Текст книги "В чужой стране"

Автор книги: Абрам Вольф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

Мстители

Прожив несколько дней в Мазайке у Матери, партизаны снова ушли в лес, обосновались недалеко от Нерутры.

Наступила оттепель, а вместе с нею беспрерывные дожди. Землянки заливало. Спали по очереди: надо было беспрерывно откачивать воду. Одежда не просыхала. Обсушиться, согреться негде. Кругом рыскают гитлеровцы, каждую минуту можно ожидать облаву, поэтому командир отряда запретил разводить костры.

…Шукшин лежал на нарах, накрывшись двумя одеялами и пальто. Его знобило, голова раскалывалась от нестерпимой боли. И ни на минуту не оставляли тревожные думы. Трис с Новоженовым отправились за канал, к Марченко. Должны были вернуться еще к вечеру, а уже утро, а их все нет. И Жеф куда-то пропал! Уже пятый день пошел, как уехал к Дядькину… Разведчики сообщили, что в район Мазайка переброшена новая эсэсовская часть. По всем дорогам курсируют сильно вооруженные патрули. «Обстановка дьявольски трудная», – думал Шукшин, ворочаясь под тяжелыми отсыревшими одеялами. – А выжидать не будешь. Легче не станет, нет».

В землянке с Шукшиным были Маринов, Трефилов и Чалов. Маринов, сидя на корточках у двери, черпал банкой воду и сердито басил:

– Зима называется… Льет и льет! Сдохнешь от этой проклятой сырости…

– Хреновина одна, а не зима, это верно, – отозвался Чалов. – Вот у нас, в Сибири, зима… Это действительно! Идешь – снег под ногами поет. Да! А солнце такое яркое, что глазам больно. Кругом снега, снега, чистые, белые… – Чалов мечтательно закрывает глаза. – Даже вот чувствую, как снегом, морозом пахнет… Хорошо! Одно слово, братцы, Россия…

Трефилов полулежит на нарах, жадно курит, о чем-то сосредоточенно думает: брови его насуплены, на лбу глубокие складки. Внезапно он приподнимается, поворачивает голову к Шукшину.

– Не спите, Константин Дмитриевич?

– Не сплю. – Шукшин откинул одеяло.

– Дай закурить!

Трефилов пересел к Шукшину, протянул пачку сигарет.

– Я вот о чем думаю, Константин Дмитриевич. Надо браться за крупные операции. Если уж бить, так со всего плеча. А то мы только людей растеряем, а настоящего дела не сделаем. Надо взять под контроль дороги. Мы должны знать о каждом воинском эшелоне, который тут пройдет. Надо налаживать разведку. Глубокую разведку…

– Виталий прав! – горячо проговорил Маринов, поднимаясь и отбрасывая в сторону консервную банку, которой он вычерпывал воду. – Уничтожить десяток вражеских солдат – это слишком незначительная помощь Красной Армий. Больше риска, чем результатов… Да, Виталий, дороги! В Бельгии густая сеть железных дорог, самая густая в мире. Важнейшие коммуникации врага… Идут эшелоны с войсками, с углем, с машинами, продовольствием, с оружием… Вот это будут ощутительные удары! И Дядькина на это надо нацеливать. Они там увлеклись террором, охотятся за гитлеровцами, а эшелоны идут…

– Это верно! – Шукшин поднялся, но сразу же схватился за голову – в глазах поплыли красные круги. – Вот черт, опять… – Он лег, минуту-другую лежал молча, закрыв глаза. Потом проговорил через силу – Мазайк – крупный узел. Если его взорвать – движение остановится надолго…

– Взорвать обязательно! – решительно сказал Трефилов. – Я продумал эту операцию. Нужно уничтожить водонапорную башню и мост. Но где достать взрывчатку? Много ее потребуется…

В землянке раздался тонкий металлический звон. Гирька три раза звякнула о стальной брус, висевший у входа. Это партизан с опушки леса передавал по проволочному «телеграфу», что к землянке идут люди. Три удара означали: «идут свои».

Трефилов вышел из землянки. Вернулся он вместе с Силиве и Трисом.

– А где Новоженов? – встревоженно спросил Шукшин.

– Ушел к своим ребятам, – ответил Силиве, сбрасывая сумку с патронами. – Его немного поцарапало…

– Как у Марченко? Все живы?

