Текст книги "В чужой стране"

Автор книги: Абрам Вольф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

– Спасибо, Жульян! – взволнованно ответил Шукшин. – Вы убедитесь, что русские партизаны умеют бить врага…

– Вместе, вместе! – Жульян крепко сцепил свои руки, потряс ими над головой. – Я приду через четыре дня. Ты жди меня здесь.

Но встретиться с Жульяном Макенбеком им больше не пришлось.

Утром пришел Трис. Не снимая пальто, с которого ручьями стекала вода, он молча сел у стола и, низко опустив голову, принялся старательно разминать в пальцах сигарету.

Шукшин сразу понял, что бельгиец пришел с недоброй вестью.

– Что случилось, Трис? – спросил он, глядя ему в лицо.

– Они схватили Жульяна, Констан, – не поднимая головы, ответил Трис.

– Жульяна? – Шукшин невольно отпрянул. – Не может быть…

– Да, Жульяна…

Жульян остался ночевать в Мазайке, утренним поездом он должен был уехать. Ночью его дом окружили гестаповцы. Под подушкой у Жульяна лежал пистолет, но он не стал стрелять: документы у него были надежные и он надеялся, что снова проведет немцев, как проводил до этого не один раз. Но гитлеровцы знали, что перед ними Жульян Макенбек, партизанский комендант. Его выдал кто-то из «черных».

– Какого товарища потеряли… – с болью сказал Шукшин.

– Ночью взяли еще четырех наших, здесь, в Мазайке, – сказал Трис. – Вам надо уходить отсюда. Быстро уходить. Скоро придет Гертруда. Идите с ней.

– А ты останешься здесь?

– Да. Я должен все узнать. Мы пойдем на все, чтобы спасти командира.

Гертруда пришла уже перед вечером. Она знала об аресте Жульяна, но лицо ее, казалось, не выражало ни беспокойства, ни горя. Только в глазах больше не было ни веселого, озорного блеска, ни улыбки.

Не раздеваясь, она сказала русским:

– Жеф ждет вас в лесу у Нерутры. Он сказал, что надо спешить, в городе готовится облава.

Хозяйка молча стояла у двери и с тревогой посматривала то на Шукшина, то на Гертруду. Она понимала, что партизанам угрожает большая опасность.

– Хорошо, сейчас пойдем, – Шукшин постучал в стену тайника, в котором находились Трефилов и Чалов. – Собирайтесь, уходим!

Елена подошла к Шукшину, тронула за руку.

– Оставайтесь… В моем доме вас не тронут. Кому нужна старая Елена? Я выходила на улицу… В городе много бошей, солдаты стоят на всех углах.

– Нет, Мать, мы пойдем. Там мы рискуем одни, а здесь и тебя… У тебя дочь. Нельзя!

Елена вышла из комнаты.

– Как пойдем, Виталий? – спросил Шукшин Трефилова, засовывая пистолет в карман пиджака.

– Вы с Гертрудой, а я с Чаловым. Сначала выйдем мы. Через город поезжайте в трамвае…

Трефилов и Чалов спустились вниз. Шукшин подошел к окну, проследил, как они пересекли улицу и скрылись в густой сетке дождя.

– Ну, пойдем, Гертруда! Где же Мать? Надо проститься с ней.

Елена встретила их на лестнице.

– Здесь белье, Констан. Тебе и ребятам… – она протянула большой сверток.

– Спасибо, Мать!

– Ступайте, с богом! – Елена перекрестила их, поцеловала Гертруду. – Дети мои…

Трефилов входит в роль

Жеф встретил Шукшина недалеко от деревни Нерутры, у мельницы. Он сказал, что взвод Базунова ушел в район Эллена, Марченко со своими партизанами занял лес между Нерутрой и Опутрой. Маринов и Новоженов ушли и свою старую землянку.

– Они ждут тебя.

– Трефилов и Чалов не проезжали?

– Нет. Я их встречу, не беспокойся.

Несмотря на позднюю ночь, Маринова и Новоженова Шукшин застал за работой. Один вычерпывал банкой воду, заливавшую землянку, а второй делал настил из сосновых веток.

