и резко вонзил мне нож в бок, – еще успеешь пожалеть о своих словах.

В моей голове расцветали новые, удивительные, малоизвестные ощущения. Малоизвестными они были потому что чаще всего приходят за минуту до смерти, и человек, заворожённый ними редко находит возможность рассказать о них ближнему своему. Боль оказалась настолько сильной, что ввела меня в ступор. Я не могла ни шевелиться, ни кричать. Она оглушила меня, и я никак не могла понять, как такое может быть на самом деле. Смерть, которая казалась мне загадочной и привлекательной, как сладкий сон без сновидений, предстала передо мной, и глубинный потусторонний ужас охватил меня. Я стояла на обрыве и смотрела в пропасть, в которую мне предстояло полететь. Кто-то говорит, что она не имеет дна, а другие предрекают остро заточенные пики, которые пронзают каждого, но не убивают сразу, что бы жертва могла испить чашу страданий до дна.

– Как ты себя чувствуешь, детка? – услышала я голос вдалеке, – Тебе есть что сказать мне? Если нет, то сейчас ты познакомишься с моим вялым членом.

Я слышала возню, звук расстегиваемой молнии, шуршание одежды и возбужденное сопение. Я чувствовала, как по моей коже течет моя теплая кровь. Мне была дорога каждая капля, и очень жаль было терять ее, ведь с каждой секундой мир перед глазами тускнел, на нем появлялись белые пятна и тени, которые не существовали в реальности, а были следствием разрушения нейронов у меня в мозгу.

– Ты, женщина, – воздух возле моего уха стал теплым и начал двигаться. Он склонился надо мной и говорил мне слова, – никогда не узнаешь, каково это обладать другим человеком, иметь власть над чужой жизнью, забрать ее или подарить. Все, что ты можешь, это принимать в себя то, что попадет по воле случая, везения или обстоятельств. Природа наделила тебя соответствующе дыркой, – он засунул два пальца в ту дырку, о которой вел речь, – и сделала ее особо чувствительной, что быты могла ощутить все сполна. Также, ты никогда не узнаешь, каково это, когда одной дырки мало, – он высунул свои пальцы и засунул их мне в задницу.

Из моих глаз полились слезы, потому что никогда в своей жизни я не чувствовала себя настолько униженной и искалеченной. Где то в глубине своего сознания я лелеяла идею о славной смерти с презрительной ухмылкой на губах и оскорблениях, которые будут срываться с моего языка. Однако, ситуация совсем не соответствовала моим надеждам. Собрав ничтожные остатки сил, я принялась считать секунды, которые мне остались. Я знала, что потеряла много крови, и должна умереть если не через двадцать секунд, то через тридцать.

Один, два, три…

Он высунул пальцы от туда, где они были, разрывая ткани и сдирая кожу. Спустя несколько мгновений он запустил их в мою рану на спине.

– Черт! Да ты течешь, как не текла ни одна моя шлюха, – восторженно воскликнул он, – а их было не мало, можешь мне поверить.

Я чувствовала, как он шевелит своими пальцами внутри меня, и каждое движение отдавалось неописуемой болью. Никто не может рассказать про нее, потому что всякий, кто испытал ее, неизбежно мертв. Я утратила способность оценивать временные промежутки, наверное, я даже не слышала свой пронзительный вой, а воспринимала его как вибрацию воздуха.

Семь, восемь, девять…

Он высунул свои пальцы, уперся руками по обе стороны от меня и вставил свой член мне в спину. Я уже не чувствовала боль в полной мере, и плыла в тумане. Я чувствовала холод и падение, должно быть, в ту самую пропасть, в которую я уже давно с любопытством заглядывала. Его член разрывал мои внутренности, нанося ужасные, никак не совместимые с жизнью повреждения. В конце концов, наступил долгожданный момент и мое сознание погасло. Это случилось так же незаметно, как приходит сон, и даже если я открыла глаза в другом мире, я ничего не помнила об этой чудовищной, жесткой смерти, которой умерла в этом мире.