– Все! Они вчера засаду на шоссе устроили, а сегодня опять уходят туда, на дорогу…

– Правильно, Марченко! – Трефилов тряхнул буйно-волнистой шевелюрой. – Волков бояться – в лес не ходить… Ну, Силиве, какие новости у тебя? – Трефилов сел рядом с Силиве на нары.

– Новости неплохие, комиссар, товарищ из Брюсселя приехал, говорит, что они помогут нам оружием, дадут немного автоматов.

– Слушай, а взрывчатки нельзя раздобыть? Ты бы объяснил товарищам, что взрывчатка нам важнее. Автоматы как-нибудь сами добудем… Понимаешь, Силиве, мы тут задумали одну операцию…

– Наверное, решили гестапо в Мазайке взорвать? – улыбнулся Силиве.

– Нет, не то. Надо взорвать станцию. Через Мазайк проходит много немецких составов…

– О, станцию! – Силиве набил табаком трубку, старательно примял большим пальцем. – Это можно сделать, черт побери!

– А взрывчатку достанешь?

– Поговорю с товарищем из Брюсселя. Если он не поможет, так мы достанем в Арденнах. У арденских партизан есть взрывчатка, я знаю.

– Дело! – обрадованно проговорил Трефилов. – И опытные подрывники найдутся?

– Я сам могу взрывать, я в шахте работал. – Силиве раскурил трубку, помолчал. – Констан, мы пришли посоветоваться с вами. Очень серьезное дело, Констан!

– Я тебя слушаю.

– В Дьюпенбеке живет начальник «черных». Он руководит всей агентурой гестапо в этом районе. Изверг, палач – Силиве скрипнул зубами. – Этот негодяй убил сотни бельгийских патриотов…

– Мы знаем о его делах. Его давно ждет петля!

– Мне сегодня сказали, что он имеет сведения о людях, помогающих вам, русским. Он замышляет большую облаву… И у него списки бельгийцев, которых они собрались отправить на работу в Германию.

– Он живет в самом Дьюпенбеке? – спросил Трефилов.

– Рядом. У него большая усадьба, вилла, – ответил Трис. – Я думаю, документы у него дома, в сейфе. Он больше дома сидит. Я это точно знаю. Кабинет на втором этаже…

– Думать тут нечего, – сказал Шукшин. – Надо разделаться с ним и уничтожить документы.

– Медлить нельзя! Нельзя! – Трефилов резко поднялся, повернулся к Силиве: – Ты хочешь, чтобы мы провели операцию вместе?

– Да, комиссар.

– Хорошо. Я сегодня поеду в Дьюпенбек, разведаю, а завтра… Жеф тебе скажет, где мы встретимся.

– Будем наготове! – Силиве встал. – Отправляемся, Трис. Надо предупредить людей.

* * *

Съездив на разведку в Дьюпенбек, Трефилов решил, что налет на дом фашистского главаря надо провести ранним вечером, как только станет темно. Днем около усадьбы появляться опасно: неподалеку стоит немецкая воинская часть, а ночью на дорогах много патрулей. И большую группу в Дьюпенбек посылать не следует – достаточно восьми человек.

Силиве одобрил план Трефилова. Он выделил шестерых партизан во главе с Мартином. Силиве сам хотел отправиться на операцию, но пришлось срочно выехать в Мазайк, там его ждал товарищ из партизанского полка, действующего в горах: нужно было договориться об отправке из Арденн взрывчатки и оружия.

На другой день, как только стемнело, группа Трефилова собралась за каналом и посадками двинулась к усадьбе. С комиссаром был Михаил Чалов.

Приблизившись к усадьбе, партизаны вышли из посадок.

Трефилов, шагавший впереди, шел с такой уверенностью, словно бывал здесь десятки раз.

Почти все окна особняка были освещены. Во дворе, у крыльца, поблескивал длинный, черный лимузин.

Трефилов ухватился за невысокую изгородь, но Мартин схватил его за плечо:

– Опасно, потом. У него гости…

– Завтра будет поздно, – шепотом ответил Трефилов. – Оставайтесь здесь, ждите сигнала. – И, тронув локтем Чалова, легко перемахнул через изгородь. Михаил последовал за ним.

Когда они подошли к дому, Трефилов подал знак Ча-лову остановиться и подошел к машине. В кабине, навалившись грудью на руль, дремал шофер.

– А, это ты, приятель… Кого привез?

