Текст книги "В чужой стране"

Автор книги: Абрам Вольф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

Противник продвигался к городу осторожно. Солдаты шли цепью по обеим сторонам шоссе. На ярком утреннем солнце поблескивали стволы выставленных вперед автоматов и карабинов. В центре цепи и на флангах двигались расчеты станковых пулеметов.

Местность была открытой. Партизаны, занявшие позицию на окраине города, хорошо видели противника. Дядькин, находившийся в середине цепи, рядом с командиром второго отряда Ивановым, не давал команды. Он лежал на боку, углублял свой окопчик, откалывая финским ножом крупные, жесткие комья земли, и, казалось, не обращал на противника никакого внимания. У партизан было мало патронов, весь запас они носили с собой в карманах, за пазухой, в шахтерских кожаных сумках, перекинутых через плечо. Дядькин решил подпустить гитлеровцев ближе, чтобы бить наверняка. Впереди, в двухстах метрах, одиноко стоит старый, весь иссеченный грозами дуб. Этот дуб – рубеж, до которого они допустят врага.

Дядькин перебросил сюда, на шоссе Брей – Бохолт, все силы, оставив на других дорогах лишь малочисленные заставы… Рядом с русскими заняли оборону бельгийские патриоты. Но солдат противника все-таки больше раза в четыре. «Ничего, отобьемся, – думает Дядькин, быстро работая ножом. – Лишь бы с другой стороны не ударили…»

Цепь приближается к дереву. Дядькин, не отрывая от противника взгляда, отстегивает от пояса две гранаты, кладет их перед собой и берет в руки карабин. Цепь поравнялась с деревом, несколько солдат уже впереди его.

– Ог-гонь! – зычно крикнул Дядькин и нажал на спусковой крючок.

Грянул залп, гулко заработали пулеметы.

Гитлеровцы предприняли одну попытку прорваться вперед, вторую, но сильный огонь партизан каждый раз прижимал их к земле.

Прошло полчаса. Гитлеровцы снова и снова бросались в атаку. На одном участке им удалось прорваться, они залегли в канаве, в пятидесяти метрах от позиции партизан. Еще один рывок, и враг опрокинет редкую цепь…

– Контратакуем! – крикнул командир отряда Иванов и приподнялся, вырвал из-за пояса пистолет.

– Стой! Рано! – Дядькин схватил Иванова за руку. Давай на фланг!..

Дядькин знает, что партизаны поднимутся в контратаку, как один, и отбросят врага – не первый раз с ними в бою. Но у противника много пулеметов, контратака будет дорого стоить. «Нет, выждать! Пусть враг атакует, пусть устилает поле трупами…», – думает Дядькин, выпуская пулю за пулей. Его лицо густо покрыто пылью и пороховым дымом, блестят одни зубы и белки глаз. К мокрому лбу прилипли волосы.

На правом фланге врага удалось отбросить: партизаны Лобанов и Литвиненко ложбинкой пробрались к гитлеровцам, залегшим в канаве, забросали их гранатами.

Противник уже понес большие потери. Еще немного, я он откажется от попыток прорваться в город, отступит. Но огонь партизан начинает слабеть – на исходе патроны.

Автоматных очередей уже совсем не слышно, гремят одни винтовочные выстрелы. Замолк пулемет на левом фланге. Замолк пулемет в центре. Враг, предчувствуя скорую победу, остервенело бросился вперед. Снова яростно затакали пулеметы, дробью рассыпались автоматные очереди. Но гитлеровцы бегут, они уже рядом.

– Огонь! Огонь! – охрипшим, чужим голосом кричит Дядькин и хватает гранаты. – На, в душу мать!..

Кажется, атака уже захлебнулась. Но нет, гитлеровцы опять поднялись, прорываются в центре. Они так близко, что, если бы не шум боя, можно было бы услышать тяжелое дыхание солдат. И в эту минуту у Щукина отказал пулемет. Пулеметчик судорожно вцепился в рукоять замка» но вдруг отпрянул назад и, схватившись рукой за плечо, упал. Ближе всех к пулемету лежал Григорий Дресвянкин. Увидев, что пулеметчик упал, он метнулся к пулемету.