– С самого утра авралим! – зло проговорил Маринов, с трудом разгибая спину и держась за поясницу. – По колено воды было… В декабре такой дождь! Хоть пожарную помпу ставь.

– Завтра канавы для стока воды выроем, меньше заливать будет, – ответил Шукшин, усаживаясь на кучу веток. Ноги его гудели от долгой ходьбы, во всем теле ощущалась слабость. Последнее время он снова стал плохо себя чувствовать, все чаще мучили приступы головокружения.

Новоженов и Маринов сели рядом с командиром. – Может, покушаете, Константин Дмитриевич? – спросил Петр.

– Нет, не хочу.

– А то мы тут телкой разжились…

– Какой телкой? – Шукшин косо, настороженно взглянул на Новоженова.

– Немцы гнали стадо, а телка отбилась. Я ее тут, в лесу, поймал. У крестьян не возьмем. Разве я не понимаю?

– Смотри, Петр! Читал, что гитлеровцы о нас в газетах пишут? Пугают население русскими бандитами.

– Надо предупредить ребят, Константин Дмитриевич, чтобы они не связывались с «черными», – сказал Маринов, отжимая брюки. – Я считаю, что расправа с бельгийскими предателями – это дело самих бельгийцев.

– А ежели они в гестапо работают, я тоже должен их обходить? – недовольно проговорил Новоженов. – Он в меня из пистолета, а я перед ним кланяйся? С добрым утром, герр фашист… Так? Так, Константин Дмитриевич?

Шукшин, раздумывая, снимал с губ крошки табака.

– Тут дело политическое, Петр, можно дров наломать. Черт ее знает, как тут сложится после войны. Еще скажут, что вмешивались в их внутренние дела. Нет! Без особой нужды ввязываться не надо. – Шукшин повернулся к Маринову, спросил – Радио слушал, какие новости?

– Новости отличные, Константин Дмитриевич. Красная Армия наступает на фронте от Гомеля до Днепропетровска. Битва за Днепр выиграна, это ясно. Вчера освободили Черкассы и Александрию… Расчеты немцев задержать наступление наших войск на Днепре провалились!

– Да, наступление идет безостановочно, – раздумчиво проговорил Шукшин. – По всему видно, что враг надломлен, что у него уже нет сил изменить положение на фронте.

– Безусловно! – горячо сказал Маринов. – Безусловно! Но сопротивляется он бешено. Много крови еще прольется… А второго фронта так и нет!

– Черчилль – он Черчилль и есть. «Друг» известный! – вставил Новоженов. – Империалистам нашей крови не жалко…

– Что верно, то верно! – отозвался Маринов. – Хотят на чужой шее в рай въехать… Вы деритесь, истекайте кровью, а мы придем на готовое и вам и немцам свою волю продиктуем… Сволочи!

– Как бы они с этими расчетами на мель не сели, – зло усмехнулся Шукшин. – Они нашей сущности не понимают. Разве Красная Армия слабее стала за два года войны? В десять раз сильнее! – Шукшин придвинулся поближе к коптилке, посмотрел на часы. – Четвертый час… Где же Трефилов с Чаловым? – Помолчав, он обратился к Маринову: – Завтра пойдем с тобой, Григорий Федорович, по взводам. Надо поговорить с людьми, разъяснить обстановку. Партийно – политическая работа в этих условиях особенно необходима. Много всяких вопросов… Я решил назначить Трефилова комиссаром отряда. Парень он политически подготовленный, в Особом отделе работал, и народ его любит.

– Правильно! – согласился Маринов. – За Трефиловым ребята пойдут в огонь и в воду.

– Ты ему, конечно, поможешь, Григорий Федорович. Будешь при нем вроде начальника пропаганды… – попробовал пошутить Шукшин. – Но где же все-таки Виталий?

В полдень Шукшин, не выдержав, послал Новоженова в Нерутру к Жефу. Новоженов вернулся к вечеру, но Жефа он не нашел.

– Один крестьянин сказал мне, что на рассвете около леса была стрельба. Говорит, немцы увезли на машине убитого. Я видел на дороге следы крови.

