Текст книги "В чужой стране"

Автор книги: Абрам Вольф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

Прощай, друг…

Шукшин лежал на топчане, дремал. Начальник штаба Воронков и его помощник Боборыкин сидели за столом, вполголоса переговаривались – они сочиняли листовку, которую надо было разослать по шахтам.

Из второго отряда вернулся Дядькин. Он проделал на велосипеде больше двадцати километров, но на его скуластом, энергичном лице не было и тени усталости, глаза возбужденно поблескивали. Ставя на пол объемистый чемодан, весело сказал:

– Гостинцы от Иванова! – Дядькин сел на топчан, отер тыльной стороной ладони мокрый лоб и достал из кармана горсть сигар. – Угощайтесь, други. Сигары добрые, голландские…

Боборыкин раскрыл чемодан и изумленно воскликнул:

– Вот это да! Масло, ветчина, сыр, шоколад… Где это они раздобыли? – Он приподнял голову, вопросительно посмотрел на Дядькина.

– Две машины возле Эсселя перехватили. Из Голландии шли…

– Что это Иванова туда занесло? – спросил Шукшин.

– Группой к Нерпельту ходили. Пост воздушного наблюдения уничтожили. Ну, а машины попутно… Воронков, надо отметить боевую инициативу второго отряда. Пиши приказ! Смело работают! Борзову, Лобанову, Морозову благодарность… – Дядькин закашлялся, сердито швырнул сигару. – Ну и дрянь!.. А Литвиненко наградить часами. И горазд же на выдумки этот Литвиненко! – Дядькин усмехнулся. – Отчаянная башка!

– Что он опять сообразил? – спросил Воронков, отодвигая исписанные листки и устало потягиваясь.

– Машины шли с охраной, а у ребят ни одной гранаты. Как возьмешь? Тут Литвиненко и сообразил. Хоронись, говорит, хлопцы, в кусты, а я их сейчас остановлю. Глядите как щука на карася пойдет… Только машины выскочили из-за поворота – он велосипед бросил и – шасть в кусты… Немцы, конечно, остановили машины и за ним. Ну, тут их, в кустах, и расхлестали!..

– Продовольствия много взяли? – спросил Шукшин.

– Порядком. Я приказал распределить по отрядам. Может, поужинаем? Проголодался, как волк…

После ужина, который на этот раз был настоящим пиршеством, прибыл связной четвертого отряда Резенков. Он передал, что ночью в Нерутру приедут Силиве и руководитель айсденских коммунистов Вилли.

– Листовка готова? – спросил Шукшин Боборыкина, чинившего свой велосипед.

– Готова, Константин Дмитриевич! Написали так, что за самое сердце берет…

– Читай!

Боборыкин развернул листок и, заметно волнуясь, начал читать:

«Товарищ! Родина спрашивает тебя, своего сына: что ты сделал для своего народа и советского Отечества в час грозного испытания? Этот вопрос страшен для тех, кто работает на немцев, вольно или невольно помогает врагу. Что ты скажешь своей матери, своей жене, детям своим, когда вернешься после победы домой? Как посмотришь им в глаза?

Товарищ! Добытый тобой уголь помогает врагу сражаться против твоей Родины. Ломай технику, оборудование и беги в леса, к партизанам. Здесь ты получишь оружие для борьбы с извергами-фашистами, станешь в ряды бойцов Красной Армии…»

– Как, хорошо?

– По-моему, неплохо, – одобрительно проговорил Шукшин и тронул за плечо Резенкова. – Поедем, брат, время…

Дядькин пошел проводить Шукшина.

– Вы останетесь в четвертом отряде?

– Да, останусь. – Шукшин помолчал и проговорил со вздохом – Плохи мои дела, Афанасьич. Болею. Придется, видно, командовать тебе. Бери бригаду в свои руки! Потребуется мой совет – спрашивай. Главные вопросы будем решать вместе…

* * *

В доме Жефа, кроме Силиве и Вилли, Шукшин застал Маринова, Трефилова, Тюрморезова и трех незнакомых бельгийцев – комендантов соседних партизанских районов.

Вилли, только что вернувшийся из Льежа, где он встретился с одним из руководителей Коммунистической партии Бельгии, срочно собрал партизан, чтобы сообщить об обстановке на фронтах и передать директивы партии.