– Обереста и лейтенанта Гоффена, герр лейтенант, – отозвался солдат и выпрямился.

– Дай огня!

Шофер торопливо полез в карман. Вытащив зажигалку, он поднял голову и… отшатнулся: в лицо ему смотрел ствол пистолета.

– Не шевелись! – негромко приказал Трефилов.

Подскочил Чалов. Шофера обезоружили, вставили в рот кляп и скрутили руки. Закрыв дверцу машины, Трефилов подошел к окну, первому от крыльца, заглянул внутрь. Небольшая, богато обставленная комната, вся в коврах. На тахте полулежит женщина, читает книгу. Лица ее не видно. В зале, за круглым столом, сидят четверо. Двое в военных мундирах.

Трефилов поднялся на крыльцо, позвонил. Чалов встал рядом, прижался к стене.

Дверь открыла высокая пожилая женщина.

– Вы к господину…

– Да! – Трефилов шагнул вперед, схватил женщину за руку, зажал ей рот ладонью. Передав женщину Чалову, он посигналил фонарем Мартину. Бельгийцы быстро подошли. Все шестеро были в масках.

– Стойте здесь, – шепнул Трефилов и, поправив фуражку с бархатным околышем и высокой тульей, решительно, вошел в дом. Чалов направился за ним.

Через просторную прихожую они вошли в большую комнату, в которой, кроме рояля, нескольких кресел и множества картин, ничего не было. В соседней комнате, гостиной, слышались голоса.

Дверь в гостиную была полуоткрыта. Трефилов остановился, окинул взглядом людей, сидевших в глубоких креслах. На столе стояли бутылки с вином, поблескивали хрусталем бокалы.

Он снял фуражку, бросил ее на рояль и, широко открыв дверь, вошел в гостиную.

– Добрый вечер, господа! – Трефилов, приветствуя, выбросил вперед руку и, глядя на гестаповцев, быстрым шагом направился к столу. Гестаповцы молча смотрели на незнакомого высоченного офицера. Один из них, тучный, лысый, взялся было рукою за стол, намереваясь встать, но в эту секунду Трефилов выхватил два пистолета.

– Руки вверх!..

Остолбеневшие гестаповцы подняли руки.

Чалов наставил пистолет на толстяка.

– Хозяин?

– Нет, нет, не хозяин!.. Хозяин ушел…

– Обыскивай! – бросил Трефилов.

Чалов обезоружил гестаповцев.

– Зови ребят!

В тот момент, когда Чалов выходил из гостиной, со второго этажа по лестнице спускался хозяин дома. Должно быть, он услышал шум: шел торопливо, держа в руках пистолет. Чалов увидел его первым, но стрелять он не мог: Трефилов предупредил, что фашистского главаря во что бы то ни стало надо захватить живым.

Прежде чем фашист заметил его, Чалов рванулся вперед. Гестаповец, метнувшись в сторону, выстрелил, но промахнулся. В ту же секунду Чалов сбил его с ног, и они покатились по ковру. На шум вбежали бельгийцы. Гестаповцу скрутили руки и увели наверх. Допрашивал его Трефилов. Главарь держался нагло, наотрез отказался отвечать на вопросы. Сухопарый, с длинным узким лицом, он стоял, наклонив коротко стриженную седую голову, и злобно, громко выкрикивал:

– С бандитами я не разговариваю. Сейчас же покиньте мой дом, иначе все вы будете повешены. От имени германского командования приказываю…

– Ах ты, сволочь фашистская! – Трефилов схватил его за грудь, стукнул о стену. – Кому хочешь приказывать, русским партизанам?

Гитлеровец вздрогнул.

– Русским?..

– Будешь говорить?

– Я… Я…

Фашист не только передал все документы, но и назвал имена и адреса агентов, работавших на гестапо.

– Я могу быть вам полезен. Я понимаю обстановку. Германия проиграет войну… Я могу сделать русским большую услугу, мне многое известно!..

– Что тебе известно? – Трефилов смотрел на фашиста в упор.

– Но моя жизнь…

– Я спрашиваю, что тебе известно, слышишь? О твоей жизни решим, когда скажешь.

Фашист сообщил, что гестапо знает об отрядах Котовца и Яна Боса. Комендант Лимбурга готовит большую карательную операцию. За каждого пойманного русского партизана комендант будет платить четыре тысячи франков, а за командира – пятьдесят тысяч.