Это сообщение еще больше встревожило Шукшина. Встретить Трефилова и Чалова должен был Жеф, а его нет в Нерутре… Что же случилось? И как теперь Трефилов и Чалов найдут их землянку, если они не встретились с Жефом? Ведь оба ни разу не были в этом лесу!

На рассвете Новоженов с двумя разведчиками отправился в сторону Мазайка. Но они не прошли и полкилометра, как увидели на лесной тропе Трефилова, Чалова и Жефа. Трефилов шел, держась за Чалова, сильно хромая. Пальто его было порвано, на лбу запеклась кровь.

Новоженов, ни о чем не спрашивая, вернулся с друзьями в командирскую землянку.

– Пришли?! – обрадованно воскликнул Шукшин, увидев в дверях Трефилова. – Ого, как разукрасился!

– Разукрасишься… – поморщился Трефилов, усаживаясь на пол. – Патруль на патруле…

Оказывается, на полпути к Нерутре их остановили мотоциклисты, потребовали паспорта. Немцев было двое – солдат и унтер-офицер. Партизаны, делая вид, что достают паспорта, выхватили пистолеты и открыли огонь. Но едва они успели завладеть оружием и полевой сумкой унтер-офицера, послышался гул автомобиля: мчался наряд полевой жандармерии. Трефилов и Чалов кинулись к лесу. Вдогонку им раздались частые выстрелы.

В темноте они потеряли друг друга. Трефилов, пробродил в лесу до рассвета, решил идти к Нерутре, надеясь встретиться там с Чаловым. Но только он приблизился к деревне – из засады выскочили гитлеровцы. Трефилов выстрелил в упор в жандарма, кинувшегося на него, сбил с ног второго и бросился к лесу. Засвистели пули. Однако Трефилов быстро скрылся, благо стоял плотный туман и до леса было недалеко.

Жеф находился в деревне и слышал выстрелы. Как только совсем рассвело и на дорогах началось движение, он отправился в лес искать русских друзей. В полдень он набрел на Трефилова, а потом, уже вдвоем, они разыскали Чалова.

Пока Трефилов и Чалов рассказывали, Новоженов вскипятил чаю, напластал гору холодной телятины, положил на стол буханку хлеба.

– Давай, бродяги, наворачивай!..

«Бродяги» с жадностью набросились на еду. Телятина показалась необыкновенно вкусной.

Трефилов устроился на нарах, закурил, достал из кармана документы, взятые у унтер-офицера, и стал внимательно их рассматривать. Протягивая Жефу удостоверение личности, сказал:

– Смотри, можно сделать неплохой документ. Надо только заменить фотографию. Печать подделать нетрудно.

– О, у нас есть мастера! – Жеф хитровато подмигнул. – Любой документ сделают!

– А паспорта для наших людей вы можете организовать?

– Паспорта? – Жеф подумал. – В Мазайке есть один наш парень, работает в полиции. Я поговорю!

– От бельгийских паспортов нам мало пользы, Трефилов, – проговорил Маринов, рассматривая удостоверение. – Тебе, конечно, можно иметь паспорт, ты хорошо владеешь языком.

– Я-то могу обойтись и без паспорта. А ребятам, особенно связным, паспорта нужны. Кто получше знает фламандский язык, сойдет за бельгийского шахтера. А остальных сделаем поляками. Среди шахтеров немало поляков…

– Хорошая мысль, Виталий! – поддержал Шукшин. – Хотя бы десяток паспортов раздобыть!

– Надо раздобыть обязательно. Здесь, в лесу, можно только отсиживаться. Мы должны быть в городах, селах, быть всюду… Сейчас уже трудно пробираться по дорогам, а что будет, когда развернемся по-настоящему? Нет, надо искать выход! – Трефилов снова закурил. Темные глаза его возбужденно поблескивали.

– Паспорта – не единственная возможность. Мы можем работать под немцев. Чем больше дерзости – тем вернее удача! В мундире гестаповца я проберусь хоть к самому Гиммлеру… Ничего не попишешь, – Трефилов усмехнулся, – придется играть эту роль…

– Действуй, комиссар! – решительно проговорил Шукшин. Идея Трефилова ему понравилась. Он был уверен, что Виталий отлично справится с этой ролью. – Вот только задача – раздобыть мундиры.