Небольшого роста, сухощавый, он неторопливо расхаживал около стола, за которым сидели партизаны, говорил негромким, жестковатым голосом:

– Обстановка во всем мире определяется борьбой на советско-германском фронте. Красная Армия выходит к границам Румынии и Польши… Немцы бросают на советско-германский фронт все силы. Снимают дивизии из Франции, Дании, Голландии. Перехвачено донесение главнокомандующего войсками Западного фронта Рундштедта… Он бьет тревогу. Побережье обнажено. Войска второразрядные, основу их составляют старики. Вооружение устаревшее. Попытки создать подвижные резервы не удаются – всю боеспособную живую силу и боевую технику поглощает Россия… Сейчас имеются условия для того, чтобы активизировать партизанскую борьбу. Надо поднимать народ, готовить Бельгию к восстанию. Наши министры, которые отсиживаются в Лондоне, говорят, что мы должны сидеть тут смирно, сложа руки. Господин Спаак заявил, что надо «с мужественным спокойствием» ждать открытия второго фронта…

– Дождешься его, второго фронта! – зло проговорил Маринов.

– Красная Армия вклинилась в глубину Европы. Теперь они откроют второй фронт! Надо готовить восстание…

Шукшин, внимательно слушая Вилли, не отрывал взгляда от его лица. Он встречал этого человека в шахте, даже разговаривал с ним два или три раза, не догадываясь, что говорит с секретарем подпольного городского комитета. Этот шахтер еще тогда вызвал в нем симпатию. Его умные спокойные глаза смотрели так внимательно, моложавое, худощавое лицо освещала добрая, мягкая улыбка. Теперь же Шукшин видел это лицо другим – гневным, решительным.

– Что нужно для того, чтобы по-настоящему разжечь пламя борьбы, поднять всех патриотов страны? – продолжал Вилли, остановившись у стола и окидывая горячим взглядом сосредоточенные лица партизан. – Во-первых, мы должны рассказать населению о победах Красной Армии Победы Красной Армии воодушевляют наш народ, зовут к борьбе. Во-вторых, надо крепче бить фашистов. Нужно, чтобы народ убедился, что в тылу врага действуют большие силы. Это лучшая агитация… С появлением русских партизанских отрядов в Лимбурге борьба получила серьезный размах. О русских отрядах знает вся Бельгия. Только одно сознание, что русские действуют рядом, укрепляет силы бельгийцев… Враг уже ощущает наши удары. Но это лишь начало наступления. Надо наступать! Русские товарищи помогут поднять людей. Хорошо помогут. Бельгийских партизан должно быть больше. В десять раз больше! И драться мы должны так же решительно и смело, как русские…

Вилли закурил и снова зашагал по комнате.

– Задача состоит в том, чтобы объединить в борьбе против врага все патриотические национальные силы. Секретная армия и Белая бригада имеют директивы из Лондона не начинать действия до вторжения союзников. Но мы должны убедить патриотов из Белой бригады и Секретной армии, что время действовать пришло. Довольно ждать! Патриоты пойдут за нами. Пойдут! Обстановка переменилась… Кто вчера еще не верил в победу, – сегодня готов быть с нами. Даже барон Деларуа… – Вилли улыбнулся. – Даже сам барон Деларуа, глава финансово-промышленного концерна «Банк де Брюссель», теперь сотрудничает с Сопротивлением…

– Но он сотрудничает и с немцами, – зло бросил Силиве.

– Я говорю это к тому, Силиве, что положение стало другим. Надо использовать всех, кто может принести нам пользу в борьбе с фашизмом. Помнишь, что говорил Ленин? Надо разбить главного врага…

– Товарищ Вилли, как с оружием? – перебил Шукшин. – Можем мы рассчитывать на помощь бельгийских организаций?

Вилли долго вышагивал молча. Остановившись напротив Шукшина, положил ему на плечо руку.

– Товарищ Констан, мы с тобой коммунисты. Будем смотреть правде в глаза. У наших партизан оружия меньше, чем у вас. Вы теперь богаче! А на англичан и американцев надежды немного. Партизанам оружия не дадут, я в этом убежден. Но Белой бригаде они могут дать оружие. «Белым» и секретчикам получить его легче…

– Мы можем встретиться с руководителями Белой бригады нашего района? – спросил Тюрморезов.