Точно так же неизбежно и закономерно, как смерть приходит ко всякому живому существу, день приходит к тем, кто пережил ночь. Все ужасы остались позади, их можно спокойно забыть, назвать страшным сном или игрой воображения. Можно посмеяться над своими страхами, и с высокомерной и самоуверенной улыбкой пройтись по собственной квартире, где при свете солнца не передвигаются таинственные тени, не скрипят петли дверей. Можно выпить кофе на кухне, где еще несколько часов назад слышались шаги того, кто не должен существовать. Кто сможет с уверенностью сказать, развеивает ли солнце иллюзии, или напротив, внушает ложное чувство безопасности? Но с приходом ночи это чувство угасает, и когда наступает темнота, всякий стремиться избежать ее тем или иным способом. Кто-то включает яркий свет, а другой запивает алкоголем двойную дозу снотворного, что бы поскорее уснуть. Пускай никто, кроме детей не верит, что у них под кроватью живет чудовище, подсознательный страх есть у каждого человека.

Кто из тех, кто ничего не боится, оставшись наедине с собой в пустой квартире в самый темный час,

станет посреди коридора, раскинет руки, закроет глаза и замрет в ожидании? Он может бесконечно долго смеяться над суеверным страхом, взывать к здравому смыслу и приводить неоспоримые доказательства, но что он будет делать, когда его плеча коснется чья-то рука? Пускай это невозможно, но что он будет делать, если это все-таки произойдет? (Может лучше под кроватью?)

Мало кто размышляет на досуге о том, как разлагается труп. Размышления о смерти, о последнем враге, победа над которым едва ли возможна, почти ни у кого не вызывают приятные эмоции. Причина на это очень проста – понимание конечности и скоротечности своего существования сводит на нет всякий смысл в оном. Поэтому о смерти стараются не вспоминать. Не смотря на это, она неизменно приходит за каждым и запускает процесс уничтожения физического тела. Она как никто знает все тонкости этого процесса. Многие миллиарды раз на протяжении всех времен она нажимала кнопку во всех уголках вселенной и получала один и тот же результат. Но есть вопрос, который был задан человеком много тысяч лет назад, который задает всякая форма жизни, способная задавать вопросы – может ли быть иначе? Есть ли иной итог, помимо смерти? Любой человек не хочет умирать, то же самое можно сказать про всякое существо, которое можно назвать живым. Вопрос смерти остро стоит во всех краях вселенной, тревожит каждый разум, который существует в этом мире, и во всех других мирах. Все, что осознает себя, хочет осознавать себя и дальше, до скончания веков. Исходя из всего этого, если десять миллиардов человек умирали и растворялись в земле, можно ли без оглядки сбросить со счетов шанс на то, что со следующим не произойдет что-нибудь другое? Что, если смерть нажмет не на ту кнопку, на которую нажимала с момента появления вселенной, а на соседнюю, про которую забывала по лишь ей известной причине?

Прошло несколько дней и несколько ночей. Солнце садилось за горизонт и вставало из-за него. Своими лучами оно освещало лес, листья деревьев, которые трепетали под легкими порывами ветра. По веткам прыгали белки и смотрели вниз. Они чувствовали странный, незнакомый запах, и не могли понять, представляет ли он для них опасность. Ежики ходили вокруг, раздираемые противоречивыми чувствами. Лисы затаились в кустах и выжидали, что будет дальше. Их животное чутье говорило им о том, что происходит нечто, с чем они раньше не сталкивались. Они втягивали носами воздух и смотрели в сторону огромного поваленного дерева во все глаза, но их инстинкты не могли им помочь, потому что в них не была записана программа действий для такой ситуации. Если бы они обладали разумом, они бы спросили друг друга о том, что какого черта тут происходит.

Я открыла глаза и в моем сознании возникла картинка, едва ли не панорамное изображение удивительной четкости, плавности и детализации. Я не чувствовала боли, усталости или дискомфорт, у меня не было ощущения, как после пробуждения. В один момент я увидела окружающий мир, когда как другие чувства еще не достигли моего разума. Несколько мгновений спустя я почувствовала рывок в другую сторону восприятия, как бывает, если мешать амфетамины с опиатами. Я ощущала невесомость и эйфорию, но не могла застонать от удовольствия. Очень быстро, но незаметно, эйфория превратилась в боль такой же величины, но я все равно не могла стонать, потому что не могла пошевелиться. Мне казалось, что у меня нет тела, а боль существует как элемент реальности, как часть меня. У меня не было возможности оценить ход времени, вспомнить что-нибудь или задать вопрос – у меня в голове было абсолютное безмолвие, какое едва ли можно достигнуть даже самое глубокой медитацией. Наверное, в те мгновение часть моей психики была выключена, и меня нельзя было назвать живой и разумной в полной мере. Но со временем свойства и функции, характерные для живых организмов возвращались ко мне. Первое, что мне удалось сделать – это моргнуть.

