Текст книги "В чужой стране"

Автор книги: Абрам Вольф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 31 страниц)

На Родину

Прощаться со своими бельгийскими друзьями ездили все партизаны бригады. У каждого был в Бельгии близкий сердечный друг, друг, который останется в его сердце до последнего часа жизни.

Делегация от четвертого отряда – в ее составе были Трефилов, Тюрморезов, Чалов и Новоженов – побывала на шахте Айсден, встретилась с Иваном Ольшанским, Антуаном Кесслером, Стефаном Видзинеким, Альбертом Переном и другими шахтерами, с которыми русские работали в забоях. В кафе, за кружкой пива, они вспомнили, как вместе устраивали диверсии, водили за нос «этих чертовых бошей», как готовили побеги. Беседа была шумной, горячей, веселой. Наблюдая за ними со стороны, можно было подумать, что эти люди вспоминают о чем-то приятном, радостном.

На обратном пути делегация в полном составе явилась к Елене Янсеен. Нужно ли рассказывать, с какой радостью Елена встретила своих «сыновей»? По ее щекам катились слезы.

Когда все поднялись на второй этаж, в комнату, где раньше скрывались партизаны, Трефилов подошел к одной из стен, постучал.

– Мать, что же вы не уберете перегородку? Больше этот тайник нам не понадобится! – Трефилов приподнял обои, открыл дверь в тайник, заглянул в него: узкие нары, устроенные в три яруса, были целы. – А ну, орлы, за работу! Мы строили, нам и убирать… Давай, Мать, топор!

– Нет, нет! – Елена замотала головой. – Нет, Виталий… Пусть это останется. Когда ко мне будут приходить люди, я им буду показывать этот тайник. – Я приведу их в эту комнату и скажу: смотрите, здесь жили русские…

Поезд, расцвеченный флагами, украшенный портретами и гирляндами цветов, с бешеной скоростью мчит на юг, к морю, пересекая живописную равнину, освещенную лучами заходящего солнца.

Вдалеке показалась гряда мягко очерченных зеленых холмов. На их склонах виднеются домики – рыжие и серые коробочки. От полотна железной дороги и до самых холмов – сады, виноградники, поля, снова сады. Между ними бегут ленты дорог, обрамленные темными цепочками каштанов, тополей, сосен, елей.

Дядькин стоит у открытого окна, смотрит на землю Франции, такую прекрасную в весеннем цветении, а мысли его далеко-далеко – там, в России… И сердце бьется так сильно и часто, радостно и тревожно. Что ждет его дома? Три года он был на чужбине…

Трефилов, подставив лицо упругому, душистому ветру, бьющему в окно, говорит задумчиво:

– Какая она теперь, наша земля? Сколько городов и сел уничтожено, сожжено… Нелегко будет все это восстановить!

– Восстановим! Быстро восстановим… Такая сила в народе! – Дядькин, волнуясь, закурил. – Я в деревню вернусь. Я ведь зоотехник… В сельском хозяйстве сейчас самые большие трудности…

Поезд с ходу пролетает небольшую станцию. Рабочие, ремонтирующие путь, приветливо улыбаются, кивают головами. Один из них выдергивает из земли сигнальный красный флажок, несколько раз взмахивает им над головой, а затем вскидывает руку, крепко сжатую в кулак. Он стоит так до тех пор, пока поезд не скрывается за дальним поворотом, не стихает его грохот.

Снова равнина, поля. Ветер доносит запах моря. Скоро Марсель…

* * *

Прибыв в порт, бригада построилась вдоль причальной стенки, близ громадного, ослепительно белого корабля, прибывшего в Марсель, чтобы принять на борт русских партизан.

Появился Дядькин. Окинув взглядом четкий строй, сорвал с головы кепку, крикнул чужим, хриплым голосом:

– Товарищи солдаты и офицеры, боевые друзья!.. – Он задохнулся, сжал в кулаке кепку. Партизаны стояли не шелохнувшись. Было слышно, как шелестит на легком ветру шелк боевого знамени. Справившись с волнением, Дядькин заговорил громким, твердым голосом: – Настал долгожданный час – мы едем на Родину! В эту историческую, незабываемую для нас минуту я хочу сказать вам нот что. Все эти годы Советская Родина была в нашем сердце. Мы не изменили ей, нашей Отчизне. Во имя ее свободы мы сражались с врагами здесь, на чужой земле.

Много наших товарищей похоронено на чужбине. Почтим их память.