Бывают минуты, а в бою это могут быть и секунды, когда неожиданно раскрывается вся сила души человека, когда он сам познает крепость своего сердца, свою волю. Григорий Иванович Дресвянкин – главный бухгалтер из Рязани – не считал себя человеком геройским, способным на большой подвиг. Правда, он бежал из лагеря одним из первых и участвовал во многих операциях, но разве мог он сравниться с такими удальцами, как Акимов, Соколов или Трефилов? Дресвянкин завидовал этим людям. «Нет, у меня другой характер…»

Чтобы отвести назад замок, вытащить перекошенный патрон и продернуть ленту, Дресвянкину потребовалось не больше минуты.

Однако какая необыкновенная выдержка, какая сила души нужны, чтобы спокойно проделать все это под градом пуль, на глазах у противника!

Пулемет ударил, когда гитлеровцы уже были в трех-четырех шагах. Длинная очередь скосила передних, остальные бросились назад.

– За мной! – вскочил Дядькин. – Ура!

– Ура-ра! Ур-р-ра! – партизаны разом поднялись в атаку. – Круши! Бей гадов! Ур-р-ра!

В это время с группой бельгийцев подоспел помощник, начальника штаба Зенков. Он доставил патроны. Теперь партизаны могли держаться.

О'кэй, рашэн!

В этот день и на следующий у Брея появлялись отдельные небольшие группы отступающего противника. Но все они, натолкнувшись на огонь партизанских засад, без боя отходили назад, сворачивали на другие дороги или пробирались на восток лесом.

Артиллерийская канонада с каждым часом становилась все слышнее, над городом проносились эскадрильи английских и американских самолетов. Союзные войска приближались к Брею.

Вечером на южной окраине города, в маленьком кирпичном домике бельгийского рабочего, собрались Дядькин». Маринов, Воронков и командиры отрядов, действовавших в Брее.

– Через канал проходят последние части врага, – говорил Дядькин, возбужденно блестя глазами. – Как только враг уйдет за канал, мосты будут взорваны. Надо захватить мосты и держать до подхода союзников. Завтра будет уже поздно!.. – Дядькин облизал сухие, потрескавшиеся губы, посмотрел на товарищей. – Прежде всего – взять Бохолтский мост. Мы были там с Кучеренко. Охрана большая, не меньше пол роты. Справа, в кирпичном доме, караульное помещение. На крыше станковый пулемет… – Дядькин минуту подумал, проговорил решительно – Никитенко, мост берет твой отряд! Атакуете с наступлением ночи. Держать до последнего человека, поняли.

– Для того и берем, чтобы держать!

Первый отряд подошел к мосту глубокой ночью. Был сильный туман. В густой серой мгле мелькали белые и зеленые ракеты. Гитлеровцы пытались осветить подходы к мосту, но это им не удавалось.

Туман позволял отряду вплотную приблизиться к мосту, но в то же время он сильно затруднял его действия: в трех шагах ничего не видно.

Перед выступлением из Брея Никитенко объявил партизанам план захвата моста. Главное – внезапность и стремительность удара.

– Затяжкой бой приведет отряд к поражению, – сказал он. – У нас мало боеприпасов, и, кроме того, отряд могут атаковать с тыла отходящие к каналу части противника. Требуется стремительный, ошеломляющий удар. Я хочу, чтобы каждый из вас помнил об одном: он дерется не просто за бельгийский Бохолтский мост, а за свою Родину. Это наш последний бой здесь, на бельгийской земле…

…Взводы, двигаясь полем, подошли к мосту на двести пятьдесят-триста метров, залегли по обеим сторонам шоссе. Никитенко тронул за руку лежавшего рядом Кузнецова: давай!

Кузнецов вынул из-за пояса нож и пополз. За ним двинулись Петр Едемский, Николай Симонов, Василий Кабанов.

Партизаны крадутся осторожно, прислушиваясь к каждому звуку и вглядываясь в густую туманную мглу, которую то и дело прочерчивают ракеты. Впереди ползет Иван Кузнецов. В отряде его зовут Иваном Поддубным. Большого роста – косая сажень в плечах, – Кузнецов обладает недюжинной физической силой. Вместе с тем он очень подвижен и ловок…

Совсем рядом взлетела ракета. Кузнецов припал к мокрой траве. Ракета чуть осветила столбы у моста, на секунду обозначились силуэты часовых. Солдаты стояли не дальше, чем в двадцати шагах.