– Попробуем. Командир у них Мадесто, офицер жандармерии. Кажется, человек решительный…

– Ясно! Вот что, Вилли, – Шукшин вытащил из потайного кармана, сделанного в манжете штанины, листовку. – Надо разослать эту листовку по всем шахтам. Когда вы сможете размножить?

– Завтра отправим в Льеж… Ну, надо уходить!

Вилли взялся за шляпу, но в эту минуту вбежал партизан Мартин. Сдерживая дыхание, выкрикнул:

– Жандармы… Они окружили дом старика Жозефа!

Все вскочили. Шукшин бросил вопросительный взгляд на Силиве.

– Уходить садами, к лесу… – Силиве вынул из-за пояса пистолет, положил в карман.

– Сколько жандармов? – спросил Трефилов.

– Семь или восемь, все с карабинами, с автоматами…

– Надо их взять, Силиве, – спокойно проговорил Трефилов, надевая пальто.

Силиве взглянул на Трефилова, на Вилли.

– Правильно! Их надо взять! Мартин, скажи своим, ребятам, чтобы шли сюда! Идемте, товарищи…

Они подоспели в тот момент, когда жандармы выводили старика из дома. Растерявшиеся жандармы даже не попытались сопротивляться. Офицер гестапо схватился было за пистолет, но Трефилов сбил его с ног.

– Ведите жандармов в дом! – приказал Шукшин.

В доме все было перевернуто вверх дном; весь пол засыпан битой посудой, пухом.

– Это не мы, это он, гестаповец, – лепетал грузный усатый жандарм, выкатив от испуга глаза. – Немец, немец!.. – Он бросился к Шукшину, схватил его за руки.

– Не расстреливайте, у нас дети… Мы будем вам помогать… мы… будем честно служить… Пощадите!

Шукшин, брезгливо отстранив жандарма, кинул Силиве: «Пусть живут, ладно…» и, повернувшись к жандармам, строго сказал:

– Мы вас отпустим. Но если вы тронете хоть одного патриота… Понимаете? Из-под земли достанем. Это вам говорят русские партизаны!

– Понимаем, понимаем! – закивал жандарм. – О, русские партизаны, о!

– А теперь шагом марш! Чтобы духу вашего не было…

– Оружие… – жалостливо проговорил толстяк, глядя на Шукшина. – Начальник нас под суд отдаст… Это такой фашист! Он хуже зверя, этот Матье.

– Надо отдать им оружие, – сказал Маринов. – Эти люди нам пригодятся.

– Как это отдать? – вспылил Трефилов. – Я бы их всех…

– Отдать оружие! – твердо сказал Шукшин.

– Вот посмотрите, надуют…

* * *

Трефилов на этот раз ошибся. Не прошло и недели, как произошел случай, подтвердивший, что жандармы не обманули партизан.

Поздно вечером в землянку командира отряда ввалился Силиве. Он был бледен, на подбородке запеклась кровь.

– У, дьявол, чуть не попался! – проговорил он, зло покусывая губы. – Не выручи этот толстяк, плохо бы пришлось! Молодец, старик…

– Какой старик? – Трефилов недоуменно посмотрел на Силиве.

– Да тот усатый жандарм, которого мы чуть не шлепнули в Нерутре. Помнишь? – Силиве поднял с пола чайник. – Полей!

– Ну-ну, помню… Как же он тебя выручил? – Трефилов, взяв чайник, нетерпеливо уставился на Силиве.

– Никогда бы не подумал, что этот толстяк такой ловкий парень! Когда они на меня бросились, сбили с велосипеда, он первым подскочил. Делает вид, что хватает меня, а сам заслоняет своей тушей… Господин Матье опять остался с носом! Ну, поливай же…

– Послушай, Силиве, ты не случайно нарвался на эту засаду. Они за тобой охотятся… Брось ездить открыто, схватят!

– Не схватят! Силиве умеет стрелять…

– А этого Матье я бы уничтожил. Он тебя наверняка знает.

– Дойдет очередь и до Матье. – Силиве, умывшись, сел на топчан. – Я к тебе вот зачем приехал, командир. В Ротэм пришли два взвода солдат, для охраны… Что ты скажешь?

– Надо разведать, Силиве. Если обстановка подходящая, – ударим.