Партизаны сняли кепки, шляпы, береты. Долго стояли в суровом молчании.

– Через несколько дней мы будем в Одессе, – снова зазвучал голос Дядькина. – Красная Армия, штурмует Берлин… Если нам доведется, – двинемся на фронт добивать врага. Если Родина прикажет идти работать, строить, восстанавливать хозяйство, – пойдем. Поклянемся же в этот час друг перед другом, перед боевым знаменем нашей славной бригады, что никогда не уроним нашей солдатской, партизанской чести, что никогда не угаснет в наших сердцах тот священный огонь, что поднял нас с вами на подвиги, дал силы бороться и побеждать…

Над портом, над притихшим морем зазвучал государственный гимн СССР. Партизаны пели. В глазах у них блестели слезы.

Гимн исполнен. Дядькин подает команду, и первая рота под звуки марша поднимается по трапу. Впереди идут знаменосцы…

Дядькин стоит неподвижно, провожает взглядом роты.

– Пойдем, Иван Афанасьевич! – Трефилов трогает за руку Дядькина.

– Да, идем!

Он легко поднимается по крутому трапу, а сердце стучит: на Родину! на Родину! на Родину!

Пятнадцать лет спустя. Вместо эпилога

Три часа назад самолет «ТУ-104» поднялся с московского аэродрома, и вот уже под крылом могучего лайнера – столица Бельгии Брюссель. Тонкими паутинками поблескивают каналы, все отчетливее вырисовываются островерхие башни старинных зданий – замков. Земля окутана синей дымкой, кажется, что эти причудливые, сказочные башни поднимаются навстречу из морской пучины.

Шукшин прижался лбом к холодному стеклу, глядит на город. Он весь охвачен волнением. «Неужели уже прошло пятнадцать лет с тех пор, как я сражался здесь, на этой земле? Кажется, все это было совсем недавно, вчера…»

Самолет уже несется над аэродромом, минута – и колеса касаются земли. Справа большая группа людей. Это бельгийцы пришли встретить советскую делегацию, прибывшую на празднование 15-летия освобождения Бельгии от фашистских оккупантов.

Шукшин, спускаясь по трапу, вглядывается в толпу людей, устремившихся к самолету. Улыбки, цветы, вскинутые вверх шляпы, трепещущие ладони… Взгляд Шукшина быстро скользит по лицам, он ищет знакомых. Нет, кажется, никого…

– Констан! – К Шукшину прорывается плотный, коренастый человек в темном костюме. – Камерад Констан, здравствуй!

Шукшин всматривается в его лицо.

– Товарищ командующий… товарищ Диспи?

– Конечно же, это я, Диспи! – он улыбается какой-то скупой, сдержанной и в то же время очень теплой, хорошей улыбкой. – Значит, приехали?

– А как же иначе? Помните, вы вручили мне свою визитную карточку? Должен же я был когда-нибудь нанести визит!

* * *

Города, города, города… Кончается один, начинается второй. И каждый город хочет видеть у себя советскую делегацию, представителя русской партизанской бригады «За Родину». Брюссель, Антверпен, Ру, Льеж, Шерлеруа, Лувен, Сувре, Гент… В одном городе еще идет митинг дружбы или официальный прием у бургомистра, губернатора, а в соседнем городе делегацию уже ждут толпы людей.

Через 15 лет Шукшин, на этот раз член советской делегации, снова расписался в Золотой книге Гента. В Курселе преподнесли ему почетную медаль города. Фронт независимости вручил партизанскую награду – медаль «За доблесть»…

Маршрут делегации проходил по большим городам, промышленным районам страны. Шукшин никак не мог попасть в провинцию Лимбург, к голландской границе, где действовала бригада. А сердцем и мыслями он все время был там, ему не терпелось встретиться со своими друзьями, взглянуть на леса, где он жил. Только перед самым отъездом из Бельгии удалось, наконец, отправиться в Мазайк. Когда машина подошла к каналу Альберта, он велел шоферу остановиться. Вот они, Ротэмские мосты, где дралась бригада, дрались бельгийские патриоты… Ничего не изменилось здесь, только молодой сосновый лес стал выше и еще темнее. Шукшин перешел через мост, зашагал вдоль канала. Где же труба, по которой они тогда ушли на тот берег? Вот она, вот… А на этом месте он видел последний раз Мадесто…

Шукшин вернулся в машину и всю дорогу до Мазайка молчал. Чувство обиды и горечи, которое он испытал здесь пятнадцать лет назад, снова овладело им.