Ракета погасла. Кузнецов удобнее взял нож и, не отрывая взгляда от той точки, где только что исчезли силуэты часовых, метнулся вперед…

Кузнецов появился так неожиданно, что Никитенко раньше услышал его голос, чем увидел самого партизана.

– Убрали! Ребята у моста…

Отряд неслышно двинулся вперед. Противник заметил партизан, когда они проскочили уже половину моста.

В туманной мгле засветились, задрожали белые вспышки очередей. Партизаны залегли, прижались к бетону, открыли огонь. Над мостом перекрещиваются нити трасс. Пучками взлетают ракеты. Гул боя все жарче, противник засыпает мост свинцом. Ни пошевельнуться, ни приподнять головы.

– Пулеметы! Вперед пулеметы! – крикнул Никитенко.

Пулеметчики ползком, по краям моста, выдвинулись вперед, открыли огонь.

Пошел дождь, туман стал быстро редеть. Обозначились здания вдоль канала, высокий каменный вал, за которым засел противник. Задерживаться на мосту нельзя: либо отступать, либо прорываться любой ценой…

– Вперед! – Никитенко вскочил. – Вперед!

Партизаны поднялись, бросились за командиром. Упал сраженный насмерть партизан Петр Едемский, первым пришедший в лес. Убит храбрый партизан Андрей Ступак. Убит лучший друг Никитенко, донбасский шахтер Андрей Рыбин… Но партизаны рвутся сквозь сплошной огонь, рвутся к валу, за которым укрылись враги.

– Вперед! Вперед! – зычно, яростно кричит Никитенко и влетает на вал…

Гитлеровцы отступили к большому кирпичному зданию, стоящему в ста метрах от моста, засели в нем, бьют из окон, из подвала. Никитенко, укрывшись за камень, строчит из автомата, а сам с тревогой думает: «Нет, так их не возьмешь… Ворваться в здание, завязать рукопашную!» Но как проскочить к дому? С чердака станковый пулемет простреливает все пространство между мостом и зданием. А время идет, каждую минуту с запада может подойти колонна противника, и тогда отряд будет отрезан и разбит.

«Надо отвести третий взвод за мост, пусть прикроет с тыла», – решает Никитенко и отодвигается влево, где_; за бревнами лежит командир взвода Максимов.

Но только он приблизился к Максимову, как на крыше здания сверкнуло пламя. Вражеский пулемет замолк. Никитенко поднял голову и заметил на крыше двух людей. Они пробирались с пулеметом к лестнице. Это были Михаил Пожидаев и Петр Ефремов, закадычные друзья. Они работали в одном забое на шахте Айсден, вместе бежали из плена и в лесу были неразлучны, как пара влюбленных. В этом бою Пожидаев и Ефремов тоже держались рядом. Заметив на крыше вражеский пулемет, они, ни слова не сказав друг другу, поползли вперед, обошли здание с тыла и по лестнице забрались на крышу. Подкравшись к чердаку, кинули гранаты…

Как только пулемет замолк, партизаны рванулись вперед. Кто-то упал, сраженный пулей, кто-то залег, прижатый огнем к земле, но политрук Грудцын с кучкой храбрецов уже проскочил к зданию. В окна полетели гранаты. Следом за ними во внутрь дома ворвались партизаны, кинулись по лестнице на второй этаж…

Бой, длившийся полтора часа, закончен. Мост в руках партизан. Уставшие бойцы, еще разгоряченные боем, принимаются сооружать баррикады. В ход пошли бревна, дрова, штабеля которых стояли недалеко от моста. Третий взвод начал было разбирать берег канала, но Капишников сообщил, что метрах в трехстах стоит баржа с камнем.

– Организуй в деревне подводы! Быстро! – приказал Никитенко.

Только Капишников вышел на дорогу – послышался стук колес. Из-за поворота вырвалась пара крепких красно-рыжих коней. За первой упряжкой показалась вторая. Длинные телеги были доверху нагружены бидонами с молоком, мешками с хлебом, яблоками…

На передней подводе рядом с усатым, грузным стариком сидел Жан Колл. Увидев стоявшего на дороге партизана, он спрыгнул с телеги, схватил русского парня в объятия.

– О, вы взяли этот мост… Сейчас здесь будут все жители Бохолта! А где мой друг Метеор, где Кучеренко?