– Я сегодня поеду в Ротэм, а ты готовься. Сообщу тебе через Жефа… – Силиве помолчал, поднялся. – Я поехал. Прощай, Виталий! – Силиве крепко пожал руку Трефилову, улыбнулся.

– Прощай, друг Силиве! – Трефилов проводил взглядом Силиве, и на сердце стало как-то тоскливо, тревожно.

* * *

Силиве отправился в Ротэм рано утром. Проезжая через Опповен, он завернул в кафе. Народу было мало. Не снимая пальто, Силиве сел за столик у окна, повесил сумку с патронами на спинку стула. Подошел хозяин, маленький, сухонький старичок в длинном белом пиджаке, похожем на фрак.

– Что угодно? Есть хороший мускат… На первое кролика? Пожалуйста… – Хозяин, принимая заказ, все время искоса с беспокойством посматривал на рыжего парня, сидевшего за спиной Силиве, через столик. Силиве не обратил на это внимания.

– Прошу побыстрее!

– Слушаюсь…

Хозяин, ставя на стол кофе, опять бросил быстрый, встревоженный взгляд в сторону рыжего. Но Силиве снова ничего не заметил.

В ту минуту, когда старик отошел от столика, из помещения, где находилась кухня, вышли трое. Один из них, шедший впереди, кивнул рыжему. Тот поднялся, достал из заднего кармана пистолет, метнулся к Силиве. Сразу бросились и эти трое. Силиве, вскочив, толкнул ногой столик, сбил рыжего и, не целясь, выстрелил в гестаповца. Кинулся к двери. Рванув ее, на миг обернулся, выстрелил еще раз. Силиве бил без промаха: двое из четырех гестаповцев были убиты. Он бросился на улицу, но вдруг остановился, на секунду замер. Потом безвольно опустил руки, выгнулся, будто распрямлял спину от усталости, и, медленно повернувшись назад, упал головой на порог. Пуля пришлась прямо в сердце.

В отряде о гибели Силиве стало известно только через четыре дня. Эту горькую весть принес Браток, ходивший по заданию в район Опповена.

– У меня там один дружок есть, у бургомистра служит, – докладывал Браток Шукшину и Трефилову, – он мне рассказал про Силиве… Между прочим, у этого дружка брат в Мазайке, в гестапо работает, писарем.

– В гестапо? – Шукшин настороженно вскинул голову. – Почему ты не сказал об этом раньше?

– Он парень свой, вы не беспокойтесь, товарищ подполковник. С осени одного нашего у себя спрятал. Обещал мне надежный документ сделать…

– Ты с ним осторожней, Михаил, – остановил Трефилов. – Об отряде ни слова!

– Я что – не понимаю? – обиделся Браток. – Кроме меня, он никого не знает и знать не будет!

– Ну, ну, докладывай! – поторопил Шукшин.

– В общем писарь мне намекнул – он как раз дома, в Опповене, оказался, – что Силиве выследил Матье. Он за ним давно охотился. Этот Матье, кажется, нащупал к нам дорогу. Надо убрать его, товарищ подполковник, а то он наделает делов.

– Точно! – Трефилов стремительно поднялся. – Его надо убрать немедленно!

– Убрать надо, правильно, – проговорил Шукшин. – Только сделают это сами бельгийцы.

– Но он же на немцев работает! Он убил Силиве! – вскипел Трефилов.

– Виталий, я уже говорил тебе: мы не знаем, что будет в Бельгии после освобождения. Объявят таких, как эта сволочь Матье, жертвами русских коммунистов… Нет, бельгийцев стрелять нельзя.

– А если в бою? Если он в меня стреляет? – выкрикнул Браток, сверкнув глазами.

– Бой есть бой, а террор… Значит, так и решим – пусть бельгийцы сами судят.

– Дипломатия… – Трефилов крепко выругался, встал, заходил по землянке. – Ничего, я с этим Матье счеты сведу!

* * *

В воскресенье, в полдень, Трефилов и партизан Дмитрий Тельных появились в Нерутре. День выдался теплый, солнечный, на улице было оживленно. Неторопливо прогуливались парочки, то и дело проезжали велосипедисты, около кафе шумно разговаривала группа пестро одетых людей.

Миновав кафе, Трефилов и Тельных остановились около большого каменного дома, обнесенного высокой изгородью. В этом доме жил начальник жандармерии Матье.

