355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Абрам Вольф » В чужой стране » Текст книги (страница 26)
В чужой стране
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 23:05

Текст книги "В чужой стране"


Автор книги: Абрам Вольф


Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

И командиры, и рядовые бойцы понимали, что долго им не продержаться. Но они продолжали драться с прежним упорством. Еще была надежда, что в последнюю минуту подойдут войска союзников, и они удержат мосты… Держаться, как можно дольше держаться! Еще час, еще полчаса! Они снова и снова бросались в контратаки. То тут, то там закипали рукопашные схватки.

Ударили пушки. Треск автоматов и пулеметов потонул в громовом грохоте разрывов. В черном дыму, окутавшем лес, взблескивали багряные вспышки, взлетали вверх молодые сосны и, падая, укрывали своими пышными ветвями убитых.

Слева над лесом взметнулось пламя пожара. Подразделение Белой бригады дрогнуло, бросилось к каналу. Паника, словно пламя, перебрасываемое ветром, быстро охватила и другие подразделения. Люди, черные от дыма, выскакивали из леса и толпами бежали к мостам.

В эту критическую минуту положение спасли отряды партизан, продолжавшие стойко драться с врагом. Неся потери, истекая кровью, они сдерживали противника, превосходившего их численностью в десятки раз.

* * *

Шукшин, оглушенный взрывами, в изорванной и окровавленной рубашке, лежит за деревом и с яростью, с ожесточением бьет из горячего автомата. Гитлеровцы рвутся со всех сторон. Вот они опять поднялись, опять бегут… Он хватает гранаты, приподнимается…

– Нате! Нате!

Рядом упала Гертруда, схватила за плечо.

– Констан, уходите… Мадесто передал… скорее уходить!

– Все прошли через мосты?

– Нет, еще идут… Скорее!

– Я понял. Иди! В лощине раненые… Выносите раненых! – Шукшин бросил быстрый взгляд влево, вправо. Партизаны еще держатся, отбиваясь гранатами, в упор расстреливая озверело атакующих немцев. Но надолго ли их еще хватит? Гитлеровцы все глубже охватывают с флангов…

До канала еще полкилометра. Можно оторваться от наседающего врага, густо заросшими лощинами проскочить к мосту. Но успеют ли отойти подразделения Белой бригады, успеют ли вынести раненых? Нет, уходить рано, надо драться, надо сдерживать врага!

Бой достиг предельного накала. Гитлеровцы сжимают слева и справа, заходят в тыл. Взвод Тюрморезова быстро отодвигается к холму и бьет по автоматчикам, захлестывающим отряд с фланга, заставляет их залечь. Но гитлеровцы прорываются с другой стороны, окружают взвод Базунова. Сквозь треск выстрелов и грохот гранатных разрывов Шукшин слышит зычный голос командира взвода:

– За мной! Круши! А-а-а!

Снова поднялись в контратаку…

Но Шукшин уже видит, что больше держаться невозможно. Локтем толкает Резенкова, хрипло кричит:

– Передай Тюрморезову и Базунову – отходить к мостам. Влево, лощиной… Новоженову – прикрыть!

– Есть! – Резенков вскочил, низко пригнувшись, побежал позади цепи.

Лощина заросла непроходимым колючим кустарником. Шукшин идет в голове отряда, продирается сквозь заросли, не чувствуя боли, не замечая крови на руках… В сердце – смятение. «Успели или нет уйти за канал бельгийцы? Держит ли еще Мадесто мосты? Что делать, если мосты уже заняты немцами?».

Наконец лощина кончилась. Впереди, между поредевшими соснами, блеснул канал. Шоссе вдоль канала пустынно. Только там и тут чернеют на асфальте трупы убитых и разбитые повозки… Шукшин кинулся вперед, взглянул влево, на мост, и сердце его оборвалось, захолонуло. Два вражеских танка стояли на мосту. Они били из пулеметов по противоположному берегу, по отступающим бельгийцам. На шоссе показалось еще три танка. Гремя гусеницами, разрывая асфальт, они неслись к мостам.