К мосту стекались шумные, пестрые толпы. Здесь были и юноши, и старики, и даже женщины. Партизаны, внезапно выбив гитлеровцев, спасли Бохолт от разграбления.

Бельгийцы шли к каналу, чтобы приветствовать своих освободителей и вместе с ними встать на оборону моста.

Никитенко разбил бельгийцев на группы, и они вместе с партизанами принялись строить баррикады.

Приехали Маринов и Боборыкин, находившиеся с третьим отрядом, который брал мост у Беека. Никитенко заспешил им навстречу:

– Как там, у Горбатенко?

– С налета взяли, – ответил Маринов, вытирая вспотевший лоб. Его глубоко запавшие глаза лихорадочно блестели. – Мост пришлось взорвать. Все мосты держать невозможно, не хватит сил… Сейчас сюда придут два взвода второго отряда. Через час подойдет группа бельгийских партизан, человек тридцать. Как у тебя с патронами?

– Добыли порядочно. В подвале караульного помещения целый склад!..

– Товарищ командир! Идут! – крикнул пулеметчик, наблюдавший за дорогой с крыши здания, которое только что штурмовали партизаны.

По шоссе и обочинам нестройно двигалась вражеская пехота – остатки какой-то разбитой «стационарной» дивизии, оборонявшей «Атлантический вал». Эти дивизии, слабо вооруженные, укомплектованные солдатами старших возрастов, совсем не имели автотранспорта.

Никитенко приказал приготовиться к бою и стал наблюдать за противником. Солдаты брели медленно, устало; должно быть, они шли без отдыха всю ночь, спеша добраться до канала. Теперь они считали себя уже вне опасности: мосты через канал охраняют свои части…

Партизаны, подпустив гитлеровцев к самому мосту, ударили залпом. Гитлеровцы заметались. Колонна, не приняв боя, отступила, свернула на соседнюю дорогу. Но через час на дороге показалась новая колонна. На этот раз шли автомашины. Это отходил оторвавшийся от противника арьергард немцев. На прицепах катились пушки. Противник, развернув орудия, ударил по баррикадам, по кирпичным зданиям, в которых партизаны расположили пулеметы. Восточный берег окутался дымом, облаками красной пыли. Под прикрытием сильного артиллерийского огня гитлеровцы – их было не меньше двух батальонов – подошли к каналу вплотную и бросились на мост. Но баррикады мгновенно ожили, по мосту градом застучали пули.

Гитлеровцы атаковали снова и снова, с отчаянием обреченных: с минуты на минуту могли подойти английские части, следовавшие по пятам. Был момент, когда враг уже проскочил мост, ворвался на баррикады, но в это время подоспели партизаны второго отряда. Увидев Михаила Иванова, бежавшего к мосту во главе большой группы партизан, Никитенко вскочил, одним прыжком взлетел на гребень каменного вала. – За мной! За мной!

Партизаны отбросили противника за канал. Гитлеровцы, убедившись в бесплодности атак, поспешно отошли.

Не успели они скрыться, как на шоссе снова появились машины. Вглядевшись, Никитенко различил, что это идут броневики. Сердце его радостно дрогнуло: «Союзники! Разведка союзников!» К мосту подошел английский разведывательный отряд. Партизаны выскочили из укрытий, обгоняя друг друга, бросились к броневикам.

– Ура-ра! Ура-ра! – несся над каналом ликующий гул.

Из переднего броневика вылез лейтенант. Он недружелюбно смотрел на странных людей в гражданских костюмах, окруживших машину.

– Кто вы? Что вы тут делаете? – спросил он по-английски.

– Мы русские партизаны! Русские, ваши союзники! – ответил Маринов.

– Рашэн? – широкие белесые брови лейтенанта поднялись. Он недоуменно поглядел в черное от дыма лицо Маринова, на его запыленный, изодранный костюм. Но вдруг серые глаза лейтенанта оживились.

– О, я понял! Вы русский десант! Вас забросили так далеко… Когда вас сюда забросили? Вчера?

– Два года назад, – усмехнулся Маринов. – Два года назад нас сюда забросили немцы…

Лейтенант опять ничего не понял. Видя, что ему трудно растолковать, кто они такие, Маринов показал рукой в сторону, где только что скрылась вражеская колонна.