Партизаны вошли во двор. Трефилов был в мундире офицера гестапо, Тельных – в гражданском костюме. Для «солидности» он надел очки. Жандарм сгребал в саду почерневшие прошлогодние листья. Увидев «гестаповцев», он бросил грабли и заспешил им навстречу. Его огромный живот колыхался, как студень. Жандарм был без пиджака, в одной рубашке, рукава засучены выше локтя.

– Извините, господа, за мой вид. – Жандарм развел руками. – Решил заняться хозяйством. Сад – моя слабость… Прошу в дом!

– Вы хорошо занимаетесь своим хозяйством и очень плохо интересуетесь службой! – начальственным тоном сказал Трефилов. – Рекомендую вам выбирать что-нибудь одно – заниматься хозяйством или сидеть в тюрьме за невыполнение приказов германского командования!

Жандарм побледнел.

– Я стараюсь, герр обер-лейтенант, я честный патриот…

Трефилов, не обращая на него внимания, поднялся на веранду, вошел в дом.

– Быть может, герр обер-лейтенант выпьет вина? – засуетился жандарм. – У меня есть великолепный коньяк…

Трефилов сел в кресло, снял перчатки, небрежно бросил на стол и повернулся к стоявшему перед ним навытяжку Тельных:

– Возьмите у начальника жандармерии оружие. Оно ему больше не потребуется!

Тельных схватил жандарма за плечо.

– Сдать оружие!

Жандарм испуганно посмотрел на Трефилова, хотел что-то сказать, но Тельных грубо толкнул его. Жандарм пошел в смежную комнату. Тельных последовал за ним. Через минуту он вернулся с тяжелым пистолетом и сумкой с патронами.

– Господин обер-лейтенант, – сказал Тельных по-немецки Трефилову, – этот жандарм нам сегодня не нужен?

– Не нужен! – Трефилов поднялся, надменно, с презрением посмотрел на жандарма. – Завтра явишься в Мазайк, к гауптману, расскажешь, как ты потворствуешь партизанам… Партизаны у него орудуют под носом, днем нападают на машины, а он занимается хозяйством! – Трефилов резко повернулся и быстро вышел из комнаты.

…Рано утром Браток отправился в Мазайк. Он должен был оставить у Матери письмо для айсденских подпольщиков и повидаться с писарем из гестапо. Вернулся матрос в тот же день. Он был необычайно взволнован.

– Вот документ, настоящий! С таким документом я хоть куда пройду! – Он достал из кармана пиджака паспорт, протянул Трефилову и неожиданно громко расхохотался. – А этот жандарм Матье… Ну и история, товарищ командир… В тюрьму угодил! Я чуть со смеху не подох, когда он рассказывал…

– Кто рассказывал, говори толком!

– Писарь рассказывал… Жандарм-то в понедельник к гауптману пришел, докладывает… А тот ничего понять не может… Ой и умора! – Браток махнул рукой, вытер слезы. – А потом-то он сообразил, в чем дело… Выскочил из-за стола, да как треснет жандарма, как даст ему под зад… Матье пробкой вылетел! А гауптман бегает по кабинету, орет, как бешеный… Я, кричит, покажу этой бельгийской свинье, как снабжать партизан оружием. В тюрьму, его, мерзавца, в тюрьму!..

Шукшин и Трефилов покатились со смеху.

Метеор

Метеор – так звали начальника разведки Василия Кучеренко. Это была не кличка, а прозвище. Кличка у него другая – Вильям. Первый паспорт, который он раздобыл с помощью бургомистра города Брея, был на имя бельгийского шахтера Вильяма Адлера. Потом у Кучеренко появились другие паспорта, но он так и остался Вильямом. Под этой кличкой его знали бельгийцы. Русские же называли Кучеренко не иначе, как Метеор. Прозвали его так за удивительную подвижность. За одни сутки Метеор успевал побывать в двух, а то и в трех отрядах. Утром его видели на улицах Брея, а вечером он уже мчался на велосипеде по Мазайку, который был от Брея в сорока километрах. И, не отдыхая, в тот же вечер Метеор мог отправиться в «гости» к голландским партизанам.

Он появлялся то в мундире немецкого солдата или офицера, то в сутане священника, то в скромной одежде шахтера, то отправлялся в путь под видом коммерсанта, коммивояжера.