Очень медленно я приходила в себя. Окружающий мир был вязким и тяжелым, словно мокрая земля. Я попробовала пошевелить руками и ногами, и они отозвались на команды моего мозга. Не с первого раза, но мне удалось подняться, и я стояла, придерживаясь за огромный ствол поваленного дерева, и смотрела по сторонам. Был самый ранний предрассветный час. Сквозь кроны деревьев я могла видеть бирюзовое небо и розовые облака. Вокруг меня была небольшая лесная поляна, окруженная невысокими, но плотно стоящими деревьями и кустами. Сперва мне показалось, что с этой поляны нет выхода, и что невозможно уйти и не истечь кровью от многочисленных порезов, которые оставят шипастые ветки кустов. Первую секунду после этой мысли я размышляла о том, что на мне слишком мало одежды, что бы дать честный бой флоре. Но потом я помахала головой и отбросила этот бред прочь. Я увидела, что кусты вовсе не шипастые и между ними есть достаточно места, что бы пройти без повреждений. Где-то на краю сознания, словно тени, мелькали мысли о том, что же произошло, и как я тут оказалась. Нельзя сказать, что я об этом забыла, скорее воспоминания вылетели у меня из головы, вытеснены более важной идеей – уйти отсюда как можно скорее. Я не хотела идти куда-то конкретно, ни домой, ни на любимую лавочку в парке, ни на безлюдный пляж за городом. Я просто хотела идти, словно это и была моя цель – оказаться как можно дальше от этой поляны. Я не знала куда идти, но, тем не менее, ни на секунду не задумывалась, словно видела этот лес в каком-нибудь фильме в далеком детстве, и теперь подсознание принимает решение за меня и ведет по маршруту героини.

Прошел час, но меня окружали точно такие же деревья, какие росли на поляне. Возможно, я ходила кругами, и может быть героиня фильма далекого детства бродила по другому лесу. Но я шла, не останавливаясь на отдых, потому что вперед меня гнало внутренне чувство, что где-то там меня ждет что-то важное. Не успел закончиться второй час моих блужданий, как я выдохнула с облегчением. Я вышла на опушку леса, и метрах в ста была дорога, по которой не ехала ни одна машина. Но меня это не разочаровало, потому что я почувствовала, как меня отпустило напряжение, которое, как одержимую, гнало меня вперед . Такое чувство, будто я вырвала из западни, и еще немного, и я попалась бы в лапы чудовищу, которое все то время шло за мной по пятам. Я оглянулась, и лес даже в это солнечное утро показался мне через чур мрачным. По моей спине пробежал холод, и поспешила убраться подальше от этих деревьев, отгоняя от себя мысли, что может произойти, если я вернусь туда. Я шла по невысокой густой траве и прислушивалась, не загудит ли вдалеке двигатель машины. Я не смотрела себе под ноги, но смотрела вдаль, словно хотела заглянуть в будущие, предвкушая увидеть там нечто приятное. У меня было ощущение, что сегодня праздник, только я забыла какой. Нельзя сказать, что я светилась от радости, но мрак в моих мыслях не был таким непроглядным. Дойдя до дороги, я села у обочины и стала ждать машину, которая довезет меня домой. Я даже не знала, в какой стороне находиться мой город, но меня это мало волновало. У меня было глубокое убеждение, что сегодня все пройдет гладко, и сегодня непременно произойдет если не чудо, то что-то, что заставит меня улыбнуться.

Я не знаю, сколько я так просидела, перебирая мелкие ветки на земле, может пять минут, а может полчаса, как услышала едущую машину. Машина представляла собой изделие отечественного автопрома, одну из тех, какую могут позволить себе по настоящему честные люди, которые работают всю жизнь и по ночам спят с чистой совестью. Машина была светло бежевого цвета, и за рулем сидел пожилой мужчина суровой наружности. Когда машина подъехала ближе, я увидела на заднем сидении мальчика лет одиннадцати, который наверняка приходился тем или иным родственником водителю. Притормозив, машина остановилась возле меня, и стекло на дверце опустилось вниз. Мужчина спросил меня, куда мне нужно, и я назвала ему свой город. Он ответил, что едет не туда, но может подвезти меня больше половины пути. Я согласила, и залезла на заднее сидение машины, сев рядом с мальчиком, который сразу засмущался, но то и дело исподтишка поглядывал на меня.