– Там немцы, их можно настигнуть. На той дороге взорван мост…

– Мне приказано разведать переправу здесь, – ответил лейтенант. – Мы считали, что Бохолтский мост уничтожен… Вы нам оказали такую услугу! О'кэй, рашэн, о'кэй! Я хочу пожать вам руку, руку первого русского солдата, которого я встретил…

– Помогать союзникам – наш долг, – сказал Маринов, протягивая руку англичанину. – Мы вместе бьем фашистов!

Подошли английские танки. Танкисты, выскакивая из машин, бежали к мосту. Солдаты и партизаны обнимались, кругом раздавались радостные возгласы, слышался смех.

– Григорий Федорович, скажи лейтенанту, что мы можем дать проводников. Наши люди лучше знают местность, – сказал Никитенко.

– Вери уэлл! Спасибо! – ответил лейтенант и снова крепко пожал руку Маринову.

Николай Боборыкин с тремя партизанами разместился на головном броневике. Колонна пошла через мост…

– Ну, Ефим Романович, сделали мы свое дело! Неужели они их выпустят, не смогут отрезать? Наши не выпустили бы, нет… – проговорил Маринов, провожая взглядом колонну. – А кто это там на коне скачет, что за кавалерист?

По шоссе, идущему вдоль канала, мчался всадник.

– Вроде наш! – ответил Никитенко.

Всадник на всем скаку влетел на мост. Ловко спрыгнув с коня, подбежал к Маринову, выпалил разом:

– Разрешите обратиться, товарищ комиссар… Связной шестого отряда направлен в город Брей в штаб бригады с донесением от старшего лейтенанта Ольшевского…

– От Ольшевского? Ну, ну, что там, как у вас?

– Отлично, товарищ комиссар! Диет взяли, Хасселт взяли… Ой, и было же там, товарищ комиссар! Как жахнули их в Хасселте – дым пошел… До подхода союзников ворвались! Наши и бельгийцы… Потом наш отряд за канал рванул. Ой, и жахнули их там, товарищ комиссар! Четыре пулемета, пушку, а пленных сколько… В нашем отряде, товарищ комиссар, такие ребята! Огонь! Чепинский, Тарбаев, Михайленко, Широкий… И сам старший лейтенант Ольшевский с нами был… Ой, и жахнули их, товарищ комиссар! – маленькие черные глаза паренька так и сверкали. – А что в Хасселте было…

– Погоди, погоди! – остановил Маринов связного. – Где теперь шестой отряд?

– В районе Люммена, товарищ комиссар. Помогаем англичанам доколачивать окруженную группу врага. Ой, и пришпилили их, гадов! Сто шестьдесят пленных взяли…

– А где пятый отряд?

– В Диете. Дубков передал союзникам тридцать пять, пленных… А группа Белюкова взяла мост у Баль-Неета. На шоссе у Гольмена они большую колонну разгрохали. Так жахнули – только дым… Какие будут указания, товарищ комиссар? – паренек вскинул руку к берету.

– Поезжай в Брей, там Дядькин. Передай ему, что через канал прошли английские войска.

– Есть! – Партизан лихо вскочил на коня, во весь опор помчался по мосту.

– Так, в пятом и шестом отрядах обстановка ясна, – раздумчиво проговорил Маринов, провожая взглядом быстро удалявшегося всадника. – А что там, у Мазайка? Уже неделя, как их отрезали…

Огни на высотах

Как только англо-американские войска, преследуя отходящего противника, углубились в Бельгию, Мадесто и Трис, договорившись о совместных действиях, отдали приказ своим людям собраться в лесу, в районе Опутры, Нерутры и Ротэма. Из Мазайка, Айсдена, из многочисленных шахтерских поселков и сел, со всей округи потянулись в лес бельгийцы. Они шли по дорогам в одиночку, небольшими группами, а иногда и толпами, всей деревней. Шли проселочными дорогами, просеками, лесными тропами. Шли мужчины, юноши, женщины. Шли шахтеры, крестьяне, бывшие солдаты и офицеры, торговцы и священники. Шли коммунисты, те, кто был душою Сопротивления, все годы оккупации вел активную борьбу против фашистов. Шли католики, члены Белой бригады и Секретной армии, паролем которых был лозунг «Да здравствует король!» Всех их объединяла ненависть к немецко-фашистским захватчикам и любовь к Родине. Они шли драться с врагом, освобождать от врага родную землю. Правда, у них мало оружия: один держит на плече тяжелую дедовскую винтовку, у другого за спиной охотничье ружье, у третьего болтается на поясе старый, почерневший от времени револьвер. У многих и совсем ничего нет. Но это не беда: им дадут оружие в лесу, им помогут союзники!

