Текст книги "Король и Дева (СИ)"
Автор книги: Зима.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)
«Да что же это!» – Жанна уже не знала, что и думать. Сердце бешено заколотилось. Наверное, зрение играет с ней глупые шутки, ведь деревья не ходят…
Но они наступали, причем только тогда, когда девушка отводила от них взгляд. Ей казалось, стоит только вскрикнуть, и деревья набросятся на нее, разрывая своими сильными ветками, топча перевитыми узловатыми корнями. Их тускло светящуюся кору покрывали черные трещины-раны, а дупла напоминали огромные рты, широко раскрытые в безмолвном крике.
До боли в слезящихся глазах, не моргая, девушка вглядывалась в сухие стволы, но никак не могла охватить их все – их было слишком много, и они все теснее окружали лагерь. Как только она теряла дерево из вида, оно тут же неумолимо приближалось, продолжая эту жестокую игру. Узловатые корни, словно гигантские щупальца, жадно вцепились в светлый край дороги справа от девушки.
«Нет надежды, – прозвучало в голове у Жанны, – дорога их не остановит».
Холодные пальцы сжали ей горло, не давая вымолвить ни слова. Но за ее спиной спали гномы, и дальше отступать было некуда. Опасность грозила всему отряду! Она до боли сжала талисман у себя на шее, порезавшись об острый край. Мертвые чудовища в обличье деревьев замерли, на секунду остановились, будто приготовились к прыжку. Времени на раздумья не осталось…
– Ду Бекар!
Жанна закричала что есть мочи, срывая голос, отбросив страх за собственную жизнь и рассудок. Только этот клич, всплывший из рассказов Балина, пришел в голову, и только это выговорил непослушный язык.
Все вокруг тут же пришло в движение. Гномы суматошно повскакивали с мест, похватав оружие, а деревья ринулись в атаку, как будто собрались уничтожить на своем пути все живое. Сухая ветка обмоталась вокруг девушки, резко дернув вверх на жесткий ствол, весь в глубоких трещинах, как добрый старец – в морщинах. Только ничего доброго в этом создании не было и в помине. Жанна, едва успев выхватить нож, полосовала чудище, все туже стягивающее ей грудь жесткой веткой, но не могла причинить особого вреда. Дерево, схватившее девушку, напоминало ей иссохшего мертвеца, не поддающегося человеческому оружию. Бросив ненужный клинок, она продолжала сопротивляться изо всех сил, извиваясь и упираясь ногами в ствол, тщетно силясь хоть чуть-чуть ослабить все туже затягивающуюся удавку и вырваться из кольца этих цепких то ли веток, то ли костей. Оно стягивалось все туже, у девушки заболели ребра и стало нечем дышать.
За ее спиной закричал Бофур. С трудом обернувшись, она увидела, что далеко высунувшийся корень, как длинный язык, обвил его и потащил в свое гигантское, все шире открывающееся дупло. Вторая костлявая ветка обвила Жанне шею, заглушив отчаянный крик. И тут же, задев амулет, покрытый кровью, развернулась хлыстом и отшвырнула девушку далеко к гномам. Фили сразу подхватил ее, судорожно втягивающую воздух, и отбросил за себя. Торин в отчаянном броске-падении рубанул Оркристом длинный корень, все быстрее тащивший Бофура в разинутую пасть злобного дерева. Тут же перевернувшись, вскочил на ноги. Дерево жалобно застонало, эльфийский клинок не подвел, перебив корень острой молнией, и Бофур, едва отодрав твердую, все ещё шевелящуюся, ветку от шеи, прохрипел:
– Только огонь!
Белесые корни, словно щупальца, извиваясь ползли к отряду со всех сторон. Заняв круговую оборону, гномы отбивались чем могли, не причиняя, впрочем, особого вреда умертвиям – топоры и мечи почти не вредили жутким созданиям, но все же не давали им возможности захватить кого-либо в свои смертельные объятия. Один корень, вытянувшись длиннее других, недовольный потерей жертвы, упорно пытался догнать Жанну и, ухватив-таки ее за ступню, потащил к себе. Упав на спину, девушка тщетно пыталась уцепиться за что-нибудь руками; гномы тут же схватили ее, не давая уволочь, и отчаянно молотили топорами по жесткому корню, однако их оружие оставляло только царапины. Торин, обернувшись, рубанул своим мечом, ослепительно сверкнувшим в полутьме, и кончиком откинул подальше еще трепещущий светлый обрубок.
В центре суматохи Двалин чиркал огнивом, торопливо раздувал огонь. Когда пламя разгорелось, обмотал тряпкой короткую ветку, поджог и бросил факел Торину. Тот, вырвавшись вперед и низко наклонившись, как мечом, провел очищающим огнем вокруг себя, постаравшись зацепить как можно больше белесых корней. Густая тьма отшатнулась от них. Со вторым факелом Двалин выскочил сам, с размаху воткнув его в огромное дупло, чуть не поглотившее Бофура.
Утробный низкий рев сотряс округу, сухие кроны зашумели, как перед грозой, потянув к гномам свои заскорузлые ветви. Но было уже поздно. Деревья занимались быстрее сухой травы, моментально вспыхивали, разбрасывая искры. По корням огонь быстро перебежал на черные стволы. Двалин с Торином поджигали все новые деревья. Все вокруг заполыхало, стало светло как днем, деревья стонали и скручивались, рушились на землю и распадались не на угли и головешки, а в прах и пепел, как будто они умерли и иссохли давным-давно.
Теперь отряд подстерегала другая опасность – огонь начал перебираться на живые деревья. Если загорится весь лес, никто не выживет! Гномы бросились тушить ими же разведенный огонь, яростно сбивая ползущее пламя, гася искры, перекидывающиеся на толстые стволы. Жанна, вместе со всеми, сжав зубы, била плащом по занявшемуся огнем дереву. По счастью, вокруг не было травы и кустов, что не давало пожару быстро расползаться. Наконец все успокоилось, огонь потушили, а от деревьев-убийц остался лишь прах.
Донельзя уставшие, перемазанные пеплом, гномы были вне себя от радости – они остались живы!
– Чем живое дерево отличается от мертвого? Мертвое лучше горит! Добавь это в список загадок, – довольно сказал Бофур Фили, похлопав его по плечу. Тот лишь усмехнулся в ответ.
– А бабочек-то не было! – удивился Кили. Одной рукой он оперся о меч, другой вытер лоб, сразу почерневший.
– Ты слышала, он соскучился! – Фили, обращаясь к Жанне, толкнул младшего кулаком в плечо.
Оба в копоти, в ожогах, вымотанные нападением – глаза у обоих горели одинаково. Такие разные, в этот миг братья были очень похожи друг на друга.
Жанна, всхлипнув, тяжело осела на колени, спрятав лицо в ладонях. Она не хотела, чтобы кто-нибудь видел и ее радость, и ее слезы.
========== Часть 18. Лихолесье, или Не смотри в черную воду ==========
На следующий день меж огромных стволов посветлело, хотя радоваться было нечему. Гномы столпились на берегу, где тяжелые маслянистые волны черной реки разорвали тропу. Редкие зеркальные проблески порой придавали реке серебристо-черный цвет и навели Жанну на мысли о ртути, виденной у алхимиков. Судя по рассказам Беорна, эта вода была не менее ядовита.
Никакой лодки с веслами, которая, по словам мага, должна была перевезти их на другой берег, не было и в помине.
– Опять Гэндальф натрепался, – сложив руки на груди, выдал Двалин. И широко ухмыльнулся. – Ничего! Справимся безо всякого колдовства.
Бильбо, склонившись, пристально рассматривал свое отражение. И Жанне показались там два мистера Бэггинса.
– Не клюнь носом, – отогнал Двалин хоббита. – Нельзя касаться Черной воды!
– Не такая уж и широкая, но перепрыгнуть нельзя, – в раздумьи произнес Балин.
– Фили, а мы ведь раньше легко плоты строили и катались на них, – предложил Кили. – Не так уж это и сложно: веревки у нас есть, топоры найдутся!
– А вода на них попадала? – прищурился Балин, поглаживая бороду.
– Конечно, – удивился Кили. – Постоянно через край перекатывалась.
– С Черной рекой шутки плохи! Достаточно и одной капли, – ответил Балин. – Нам это никак не подойдет, если не хочешь позабыть обо всем на свете.
– Может, срубить дерево и устроить мост? – не мог успокоиться Кили.
– Где ты тут видишь хоть одно подходящее дерево? – проворчал Двалин. – Громадные все, будто небо держат. Да и твердые, как камень. Даже наши мечи и топоры их не возьмут.
– Нам нужно что-то реальное, а не воздушные замки, – пробурчал Балин.
Торин стоял в сторонке, внимательно поглядывая на всех, и пока молчал.
– Кстати о воздушных замках, – осторожно предложила Жанна. – Мы кое-что использовали для таких переходов, если не было лошадей…
Идея воздушной переправы гномам пришлась по душе, хотя такой способ перемещения по суше и был непривычен, но в подземных чертогах они и применяли подобное. В их необъятных запасах нашлась даже веревочная лестница.
Торин кивнул Жанне:
– Ты самая легкая. Пойдешь?
«Он еще спрашивает!» – возликовала она.
Опасаясь отказа, она не решалась заговорить первой. И молча кивнула, надеясь, что не выглядит слишком уж довольной.
Двалин закинул веревку, и та, несколько раз обвившись вокруг дерева на другой стороне реки, основательно зацепилась крюком за ветки и кору. Подергал для надежности и остался доволен.
Двалин передал ей веревку, и Жанна, цепляясь то за толстые сучья, то опираясь на неровности коры, вскарабкалась на ближайший бук – она лазила по деревьям с детства. Перекинула веревку через прочную ветвь – Двалин поймал и туго натянул ее, упершись ногами в землю.
Бомбур подошел к ним, с трудом сводя руки на животе, старательно показывал, как лучше всего зацепиться. Жанна, едва не рассмеявшись, поблагодарила гнома.
Захлестнув веревку поясным ремнем, она ухватилась за нее руками и ногами, затем поползла над рекой, точно гусеница по паутинке. Веревка легко выдержала ее вес и провисла лишь самую малость.
Примерно на середине переправы почувствовался ветер, от воды несло холодом, а потом что-то плеснуло внизу. Жанна, повернув голову, посмотрела в зеркальную гладь. И увидела пламя…
Огонь жадно пожирает все, не брезгуя ни вещами и сбережениями, ни скотом, ни тем, что еще недавно было их домом, ни телами мужчины и женщины, в страшной немой неподвижности лежащими на пороге. Им огонь уже не страшен. Сейчас не устроить лучших похорон. Старшая из сестер молча, сухими глазами смотрела на полыхающий родительский дом. Она спрятала всю боль, все отчаяние в самой глубине своего сердца. Не сейчас! Она не может себе позволить биться в рыданиях, как бы ей ни хотелось. Надо позаботиться о младшей.
Две фигурки, темные в багровых отблесках зеркальной реки, все дальше уходили от зарева, занявшего полнеба. Старшая едва успела выловить малышку у любимой рощи с феями. Она всегда знала, где искать Жаннетту. И первый раз порадовалась, что глупые деревенские россказни спасли жизнь ее маленькой сестре… И старшая поклялась своей святой, что сделает все, чтобы защитить жизнь сестренки.
– Идем, дорогая, надо скорее уходить!
Они шли к дальним родственникам, надеясь, что те проявят сострадание и разрешат пожить у себя хоть какое-то время.
– А где мама и папа?
Жаннетта цеплялась за руку сестры. Ох, если бы та могла все объяснить, все исправить! Но по-прежнему уже не будет.
– Остались только мы с тобой, – сестра сжала губы, боясь расплакаться, – и дома теперь у нас тоже нет.
О том, что случилось, старшая рассказала младшей потом.
О том, что случилось со старшей сестрой много позже, Жанна внезапно осознала только сейчас с такой силой, словно это произошло с ней самой.
Воспоминания нахлынули темным потоком, разрушая плотину, милосердно возведенную сознанием Жанны когда-то, давным-давно; они накатывали тяжелыми волнами, поднимая из зеркальной глади ее прошлое, разрывая время и душу всполохами видений, звуков, запахов и боли…
Черные тени скачут по стенам следом за солдатами – те выбивают двери, шарят по дому, хватают все, что плохо лежит, что может приглянуться… Высокая девушка с яркими глазами и каштановыми волосами, красивая, с пышной фигурой, прижалась к стене, затравленно глядя, как к ней приближаются двое со злобными, похотливыми лицами. Наивно было надеяться, что сестры хоть где-то смогут быть в безопасности! Не убежать, не спастись, и никто не придет на помощь…
Солдаты легко выбивают из ее рук нож.
«Лишь бы сестренка не наделала глупостей!»
Но младшая обещала, а данное слово в их семье всегда было нерушимо. Как бы тяжко не пришлось. Старшую трясло, но она боялась не смерти, а того, что видела в глазах схвативших ее зверей, до хруста выворачивающих руки, со смехом рвущих одежду с ее груди, жадными руками раздвигающих ей ноги на жестком полу. Она боролась до конца, изо всех сил пытаясь вырваться, отчаянно царапаясь и кусаясь, но тщетно! Гогочущих тварей это только забавляло. Боже, как ты терпишь этих чудовищ! Невыносимую боль и отвращение милосердно заволокло багровым туманом, два родных лица – женщина и мужчина – склонились к ней, обещая покой…
Глядя в водную гладь, Жанна вспоминала, и ожившие кошмары с новой яростью терзали ей сердце. Она вспомнила себя.
Сжавшись в углу шкафа, девочка с серыми глазами, дрожа, зажимает себе рот, боясь закричать от ужаса. В доме чужие, их много! Она обещала сестре сидеть тихо-тихо и ни в коем случае не выходить. Но ей нестерпимо хочется бежать: она слышит полный смертной муки крик сестры, странные утробные звуки, глухие ритмичные удары, злобный мужской хохот, и тихие, жалобные стоны. Девочка дергается, но останавливает себя. Она обещала. Через узкую щелку она видит воду, черную, тяжелую как ртуть, густой массой растекающуюся вокруг и проникающую внутрь шкафа. Жаннетта касается ее пальцем. Она багрово-красная. Время замирает, она не знает, сколько его прошло…
Спустя бесконечность становится очень тихо. Наверное, все ушли. Тяжелый сладковатый запах ползет по дому. Девочка с легким скрипом приоткрывает дверь. И замирает, не в силах сделать ни шагу. Ее жизнь, ее детство закончились. Нежная и милая сестра, заботливая, мечтавшая о замужестве, о семье, что примет и младшенькую, сломанным цветком лежит в углу. Она так любила баллады о любви, о прекрасных рыцарях без страха и упрека! Нет, красивые песни все врут! Теперь-то Жанна знает, чего ждать от мужчин: рукоять ножа темнеет у сестры в груди, на теле живого места нет от ран. И мертвое молчание.
Ей хватило мига, чтобы осознать произошедшее, и этот миг перевернул все.
«Как же они оружие оставить не пожалели?» – злая мысль проскользнула в голове и тут же пропала. И не было больше ничего: ни мыслей, ни чувств. В этой новой жизни нет потерь, нет боли, нет слез… Она превратилась в высохшую пустыню, и наполнить ее можно будет только одним.
Жанна тихо закрыла пустые глаза сестры, поцеловала холодный лоб, прикрыла оголенные ноги, села рядом на корточки, покачиваясь, глядя в пустоту. Не понимая, кто из них умер. Она просидела молча почти сутки, пока не вернулись успевшие сбежать соседи. Пока не налетели большие навозные мухи…
Она не смотрела, как и обещала. Но чувствовала все, что вынесла сестра, чтобы сохранить ей жизнь. Теперь в ее душе осталось место лишь для ненависти. И для мести.
Жанна не помнила этого. Или очень хотела забыть. Воспоминание стерлось, унесенное волной…
И вновь чей-то лик всплыл из глубины. Сознание мутилось от своей и чужой боли, но она никак не могла оторвать взгляд от дробящегося в зеркале реки отражения. А черная вода вновь показывала то, что девушка похоронила в своей памяти – воспоминания из другой жизни, той, в которой ее звали Жанной-Девственницей.
Она узнавала мягкую, застенчивую улыбку. Задумчивый взгляд, длинные светлые, чуть вьющиеся волосы, тонкие черты лица, глубокие серые глаза, узкие губы. Жан, ее оруженосец. Он был всегда так внимателен – молча, незаметно устраивал ее быт, помогал в мелочах, оставлял цветы в ее палатке… Если бы она была не так безразлична, если бы хоть на минуту забыла о своей ненависти, она поняла бы его чувства – такие очевидные, принимаемые ею за дружеские. Без его помощи Жанне жилось бы куда тяжелее – в войсках ее окружили почти божественным поклонением, но не задумывались, каково приходится единственной женщине среди воинов. А Жан заботился о ней. И не колеблясь, бросился вперед, закрыл своим телом от вражеского меча. Клинок разрубил кольчугу, как масло, с отвратительным хрустом ломая кости, рассекая одним ударом от шеи до середины груди. Хороший меч!.. Высокий воин – хозяин меча – злобно ухмыльнулся ей в лицо.
Удивление. Вот какое выражение было на лице у ее единственного друга. Он был не первым, кто мечом, или щитом, или вот так – своим телом – спасал ее от смерти. Но Жан был дорог ей. С яростным криком, вложив в удар всю свою ненависть, Жанна вонзила свой меч врагу в живот – слишком долго тот вытаскивал лезвие, глубоко засевшее в теле юноши, предоставив Жанне шанс выместить всю свою боль… Отбросив клинок, девушка опустилась на колени перед своим оруженосцем. Его лицо, такое молодое, почти мальчишеское, исказилось не то от боли, не то от обиды на несправедливость судьбы. Алая кровь лилась из страшной раны и изо рта, пачкая руки и одежду Жанны. Юноша судорожно пытался вдохнуть, и она задыхалась вместе с ним. Жан схватил ее руку, но не смог сомкнуть ослабевшие пальцы. Мука агонии отразилась на его лице и ушла, и он лишь улыбнулся виновато…
Жанна снова услышала свой вопль над бездыханным телом. Она не плакала. Просто не умела. Будто издалека увидела, как ее оттащили – пора было отходить…
Она с криком отвернулась от водной глади.
По маслянистой поверхности опять побежали ровные волны, стирая воспоминания. Жанна отвернулась, не желая больше ничего видеть в этой странной воде, и, быстро перебирая руками, почти добралась до противоположного берега.
И, не в силах удержаться от искушения, опять посмотрела на живую ртуть. Ее отражение быстро пропало, теперь зеркало решило показать не дорогих ей давно умерших людей, а короля гномов и его племянников. Они стояли рядом, как перед последней атакой. Торин посередине, полностью готовый к бою, чуть опустив голову. Ярко полыхало синее пламя глаз, летели по ветру темные волосы, развевались полы плаща, блестела на груди застежка из серебра. Даже рисунок наручей был хорошо виден. Братья стояли вполоборота к нему, положив руки на эфесы мечей. Темное и светлое. Кили, как всегда, хмурился, стараясь накинуть себе хоть пару лет. Фили смотрел в темноту перед собой. И опять черная тень, как водная маслянистая гладь, опускалась на них. Девушка все ниже и ниже наклонялась к отражениям, вода словно притягивала ее…
– Жанна! – отчаянно звали ее с другого берега, и она, вдруг опомнившись, перестала кричать. Она тянулась к ним рукою, повисла на веревке чуть ли не вниз головой!
Хватит с нее зеркал! Она чуть не коснулась воды. Может, игра отражений этого и добивалась от нее?
Жанна быстро закончила переправу. Вытянула за легкую бечевку веревочную лестницу, следя, чтобы ни капли воды из мрачной реки не попала на нее. Благо, с другой стороны гномы все так же держали веревку внатяг. Тщательно привязала с двух сторон дерева, чтобы не болталась при переходе. Теперь из лестницы и веревки получился навесной мост с перилом, по которому сможет пройти даже самый тяжелый гном с поклажей.
Путники один за другим перебрались через черную реку не опуская голов, не смотря на воду, кому-то дарующую забытье, а кого-то заставляющую вспомнить забытое.
Что ей хотела показать вода? Может, Жанна несет беду и смерть всем, кого любит?
Эта мысль пронзила Жанну, лишив дыхания и покоя. На привале она села поодаль – насколько это было возможно на дороге – и застыла, обняв руками колени, сжав руки и покачиваясь, как от сильной боли.
Торин тревожно посмотрел на нее. Фили подтолкнул брата к девушке.
– Жанна, да что ты там видела? – встряхнув ее за плечо, спросил подошедший Кили.
Она подняла взгляд на гнома. Кили с тревогой смотрел на побелевшую кожу с прожилками вен на висках, на синяки под глазами, на запавшие щеки и глаза без слез, но и без надежды.
– Ничего, о чем можно было бы сказать при свете дня… – еле слышно ответила Жанна и отвернулась.
========== Часть 19. Лихолесье. Отголоски прошлого и взгляд снаружи ==========
Жанна почти не спала, не ела и таяла на глазах. Прошлое, казавшееся прочно забытым, отныне каждую ночь приходило к ней. Только теперь она была тем высоким воином, зарубившим Жана. Она была солдатами, мучившими и убившими ее сестру…
Девушка вовсе перестала ложиться, забываясь коротким сном лишь под утро, изнуренная настолько, что кошмарам не было места. Жанна чувствовала, что медленно сходит с ума от мучительного чувства вины. Она всерьез думала о самоубийстве, и только данная ею клятва, как боевое знамя, которое нельзя уронить, удерживала ее от этого.
«Слово нельзя нарушить, – думала Жанна, – иначе потеряешь больше, чем жизнь, потеряешь то, что никто не может отнять у тебя – свою честь». Девушка никак не могла обрести прежнюю ясность мыслей. Хотя в свой меч и свою помощь она верила больше, чем во все зеркала на свете, но колющее сердце чувство вины и внезапная потеря надежды давили все сильнее. Черная вода, даже не прикоснувшись к ней, будто вытянула все силы и выпила саму ее жизнь.
Может, не будь Жанны, никакие умертвия и не напали бы на лагерь. Еще неизвестно, каким боком выйдет гномам ее помощь! Жанна не обращала внимания на увещевания Фили, на шутки пытавшегося развеселить ее Кили. По вечерам точила меч, не разговаривая ни с кем из гномов. Ночами сидела, бездумно уставившись в одну точку…
Через пару дней Торин не выдержал.
Гном подошел к Жанне, схватил ее за руку и, не обращая внимания на сопротивление, буквально выволок ее на дорогу, подальше от лагеря, где никто не мог их услышать. Она едва успевала перебирать ногами, пытаясь успеть за ним. Он резко остановился и развернул ее к себе.
– Что бы ни показала тебе река, – голос его был опасно тихим, – ты не виновата. Ни в том, что было, ни в том, что может случиться.
Жанна угрюмо молчала. Она не знала, как он понял, что с ней. Но его словам не верила… Она виновна. Во всем, что случилось, и во всем, что случится. Торин внимательно смотрел ей в глаза, не отпуская руку. А ей так хотелось закатиться куда-нибудь под корягу и лежать там тихо, пока не закончится третья эпоха. А потом и еще дольше, ничего не делая, но и никому не вредя. Чтобы ее оставили в покое и перестали тормошить.
– Отпусти свое прошлое, или оно утопит тебя!
Жанна упрямо опустила голову, ничего не ответив ему.
– Ты думаешь… я никого не терял в своей жизни? Ты думаешь, я не видел… как умирает мой брат?!
Жанна вскинула голову. Таким она еще никогда его не видела. Лицо его исказилось от волнения, глаза потемнели до черноты. Гном глубоко вздохнул и продолжил уже спокойно:
– Он погиб в битве при Азанулбизаре. Я не смог уберечь его. А у Даина из Железных Холмов – он пришел к нам на подмогу – погиб отец. Горе объединило нас, и мы стали побратимами. Король наш горевал в одиночестве, никого не подпуская к себе, а потом и вовсе исчез… Даин, Дис, Фили и Кили – единственные оставшиеся в живых из моей семьи. А мы очень ценим родню и стоим за своих до конца.
Девушка только кивнула. Она жадно ловила каждое слово и боялась, что он замолкнет на половине фразы, так ничего толком и не сказав ей. Своя боль меркла перед мрачным горем, которое стыло в глазах короля. Торин опустил голову, вспоминая.
–Мой дед медленно сходил с ума, его снедала жажда золота… такое случается с гномами редко. Что бы о нас не говорили, мы больше любим творения своих рук, чем просто желтый металл. Я наблюдал за ним. Видел его безумие близко… Он забросил дела страны, свой народ… Он пренебрег своим долгом! И это более всего задевало меня. Ведь он был моим дедом! Он был нашим королем… Он немного пришел в себя только после потери Эребора. Ах, как бы я хотел показать тебе великолепие нашего царства до его падения!
Он опять надолго замолк, опустившись на землю. И, когда Жанна уже перестала надеяться, продолжил медленно:
– Трора убил Азог. Убил… и прислал мне его голову. Я так и не узнал, зачем дед пошел к этим пещерам один. Может, разум к тому времени опять покинул его. Отец мой пропал без вести, и я лишь недавно узнал о его судьбе. Тоже не очень-то веселой… Трайн лишился рассудка от бесконечных пыток и умер на руках у Гэндальфа в подземельях Дол-Гулдура… Похоже, безумие у нас в крови, – он горько усмехнулся. – Ты не боишься? Ты все еще хочешь сопровождать меня?
И уставился на Жанну жестким взглядом прищуренных синих глаз.
– Ничего не поменялось! Я по-прежнему с тобой. До конца! Только не опекай меня так сильно. Иначе я не смогу тебе помочь, когда это больше всего будет нужно…
– Я обещаю.
– Что, командир, меч ходил поточить? – ехидно ухмыльнулся Фили.
Он первым встретил пару, ухмыляясь во весь рот, упершись в бока руками, перекатываясь с пятки на носок. Он просто упивался сложившейся ситуацией! И обрадовался, что Жанна хоть немного пришла в себя.
Торин в ответ на такую неслыханную дерзость ответил грозным взглядом. Но Фили почему-то не выказал испуга и лишь сильнее затрясся от смеха над собственной шуткой, рядом хохотал его брат. Жанна вздохнула – тревоги почти оставили ее.
Племянники короля для нее больше, чем друзья! Семья… Это слово, уже позабытое ею, вдруг само всплыло из глубин памяти, удивляя, как сбывшийся добрый сон.
И сила их братства, объединенного Торином, тоже восхищала и поражала девушку. Ведь именно с гномами она научилась чувствовать что-либо кроме ненависти, научилась дышать полной грудью. И даже снова научилась плакать.
Пора было в дорогу. Гномы шли вперед, до минимума сократив остановки – им незачем было останавливаться. Еды не было, догрызли даже жесткие сухие галеты. Теперь и вода почти закончилась, как они не старались ее растянуть. Пора было кому-нибудь залезть на дерево, оглядеться и разведать обстановку. Старый, необъятно широкий дуб возвышался у дороги, как властелин всего леса. Он даже был не таким темным, как остальные деревья. Гномы смогли бы обхватить его основание, только взявшись за руки все вместе. Такое дерево показалось им достаточно большим для воздушной разведки.
Гномы, порядком уставшие от отсутствия еды и питья, и вообще от этого злобного леса, в предвкушении глотка свежего воздуха и чистого неба шумели и чуть не дрались друг с дружкой за право залезть под самые облака и хоть на краткий миг забыть про это гнетущее, темное однообразие.
Жанна с недоумением наблюдала за ними. Они давно так не себя не вели. Вернее, на ее памяти вообще ни разу. Не иначе, злая черная сила, что правит этим лесом, заставила прежде дружных и веселых гномов так разругаться между собой! Лишь Торин, Двалин и Балин не участвовали в общей сваре, презрительно и чуть свысока поглядывая на остальных. Бильбо тихонько спрятался от Торина за их спинами, не желая попасть под его обжигающий гневный взгляд. Даже случайный.
– Тихо! – рявкнул Торин, выступив вперед и сверкая глазами. Гномы, сразу перестав ворчать и ссориться, замерли и уставились на него в полном молчании. – Пойдет Жанна! Она самая легкая из нас – она справится!
Даже если бы Торин приказал ей сначала залезть на дерево, а потом спрыгнуть с него, она бы сделала это, не раздумывая!
Жанна вскарабкалась на нижнюю ветку. Сначала огромные корявые ветви так далеко отстояли одна от другой, что ей приходилось ползти по стволу, цепляясь за неровности коры. Потом ствол огромного дуба стал немного тоньше, а ветки ближе; она хваталась за ветку рукой, подтягивалась, цеплялась ногами, и так снова и снова. Дерево казалось бесконечным! Сделав перерыв и хорошенько отдышавшись, она продолжила свое восхождение к небу. Дважды она замечала висящих вниз головой летучих мышей, с омерзительными, почти человеческими, невероятно злыми лицами.
«Хорошо, что бабочки, а не они, налетели на нас из леса» – содрогнулась Жанна, отползая подальше, стараясь не потревожить их покой. Некоторые из них во сне зевали, ежились, причмокивая, и плотнее укутывались в свои бледно-серые перепончатые крылья, похожие на старушечью кожу. Пару раз большие черные белки, злобно зацокав, метнулись перед ее лицом, заставив отшатнуться и едва не упасть вниз. Лес и здесь жил своей таинственной жизнью.
Наконец, сверху стало проглядывать небо. После серости и мрака оно слепило, светясь сквозь ветви и зеленые листья насыщенно-синим тоном. Жанна улыбнулась. Этот цвет теперь всегда ее радовал, являясь отражением чего-то необыкновенно теплого и родного…
Верхние ветки были тонкими, но легко выдерживали ее вес. Найдя достаточно прочную горизонтальную ветвь, она встала во весь рост, потихоньку развернувшись и выпрямившись, прижавшись спиной и руками к тонкой коре. И задохнулась от открывшегося перед ней великолепия.
Они правильно выбрали дерево. Огромный дуб высоко возносился над своими собратьями. Весь мрак Лихолесья остался на нижних ярусах. Здесь лес выглядел совсем по-другому – в нем не было темной злобы, и листья, освещенные вечерним солнцем, образовывали под ее ногами сплошной, веселый, теплый ярко-зеленый ковер. Легкий свежий ветерок обдувал ее лицо и, словно лаская, путался в волосах. Жанна, зажмурившись от яркого солнца и от восторга, наслаждалась его нежными прикосновениями. На глазах ее выступили слезы – наверное, от ветра и оттого, что она много дней не видела яркого света…
Миллионы бабочек – всех расцветок, кроме черно-серой, радостно порхали над лесом, не вызывая других чувств, кроме восторга и удивления. Радужные стрекозы с их прозрачными крылышками, зависая в воздухе, удивленно смотрели на Жанну. Она дробилась на множество кусочков в отражении их глаз… Казалось, вся настоящая жизнь леса проходила на этом высоком, чистом от всякого колдовства ярусе. Тут, наверху, под ясным небом, распускались белые цветы, дразня ее своим пьянящим ароматом. Заливисто и задорно пели птицы – они вили свои гнезда и высиживали птенцов здесь, под щедрыми, чистыми солнечными лучами, не боясь того, что скрывало сердце этого леса.
Очевидно, где-то вдали прошел дождь, которого они внизу даже не почувствовали – в воздухе пахло влагой, над лесом висела нежная дымка и возносилась яркая радуга, осеняя мир своим благословением. Жанна закрыла глаза, чтобы лучше запомнить эти мгновения абсолютного счастья. Нужно было спускаться, внизу ее ждали гномы и их король.
Спуск был долгим и тяжелым, и показался ей длиннее подъема. Пару раз она чуть не сорвалась, и лишь природная ловкость и врожденное чувство равновесия помогли девушке не упасть.
– Нет, края леса не видно, – ответила она на невысказанный вопрос, спрыгнув с последней, самой толстой, ветки, и отряхивая уставшие руки. Гномы тяжело вздохнули, все как один. – Но мы находимся как бы в центре гигантской чаши. Может, граница леса не так уж и далеко.
– Жанна, а как оно там? – блестя глазами, спросил Кили.
– Слишком прекрасно, чтобы можно было об этом рассказать, – наклонившись к его уху, тихо шепнула девушка, – а иначе все, как один, захотят остаться в этом волшебном месте. А мы не можем здесь задерживаться!