Машина уже едет по Маэайку. Неширокая улица, обсаженная могучими тополями и каштанами. Сколько раз по этой улице он пробирался к дому партизанской Матери. На этом вот углу всегда встречался патруль, а в том мрачном здании находилась фельджандармерия…

Еще несколько кварталов – и покажется домик Матери. Шукшин нетерпеливо приподнимается, вглядывается в колеи улицы. Вон домик Янссен! Маленький, потемневший от времени и туманов каменный домик… Как дорог он его сердцу!

Лимузин остановился у крыльца. Шукшин, побледневший от волнения, входит в палисадник, подходит к крайнему окну и выстукивает условный сигнал: три коротких быстрых удара, пауза, еще два удара – неторопливых.

Дверь открывается, на пороге – Мать. Шукшин молча смотрит в ее лицо: глубокие морщины, почти совсем белые волосы… А глаза не изменились – взгляд твердый и спокойный.

Она тоже смотрит на него. И взгляд ее глаз меняется, она бледнеет, хватается руками за грудь.

– Констан… Боже мой! Констан…

Мать долго не может справиться с собой.

– Вот так встретила гостя… – виновато говорит она, вытирая трясущейся рукой глаза. – Пойдем же, Констан, пойдем…

Шукшин бережно берет ее под руку, они входят в дом, садятся друг против друга за большим столом, накрытым старенькой, но сверкающей белизной, накрахмаленной скатертью.

– Ну, как живешь, Мать? Где твои сыновья, где Мия?

– Сыновья? – Мать тяжело, всей грудью вздыхает, долго молчит. У рта – глубокие горькие складки. – Не вернулись мои сыновья, Констан… – Она снова молчит. – А Мия рядом живет, через два дома. – Замуж вышла. Я сейчас позову ее… – Мать поднимается, берет со спинки стула черный платок, но спохватывается: – Ты же голоден, Констан… Ох, я, старая… Сейчас тебя покормлю!

– Не нужно, Мать, я сыт!

– Ты всегда сыт… Разве я не знаю тебя!

– На этот раз я действительно сыт! – Шукшин, улыбнувшись, поднялся, обнял Мать за плечи. – Посиди, поговорим.

– Я все-таки позову Мию. Она рядом, я через минуту вернусь…

Оставшись один, Шукшин прошелся по комнате, внимательно осмотрел каждый предмет. Как все здесь знакомо… Взгляд остановился на лестнице, ведущей на второй этаж. Там, наверху, комната, где был тайник.

Шукшин поднимается по узкой лестнице, поскрипывающей под ногами. Вот и их комната… Почему-то она кажется ему сейчас ниже и темнее. «А, другие обои! Тогда были светлые…» Постояв у порога, он подошел к стене, где был тайник, постучал.

– Тайника нет, жандармы велели его убрать…

Шукшин обернулся. В комнату входила дородная, лет тридцати, женщина.

– Мия! Неужели… О, какая дама! Дай же я обниму тебя…

– А меня ты не узнаешь, Констан? Неужели я так изменилась…

Только теперь, когда она заговорила, Шукшин увидел высокую, стройную женщину в темном длинном жакете, стоявшую у двери. Голос такой знакомый, что Шукшин даже вздрогнул. Но лицо…

– Герта… Гертруда Хендрикс? – неуверенно произнес он, сделав шаг вперед.

– Да, Констан, Герта… Что так смотришь на меня? Постарела? Нелегкая жизнь, Констан. Одинокая жизнь… – Она подошла к нему, обняла. – Но что же ты молчишь, почему не рассказываешь о наших ребятах? Где Виталий? Как он живет? – Гертруда подошла к стене, на которой висело множество фотографий. Здесь был представлен чуть ли не весь четвертый отряд. Уезжая из Бельгии, русские партизаны подарили Янссен свои фотографии. В самом центре – карточка командира отряда Виталия Трефилова.

– Как живет Виталий? – повторила она, глядя на фотографию. – Ты встречал его после войны?

– Мы живем с ним в одном городе, в Саратове, – ответил Шукшин. – Виталий стал инженером, работает на большом заводе… Жизнь у него сложилась хорошо.

– А меня он помнит?

– Разве тебя можно забыть, Гертруда? Ты нам была сестрой, родной сестрой!..

– Констан, а где теперь вот этот парень, Мишель? – спросила Мия с улыбкой, показывая на портрет Михаила Чалова. – Я была немного влюблена в него… Да, да!