Мы ехали в тишине по почти пустой дороге. Солнце только начало подниматься над горизонтом. Было раннее утро и поэтому машин не могло быть много. Только тот, кто ехал всю ночь в далекую даль продолжал свой путь в этот час, что бы остановиться на ближайшей заправке и выпить крепкий кофе, что бы не уснуть за рулем и не умереть нелепой смертью, улетев в кювет. Водитель машины, в которой ехала я, не был один из этих людей. По всей вероятности он вместе с этим мальчиком проснулся еще до рассвета, что бы приехать куда-то, я не знала куда, до того, как солнце будет высоко. Возможно, они ехали на загородную дачу, где их ждала его жена, которая уже готовит им завтрак. Может быть, они держали курс на морское побережье, что бы прожить несколько дней в палатке на диком пляже. Так или иначе, я не сомневалась, что ни были славными людьми, которые не брезгуют бескорыстной помощью ближнему своему. Мальчик то и дело ерзал на своем сидении и его взгляд беспорядочно блуждал по сторонам, но на мне он задерживался чаще всего. Должно быть, ему было интересно смотреть на меня, и в своем воображении создавать различные теории относительно того, кто я такая, и как оказалась на опушке леса далеко за городом в столь ранний час. Но я сомневалась, что он мог предположить то, что произошло на самом деле. Сама же я почти неотрывно смотрела в окно на мелькающие мимо деревья и не могла понять, радоваться или тому обстоятельству, что в моей голове нет ни одной конструктивной мысли. Я вглядывалась в просветы между деревьями, в заросли кустов и густую листву, словно ожидала увидеть там что-то, но знала, что из лесной чащи на меня не взглянет чудовище, потому что его там не было. Я чувствовала легкость и бодрость, какая бывает после крепкого полноценного ночью, которая переходит в день, полный жажды деятельности и желания жить. Я не чувствовала на себе груза своих проблем, и жуть в моей душе исчезла, словно ее никогда е было. Едва ли не впервые в жизни я почувствовала себя по-настоящему хорошо, но не могла этого осознать, не имела возможности сравнить. Между этим днем и моим прошлым была такая же пропасть, какая бывает между сном и реальностью. Находясь в одном из этих миров, можно вспомнить другой, но эти воспоминания туманные, кажутся бессмысленными и бесполезными.

Прошло не более десяти минут с того момента, как я сидела на обочине, но мне показалось, что прошел едва ли не час. Я не могла ответить на вопрос, то ли изменилось мое восприятие времени, то ли мое сознание работало на ранее недоступной скорости, потому что не задавала себе такой вопрос. Я подумала, что водителя стало скучно ехать в молчании так долго, а мальчик не мог поддержать осмысленную взрослую беседу, и он решил поговорить со мной. Ведь не зря же он посадил меня к себе в машину.

– Расскажи, – начал он, – как ты оказалась в такое время на дороге.

Я ожидала этот вопрос, и мое подсознание готовило на него ответ еще тогда, когда я блуждала в лесу. Не так легко было придумать, что сказать тому, кого я встречу, какую историю рассказать. Но ответ на этот сложный вопрос я нашла очень быстро, и он не скрывал в себе возможность уличить меня во лжи.

– Я заблудилась в лесу, – ответила я.

Мужчина на несколько секунд повернулся ко мне, и на его лице отобразилось удивление.

– Ты ходила в лес ночью?

– Не совсем ночью, – я покачала головой, – а вечером. Я гуляла со своим другом, а потом мы разошлись, и я не смогла найти дорогу домой.

– Другом? – подозрительно спросил он, – Как же так получилось, что он оставил тебя одну в такой глуши, что ты заблудилась? Вы поссорились?

– Да, – согласилась я, – у нас возникло острое недопонимание. Мы ругались и кричали друг на друга, а потом он просто развернулся и ушел. Я долго плакала под деревом, а когда открыла глаза и посмотрела вокруг, то не узнала местность.

– Какой кошмар, – сказал он десять секунд спустя, – Я могу подвести тебя прямо домой. Мы не очень спешим.