У Кучеренко везде были свои люди. И самых различных профессий – шахтеры, крестьяне, священники, торговцы и жандармы, даже бургомистры. Начальник разведки знал обо всем, что происходило в провинции, о каждом передвижении противника, всегда вовремя узнавал о готовящихся облавах. Особенно ценную информацию он получал от людей, которые по его заданию проникали в немецкие воинские части.

Одним из таких разведчиков был член Белой бригады старик Вилош из села Бохолт. Он устроился дворником в полк, прибывший из Италии. Вилош подробнейшим образом докладывал обо всем, что делается в полку. Этот живой, словоохотливый старичок с веселым прищуром зорких глаз, аппетитно попыхивавший трубочкой, выведывал у врага такие секреты, что не раз заставлял удивляться даже самого Кучеренко.

Однажды Вилош через связного передал: «Завтра с утра в Пеер пойдет машина за деньгами. Охрана – четыре автоматчика и фельдфебель».

Дядькин решил захватить машину. Кучеренко тотчас же помчался в первый отряд.

На следующий день, поздно ночью, он ввалился в землянку, устало опустился на топчан. «Умаялся, аж ноги Гудят…» Но лицо его светилось радостным возбуждением.

Дядькин сидел у столика, ужинал: перед ним стояла банка мясных консервов. Взглянув на Кучеренко, коротко спросил:

– Сколько взяли?

– Семьсот тысяч.

– Есть хочешь? Придвигайся… Чей взвод ходил на операцию?

– Акимова. Боевой хлопец! В огне не сгорит и в воде не потонет… И люди у него во взводе на подбор, орлы. – Кучеренко присел к столу, отрезал от буханки добрый ломоть хлеба, положил на него мяса. – Машину мы грохнули гранатой, да неудачно. Мотор повредило, и все… Гитлерюги с перепугу зашпарили с автоматов, як очумелые. Ну, думаю себе, плакали наши карбованцы, не взять… А тут Акимов как кинулся, прямо на огонь… И хлопцы разом за ним: Иван Федоров, Петр Ефремов, Иван Гужов, Вася Кабанов, Грудцын…

– И политрук там был?

– Разве Грудцын останется? Настоящий политрук!..

Услышав голос Кучеренко, проснулся Маринов.

– А, Метеор прилетел… Ну что?

– Порядок, товарищ комиссар. Семьсот тысяч.

– Неплохо. Надо будет бельгийцам дать, Иван Афанасьевич. Им тоже трудно живется. Крестьяне еще так-сяк, а рабочим совсем туго. Силиве говорил, что семьи брюссельских подпольщиков голодают.

– Можно половину отдать, обойдемся, – проговорил Дядькин, раздумывая. – Да пользы от этих денег немного. Мало что купишь на них.

Кучеренко отодвинул банку с консервами, закурил сигарету и растянулся на топчане во весь свой громадный рост.

– Есть у меня одно соображение, – проговорил он, закрывая глаза. – Можно продовольствие раздобыть. Мабудь, что и выйдет…

На другой день Кучеренко приехал в третий отряд, к Пекшеву. Командир отряда сидел возле землянки, что-то увлеченно объяснял своему связному Григорию Станкевичу. Кучеренко сошел с велосипеда, отвязал от багажника чемоданчик, бросил к ногам Пекшева.

– Возьми, Михайло, Никитенко тебе трохи деньжонок прислал, а то, говорит, Пекшев со своими хлопцами с голоду ноги протянет. – Кучеренко сел рядом с Пекшевым, вытащил из кармана кусок хлеба с сыром, принялся с аппетитом уписывать его. – Як побачу, Михайло, дуже гарно ты живешь (Кучеренко, когда он бывал в веселом настроении, густо пересыпал свою речь украинскими словами), краще помещика живешь либо того барона, с Эллена… Все отряды на тебя работают. Иванов тебе – сыру, масла. Никитенко – деньжонок… Между прочим, Михайло, Никитенко всю бригаду обеспечил деньгами, да еще бельгийцам добре дал. Первый отряд может работать!

Пекшев молча слушает Кучеренко, недовольно хмурится.

– Велико дело – деньги! Можешь увезти их обратно Никитенко. Если потребуются, – без него достанем… – Пекшев не глядит на Кучеренко, нервно пощипывает ухо.