– Получим у немцев. Пишите доверенность! – шутливо бросил Чалов.

– Печати нет, Михаил, вот беда! – Шукшин развел руками.

* * *

Шукшин и Маринов пробыли во взводах Марченко и Базунова два дня. Вернувшись, они застали в своей землянке Триса. Он сидел на нарах рядом с Трефиловым и чистил пистолет.

– Ну что? Что с Жульяном? – торопливо проговорил Шукшин.

Трис, не поднимая головы, продолжал протирать пистолет. Шукшин снял с головы шляпу. Опустившись на нары, спросил упавшим голосом:

– Когда?

– Вчера. Тех четырех тоже убили. Их пытали каленым железом… Мы думали освободить Жульяна, когда его поведут в тюрьму. Но они убили его в гестапо… Фотографию повесили у входа в костел. Жульяна нельзя узнать, так они изувечили…

Трис умолк. Партизаны сидели неподвижно, подавленные горем. После долгого молчания Трефилов проговорил:

– Надо найти и уничтожить предателя, выдавшего Жульяна. «Черные» должны знать, что каждого, кто выдаст партизана, ждет смерть. Судить партизанским судом и карать! Беспощадно! – Трефилов говорил негромко, но в голосе его звенела сталь. – Трис, у вас в полиции есть свои люди. Через них можно нащупать.

– Мы одного подозреваем. У него богатая усадьба около Мазайка… Наши люди видели, как этот гад вечером выходил из гестапо, а ночью Жульяна взяли. Мы подозреваем, что он и других наших товарищей предал.

– Вынести приговор и расстрелять! – Трефилов гневно сверкнул глазами. – Другим неповадно будет!

– Но сначала надо проверить, – спокойно сказал Маринов. – Обязательно проверить. Можно сыграть на руку врагу, ты понимаешь?

– Проверить… Это не так-то просто! – Трефилов, раздумывая, постучал кулаком по колену. – А это точно, Трис, что этот тип в тот вечер приходил в гестапо?

– Да, приходил. Но что он там говорил, мы не знаем.

– Ладно, проверим. Я им займусь!

В землянку вошли Жеф и Новоженов. Едва переступив порог, Жеф встревоженно заговорил:

– Констан, мы подслушали разговор… Бургомистру позвонили из Мазайка, велели подготовить помещение для команды. Двадцать солдат и офицер, лейтенант… Они хотят установить здесь какой-то пост!

– Пост в Нерутре? – переспросил Шукшин. – Это плохо!

– Двадцать солдат и офицер… – проговорил, что-то соображая, Трефилов. – Когда приедут?

– Утром выедут из Мазайка, – ответил Жеф.

– Тем лучше! – Трефилов поднялся, повернулся к Шукшину. – Надо их перехватить на дороге, Константин Дмитриевич, – на полпути от Мазайка есть отличное место для засады.

– Что скажешь? – Шукшин взглянул на Жефа.

Жеф не ожидал такого оборота дела. Он пришел к русским, чтобы предупредить их об опасности, сказать, чтобы они не подходили близко к селу, а тут…

– А что я могу сказать? Надо их стукнуть, Констан!

Обсудив операцию, решили на рассвете выдвинуть взвод Новоженова и одно отделение из взвода Марченко в лес между Нерутрой и Мазайком. Жеф сказал, что он придет с пятью партизанами. Командовать группой поручили Трефилову.

Через полчаса связной командира отряда Михаил Резенков уже шел лесной тропой за канал к Марченко.

* * *

Моросит дождь, невидимый, мелкий, как пыль. И лес, и шоссе, и сиротливые вымокшие поля за дорогой – все окутано серой мглой. Лежа на мокрой траве, поеживаясь от холода, партизаны нетерпеливо посматривают на шоссе. Уже два часа они лежат в засаде, а машина с солдатами не появляется.

Трефилов с отделением Братка залег с левой стороны шоссе, в узкой, но густой полосе кустарника. Напротив, немного правее, где сосны близко подступают к дороге, укрылся со своими партизанами Новоженов. Бельгийцы отошли дальше метров на сто пятьдесят. Они должны подать сигнал, когда покажется машина, а во время боя наблюдать за дорогой, чтобы внезапно не наскочила колонна противника.