– Не стоит, – ответила я, – тут недалеко живет моя двоюродная сестра. Я могу остановиться у нее и потом поехать домой.

– Смотри сама. Но если передумаешь, пока мы едем, скажи мне об этом.

– Непременно, – я попыталась сделать свой голос максимально почтительным и благодарным.

Снова наступила тишина, нарушаемая только шумом двигателя и шелестом шин по асфальту. Я подумала, что водитель не будет меня беспокоить своими разговорами оставшуюся дорогу, посчитав, что пережила глубокая эмоциональное потрясение, и что мне нужно побыть наедине со своими мыслями. И в самом деле, я находила удовлетворение в том, что наблюдала , как пробуждаются ото сна проезжаемые нами села, как жители оных выгоняют на пастбища коз и коров. Эти люди идут не спеша, смотрят на солнце и радуются жизни. Они не гнушаются ежедневной тяжелой работой, их не смущает такое близкое соседство столь многих животных, и уход за ними доставляет им удовольствие, а не обременяет. Они привыкли к неизменному характерному запаху навоза, от которого некуда деться, и находят его едва ли не приятным. Но я не чувствовала его, но чувствовала другой запах, который казался мне знакомым, словно я встречалась с ним раньше. Он возникал в моей картине восприятия постепенно, и я не могла определить, когда он появился. Просто в один момент я осознала, что чувствую запах, который находила весьма манящим. Источник этого запах был загадкой для меня, и я начала искать его за окном, так как стекла дверей были слегка опущенными. Но я не видела ничего кроме травы и деревьев, вдалеке бредущих и пасущихся коров, и дома еще дальше. Этот запах был таким, какой непременно взывает аппетит после тяжелого рабочего дня, когда приходишь домой, где мама готовит твое любимое блюдо. Он не был привязан к конкретному объекту, для каждого он свой, как бесчисленно количество дорог, по которым идут люди, но обязательно встречаются в одном месте.(?) Казалось, никто кроме меня не ощущала ничего подобного. Водитель держался руками за руль, и по его лицу невозможно было определить, о чем он думает. Мальчик со времен утратил интерес ко мне и просто смотрел в окно.

Должно быть, мне показалось, подумала я. Возможно, я голодна. Я попыталась вспомнить, когда ела в последний раз, но не смогла. Все с большим отчаянием я рылась в своей памяти, и если и находила воспоминания о еде, они казались очень далекими. Я скоро умру от истощения, подумала я. Одновременно с этими мыслями, я почувствовала голод. Голод это такое чувство, которое сподвигает на поиски еды. Человека голод заставит пойти в магазин, или заглянуть в холодильник, куда заботливая рука положила что-то, что не даст умереть. Но животный голод отличается от человеческого, который был посажен на цепи и заточен в клетку закона. Животный голод подразумевает убийство, и эта связь настолько неразрывна, что жажда смерти становиться не меньшей, чем жажда крови. Пускай раньше я иногда испытывала желание взять нож и всадить его кому-нибудь в горло, я никогда этого не делала. Но сейчас в мой разум стали всплывать ужасные образы и идеи, словно морские чудовища, которые до этого момента скрывались настолько тщательно, что я и не подозревала об их существовании. Я смотрела на свои мысли и была обескуражена самим фактом их наличия у меня в голове. Я не знала, как с ними бороться, потому что никогда с ними не сталкивалась, и не знала, какое оружие следует применить, то ли здравый смысл, то ли общепринятую мораль. Эти чудовища были невероятно огромны и изо всех доступных им силы они пробивали плотину, которую я сооружала всю свою жизнь, что бы запереть за ней, в темной воде все свои мрачные мысли. Я оторвала кусок от самой себя и бросила куда-то очень далеко, и он ушел на дно, и теперь эта моя часть возглавила армию чудовищ, что бы вернуть то, что принадлежит ей по праву. Пока я в ступоре наблюдала, не в силах пошевелиться, плотина начала трескаться под агрессивным натиском. Из трещин начала просачиваться вода, и вскоре послышался оглушительный грохот. Каменная стена раскалывалась мощным потоком, и гранитные глыбы уходили на дно. Все закончилось быстрее, чем можно было ожидать. Труд всей моей жизни был похоронен под толщей воды, где передвигались ужасные монстры, жаждущие плоти и крови. Это их голод я чувствовала, сидя в машине, голод, который никогда не будет утолен. А запах принадлежал людям, которые сидели возле меня. Мальчик пахнул более соблазнительно, а вот мужчина не был столь привлекательным, испорченный возрастом и болезнями. Ситуация стала предельно ясна для меня, и ни один вопрос не остался без ответа, потому что моя темная сторона наконец-то вырвалась на свободу, и она точно знала что нужно делать.