Положение казалось безвыходным. О том, чтобы прорваться через мост, нечего было и думать. Что сделает горстка людей, вооруженных одними винтовками и автоматами, против танков? Броситься назад, прорваться к союзникам? Нет, там не прорвешься…

Шукшин отер со лба холодный пот, с тревогой взглянул на Тюрморезова. Решение нужно принимать без промедления. Сзади стрельба уже затихает. Значит, взвод Новоженова больше не сдерживает врага. Сейчас к мостам прорвутся автоматчики…

Тюрморезов, прищурив глаза, смотрит на вражеские танки. Лицо его бледное, но в глазах нет испуга – они глядят жестко.

– Под каналом должны быть трубы! – Тюрморезов резко поворачивает голову к Шукшину. – Где проходят трубы?

– Я знаю! – крикнул Резенков, подбежал к Шукшину. – Они здесь, за складами…

– Веди!

Партизаны лесом просрочили вправо, обошли тянувшиеся вдоль канала угольные склады и по одному, по двое стремительными бросками пересекли шоссе.

Резенков, первым достигший канала, мгновенно скрылся в черном зеве громадной трубы, вделанной в основание бетонной стенки. За ним втиснулся Сергей Белинский…

Шукшин, прижавшись к стене канала, короткими, резкими взмахами руки подгонял людей: «быстрее, быстрее…», а сам неотрывно смотрел на ту сторону канала, за мост. Равнина, простиравшаяся за каналом, быстро окутывалась дымом, оттуда доносилась частая стрельба, усиливавшаяся с каждой минутой. «Что там происходит? Немцы через мост еще не прошли. Неужели…»– Шукшин почувствовал, как по спине пробежал обжигающий холод.

– Костя, скорее! – крикнул Тюрморезов, берясь рукой за трубу. Уже все скрылись под каналом, остались только они одни. Шукшин не слышал. В смятенном мозгу металась мысль: «Немцы ударили со стороны Мазайка, бельгийцы окружены… их истребят всех… Что делать, что делать?»

– Шукшин, немцы! – Тюрморезов с силой рванул его за руку. Из леса цепь за цепью выскакивали вражеские автоматчики, устремляясь к мостам.

Шукшин наклонился, влез в трубу. Его обдало могильным холодом, сыростью.

Партизаны ползли на четвереньках в непроглядной тьме, по горло в обжигающе-холодной воде. Острые мелкие камни, осевшие вместе с песком на дне трубы, врезались в колени и руки, раня до крови. Голодные, измученные боями, коченеющие от холода люди собирали последние силы и молча – слышалось только тяжелое прерывистое дыхание и всплески воды – упорно пробивались вперед по тесной трубе. Этой проклятой трубе, казалось, не будет конца.

Когда Михаил Резенков вылез из трубы, уже гасли вечерние сумерки и в темнеющем безоблачном небе зажигались первые робкие звездочки. Он жадно, захлебываясь, вобрал в легкие воздух, пахнущий сосной, сеном, посмотрел в чистое небо и упал грудью на землю. Кажется, он больше был не в состоянии сделать ни одного движения.

Партизаны выползали один за другим. Вода с них катилась потоком. Шумно дыша, ложились на жесткую, выгоревшую траву. Последним вышел Шукшин. С трудом распрямив спину, пошатываясь, точно пьяный, он провел ладонью по мокрому лицу и посмотрел в сторону Ротэма – на фоне посветлевших садов смутно вырисовывались очертания кирпичных строений. Оттуда доносились редкие выстрелы. Где-то далеко за лесом глухо били орудия. Прислушиваясь, Шукшин определил: возле Опутры или дальше нее. Значит, части союзников не продвинулись, все еще стоят на месте!

Оставаться здесь, на этой стороне канала, равнинной и совершенно безлесной, нельзя. Единственный выход – под покровом ночи снова перейти канал и лесом пробиться к Опутре, к союзникам.

Шукшин отозвал в сторону Тюрморезова и Базунова, сказал, стаскивая прилипшую к телу рубаху:

– Надежды на то, что союзники ночью выйдут к каналу, – нет. Оставаться здесь нельзя.