– Мы знаем, что недавно ваши командиры встречались. Яна Боса мы ждали на мосту, а он ушел лесом… Вы хотите создать большую часть, нам известно о планах…

– Откуда вам известно? Кто сообщил?

Гестаповец замолчал.

– Я спрашиваю, кто? – Трефилов вскинул пистолет.

– К вам проник наш человек. Он русский, с шахты Цварберг.

– Имя?

– Николай. Больше я о нем не знаю. Он пришел недавно, только десять дней…

– Еще что?

– Я сказал все… Я прошу учесть, что сказал, я…

– Учтем, – ответил Трефилов, глядя в глаза гестаповцу. – За твои зверства тебя надо четвертовать. Но мы сделаем снисхождение – расстреляем!

Рождение бригады

Через два дня после этой операции в лес к русским приехал Силиве. Хлопнул Трефилова по плечу, весело сказал:

– Наши ребята говорят, что теперь они знают, как надо работать! Молодец, комиссар! Спасибо!

– Слушай, Силиве, гестаповцы много знают о партизанах, – встревоженно заговорил Трефилов. – Надо быть осторожнее!

– Ничего, теперь мы разделаемся с их агентурой. Двух мы уже убрали… А этого Николая вы нашли?

– Да. Но я боюсь, что гестаповцы сказали не все.

Кажется, гестапо знает о тебе. Трис им известен, это я установил точно.

– Ничего, мы их тоже знаем!

– Нет, ты все-таки будь осмотрительней! Так и ездишь со своей сумкой?

– А что, я должен рвать карманы этими патронами? – отшутился Силиве. – Я же парень холостой, зашивать некому… Вот разобьем бошей, закончим войну и жениться будем, верно, комиссар? Девушкам ты нравишься, особенно одной сероглазой… – Силиве потрепал Трефилова за плечо, полез за трубкой. Закурив, сел на нары, сказал серьезно – Через три дня вернутся наши товарищи, привезут взрывчатку.

– Вот это славно! – обрадовался Шукшин. – Много нам дашь?

– Разделим по-братски, пополам.

– Куда они привезут, в Мазайк? – спросил Трефилов.

– В Мазайк. Через три дня присылай людей.

– Я сам поеду, – ответил Трефилов.

Проводив бельгийцев, Шукшин и Трефилов присели на ствол поваленного дерева и закурили. Неожиданно на тропе показался Жеф. Следом за ним шли Дядькин и Кучеренко. Все трое вели в руках велосипеды. Шукшин и Трефилов радостно переглянулись, пошли навстречу.

Взгляд Шукшина остановился на Кучеренко. «Где я видел этого богатыря?» Шукшин зашагал быстрее, всматриваясь в его лицо, затененное широкополой черной шляпой, надвинутой на брови. Вдруг он остановился, изумленно воскликнул: – лейтенант Кучеренко!

Кучеренко вскинул голову, вгляделся в лицо Шукшина.

– Неужели… Подполковник Шукшин? Константин Дмитриевич! – Кучеренко кинулся к Шукшину, схватил его своими огромными ручищами.

– Константин Дмитриевич… Жив! Жив!

– Жив!.. Совсем задушил, окаянный… – Шукшин улыбнулся, смахнул пальцем слезу. – Вот где мы с тобой встретились, лейтенант Кучеренко. А я тебя погибшим считал… Но что же мы тут стоим! – спохватился Шукшин и подошел к Дядькину. – Прошу в хату!

По случаю прихода таких высоких гостей Чалов вытащил из-под нар остатки продовольственных запасов и бутылку трофейного коньяку, приберегавшегося на особый случай. Партизаны сгрудились вокруг маленького столика, врытого в землю, выпили за встречу, за дружбу.

– Маринов нам доложил, что вы согласны объединить наши отряды? – сказал Шукшин, внимательно глядя на Дядькина.

– Да, безусловно. Этого требуют интересы дела. – Дядькин отодвинул стакан с недопитым коньяком. – Но, как я понимаю, речь о слиянии отрядов не идет. Руководство единое, один штаб, а отрядов будет два. Сливать их не к чему. Громоздкие отряды в здешних условиях не нужны.

– Правильно, отряды должны быть небольшими, – согласился Шукшин.