Мальчик сидел слева от меня, и я повернула голову в его сторону. В моих глазах он больше не был представителем моего вида, человеком, жизнь которого ценна безусловно. В ней больше не заключался смысл, цель или предназначение. В ней заключалась возможность хотя бы немного приглушить мой голод. Стремительным рывком я кинулась к нему и вцепилась зубами в горло, а руками держала его и прижимала к дверце машины. Первую секунду мальчик молчал, должно быть, не понимая, что происходит, но как только я прокусила его тонкую кожу, и из его артерии начала обильно выталкиваться кровь мощными толчками, он разразился оглушительным криком. Почти одновременно с этим завизжали тормоза машины. Мужчине хватило одного мимолетного взгляда в зеркало заднего вида, что бы до краев наполниться ужасом и яростью. Машина резко затормозила, и меня бросило вперед, но я крепко прижимала мальчика к себе и жадно глотала его кровь, вкус которой разрывался у меня в мозгу невероятной эйфорией. Никак наркотик, который мне приходилось пробовать, не мог с ней сравниться. Любой приход был подобен тусклой, грустной улыбке по сравнению со смехом, от которого рвутся мышцы диафрагмы и слезятся глаза.

Как только машина остановилась, оставив за собой черный и слегка извилистый след шин, открылась дверца со стороны водителя, и мужчина, одержимый страхом и злобой, граничащей с готовностью убивать, вышел из машины. Менее двух секунд ему потребовалось что бы открыть заднюю дверь и начать вырывать уже почти бездыханного ребенка из моей цепкой хватки. Он смотрел на него широко раскрытыми глазами, и не мог поверить, что это происходит на самом деле. Я не могла оценить всю глубину его утраты, ведь это не только смерть близкого человека, к которому испытываешь эмоциональную привязанность, но и потеря всех ресурсов и времени, которые были вложены в этого мальчика. На него возлагали огромные ожидания, для своих родственников он был одаренным и талантливым, он был воплощением надежды на будущее, которую я оборвала одним движением своей челюсти. Своей огромной мужской ладонью мужчина схватил меня за шею и потащил из машины. Я вывалилась кубарем, не выпуская из своих объятий тело мальчика, к окровавленному горлу которого я инстинктивно тянулась, как утопающий будет тянуться к баллону с кислородом, оказавшись на морском дне. Я не чувствовала боль от его железных пальцев, и падение на асфальт не причинило мне видимо вреда. «Отпусти его, мерзкая тварь!» – взревел он. Одна его рука не отпускала мою шею, а вторая с силой, но осторожно пыталась оттащить мальчика от меня. Как только тот покинул мои объятия. Мужчина швырнул меня на несколько метров в сторону. На долю секунды он впился в меня настолько свирепым взглядом, что я поняла, он будет меня убивать. Я попыталась встать, что бы убежать, или, может, самой попытаться убить его, что бы сделать еще несколько глотков такого манящего нектара. Но у меня не получилось этого сделать, потому что мужчина сделал шаг мою сторону и с размаху ударил меня ногой по лицу. Вначале моя голова запрокинулась назад, а потом я упала на спину, оглушенная болью. В моих глазах потемнело, и я бы не удивилась, если моя челюсть разломалась на две части. У меня не было возможности долго лежать и приходит в себя, потому он склонился надо мной, приподнял меня за футболку над землей и сильно ударил кулаком в лицо. Я почувствовала, как мой нос поворачивается набок, как ломаются хрящи и как мой рот заливает моя собственная кровь. Я снова упала на асфальт и ударилась затылком, но не успела даже вздохнуть от боли, как еще один мощнейший удар разорвал кожу на брови над левым глазом. Он дарил меня еще раз, и потом еще. Я не могла точно сказать, потеряла ли я сознание, или же мои глаза отказали настолько, что стало темно, мой слух пропал, и стало тихо, лишь только боль никуда не пропадала. Я не могла услышать его пронзительный вой, но сполна почувствовала удары его ботинок на своих ребрах.