На опушке леса стояли Шукшин, Трефилов, Тюрморезов, Трис и Жеф.

– Смотри, Виталий, сколько народу к нам идёт! – сказал с волнением Трис, обращаясь к Трефилову. – Уже весь лес забит…

– Если мы не организуем этих людей, не вооружим их, будут большие жертвы, – ответил Трефилов. – Надо сейчас же их рассредоточить…

– Где займет позицию твой отряд?

– У Ротэма, против моста. Здесь – главное направление. Вражеские колонны хлынут сюда…

– И той дорогой они пойдут. – Шукшин показал рукой влево, в сторону канала. – Туда бы надо поставить твой отряд, Трис.

– Да, правильно, – кивнул Трис – Ты Мадесто еще не видел, Констан?

– Нет. Его командный пункт на южной высоте…

К лесу приближалась большая группа крестьян. Впереди важно шествовал толстый усатый жандармский унтер-офицер. На его черном, наглухо застегнутом мундире, поблескивали медали.

– Где-то я видел этого жандарма! – проговорил Шукшин, вглядываясь в лицо толстяка.

Толстяк увидел Шукшина, заулыбался.

– О, камерад! Русский партизан! – радостно воскликнул он и широко раскинул руки, словно хотел броситься Шукшину в объятия. – Ты не узнаешь меня? Я – Люви, жандарм из Нерутерен!

– А, старый знакомый! – Шукшин узнал в толстяке унтер-офицера, которого вместе с его жандармами партизаны разоружили в Нерутре. Силиве еще хотел их всех расстрелять, а Шукшин велел отпустить и отдал им оружие. И вот теперь жандармский унтер-офицер вместе с крестьянами идет бить «бошей»…

На дороге показалась еще одна большая группа людей. Впереди шли двое – высокий, атлетического сложения парень в черном свитре, плотно обжимавшем его крутые плечи, и пожилой сутулый человек в немецком мундире. Оба с автоматами. Остальные тоже были вооружены.

– Да ведь это Лео! – изумленно проговорил Трефилов, не отрывавший взгляда от парня в черном свитере. – Константин Дмитриевич, партизаны из Голландии пришли!

Лео был командиром действовавшего в Голландии партизанского отряда. Трефилов окликнул голландца. Тот, увидев командира русского отряда, бросился к нему.

– Виталий! Это здорово, вместе драться будем? Здорово! – парень радостно улыбался, сверкая ослепительно-белыми зубами.

– Ты будешь с нами, Лео, вон там, за тем лесом, – сказал Трис.

– Ладно, начальник! – Лео хлопнул Триса по спине. – Русские, бельгийцы, голландцы… Все вместе! Хорошо! У нас и немец есть… Вот он, Франц! – Лео кивнул на человека в зеленом солдатском мундире, стоявшего на дороге. – Дезертир, сам к нам пришел… Так куда мне вести своих людей?

– Идем, парень! – Жеф обнял голландца, и они вместе зашагали по лесной дороге.

А люди все шли и шли. Увидев партизан, дружески им улыбались, махали руками.

Среди небольшой группы шахтеров из Айсдена Шукшин увидел Антуана Кесслера. Он подбежал к нему, порывисто обнял. У обоих на глазах блестели слезы.

– Вот и встретились мы с тобой, Констан! – проговорил Антуан дрожащим голосом. – Дожил-таки старый Кесслер до этого дня…

– А где Вилли? – спросил Тюрморезов.

– Он сейчас придет. Все наши коммунисты придут сюда, Мишель!

Тюрморезов, Трефилов пошли с шахтерами в лес. Трис, глядя им вслед, сказал со вздохом:

– А Силиве с нами нет… И Жульяна Макенбека нет, и Братка…

– Да, много людей потеряли… – Шукшин покачал головой, задумался. Потом озабоченно проговорил: – Мадесто уверяет, что союзники сбросят оружие обязательно. Но время идет… А если англичане обманут? Страшно подумать об этом!