– Я считаю, что наши отряды следует переформировать, создать три отряда, – предложил Маринов. – Лучше будет управлять. Взводы сильно разбросаны… И надо учитывать, что отряды пополняются людьми.

– Согласен! – Дядькин тряхнул копной густых, жестких волос, падавших на лоб. – Кроме нас, в здешних лесах есть еще небольшие группы русских. Их надо объединить. У меня есть сведения, что некоторые группы действуют неправильно, подпадают под влияние различных местных организаций… Между прочим, в Бельгии имеется русская антифашистская организация. Эмигранты, бывшие белогвардейцы… Они не пытались с вами связаться?

– Один бельгиец из Белой бригады мне говорил, что эмигранты готовы с нами сотрудничать, – ответил Шукшин. – Мы в переговоры не вступили.

– Какие там переговоры, с кем? – недовольно бросил Трефилов. – С белыми нам говорить не о чем. Пусть не попадаются на дороге…

– Я думаю, их следует прощупать. – Дядькин зажег сигарету, затянулся, медленно, струйкой выпустил изо рта дым. – Я не знаю, какие у них цели. Ясно одно, что командовать нами им не придется… А от их помощи отказываться не следует. Надо учитывать условия, в которых мы находимся… Как вы считаете, товарищ подполковник?

– Посмотрим, Иван Афанасьевич, посмотрим… – Шукшин, постукивая пустым стаканом, поглядывал на Дядькина. Этот молодой лейтенант все больше нравился ему.

– Как вы думаете формировать штаб, командование отрядами? – спросил Маринов Дядькина.

– Начальства над нами нет, назначать на должности некому. Соберем представителей от обоих отрядов, пусть выбирают себе командиров. – Дядькин улыбнулся: – как в Запорожской сечи…

– Это правильно, – поддержал Шукшин. – Так и договоримся, Иван Афанасьевич. Мы приедем к вам в лес небольшой группой. Вы соберете своих людей, от каждого взвода. Если удастся к этому времени установить связь с другими группами, – приглашайте и их. Только надо обеспечить надежную охрану.

– Сделаем! – кивнул Дядькин. – Когда можно будет собрать людей, я вам сообщу.

– Что же касается взаимодействия, то его нужно организовать немедленно, – предложил Шукшин.

– Для связи у вас останется Кучеренко, – сказал Дядькин. – Так сказать, наш офицер связи…

– История повторяется вновь! – рассмеялся Кучеренко. – Опять иду офицером связи к подполковнику Шукшину…

– Будем надеяться, что на этот раз ваша миссия окончится более благополучно, – пошутил Трефилов.

Дядькин уехал. Жеф хотел проводить его, но он решительно возразил, сказал, что хорошо запомнил дорогу и доберется один. Скоро покинули землянку Трефилов и Чалов – отправились за канал к Марченко. Следом за ними ушел Жеф. Маринов тоже поднялся. Надевая шляпу, сказал:

– Пойду к Новоженову. Надо с ребятами потолковать…

Шукшин и Кучеренко остались вдвоем.

– Ну, рассказывай, Василий! – Шукшин прилег на нары, набросил на себя пальто: его снова знобило. – Где же тебя схватили? Прорвался кто-нибудь к лесу? Я упал, когда мы бросились в атаку. Ты был рядом… Ну, рассказывай. Обо всем!..

– Обо всем, Константин Дмитриевич, не расскажешь. За эти два года столько выстрадал, что на двадцать жизней хватило бы с добрым гаком… – Кучеренко подсел поближе к Шукшину. – Я тогда все-таки вырвался. Там дальше небольшая балка была, мы ее проскочили – и к лесу. Со мной четверо было…

– Это все, что осталось от полка?

– Да, все… Две недели пробивались к фронту, ночами шли. Около одной речушки натолкнулись на фашистов.

Нас рассеяли, я остался один с сержантом. Он из другого полка, дорогой к нам пристал… С этим сержантом мы бродили еще четыре дня. Совсем выбились из сил. На рассвете укрылись в кустах, уснули, а тут немцы. Оказывается, мы вышли к их переднему краю. До наших оставалось всего километра два… Ну увидели они нас, закричали. От ихнего крика я и очнулся. Схватил винтовку, начал стрелять. Одного уложил, а остальные рассыпались, окружают. Стрелял, пока патроны были. Потом про пистолет вспомнил. Только схватился за него, а тут сержант что-то закричал – он из автомата бил… Ну, я оглянулся, а меня в этот момент по голове прикладом. Так вот я и оказался в плену. Сначала Полоцк, потом Каунас, а оттуда в Германию. Три раза бежал. В третий раз двадцать семь суток на воле прожил, до Вильнюса добрался. Поймали, гады. И сюда, в Бельгию…

– Ты в Цварберг попал?