– Чалов у себя на родине живет, в Сибири. Есть у нас такой новый город – Ангарск… Михаил большим начальником стал – главным механиком завода работает…

Подошла Мать, взглянула на фотографии, вздохнула.

– Сыновья…

Она покачала головой, задумалась. Потом приблизилась к фотографиям и старчески щуря глаза, долго-долго смотрела на них молча.

– Они счастливы, Констан?

– Ты спрашиваешь, счастливы ли они? – Шукшин всматривается в лица своих боевых товарищей. Он знает о судьбе каждого из них. Со многими переписывается, со многими встречался. Совсем недавно Шукшин ездил в Сталинградскую область, в гости к Ивану Афанасьевичу Дядькину, отважному Яну Босу. Все такой же худощавый,

стройный, порывистый, Дядькин весь день водил его по своему колхозу, по полям и фермам, горячо, с юношеской увлеченностью рассказывал о делах. Дядькин работает председателем колхоза. С рассвета и до поздней ночи на ногах, забот – по горло: хозяйство большое и трудное. Давно ли колхоз имени Крупской, в котором он работает, по животноводству был самым отстающим в районе? Теперь же он занимает одно из первых мест. Иван Афанасьевич удостоен высокой правительственной награды. Но сколько труда, энергии, бессонных ночей потребовалось, чтобы выправить положение!

Он весь в заботах, в работе, в мечтах о будущем.

– Сколько еще не решенных вопросов, Константин Дмитриевич! У нас же такие возможности… Такие возможности! Если развернуться по-настоящему – через три-четыре года американцев за пояс заткнем! Ты знаешь, каких успехов достиг Тихон Зенков? Его ферма на всю Воронежскую область знаменита. Он, брат, три раза на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку ездил, вся грудь в наградах… Мы с ним соревнуемся! Еще там, в Бельгии, договорились… Ничего, еще годик-другой – и наш колхоз добьется… Интересно жить, Константин Дмитриевич, чертовски интересно!

Шукшин вспоминает этот разговор и с необычайной отчетливостью видит лицо Дядькина – коричневое от загара, с горячими, возбужденно поблескивающими глазами.

В разных концах страны живут бывшие партизаны, герои бригады «За Родину», по-разному сложилась их жизнь. Начальник разведки Василий Федотович Кучеренко, знаменитый Метеор, окончил институт, работает инженером в Черкассах. Начальник штаба Андрей Васильевич Воронков – тоже инженер, строит дома в родной Белоруссии. Командир отряда Ефим Романович Никитенко – передовой рабочий киевского завода «Укркабель». Имя его уже много лет не сходит с Доски почета… Политрук отряда Виктор Константинович Грудцын учительствует на Кубани.

Недавно Шукшину позвонил из Сибири, из Сталинска командир отряда Дмитрий Михайлович Соколов. Вито Дюйвол стал знатным металлургом. А первый друг его Коба – Константин Николаевич Тарбаев, – тот самый Коба, что вместе с Соколовым ездил на операцию в Антверпен, теперь сельский механизатор, трудится в Озинском районе, Саратовской области. Помощник Соколова Григорий Иванович Чепинский рубит уголь в Черемховском бассейне.

Перед самым отъездом в Бельгию Шукшин получил письмо от Григория Ивановича Дресвянкина. Он живет в своей родной Рязани, по-прежнему работает главбухом… Григорий Иванович сообщил, что стал дедом. Старший сын его уже успел окончить военную академию.

Бывший второй заместитель командира бригады Михаил Иосифович Ольшевский трудится на электрифицированных железнодорожных магистралях Сибири – начальником дистанции контактной сети.

В Москве Шукшин повидал Бориса Ивановича Тягунова. Руководитель подпольной организации лагеря теперь старший конструктор Энергетического института Академии наук СССР. Недавно награжден орденом. Второй руководитель подпольной организации – Михаил Христофорович Тюрморезов – работает в Саратове геодезистом. А Леонард Фортунатович Меницкий, возглавивший подпольную организацию после побега Тягунова и Тюрморезова, ныне главный специалист института «Проектавтоматика» в Ленинграде…

Многих, многих своих товарищей по борьбе вспомнил в эту минуту Шукшин. Разные специальности, профессии, разные отрасли народного хозяйства, большие и небольшие государственные посты… Но все они, бывшие партизаны, находятся в строю, все славно трудятся на великом фронте строительства коммунизма…

Шукшин, продолжая всматриваться в фотографии, ответил:

– Да, Мать, они счастливы!..