– Ты идешь сейчас к Мадесто?

– Нет, к Ротэму. Надо выбрать позиции. Завтра с утра выдвинем отряд. Немцы здесь могут оказаться раньше, чем мы их ждем.

– Да, надо занимать позиции, – ответил Трис. – Я пошел к своим!

* * *

Шукшин и Трефилов, изучив местность у Ротэма и определив рубежи обороны, направились к Мадесто.

Они нашли его около палатки, стоявшей на пологом склоне высоты, среди деревьев. Мадесто что-то возбужденно объяснял своему начальнику штаба. Он был в черном жандармском мундире, в новых желтых крагах.

Крепко пожав русским руки, Мадесто спросил нетерпеливо:

– Где находятся ваши люди?

– Дома! – ответил с улыбкой Шукшин и широким жестом руки показал на лес, обступавший высоту.

– В таком случае прошу извинить, что мы так бесцеремонно заняли ваш дом! – пошутил Мадесто.

– Таким гостям мы рады! – сказал Трефилов, протягивая Мадесто сигареты. – К сожалению, можем угостить только этим… Уж очень много гостей собралось!

– Да, пять тысяч пришло! – с гордостью проговорил Мадесто. – О снабжении продовольствием мы побеспокоились. Можем и ваших взять на довольствие.

– Спасибо, на первые дни нам хватит своего, – ответил Шукшин. – Нас беспокоит другое – оружие, боепри пасы! У ваших людей почти никакого оружия…

– Оружие будет, не беспокойтесь, – убежденно проговорил Мадесто. – Два часа назад я получил радиограмму. Мне сообщили, что самолеты сбросят оружие сегодня ночью. Я приказал выставить посты. Сбросят в долину, между высотами…

– Отлично! – глаза Шукшина посветлели.

– Я думаю, они сбросят не только автоматы, но и пулеметы. Нам надо больше пулеметов!

– Все это хорошо, – проговорил Трефилов, раскуривая тугую, отсыревшую сигарету. – Но надо мобилизовать оружие у населения. Я думаю, кое-что у бельгийцев найдется.

Мадесто, резко повернув голову к Трефилову, настороженно и сердито посмотрел ему в лицо.

– Ты не веришь радиограмме?

– Одно другому не мешает, Мадесто. Ты же сам сказал, что уже собралось пять тысяч…

Подошли Вилли и Трис. Мадесто позвал всех в палатку. Поставив на маленький походный столик две бутылки вина, он устроился на кучке свежего сена и пригласил гостей садиться.

– Какой вы предлагаете план обороны мостов? – Мадесто, наливая в стакан вино, вопросительно посмотрел на Шукшина.

Шукшин подробно изложил свои соображения: надо перекрыть все дороги, ведущие к Ротэмским мостам. В центре, у Ротэма, займут оборону русские партизаны. Слева – отряд Триса и голландцы, справа – Белая бригада. Далеко вперед надо выставить посты и сильные подвижные заставы.

– Оборона должна быть активной. Сидеть здесь в бездействии, ждать, когда противник выйдет к каналу и атакует мосты, – значит заранее обречь себя на поражение, – горячо говорил Шукшин. – Мы должны бить противника на дальних подходах к мостам. Смотрите! Вот сюда, сюда и сюда мы выдвинем крепкие подвижные группы! Да, на десять, пятнадцать километров… – Шукшин, остро прищурив глаза, вгляделся в карту, затем повернул голову к Мадесто. – Мы заставим их развернуться далеко от канала, заставим пройти с боем весь этот лес! В лесу все преимущества на нашей стороне. Враг понесет большие потери, будет обескровлен прежде, чем достигнет канала.

План Шукшина был принят. Мадесто, делая пометки на своей карте, сказал:

– Союзники хорошо понимают, что значат мосты через канал. Как только мы завяжем сражение, они поспешат сюда.

– Да, если союзные войска быстро подойдут к каналу, то гитлеровцы будут здесь отрезаны и разбиты наголову, – ответил Вилли. – Враг окажется между молотом и наковальней!

Уточнив границы своих участков, договорившись об условных сигналах и связи, партизаны поднялись. Трефилов подошел к Мадесто, сказал с обычной для него жесткостью:

– Твои люди, Мадесто, забили весь лес перед каналом. Прикажи, чтобы они немедленно ушли в глубину. Надо рассредоточить людей… В вашем районе ни дозоров, ни охранения!