– Правильно, надо уходить, – отозвался Базунов. – Если до рассвета не уйдем, могут зажать.

– Остались немцы в лесу, за мостом, или нет? – проговорил Тюрморезов. – Я думаю, что автоматчики уже здесь, за каналом. На той стороне им достаточно одних танков… Надо послать разведчиков, Константин Дмитриевич.

– Снова по трубе?

– Другого пути нет!

– Да, нет… Резенков!

Резенков поднялся, покачиваясь, стуча зубами от холода, подошел к Шукшину.

– Надо идти на ту сторону, Резенков, разведать лес… Оставаться нам здесь нельзя, понимаешь?

– Понимаю, товарищ подполковник.

– Как ты… дойдешь? – Шукшин посмотрел в его серое, с почерневшими, распухшими губами лицо.

– Смогу. – Резенков выпрямился. – Смогу, товарищ подполковник!

– С Белинским пойдешь. Давай, родной!

Шукшин, проводив разведчиков, подошел к партизанам.

Гертруда, сидевшая возле кустов у оросительной канавы, подняла на него тревожные глаза, сказала негромко:

– Констан, Питер остался там… Там раненые, им нужна помощь… Констан я должна пойти туда…

Шукшин сел рядом с Гертрудой, обнял ее мокрые, вздрагивающие плечи.

– Мы все пойдем туда, дочка, все! Вернутся разведчики, и пойдем… – Он говорил, а сам сокрушенно думал: «Живы ли они? Удалось ли кому-нибудь вырваться из окружения? Или все полегли там, в сосновом лесу?»

Гертруда, прижавшись к Шукшину, тяжело вздохнула.

– И Виталия нет… Уже пять дней, как они ушли, Констан!

– Да, пять дней… Наверное, присоединились к союзникам. За Виталия я спокоен. Не пропадет!

– О, Виталий… – с какой-то необыкновенной теплотой проговорила Гертруда, и ее посиневшие губы тронула улыбка.

Резенков и Белинский вернулись перед рассветом. Они подтвердили, что немцев в лесу уже нет. Автоматчики перешли канал, закрепились на этой стороне. У мостов стоят танки.

Шукшин поднял отряд. Голодные, дрожавшие от холода люди один за другим входили в ледяную воду.

Когда поднялось солнце, они уже были на той стороне, шли по лесу, держа направление на Опутру, занятую частями союзников. Повсюду были видны следы недавнего боя. Чернели обожженные, искалеченные сосны, тут и там поблескивали в траве цинковые коробки из-под патронов, пробитые пулями немецкие каски. На тропах, между деревьями, в кустарнике лежали убитые.

Бойцов взвода Новоженова среди убитых не было. Ни одного!

«Быть может, их схватили ранеными? – думал Шукшин, уронив голову на грудь. – Нет, с партизанами фашисты возиться не будут, их расстреляли бы тут же, на месте… Но и уйти, прорваться к каналу они не могли. Я же видел, как высыпали из леса автоматчики… Что же с ними, что?»

Из раздумья его вывел резкий окрик:

– Стой! Кто идет?

Шукшин вскинул голову, остановился. Из-за ветвей на него настороженно, не узнавая, смотрел Митя.

– Митя? Это я, Шукшин! – он метнулся вперед, с треском ломая сучья. – Где люди, где Петр?

– Все тута, – спокойно ответил Митя. – Эвон на поляне дрыхнут…

На куче сена, тесно прижавшись друг к другу, крепко спали бойцы третьего взвода. Отыскав среди спящих Новоженова, Шукшин потряс его за плечо. Но сержант только сердито промычал и дернул ногой.

– Да проснись же ты, черт бы тебя побрал!

Новоженов вскочил, изумленно уставился на Шукшина.

– Константин Дмитриевич, товарищ подполковник… вы?

– Нет! Елена Прекрасная… Спишь тут!

– Константин Дмитриевич! Батя! – Новоженов схватил Шукшина за плечи, прижал к груди. – Как же вы тут оказались? Мы уж решили…

– Как мы тут оказались – понятно, из-за канала пришли. А вот как вы тут очутились – не пойму!