– В Цварберг… В шахте я работал недолго, «нечаянно» угодил под вагонетку. Искорежило здорово, четыре месяца лечился. Валялся на койке и фламандский язык изучал, к побегу готовился… Между прочим, главный инженер на шахте Цварберг русский, Пономаренко, не слышали? Из эмигрантов. К русским военнопленным относился хорошо. Когда меня в шахте покалечило, так он на директорской машине в лазарет отправил. А потом раза два о моем здоровье справлялся, добрый кусок сливочного масла передал. Удивил меня этот Пономаренко… – Кучеренко помолчал. – Враг ведь наш, от революции убежал, а вот помог!

– Да, бывает… – раздумчиво проговорил Шукшин. – В нашем лагере, в Айсдене, был зондер-фюрер Траксдорф. Он много хорошего для русских сделал…

– Я так думаю, что этот Пономаренко нам еще пригодится. Он у начальства авторитетом пользуется, большой специалист.

– У Дядькина разведкой командуешь?

– Разведкой. У меня почти вся разведка из бельгийцев.

– Им легче работать!

– Конечно. Ребята верные. Есть у нас один хлопец, Гарри. Скажи этому Гарри: поезжай, друже, в Берлин, узнай, что там Гитлер замышляет, – поедет и сделает. Он у нас под спекулянта работает… И еще один учитель в разведке, Жан Колл. В Бохолте живет. Этот человек нам великую службу сослужить может, Константин Дмитриевич. У него с жандармерией есть связь. В общем, планы у меня серьезные. Разведку мы развернем!

– Без хорошей разведки здесь действовать нельзя. Пропадем! – Шукшин приподнялся, посмотрел в лицо Кучеренко. – Это очень хорошо, Василий, что мы вместе. – Шукшин положил горячую ладонь на большую, шершавую руку Кучеренко. – Да, это очень хорошо!

* * *

Собрание состоялось в лесу, недалеко от села Бохолт. Съехалось сорок с лишним человек. Кроме представителей двух отрядов, прибыли еще делегации от нескольких отдельных групп Шукшин приехал с. Трефиловым, Мариновым и Новоженовым.

После долгого ненастья, как по заказу, выдался теплый, по-весеннему яркий день. Партизаны расселись на склоне пологого холма, поросшего редкими соснами. Командиры отрядов и групп расположились у вершины холма лицом к партизанам. Это был как бы президиум собрания.

Шукшин сидел рядом с Дядькиным на низком пеньке, внимательно всматривался в лица партизан. Тут были и совсем молодые ребята, и люди средних лет, рядовые солдаты, матросы, и опытные командиры и политработники Красной Армии. Многие в хороших костюмах, в шляпах, беретах. Внешне они, пожалуй, ничем не отличаются от бельгийцев, каждый сойдет за местного жителя. Но Шукшин и среди тысячи людей сразу отличит солдата, вырвавшегося из фашистского плена, партизана. Вон полулежит, прислонившись к плечу друга, светлоглазый, большеголовый паренек. Взгляд настороженный, жесткий, между бровями упрямая складка, а лицо мальчишеское. Наверное, ушел воевать прямо со школьной скамьи. А этот вот немолодой усатый боец, что сидит, привалившись широкой спиной к голому стволу сосны, и держит на коленях винтовку, воевал, видать, еще в гражданскую. Какой сосредоточенный, твердый взгляд… А тот, чубатый, должно быть, лихой, отчаянный парень. Сидит, обхватив руками колено, склонил голову набок и чему-то улыбается. Глаза быстрые, озорные. Наверное, с Дона хлопец, из казаков… Да, люди разные, а дела и думы одни…

Дядькин докурил сигарету и обратился к партизанам:

– Будем говорить, товарищи, как нам жить и драться с фашизмом дальше. Вопрос о том, чтобы объединить всех русских которые находятся в здешних лесах. К нам приехал командир партизанского отряда Котовец. Вы знаете об этом отряде, о его боевых делах. Вот он, товарищ Котовец подполковник Шукшин! – Дядькин с уважением посмотрел на Шукшина. Раздались возгласы одобрения. – Так с чего начнем, товарищи партизаны? Может быть, послушаем подполковника Шукшина? Он расскажет нам об обстановке, о наших задачах…

Снова послышались одобрительные возгласы. Шукшин поднялся, неторопливым, пристальным взглядом обвел притихших партизан.