Ближе к бельгийцам, отдельно от взвода, лежат Митя и связной Резенков. Как только машина поравняется с ними, Резенков бросит гранату. Взрыв гранаты – сигнал атаки.

Трефилов не случайно поставил сюда Резенкова. Этот парень молод, но необычайно смел и тверд. Из лагеря он пытался бежать пять раз. Его ловили, избивали до полусмерти, но он бежал снова и снова. Только на шестой раз Резенкову удалось добраться до леса.

В отряде он по собственной инициативе стал связным. Не зная ни немецкого, ни фламандского языка, без документов Резенков среди белого дня появлялся на дорогах, уходил за десять, двадцать, а то и тридцать километров. Вернется, доложит, что выполнил приказание, и дело с концом. Свидетелей того, как проходил через посты, охраняемые немцами, как уходил от патрулей, не было…

…Резенков, прижимаясь грудью к мокрой траве, напряженно вглядывается в туманную мглу, прислушивается.

– Наскрозь промок, ядрена палка, – ворчит Митя. – Где их леший носит…

– Тихо! – резким движением руки остановил Резенков. Он услышал шум моторов.

Через несколько минут из-за поворота выскочили два мотоцикла. Они пронеслись мимо с такой бешеной скоростью и так близко, что Резенков почувствовал, как вместе с едким запахом бензина на него пахнуло сырым ветром.

Снова тихо, пустынно. Митя не выдерживает, опять начинает разговор:

– Придется их бить, сволочей, поаккуратней. Комиссар велел одежу с фрицев снять. Вот теперь и задача, ядрена палка. Стукнуть, значит, надо и чтобы одежу зазря не попортить.

Послышался свист: Жеф предупреждал, что появилась машина. Резенков, не отрывая глаз от дороги, взял гранату и, раздвинув кусты, подался вперед.

Грузовик быстро приближается. Уже можно различить лицо офицера, сидящего в кабине. В открытом кузове, вдоль обоих бортов, жмутся друг к другу солдаты.

Грузовик близко, совсем рядом. «Только бы не промахнуться, вторую гранату бросить не успею…»

Ударил взрыв. Машина метнулась в сторону, стукнулась бортом о старую сосну у обочины дороги и врезалась в кустарник. Со всех сторон затрещали выстрелы. Гитлеровцы, прячась за борта, открыли ответный огонь.

– Бей гадов, круши! – на дорогу, размахивая пистолетом, вылетел Браток.

Резенков, опережая Братка, кинулся к машине. Прямо на него, перемахнув через борт, падал здоровенный солдат. Выстрел – и солдат свалился под ноги. Схватившись за борт, Резенков стремительно подтянулся, но вдруг руки его разжались, и он, теряя сознание, упал на асфальт.

Браток с разлета запрыгнул в машину, выхватил нож и кинулся на немецкого автоматчика. Рядом с Братком бросились в схватку Маринов, Зуев, Чалов… Крики, выстрелы, удары прикладов, блеск ножей…

Бой был коротким и яростным. Только двум гитлеровцам удалось прорваться, все остальные были уничтожены.

– Взять патроны! – крикнул Трефилов. Партизаны принялись разбивать прикладами ящики, но вдруг раздался громкий свист. Надо уходить!

Забрав оружие, партизаны скрылись в лесу, небольшими группами разошлись в разные стороны.

Браток увел свое отделение в сторону канала. Партизаны взвода Новоженова и бельгийцы встретились в глубине леса, около небольшого, сильно заболоченного озера, лежавшего на дне глубокой впадины.

Трефилов проверил, все ли собрались. Не было Чалова, Зуева и Мити. Зуев и Чалов несли тяжело раненого Резенкова к командирской землянке. А где же Митя?

– С кем он шел? – спросил Трефилов, обеспокоенно посматривая на партизан. Все молчали. Митю никто не видел.

– Он сидел в засаде рядом с Резенковым, – проговорил Маринов. – Но потом, когда началась схватка… Нет, в бою его не было!