Мадесто нахмурился, в жгуче-черных глазах вспыхнул недобрый огонек. Он достал трубку, погрыз жесткий мундштук.

– Ладно, сделаем. Пожалуй, время… – Мадесто быстро вышел из палатки.

Шукшин недовольно заметил Трефилову:

– Виталий, так нельзя. Мадесто командовать собой не позволит…

– Ну, я не дипломат, – вскипел Трефилов. – Никакого порядка. Я не в бирюльки играть сюда пришел.

* * *

С наступлением ночи на высотах зажглись сигнальные огни. Тысячи людей, находившихся в лесу, с нетерпением и надеждой устремили взоры в глубокое звездное небо. Хотя по всей долине были выставлены многочисленные посты, никто в эту ночь не спал.

Самолеты проходили над лесом часто. И каждый раз, как только доносился рокот моторов, раздавались радостные возгласы: «Идут! Идут!»

Рокот моторов быстро приближался, нарастал и так же быстро затихал, удалялся. Люди, запрокинув головы, молча прослеживали путь удалявшихся бомбардировщиков по звездам: самолет, закрывая звезды, как бы прочерчивал пунктиром свой путь… Эскадрильи шли куда-то далеко, за границу Германии. Когда их гул совсем замирал, из сотен грудей вырывался тяжелый вздох.

Так прошла вся эта ночь. Утром Шукшин отправился на командный пункт Мадесто.

Поднимаясь по склону высоты, он увидел у вершины ее, среди редких сосен, большую палатку. Над входом чернел крест. Неподалеку от палатки возле немецкой легковой машины стояли бойцы в серых комбинезонах – связные Мадесто. Самого Мадесто Шукшин нашел за палаткой, на обратном скате высоты, в окружении большой группы бельгийцев, в большинстве людей пожилых. Шукшин догадался, что это собрался командный состав «белых».

Мадесто представил Шукшина своим товарищам.

– Это командир русских партизан Констан!

Бельгийцы с нескрываемым любопытством рассматривали Шукшина, негромко переговаривались, кивали головами. Один из них, такой же огромный и черный, как Мадесто, в защитном френче, подошел к Шукшину, сказал, дружески улыбаясь:

– Мы тебя знаем, Констан… Твои парни умеют бить немцев. – Он положил руку на плечо Шукшина, заговорщически подмигнул – Послушай, Констан, дай мне в помощники двух ребят. С ними мне будет веселее!

– Мы рядом будем драться, камерад, рядом… – Шукшин, отвечая, смотрел на Мадесто. Он думал найти его расстроенным, озабоченным, но лицо Мадесто хотя и казалось утомленным – он, конечно, тоже не спал всю ночь, – не выражало беспокойства.

– Что думаете делать? – спросил Шукшин.

– Молиться! – ответил Мадесто. – Сейчас придет пастор, и мы начнем молебен. У католиков всегда служат молебен перед боем. Если вы желаете, можете присутствовать…

– Молиться не умею! – Шукшин развел руками. – Я коммунист, Мадесто. И ваш пастор, наверное, не разрешит присутствовать…

Черный великан, который только что просил у Шукшина «двоих ребят» в помощники, авторитетно сказал:

– Пастор не имеет права не пустить этого человека. Он коммунист, но он офицер Красной Армии, он дерется за Бельгию…

В сопровождении небольшой группы бельгийцев пришел пастор. Мадесто что-то негромко сказал ему. Пастор молча кивнул головой и подошел к Шукшину, подал ему тонкую, длиннопалую, горячую руку.

– Мы будем молиться за победу над нашим общим врагом, за победу всех людей, поднявших меч против поработителей… Останьтесь! А молиться не обязательно…

Шукшин почувствовал, что, если он не пойдет на молебен, бельгийцы обидятся.

Пастор направился к палатке. За ним на почтительном удалении молча следовали командиры.

В глубине длинной палатки зажглись свечи, и Шукшин, остановившийся у входа, увидел высокий алтарь, накрытый золотой ризой, спускавшейся до пола. Над алтарем возвышалось изваяние: сердце, якорь и крест в ореоле из золотистого пламени – символ веры, надежды и любви.