– Товарищи, друзья… – голос Шукшина подрагивал от волнения. – Мы вырвались из плена. Ни зверства фашистов, ни голод, ни болезни, ни пытки – ничто не сломило нас. Теперь мы снова в строю бойцов, снова бьем ненавистного врага! – Шукшин сделал несколько шагов вперед, вплотную подошел к партизанам. – Товарищи! Красная Армия успешно наступает, громит врага на всех фронтах. Большие победы одержаны под Ленинградом и Новгородом, части Красной Армии вышли на западный берег Нарвы, начали освобождать Эстонию… Освобождается от врага Правобережная Украина. Советские войска выходят к Южному Бугу и Днестру. Но каждый метр земли, отвоеванный Красной Армией, обильно поливается кровью наших бойцов. Враг еще силен, оказывает бешеное сопротивление. Союзники медлят, выжидают. Из Франции, Германии, Бельгии, Голландии гитлеровское командование перебрасывает на советский фронт одну дивизию за другой. Здесь, в Бельгии, переформировываются дивизии, разбитые Красной Армией. Можем ли мы, товарищи, спокойно смотреть, как тут отдыхают гитлеровские головорезы, убивавшие наших матерей, детей, отцов, превратившие в руины наши города и села? Можем ли мы спокойно смотреть, как идут на фронт вражеские эшелоны?

– Мы тут зря не сидим! – выкрикнул чубатый парень и поднял над головой автомат. – Мы их бьем, бьем, товарищ подполковник!

– Плохо! Плохо бьем! – Шукшин зло, с силой взмахнул кулаком. – Нет, товарищи, уничтожать отдельных гитлеровских солдат и офицеров, гестаповцев, нападать на мелкие группы противника – этого мало. Мы должны так развернуться, чтобы у врага земля под ногами горела, чтобы ни днем, ни ночью, ни одного часа не знал он покоя. А для этого надо прежде всего объединить отряды и группы русских партизан, подчинить их одному руководству…

– Правильно! Верно! – послышалось со всех сторон.

– Объединившись, мы станем сильнее и своей борьбой воодушевим, поднимем бельгийцев, научим их, как надо бить оккупантов… Бельгийцы – храбрый народ, фашистов они ненавидят. Но тут, в провинции Лимбург, борьба еще по-настоящему не развернута. Мы поможем патриотам поднять народ… Бить врага надо всюду, не ждать, когда он придет в леса, а искать и уничтожать беспощадно. Немец, убитый в Бельгии, не попадет в Россию… Так? Так! Но истреблять живую силу врага – это еще не все. Надо подрывать вражеский тыл, срывать снабжение гитлеровской армии. Германия испытывает большие трудности в горючем, в угле. Много угля идет из Бельгии. С заводов идет вооружение, машины… Надо пускать под откос эшелоны, останавливать движение на дорогах. Будет от этого помощь Красной Армии, фронту? Будет, товарищи, и очень большая.

– Маловато нас тут, товарищ подполковник… – послышался голос.

Шукшин повернул голову, встретился взглядом с молоденьким светлоглазым пареньком.

– Мало, говоришь? Да, пока мало, ты прав. Но батальон может быть сильнее дивизии! Об этом еще Лев Толстой говорил. Мы должны сделать свою часть такой, чтобы она была сильнее корпуса, сильнее целой вражеской армии! – Шукшин замолчал. Достал из кармана сигареты и, закурив, проговорил: – Наш отряд согласен объединиться с другими отрядами и группами, подчиниться единому командованию, которое мы тут изберем. Это я заявляю от имени всех. А теперь слово за вами!

– А как с оружием? Оружие будет? – раздалось сразу несколько голосов.

– Оружия много у врага. Значит, будет оно и у нас. Брать надо оружие!

– Верно, товарищ подполковник! Возьмем, чего там! На то мы и партизаны! – зашумели кругом.

Дядькин, взявший на себя обязанности председателя, поднял руку, требуя тишины.

– Так какое наше решение, товарищи партизаны? Кто хочет сказать?