– Верно ведь, не было! – спохватился Новоженов. – Куда ж он исчез, черт рыжий! Вот я ему…

– Не сбежал же он! – сердито прервал Трефилов. – Придется возвращаться.

– К дороге сейчас не выйдешь, – сказал Маринов. – Немцев туда понаехало! Придется ждать.

– Да, придется, – согласился Трефилов. – Новоженов, останешься здесь. Как стемнеет, выйдешь к дороге. Возьмешь двух человек… Пошли!

Партизаны направились в свой лес, к Нерутре. Трефилов шел впереди рядом с Жефом, молчал, лицо его было сумрачно. Жеф, взглянув на него сбоку, спросил:

– Почему злой, комиссар? Операцию провели хорошо. Ваши ребята умеют драться.

Трефилов не ответил. Он был зол оттого, что не успели захватить патроны. Столько было в машине патронов, и почти ничего не взяли! И лейтенант выскользнул… Трефилов уже считал, что раздобыл офицерский мундир, а лейтенант удрал! «Когда он успел проскочить, скотина? – раздумывал Трефилов. – И Мити нет… Убит или немцы захватили?»

Новоженов вернулся поздно ночью, доложил, что обшарил каждый куст, но Мити не нашел.

На другой день рано утром Трефилов и Чалов отправились на велосипедах в село Молиберсен, за пятнадцать километров, чтобы установить связь с группой бельгийской Секретной армии – подпольной организацией, действовавшей параллельно с Белой бригадой. С партизанами отправился доктор Фаллес, приезжавший к раненому Резенкову. Фаллес часто наведывался к партизанам.

Выйдя к проселочной дороге, проходившей лесом, они неожиданно встретили Митю. Он шел не спеша своей тяжелой походкой, переваливаясь с ноги на ногу; на плече у него лежала винтовка, которую он держал за конец ствола.

– Где ты шатался? Кто разрешил оставить взвод во время выполнения боевой операции? – накинулся Трефилов на Митю. Он был готов ударить его.

– Не, мы не шатались, товарищ комиссар, – маленькие глаза Мити виновато замигали. – Тут такое дело получилось, ядрена палка… – Митя, шмыгая носом, расстегнул ремень, туго перехватывавший его непомерно широкое пальто, извлек из-за пазухи тужурку и штаны. – Во, мундир раздобыл. Офицерский! – Митя, боязливо поглядывая на комиссара, пощупал сукно, прищелкнул языком. – Ой и зда-аровая гитлерюга попалась, товарищ комиссар! Насилу управился. Еще поболе тебя верзила будет… Я сразу прикинул, что тебе в аккурат подойдет… Держи!

Трефилов недоуменно смотрел то на Митю, то на мундир, который тот держал в руках.

– Ты стукнул лейтенанта?

– Ага. Я его аккуратно, ты не сумлевайся. Гляди, целехонький! – Митя потряс тужурку и штаны.

Трефилов расхохотался.

– Молодец, друже, молодец! Но где ты был, где тебя носила нечистая?

Митя, польщенный похвалой, блаженно заулыбался.

– Я за нем до самой ночи гонялся, товарищ комиссар. Ежели бы стрелять – так я бы его в один секунд… А как тут стрелять? Мундир попортить можно, ядрена палка! Ну, я за ними пошел. Он в меня с пистолета пуляет, а я за нем… Возле ручья я его, стерву, настиг. Ой, и зда-аровая гитлерюга! Кой-как придушил. Однако целый час душил, вот те крест!

* * *

Трефилов и Чалов вернулись из Молиберсена поздно вечером. В командирской землянке они застали Триса и Жефа.

– Ну как они? Согласились с нами работать? – нетерпеливо спросил Трис.

– Согласились, – ответил Трефилов. – Командир у них боевой парень. Если, говорит, мои начальники запретят мне действовать, я их пошлю ко всем чертям и пойду к партизанам. Интересное дело, создали Секретную армию, а действовать своим людям не разрешают!