– Так мы же и не уходили отсюда, – ответил Новоженов, и в глазах его мелькнула хитроватая улыбка. – Мы фрицев объегорили – будь здоров!

Услышав разговор, поднялись бойцы взвода. На полянке сразу стало тесно и шумно. Новоженов начал рассказывать, как они оказались здесь, в глубине леса.

Прикрывая отход отряда, взвод Новоженова удерживал рубеж до тех пор, пока враг не начал заходить в тыл. В последний момент взвод откатился назад, занял новый рубеж и вновь обрушил на гитлеровцев сильный огонь. Но наступила минута, когда Новоженов увидел, что больше им не продержаться: гитлеровцы вышли к каналу слева и справа, отрезали дорогу к мостам. О том, что в стороне от мостов под каналом проходят трубы, Новоженов знал. Но туда проскочить уже было невозможно: противник занял шоссе. Опрокинуть автоматчиков, прорваться в направлении Опутры тоже было невозможно. Партизан только девятнадцать, а автоматчиков – сотни. Казалось, участь взвода решена, бойцам остается лишь думать, как дороже продать свои жизни. Но полтора года лесной жизни, острой беспощадной борьбы научили Новоженова самообладанию, умению находить выход из самого отчаянного положения.

Он знал, что где-то слева, совсем недалеко, должна быть широкая прогалина, заросшая геем. Чудесный бархатистый гей! Сколько раз он спасал партизан, укрывая их в своих непроницаемо густых, стелющихся по земле зарослях! И теперь Новоженов решил прибегнуть к его защите. Оторвавшись от врага, партизаны бросились в лощину, покрытую молодым сосняком, и по ней проскочили к прогалине. Приподняв тяжелые, сплетенные в толстый ковер стебли, они один за другим ныряли в живые, зеленые пещеры, быстро скрывались в глубине зарослей.

Автоматчики, выйдя к широкой открытой прогалине, побоялись пересекать ее, решили, что партизаны засели впереди в лесной чаще. Они двинулись по краям прогалины, прячась за деревья и беспрерывно строча из автоматов.

Цепь ушла вперед, взвод Новоженова остался в тылу. Теперь партизаны были вне опасности. Но Новоженову пришла дерзкая мысль нанести врагу еще один удар. Оставив укрытие, партизаны пошли следом за гитлеровцами. Укрываясь за деревьями, в кустарнике, они неторопливо выбирали цели и выбивали из цепи одного автоматчика за другим. Сильная пальба не позволяла немцам определить, откуда бьют партизаны. Они продолжали идти вперед, не оглядываясь, стреляя перед собой. На тропах под соснами оставались убитые…

– Сыграли мы с ними в кошки-мышки! – рассмеялся Новоженов, закончив рассказ.

За лесом, где-то около Опутры, загремели орудийные выстрелы. Тотчас же за каналом откликнулись орудия немцев. Над головой с шелестом пронеслись снаряды.

– Вперед! – подал команду Шукшин и вышел на тропу. За ним, вытянувшись цепочкой, двинулся отряд.

* * *

В километре от Опутры партизаны увидели американские танки. Они стояли на возвышенностях, выстроившись в линию, и методично, с ровными паузами били, из пушек.

Обогнув лесом позиции танкистов, отряд вступил в Опутру. По улицам шумными толпами бродили американские солдаты. Увидев оборванных, запыленных людей, шагавших строем серединой шоссе, с автоматами и карабинами за плечами, они останавливались, изумленно смотрели на них.

Возле кафе, которое, несмотря на артиллерийскую стрельбу, было открыто, стояла группа американских офицеров. Шукшин направился к ним. Но раньше, чем он подошел к офицерам, один из них, молодой высокий лейтенант, отделился от группы и направился ему навстречу. Отдав честь, он дружески протянул руку и спросил на хорошем русском языке:

– Вы – командир партизан?

– Да, командир русских партизан. С кем имею честь говорить?