Начальник разведки незаметно поглядывает на командира отряда, в глазах его прячется хитроватая улыбка. Кучеренко хорошо знает самолюбие Пекшева. Третий отряд, действует активно и смело, проводит одну операцию за другой, но Пекшеву все кажется, что он делает меньше других отрядов.

Кучеренко, сделав паузу, равнодушным голосом, будто между прочим, говорит:

– Мои хлопцы в Кинрой ездили. Говорят, на маслозаводе все склады маслом забиты. Должны в Германию отправить, транспорт ждут. Надо будет Никитенке сказать, чтобы не упустил…

Пекшев снова хмурится, ерзает.

– Кинрой мне ближе, чем Никитенке. Это наш район!

– Расстояние, друже, одинаковое. А ему выдвинуться, проще. Да и с оружием… У Никитенко оружия побольше. Там рядом гитлеровский батальон стоит…

– Батальон… – Пекшев недовольно передергивает плечами. – От завода казарма полтора километра!

– На заводе – охрана.

– Испугал, охрана… Я десять человек возьму, так они склады вместе с заводом опрокинут… Охрана! Будто первый раз…

– Значит, берешь на себя, Михайло? – Кучеренко подумал. – Ладно, как ты есть мой наикращий друг – бери. Целый склад масла… Что только для друга не сделаешь! – Кучеренко вздохнул. – Когда думаешь посылать, хлопцев?

– Сегодня ночью. Мы и без тебя на этот завод нацеливались.

– Нет, ночью не надо. Утром поезжай, раненько. Машину я тебе дам. Она сюда подойдет, к мосту. Только получше маслом нагрузи. Она в Брюссель пойдет. Дядькин так приказал. Подпольщикам Брюсселя помочь надо!

– Понимаю…

* * *

Рано утром, за час до начала работы, к воротам маслозавода подошла грузовая машина. В кузове ее стояли два солдата-автоматчика, в кабине, рядом с шофером, сидел плечистый, полнощекий фельдфебель. Это был командира отряда Михаил Пекшев.

В калитке показался полицейский. Пекшев сердито посмотрел на него из-под припухших век, громко крикнул:

– Открывай ворота, долго я буду ждать!

– Сию минуту, господин фельдфебель!

Загремел замок, заскрипели тяжелые чугунные ворота. Машина въехала во двор.

Как только ворота закрылись, Григорий Станкевич и Иван Горбатенко выпрыгнули из кузова и в одно мгновение связали полицейского. Второго полицейского нашли в конторе, он храпел на директорском диване, положив винтовку рядом. Станкевич взял оружие, толкнул полицейского прикладом.

– Эй, вставай! Ишь ты, разоспался!

Полицейский вскочил, ничего не понимая. Он не успел прийти в себя, как был связан и с кляпом во рту брошен на диван.

Пока Станкевич и Горбатенко обезоруживали охрану, вторая группа, в которой находились Петр Бохан, Алексей Федюшин, Григорий Дресвянкин и четверо бельгийцев, уже орудовала в складе.

Машину нагрузили ящиками с маслом так, что пришлось обвязывать ее веревками. Так же щедро нагрузили и подводу, которая въехала во двор следом за автомашиной (лошадь дал Джек Суре). Оставшиеся штабеля ящиков облили бензином, оборудование цехов, моторы разбили ломами.

Машина выехала из ворот и, свернув на шоссе, помчалась с большой скоростью. Когда она поравнялась с казармой немецкого батальона, Григорий Станкевич, сидевший на ящиках, помахал часовому: «Гутэн моргэн!» Часовой что-то крикнул в ответ и громко рассмеялся.

В четырех километрах от Кинроя, где дорога проходила около леса, машина остановилась. Русских партизан сменили бельгийцы. Машина пошла в Брюссель…

* * *

Из третьего отряда Кучеренко поехал в Бохолт, к учителю Жану Коллу, своему большому другу и первому помощнику. Колл, внешне тихий, робкий человек, в делах был смел до дерзости, находчив и, подобно Метеору, неутомим. Он постоянно разъезжал между городами Бреем, Пеером, Аасселтом, встречался с десятками людей, сотрудничавших с партизанами, добывал ценные сведения о противнике. Жан Колл вошел в контакт с некоторыми жандармами, бургомистрами. Через бургомистра Реппела он не раз доставал для партизан одежду и продовольствие. Сын бургомистра, молодой священник, снабдил Кучеренко сутаной. Жан Колл установил связь с бургомистром города Брея Мартенсом, человеком влиятельным и решительным. Мартене выведывал у немцев их планы, предупреждал о готовящихся карательных операциях.