– Тут политика, комиссар, – ответил Трис. – Ты послушай, что говорит господин Спаак! Он только и делает, что выступает по лондонскому радио и призывает бельгийцев сидеть тихо и смирно, «не раздражать немцев». Секретная армия и Белая бригада имеют директивы не начинать действий, пока в Европе не высадятся англо-американцы. Они, видите ли, боятся за наши жилища и жизни! Не поймешь, чего хотят… Не то заигрывают с немцами, не то ждут, когда Бельгию освободят союзники… Неужели они не понимают, что своей борьбой мы помогаем Красной Армии громить бошей?

– В том-то и дело, дорогой товарищ Трис, что они это понимают! – сказал, поднимаясь, Маринов. – Очень хорошо понимают! Беру г пример с Черчилля… Второго фронта нет и нет! – Маринов, горячась, зашагал по землянке. – Хотят, чтобы русские истекли кровью!..

– Григорий, люди все понимают, – проговорил Жеф, сидевший у входа в землянку с сигаретой в зубах. – Патриоты не будут сидеть сложа руки. Нет! Я не знаю, как там, в центре, а здесь ребята из Белой бригады берутся за дело. Даже некоторые бургомистры хотят с нами сотрудничать… Да, да!

– Есть и жандармы, которые на нас работают, – усмехнулся Трис. – Красная Армия наступает, настроения меняются!..

– С жандармами и бургомистрами вы полегче, – насторожился Трефилов. – О панике среди врага говорить рано! Забываете, что гестапо старается подослать нам своих людей?

– Бдительность нельзя ослаблять, ты прав, Виталий, – отозвался Шукшин, лежавший на нарах под одеялом. – Но бургомистров все-таки использовать надо. Есть среди них и честные люди.

– Верно, Констан, верно! – закивал головой Трис. – Есть хорошие бургомистры. И теперь они больше боятся нас, партизан, чем фашистов. О, мы их немного воспитываем…

– Слушай, Трис, – перебил Трефилов. – А тот гад, что выдал Жульяна, жив и здоров? Надо с ним кончать. Я придумал, как его проверить. Завтра сделаем!

* * *

…На перекрестке около богатого особняка, окруженного живой зеленой изгородью, показались трое: высокий, щегольски одетый лейтенант и двое в гражданских костюмах. Остановившись недалеко от дома, они оживленно заговорили, показывая то на лес, темневший неподалеку, та на дорогу, то на особняк.

Из дома вышел хозяин с сигарой в зубах. Он был в одной жилетке и шляпе. Увидев немецкого офицера и двух гражданских, хозяин решил, что это гестаповцы. Агенты гестапо часто разъезжают в гражданских костюмах. Он вернулся в дом, надел пиджак и поспешил к стоявшим на дороге немцам. Подошел, снял шляпу, поклонился.

– Послушайте, полчаса назад по этой дороге проехали на велосипедах двое русских, – не ответив на поклон и подозрительно глядя на хозяина, заговорил лейтенант. – В какую сторону они направились?

Нет, хозяин русских сегодня не встречал, и вообще партизаны около его усадьбы не появляются.

– Они знают, что я им не партнер, – льстиво улыбнулся хозяин. – Но русские в этих лесах есть, господин лейтенант. Они появляются в деревнях. Я их видел своими глазами… И здесь есть бельгийцы, которые им помогают. Я уже доложил куда следует, господин лейтенант.

– Хорошо, хорошо! – лейтенант одобрительно кивнул головой, сел на велосипед. – Вперед!

Перед вечером, когда движение на дороге прекратилось, они снова появились около особняка. Один остался у калитки, двое вошли в дом.

Лейтенант накинулся на хозяина с руганью.

– Ты обманул нас, негодяй! Ты скрываешь у себя русских партизан! Я прикажу повесить тебя, паршивая свинья!

– Что вы, что вы, господин лейтенант! – хозяин побледнел, испуганно замахал руками. – Клянусь богом, своими детками… У меня никогда не было русских, я их никогда… Клянусь богом, господин… э-ээ…

– Не прикидывайся дураком! Где партизаны, где они спрятаны? – кричал лейтенант, наступая на хозяина.