Лейтенант ответил, что он является офицером штаба корпуса, прибыл сюда с поручением.

– Я рад видеть русских людей. Россия – родина моей матери…

– Кто здесь старший?

– Я проведу вас к командиру полка. Он здесь, в кафе. Идемте!

В кафе было пусто. За столиком у окна сидел грузный, похожий на борца-тяжеловеса, майор. Коротко остриженные жесткие волосы на его большой голове отливали медью. В углу рта дымилась сигара. Шукшин, сопровождаемый лейтенантом, подошел к майору.

– Я командир русской партизанской бригады подполковник Шукшин.

Лейтенант перевел. Майор коротко кивнул головой.

– Садитесь, подполковник. Будем завтракать.

– Благодарю вас, майор. Я сначала должен позаботиться о своих людях. Они вторые сутки без пищи.

Американец снова кивнул, вынул изо рта сигару, щелчком стряхнул на скатерть пепел и уставился на Шукшина выпуклыми, ничего не выражающими глазами:

– Когда вас сюда забросили? Почему наше командование не было предупреждено о выброске советского десанта?

Шукшин коротко объяснил, как оказалась в Бельгии русская бригада.

– Мы военнопленные, понимаете? Бежали из лагерей и стали партизанами.

Майор кивнул головой, но по лицу его было видно, что он не верит.

– Бельгийские и русские партизаны держали Ротэмские мосты десять дней, – сказал Шукшин. – Мы думали, что они вам нужны, чтобы быстрее проскочить к Маасу… Почему, майор, ваши танки не вышли к мостам? Теперь вам придется брать эти мосты. Брать их будет не легко… Майор молча попыхивал сигарой.

– Мосты мы сдали только вчера, в полдень… – проговорил Шукшин, уставившись на американца твердым взглядом.

Хозяйка кафе принесла бутылку вина. Майор придвинул к себе бокал, до краев наполнил вином и, поднимая его, встретился с Шукшиным взглядом.

– Мне все известно, подполковник. И моему начальнику известно. Я докладывал, что вы держите мосты. Было бы здорово проскочить с хода этот канал, здорово! Но мы не имели приказа идти вперед. Мы с вами солдаты, подполковник. – Он опустил бокал. – Может быть, все-таки позавтракаете со мной?

Шукшин отказался, встал. Говорить с майором было не о чем. С тяжелым сердцем он вышел из кафе. Не такой представлялась ему долгожданная встреча с союзниками… Партизан окружала большая толпа американских солдат. Тут же были и жители села – среди зеленых курток и стальных шлемов виднелись пиджаки, шляпы и береты. Стоял такой гомон, что его не заглушали даже пушечные выстрелы, гремевшие за селом. Переводчик здесь не требовался. Слова «товарищ», «дружба», «смерть фашизму» были одинаково понятны всем, на каком бы языке они ни произносились – русском, английском или фламандском. Подходили новые и новые группы американцев. Солдаты, приветливо улыбаясь, еще издали кричали русским: «Хелло, бойск!» «Здорово ребята!»

Отряд Шукшина вышел за село, расположился в саду какого-то богача. Партизаны принялись приводить себя в порядок: мыться, чинить одежду, чистить оружие. Со всего села сюда потянулись друзья партизан – шахтеры, крестьяне. Несли хлеб, молоко, яблоки, сигареты, белье, рубашки…

Бельгийцы расспрашивали о боях на мостах, о своих сыновьях, братьях, мужьях, сражавшихся вместе с русскими.

К Шукшину подошел сгорбленный старик, с изможденным, мертвенно-бледным лицом, на котором ярко светились темные, строгие и какие-то тревожные глаза. Положив обе руки на посох, он спросил Шукшина, глядя ему в лицо:

– А где Мадесто? Скоро придет Мадесто? С ним ушли три моих сына…

Эти люди еще ничего не знали о судьбе бельгийцев, оборонявших мосты.