На этот раз Жан Колл должен был достать через Мартенса документы, необходимые для проведения одной важной операции, которая уже много времени готовилась Кучеренко.

Голова начальника разведки всегда была полна всевозможных замыслов и планов. Он мог одновременно вынашивать несколько операций, вести упорную разведку, разрабатывать вариант за вариантом, до поры до времени ничего не докладывая командиру бригады. Он выкладывал свой замысел только после того, как убеждался в реальности его осуществления, отчетливо видел все детали.

У Кучеренко давно возникла мысль использовать в интересах бригады главного инженера шахты Цварберг русского эмигранта Пономаренко. Он долго и настойчиво думал над тем, как заставить этого человека, пользующегося доверием у немцев и властью, работать на партизан. Переходя от одного варианта к другому, он пришел к плану, осуществление которого давало возможность сразу решить две задачи: сорвать добычу угля и одновременно получить с шахты материалы, в которых партизаны остро нуждались.

Когда Кучеренко сообщил о своем замысле командованию бригады, то и Шукшину, и Дядькину, и Маринову он показался неосуществимым.

– Авантюра, друг Василий! – недовольно сказал Шукшин. – Голову потеряешь наверняка.

– Да, уж больно нахально, Кучеренко. Нельзя! – согласился с Шукшиным Дядькин.

Но Кучеренко и не думал сдаваться. Да, замысел дерзкий, он не спорит. Но он взвесил все: и обстановку, и характер, настроения людей, с которыми придется иметь дело, и последствия провала.

– Риск, основанный на трезвом расчете, оправдан, – говорил он. Я еду туда с крепкими документами.

– Но ты же решил играть с Пономаренко в открытую? – заметил Шукшин.

– Пономаренко я не боюсь. Я в нем уверен.

Кучеренко убедил, что замысел реален. Теперь настало время его осуществить.

…Жан Колл встретил Кучеренко на окраине Бохолта и вручил документы – распоряжение оберст-фюрера кантона Брея о передаче материалов и продовольствия с шахты Цварберг и доверенность. Документы были отличные: их изготовили в жандармерии Брея. Организовал это сам бургомистр города Мартене.

Колл сообщил Кучеренко, что Гарри раздобыл две автомашины. Завтра он их пригонит сюда, в Бохолт. Гарри, партизанский разведчик, работающий под крупного спекулянта, может достать все что угодно, даже грузовые автомашины. Надо только снабдить его деньгами.

* * *

В приемную главного инженера шахты Цварберг ввалились трое солдат и огромный, богатырского сложения лейтенант с широким, грубоватым лицом. Лейтенант, не взглянув на секретаршу, прошел в кабинет. Солдаты бесцеремонно уселись на стулья.

Пономаренко сидел за массивным черным столом, просматривал какие-то бумаги. Увидев немецкого лейтенанта, вышел из-за стола, представился и показал рукою на кресло.

Они сели друг против друга. Кучеренко – это был он – закурил сигарету и, спокойно, внимательно глядя в лицо Пономаренко, сказал по-русски:

– Я – русский партизан, послан к вам нашим командованием…

Пономаренко вздрогнул, вцепился руками в кожаные подлокотники кресла. Лицо его побледнело, но светлые глаза смотрели на лейтенанта без испуга – в них были недоумение и настороженность.

– Я вас не понимаю, господин лейтенант. К чему прибегать к таким…

– Ясно: вы мне не верите, – перебил Кучеренко. – Вы решили, что это провокация гестапо. Сейчас мы устраним это недоразумение… – Кучеренко улыбнулся, стряхнул с сигареты пепел. – Вы помните, как один русский военнопленный попал под вагонетку? Он имел лагерный номер 419… Вы отправили этого пленного в лазарет на машине директора и дважды справлялись, жив ли он. Вы передали ему масло. Этот пленный…

– Но как вы могли… Здесь же немцы, кругом немцы! – Пономаренко говорил, пристально вглядываясь в лицо лейтенанта. – Как вы могли среди дня появиться на шахте…