Господин лейтенант, вы напрасно обвиняете моего мужа, вступилась хозяйка. Ее толстые, дряблые щеки тряслись. – Мой муж сам помогает гестапо ловить партизан…

– Да, да, вы можете спросить господина гауптмана в Мазайке. Господин гауптман меня знает… Это я помог изловить их главаря, этого бандита Макенбека…

– Показывай, где подвал, живо!

– Пожалуйста, господин лейтенант, пожалуйста! – хозяин, взяв свечу, заспешил во двор.

Когда они спустились в глубокий подвал и, открыв тяжелую дверь, вошли в большое хранилище, сопровождавший лейтенанта гражданский вынул из-за пояса пистолет и наставил на предателя.

– Слушай приговор партизанского суда. За измену Родине, за выдачу врагу партизан, за смерть Жульяна Макенбека именем Бельгии и народа…

В низком глухом подвале грянул выстрел.

– Пойдем, Жеф! – сказал Трефилов, поднимаясь по лестнице.

* * *

Операции следовали одна за другой. Между взводами, действовавшими отдельно, началось своеобразное состязание – кто больше уничтожит врагов и кто проявит в операциях больше выдумки, дерзости, отваги.

Марченко добился разрешения командира отряда провести «глубокий рейд», как он громко назвал задуманную операцию. Взвод ушел лесами за двадцать с лишним километров, в двух местах взорвал полотно железной дороги, ночью напал на пост противовоздушной обороны и снял его без единого выстрела, а в заключение уничтожил на шоссе легковую машину с тремя немецкими офицерами. Как выяснилось позже, в этой машине находился полковник – представитель штаба армии, ехавший инспектировать части II район Мазанка.

Взвод Марченко едва успел перейти канал, как весь район наводнили гитлеровцы. Несколько батальонов пехоты и отряды фельджандармерии начали прочесывать леса.

Партизаны взвода Новоженова, вовремя предупрежденные бельгийцами, ушли лесом к голландской границе, к деревне Опповен. Вместе с ним были командир и комиссар отряда.

К Опповену взвод вышел поздно вечером. Трефилов отправился в Село на разведку. Уставшие и голодные, партизаны расположились под деревьями.

Сильно похолодало. Дул северный ледяной ветер, угрюмо шумел лес, зябко дрожали длинные ветви сосен. Просеки побелели от снега.

Шукшин, прижимаясь к гладкому стволу дерева, с тревогой думал: «Успел ли взвод Марченко вернуться? Предупредили бельгийцы Базунова или нет? Лучше бы он увел людей в деревни… Нет, наверное, остались в лесу… Фашисты теперь начнут облавы! Чем дальше, тем будет труднее… Хоть бы один пулемет, хоть бы сотню гранат… И холод проклятый. Люди раздеты, одно пальто на двоих, плохо с обувью. И с питанием не лучше… Неделями без горячей пиши. Трудно ребятам, трудно…»

Трефилов вернулся в полночь. С ним была Гертруда.

– В селе немцев нет, дорога к каналу свободна. Но долго оставаться здесь нельзя. Утром могут оцепить и этот лес.

– Что же ты предлагаешь, Виталий?

– Надо уходить в Мазайк. В городе сейчас безопасней.

– А Резенков? Он же идти не в состоянии, рана открылась…

– Резенкова оставим в Опповене. И еще троих можно. Гертруда спрячет.

Шукшин согласился. Небольшую группу партизан Гертруда повела к деревне. Остальные пошли опушкой леса к каналу.

* * *

И вот Шукшин снова у небольшого каменного дома на окраине Мазайка. Как и в перзый раз, он пришел сюда с Петром Новоженовым. Трефилов и Чалов идут где-то следом. Остальные укроются в других домах.

Условный стук в окно, и дверь открылась. На пороге Елена.

– О, Констан! Вы вернулись… Идите же скорее в дом, такой холод!

– Вот и опять у тебя гости, Мать! – проговорил Шукшин, входя в знакомую комнату, пахнущую теплом и печеным хлебом.

– Разве вы гости, Констан? Вы родные люди… А Питер как изменился! Ты стал настоящим мужчиной, Питер…

Елена подала им есть, а сама села в сторонке, сложив на груди натруженные руки и глядя на «сыновей» мягким материнским взглядом.