– Разрешите мне, товарищ лейтенант! – поднялся немолодой коренастый партизан. – Красноармеец Дресвянкин… – назвал он себя, как это принято в армии, и, обращаясь к товарищам, заговорил негромко, спокойно – Подполковник Шукшин сказал правильно. Нам нужна одна партизанская часть, одно командование. Мы, люди военные, хорошо знаем, что растопыренными пальцами не бьют. Надо собраться в один кулак. И о дисциплине я хочу сказать. Без твердой дисциплины мы ни жить, ни бороться не сможем. А среди нас находятся люди, которые думают, что партизану дисциплина не нужна. В общем, товарищи, так: я за то, чтобы объединить отряды и чтобы командование было единым. У меня все…

– Я хочу сказать! – порывисто поднялся невысокий, ладный парень, сидевший в окружении большой группы партизан. Он сжимал в руке черный берет, ветерок трепал его мягкие льняные волосы.

– Давай, Братка, давай! – подбадривали товарищи.

– Я вот что хотел сказать, товарищи партизаны. Как нам тут доложил товарищ подполковник, Красная Армия наступает здорово. Вовсю наступает. Может получиться, что фашистская Германия вместе с извергом рода человеческого Гитлером скоро окочурится. Без нас с вами, выходит, врага-то разобьют! Вот какая, Братка, история может получиться…

– Ближе к делу!

– Конкретнее!

– Вот я про эту самую, про конкретность-то, и говорю, – заторопился парень, боясь, что ему не дадут договорить. – Врага разобьют, а мы с чем домой возвернемся, с какими итогами-показателями? Вот она, конкретность-то какая… Понял, братка? Гитлеры, будь они трижды прокляты, всю жизнь нашу изломали. Как они только над нашими людьми не измывались, сколько городов наших и деревень пожгли да порушили… Так им, стервам, пощады нету и быть не должно. Всех их, подлюг проклятых, убивать надо, чтобы ни одного фашиста на семя не осталось!

– Кто этот парень? – спросил Шукшин Дядькина.

– Сержант Григорий Станкевич. Боевой хлопец! – Дядькин мягко улыбнулся. – У нас его Браткой зовут…

– Мы в своей резолюции должны дать наказ нашим командирам, которых изберем тут, чтобы действовали смело, чтобы дали нам развернуться… Мы, товарищи командир, – Станкевич повернулся к «президиуму», – одного желаем: драться с фашистами. Для уничтожения врага нашей крови щадить не надо…

– Хорошо сказал, Братка! Молодец! – послышались голоса.

После Станкевича говорил старший лейтенант Михаил Ольшевский. Этот рослый, богатырского сложения человек ив гражданском костюме сохранил командирскую выправку. Он стоял прямо, держа руки по швам, говорил четко, разделяя слова короткими паузами.

– Нас двести пятьдесят человек. Каждый из нас будет сражаться за десятерых. Значит, нас не двести пятьдесят, а две тысячи пятьсот. Я предлагаю формировать отдельную партизанскую бригаду…

– Бригаду! Даешь бригаду! – зашумели партизаны.

– И мы должны действовать по всем законам Красной Армии. У нас должно быть боевое знамя. Боевое знамя бригады! У этого знамени мы поклянемся, что умрем, но не отступим перед врагом, что никакие пытки не заставят нас выдать тайну, предать товарищей…

– Правильно, товарищ старший лейтенант! – сказал, поднимаясь, Маринов. – У нас должно быть боевое знамя! И я предлагаю дать бригаде имя… – Маринов обвел товарищей горячим взглядом. – Я предлагаю именовать ее русской партизанской бригадой «За Родину».

– Да здравствует бригада «За Родину»! – крикнул Дядькин.

Партизаны вскочили, подняли над головами оружие.

– За Родину! Ура!

Ура-ра-а-а! – понеслось по лесу. – За Родину!

Родина… В этом слове слилось все: их чувства и думы, их надежды и устремления, их прошлое и будущее, все, чем они живут и для чего живут на земле. Нет ничего дороже Родины. Она была с ними все эти годы борьбы и величайших страданий, она согревала их, своих сыновей, на чужбине, давала им силы вынести все страшные невзгоды и муки, выпавшие на их долю. Во имя ее они снова взялись за оружие, чтобы совершить такие подвиги, которые с годами будут казаться легендой…