– Наверное, они скоро вернутся, твои сыновья, – ответил Шукшин и отвел глаза в сторону…

Неожиданно на широкой аллее, окаймленной белым штакетником, появился Трис в сопровождении небольшой группы партизан. Шукшин поднялся, с тревогой вглядываясь в приближавшихся бельгийцев. Лицо Триса, всегда такое свежее, румяное, как у девушки, было черным. На щеках запекшаяся кровь. Шея перевязана тряпкой, бурой от крови. Шукшин встретился с Трисом взглядом и не сказал ни слова…

Перешагнув через штакетник, Трис подошел к русским, сидевшим под старой яблоней, молча взял кувшин с молоком, жадно припал к нему сухими губами. Напившись, взялся рукой за сук, тяжело задышал. Воспаленные глаза его лихорадочно блестели. Постояв минуту, он опустился на землю, усыпанную опавшей листвой, привалился спиною к шершавому стволу яблони, закрыл глаза. Шукшин подумал, что Трис задремал, но тот заговорил хриплым голосом, прерывисто:

– Мы ушли по мосту… В последнюю минуту ушли. Я ждал вас, хотели отойти вместе… Мадесто уже был там, за каналом… Мы только успели пройти мост, а тут – автоматчики… Два батальона автоматчиков, на машинах… У них было много пулеметов, а мы в открытом поле. Оглянулся на мосты – поздно… По мостам шли танки… – Трис замолчал, долго сидел неподвижно. Потом открыл глаза, уставился тяжелым, невидящим взглядом на дорогу, видневшуюся за деревьями. – Констан, это было страшно, Констан… Люди метались по полю, а их косили пулеметы, давили танки… Нас прорвалось совсем немного, из нашего отряда только десять человек. И Лео, командир голландцев… они все погибли. Мадесто… – Трис замолчал. – Дай, Констан, сигарету… Мадесто дрался, как дьявол, я видел, когда он упал… Что мы могли сделать против танков с голыми руками? – Трис вытянул перед собой короткие, израненные, черные руки, посмотрел на них, потом перевел взгляд на Шукшина. Они прижали нас танками к каналу. Там легло не меньше тысячи человек, а человек пятьсот боши взяли живыми. Они убили их всех… Там недалеко, в поле, был сарай. В непогоду в нем укрывали скот… Боши загнали их в сарай, забили двери и подожгли…

Трис не мог говорить, закрыл глаза. Плечи его вздрагивали. Партизаны сидели молча.

На дороге показалась колонна грузовиков с солдатами, с пушками на прицепах. Впереди колонны в длинной открытой машине ехали американские офицеры. Услышав гул моторов, Трис поднял голову. Глаза его вспыхнули, короткие пальцы сжались в кулаки.

– Там гибли люди, гибли, чтобы помочь им разбить врага, а они ждали, когда немцы с нами покончат!

Трис, медленно поворачивая голову, провожал взглядом штабную машину. В его взгляде были и гнев, и горький упрек, и обида.

– Куда ты теперь идешь? – спросил Шукшин.

– Домой, в Мазайк, – ответил Трис, глядя вслед колонне.

– Но там еще немцы!

– Выбьем. Поднимем народ и выбьем. Бельгийцы не сложат оружия, пока не будет свободной вся страна… А вы куда пойдете, Констан?

– «Нам надо собрать бригаду. Я послал людей в Брей и в Хасселт, жду их возвращения.

* * *

На другой день, как только рассвело, американские танки пошли к каналу. Шукшин с горечью, с болью в сердце думал: «Тысячи жизней отданы напрасно, тысячи жизней! Мосты в руках врага! Сколько погибнет солдат, пока удастся форсировать канал, выйти к Маасу… Много еще прольется крови на этом канале, много…»

Американские и английские части простояли на каналах почти месяц. Монтгомери попытался выбросить в тыл немцам, за Маас, воздушный десант, но это не дало результатов. Десантная дивизия была полностью истреблена врагом, который, выиграв время, сумел сосредоточить на этом направлении значительные силы и закрепиться на выгодных рубежах. В руках врага оставалась и Голландия. С ее побережья гитлеровцы продолжали обстреливать летающими снарядами Лондон, били по Антверпену – основному порту снабжения союзников в Западной Европе.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю