Текст книги "Король и Дева (СИ)"
Автор книги: Зима.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)
– Ингрид. Ты плачешь.
– Нет… – всхлипнула та. – Все хорошо.
– Что с тобой, звездочка моя? Посмотри на меня.
Но Ингрид не хотела смотреть. Не хотела поворачиваться и разговаривать с ним. Лишь повозилась, прижавшись плотнее, опять заставив его задохнуться от желания.
Бард осторожно касался губами затылка и узких плеч. Но ее сон был тревожен – Ингрид просыпалась, озиралась испуганно, не веря себе и боясь, что он исчезнет. И снова задремывала под его шепот. Наконец повернулась к нему, закинув одну руку за его шею, а вторую положила ему на грудь, и только тогда успокоенно заснула. Приподнявшись немного, Бард подхватил ее золотистые волосы и аккуратно заплел их в толстую косу…
И долго смотрел на Ингрид, боясь уснуть сам.
Если бы был рядом кто знающий, то подсказал бы Барду, что ровно год назад Ингрид также безотрывно смотрела на него спящего. Но их бородатый хранитель, распив бутылочку, спал себе на ступеньках ратуши.
Свет нового дня пробивался сквозь прикрытые ставни и полумрак спальни. Шума ливня больше не было слышно – стало тихо, как в первый день творения. Бард расцепил руки, обнимавшие Ингрид так сильно, что они затекли. Опустил одну и попробовал нащупать одежду возле кровати. Вытянул, что попалось, присел и понял, что безуспешно пытается просунуть ногу в рукав рубашки. Припомнив сквозь зубы всех демонов разом, встал, стараясь не разбудить Ингрид. Надел с трудом нашедшиеся штаны и, подойдя к окну, приоткрыл его. Обычно дождь, однажды начавшись, длился неделями в Эсгароте. Но теперь – прекратился. С крыши, умиротворяюще журча, струйками стекала вода, создавая ажурную завесу между квартирой Ингрид, вернее, уже – их квартирой! – и прочим миром.
Косматые тучи не собирались расходиться, но небо всех оттенков серого, видимое в просвете между домами – вечно пасмурное Эсгаротское небо – неожиданно ожило, наполняясь цветом. Веселая радуга вынырнула из Долгого Озера и толкала цветным рогом сизую тучу. На темном фоне облаков широкая полоса казалась осязаемой настолько, что хотелось дотронуться… добежать до нее, пробежаться по ней. Бард засмотрелся на переливы света и не заметил, как проснулась Ингрид, неслышно подошла к нему и обняла двумя руками, прижавшись к спине.
– Никогда не видел радугу в Эсгароте, – удивленно сказал Бард – больше для себя, чем для Ингрид – и ухватил ее узкие кисти, чтобы не исчезла никуда.
– Иногда бывает, – приглушенно ответила та. Голос был, как сама девушка – ласковый и золотистый, и в груди опять потеплело. – Ты просто…
– …не замечал? – усмехнулся Бард.
– Прости… – судя по вздоху, смутилась Ингрид. А потом рассмеялась: – Я не это хотела сказать. Я бы… вышла ненадолго, за едой? Ты, верно, голоден…
Судя по приятным ощущениям, Ингрид потерлась между лопаток очаровательным носиком. Впрочем, у нее все было очаровательным, и отпускать ее дальше, чем на расстояние вытянутой руки, Барду не хотелось совершенно. Как и думать о будущем. Передумано за эти дни было все, что можно. Больше всего хотелось опять завалиться в постель – нежить и тискать свое сокровище, чем он и собирался заняться в ближайшее время.
– Сегодня тебе будет не до походов. А насчет поесть…
Бард свистнул, и паренек, бегущий по деревянной мостовой и звонко шлепающий по лужам босыми пятками, остановился.
– Пацан! Найдешь, где достать еду?
Тот кивнул и цапнул тут же брошенную монетку, продолжая с интересом и без особого страха рассматривать в чужом окне полураздетого сонного Барда – грозу Эсгарота, цепного пса бургомистра и прочая и прочая.
– Столько же получишь, когда принесешь, – довольно зевнул тот.
– А… что вы тут делаете? – не выдержал паренек, любопытный, как все обитатели Города-На-Воде.
– Живу я тут, – ухмыльнулся Бард, упершись в створ.
– А-а-а… – с пониманием и некоторым ехидством протянул мальчишка, и Бард не удержался:
– А что – я не могу жить у своей жены? – он выудил из-за спины и прижал к себе Ингрид, которая покраснела, сопротивлялась и выглядела при этом до того очаровательной, что Бард чмокнул ее в щеку, заставив смутиться еще больше.
– Чтобы Бард женился?! – хихикнул пацан, взметнув тощей ногой кучу брызг. – То-то месячный дождь перестал!
Насмотревшись, как паренек множеством жестов и гримас высказал свое одобрение, Бард рявкнул: «Беги давай!», жалея, что не дотянется с подзатыльником.
Тот убежал, восторженно подпрыгивая, а Ингрид с упреком и смущением начала:
– Любовь моя, ну зачем ты…
– Затем! Одному свидетелю мы уже показались. Домохозяйка не считается. Надо будет найти еще, но не сегодня, родная.
Бард рассказывал о своем решении уехать, попутно разливая принесенное вино, разламывая хлеб и любуясь вытащенными Ингрид старинными бокалами из дутого стекла:
– Я понимаю, что прошу о многом… Подумай хорошенько, не отвечай сразу, – не удержавшись, прижал к губам ее руку, опять заставив Ингрид покраснеть до корней волос. – Это ведь мне здесь больше не жить и не работать. Я мог бы попытаться придумать что-нибудь еще, я мог бы уезжать на заработки или сопровождать грузы. А у тебя хорошая, любимая работа, да и Гондор так далеко! Ты даже из этого дома никуда…
– Когда выезжаем?.. – засияла Ингрид.
Ухватилась за его кисть своими пальчиками, поцеловала и прижала к груди, произнеся слова клятвы, такие древние, что они казались седой легендой:
– «Признаю тебя мужем своим, и пусть станет твоя семья моей семьей, твой город – моим городом, твое небо – моим небом».
Лукаво улыбнулась, глядя на Барда. Откуда, как она узнала?! Мало сказать, что он был ошеломлен, он был опять ошарашен и сбит с толку!
Старинная клятва Дейла, хранимая в его семье, не оставляла места даже разъезду супругов, не говоря уже о разводе. А Ингрид произнесла ее и согласилась идти с ним на другой край мира…
Это была еще одна сторона его новой жизни, о которой Бард даже не задумывался. Взять на себя ответственность за чью-то судьбу, столь трогательно и без сомнений врученную ему, оказалось куда труднее, чем уйти от бургомистра и продать все, что можно, собираясь в дальний путь. Оставалось лишь дождаться отряда, выступавшего на юг через одну-две недели. Гондорцы и в Ривенделл обещали заскочить по дороге, а если он сможет уговорить поехать с ними и Альберта, Бард будет самым счастливым человеком на свете!..
Рядом с Ингрид у него словно вырастали крылья за спиной и появлялось давно забытое ощущение – не самой юности в ее незрелости и наивности, а сопутствующих ей чистоты и знания, что все будет и все еще впереди…
Дни до отъезда и правда летели быстро.
Бард был очень занят. Расположившись рядом с Ингрид, лежащей на кровати и читающей вслух какую-то занудную книгу, он пытался без помощи рук – одними губами – расстегнуть пуговички на ее платье. Было их много, а платье было очень красивое. Коричнево-желтое с тонкой голубой вышивкой.
– М-м-м… я слушаю, слушаю!.. продолжай, – буркнул Бард. Пока получалось не очень хорошо. Раздосадованный, он оторвался от своего занятия: – Да! Ты нарочно издевалась надо мной?
Ингрид отвлеклась от чтения:
– Как это?..
– Ты оскорбляла мой взор своим… этим серым безобразием, по недоразумению именующимся платьем и негодным даже для мытья полов?
Серое безобразие, все еще висящее в шкафу, не было порвано лишь потому, что Барду не хотелось огорчать Ингрид.
– Я всегда ходила так в ратушу, – удивленно сказала она. – И что в нем…
– Все! Оно раздражало меня, – вознегодовал Бард и вздохнул. – Может, потому, что я знал, какая под ним скрывается прелесть? – провел любимым жестом через талию и ягодицы. – Ты продолжай, продолжай читать про своего героя, хотя я уже очень сильно беспокоюсь за твое душевное состояние.
– Ну так вот… – успокоилась Ингрид и продолжила чтение…
– …То есть, узнав, что женился на родной сестре и заделал ей ребенка, он кинулся на меч? Лучше бы со злодеями воевал. Вполне в духе эльфов!
Бард разделался с последней пуговкой и, довольный, поцеловал спину Ингрид. Он тоже был белокож, но на фоне его рук тело жены казалось вылепленным из снега. Все мысли о книгах вылетели из головы.
– Бард, нет, ты не понял! Этот герой… ты послушай! Ты что… ты разве… Ай!
Бард перевернул Ингрид к себе, вдавливая в кровать, целуя в губы и одновременно запуская руку под юбку. Кажется, это становилось любимым жестом в ее присутствии…
– Что? Еще хочу тебя?
Ингрид, прижимая расстегнутое платье, опять покраснела до слез оттого, как он понял ее слова.
– Зря спросила. Да! Родная, боюсь, я буду хотеть тебя всегда. И ни на какой меч кидаться не собираюсь, окажись ты хоть моей… Да хватит уже об этом! Иди ко мне.
Ингрид попыталась вырваться, подергав плечами.
– Ты играешь в опасные игры, милая. Перестань, перестань вырываться, а то я уже точно не смогу остановиться… – его дыхание щекотало шею, а шепот в самое ухо был так сладок, что мир опять поплыл и Ингрид немедленно захотелось еще сильнее повертеться.
Бард вытащил из ее рук материю… скользнул ладонью ниже, знакомым жестом – по боку, через талию, задержавшись на бедре, потом вернувшись и сжав ягодицы. Ингрид вздохнула прерывисто… кровать стала такой тесной! Бард заметил ее волнение. Улыбнулся и ухватил ее обнаженную лодыжку, целуя ступню.
– Но одна идея мне понравилась. Не скажу какая, но хочу ей воспользоваться.
– Бард!..
– Тише! Я еще не посчитал твои пальчики, и не отвлекай меня! А ты – продолжай, продолжай! Что ты там еще говорила про этого?..
***
Еще через пару дней Ингрид попросила Барда вместе с нею проводить отряд гномов. Он скривился, но отказать ей не смог и пошел на главный причал. Из вредности он заставил Ингрид накинуть новый плащ с лисьей оторочкой, очень шедший к ее волосам. Ему ужасно хотелось нести ее на руках, а желательно – и вовсе никому не показывать, но пришлось совладать с собой, лишь идти рядом, сжимая ее локоть.
Невероятно довольный Риддак помахал им с площади. Горожане то кивали, то качали головами, словно не веря увиденному. Стражники по привычке приопускали и поднимали копья, качая островерхими шлемами. Домохозяйки выглядывали из окон, таращась на кольцо, подаренное Ингрид. Переговаривались все со всеми, делясь свежими новостями.
На Ингрид с Бардом бросали лепестки роз и горсти крупы, как на молодоженов, им улыбались и радовались, что удивляло недоверчивого и настороженного Барда. Он решил поцеловать Ингрид прямо здесь, создав новую тему для сплетен, но она, словно поняв, о чем он думает, стеснительно улыбнулась и покачала головой, шепнув: «Позже!». И Бард смирился.
На причале путники быстро и привычно перекидали и разложили поклажу, а сами разделились на две части: шесть гребцов в первой и шесть отдыхающих во второй, привязанной, лодке. И похоже, еще трое – сам король, Жанна и Балин – собирались устроиться на носу ведущей. В третьей, ведомой, лежала провизия и походные мешки.
Жители Эсгарота провожали гномов прямо как своих героев! Не сказать, что гномы были от этого в восторге. А бургомистр не пришел – его не было видно уже несколько дней.
Начальник причала не подходил и не здоровался, не понимая, как вести себя с нынешним Бардом. Потом неуверенно кивнул издалека.
Слухи о том, что первый помощник уже не первый помощник, облетели Водный Город быстрее паводковой волны. Всем известно стало и то, что Бард расстался с бургомистром. И вызывало это не испуг и еще большее отчуждение, а восхищение горожан, что изумляло Барда.
Балин, отойдя от своих, подошел к живо улыбнувшейся ему Ингрид. Поцеловал по-отечески в лоб, подержал ее руки и просил навестить как-нибудь «старого, дряхлого гнома». Косо, безо всякого одобрения посмотрел на Барда, пригладил ухоженную бороду и что-то прошептал Ингрид на ухо. Она сначала смутилась и покраснела, а потом рассмеялась звонко, как за тем памятным ужином.
«И как это он умудряется так веселить ее все время?» – недоумевал Бард.
– И не вздумай обидеть ее! – проворчал на прощание Балин.
Старый гном недовольно поджал губы, чем вызвал у Барда желание накрутить его замечательную бороду на свой не менее замечательный кулак. Но вспомнив, с каким уважением относится к Балину его дорогая жена, кивнул и послушно ответил, что приложит все силы, чтобы Ингрид была счастлива.
Посмотрев на своего недовольного спутника, та, о которой он говорил, шепнула ему на ухо пару слов. Правда, для этого Ингрид пришлось притянуть руками его голову, так как она едва доставала ему до груди:
– Не хмурься, дорогой! С тобой – я уже счастлива…
Бард, не в силах сердиться более, улыбался – только ей и только для неё. Именно улыбался, что для бывшего первого помощника бургомистра было делом новым, непривычным, и вызывало у Ингрид ответную солнечную улыбку.
Девушка со стальными глазами в полном боевом облачении, так понравившаяся его жене и вызвавшая удивление остальных горожан, держась очень прямо, осторожно садилась в первую лодку. Оперлась о руку короля гномов, коротко и благодарно взглянув на него. Посмотрела в сторону провожающей пары, легко кивнув на прощание. Ингрид, привстав на цыпочки, помахала, пожелав счастливой дороги.
Торин подхватил Жанну, усадив поудобнее, глядя тоже без улыбки, но с заботой и нескрываемой любовью.
С причала раздавались радостные песни, звучала музыка. Бургомистр так и не появился, а жители Эсгарота шумно провожали отъезжающих, кидая цветы и распевая куплеты.
Гномы дружно ударили веслами по воде. Откуда-то издалека налетел ветер, принеся холодную горечь осени и печаль кленовых листьев.
Бард, глядя на отъезжающих Торина и Жанну, удивлялся себе. Ровно две недели назад он без всяких угрызений был готов соблазнить мечницу по приказу бургомистра. И тогда же думал, что такая любовь, как у девушки и короля гномов, ему недоступна.
Он вздохнул от непонятной тревоги, глядя на отражение быстро бегущих облаков в темной воде, и прижал к себе Ингрид. А она вздрагивала больше от непривычного ощущения близости Барда, чем от порывистого ветра…
Лодки скрылись в наползающем на город тумане, а Одинокая гора продолжала следить за Эсгаротом и его обитателями.
Пристально и, как всегда, недобро.
Комментарий к Часть 32. Прощание с Эсгаротом
* – более подробно об этих событиях в макси: “Разум и Сердце”:
http://ficbook.net/readfic/1609428.
========== Часть 33. Долгое озеро ==========
Чем дальше уплывал отряд от Эсгарота, тем Жанне становилось легче. Черная тень, окутавшая Город-На-Воде, что лишала сна, не давала спокойно дышать и мыслить, выбивала слезы из-за пустяков – пропала, истаяв в сером тумане за пенным следом трех лодок.
Они легко рассекали водную гладь, подчиняясь уверенным ударам светлых весел. Переменчивая вода, торопясь им навстречу, становилась все чище; Одинокая гора приближалась, вырастая понемногу из печальной дымки, затянувшей сумрачные дали. Долгое озеро ревниво хранило свои тайны, скрывая от путников отдаленные берега.
Осень глушила цвета и звуки, готовясь к тяжкой долгой зиме. Ни ветерка, ни шороха, ни пения птиц – лишь мерные всплески да скрип уключин тревожили задумчивую тишь Озера. Тонкая рябь, разрывая мурашками воду, отражала неяркое небо, запорошенное мелким жемчугом облаков. Только золото листопада, скользящее по плечам усталого октября, разнообразило чистоту и прозрачность здешних мест. Но берега были заболочены, деревья на них росли далеко друг от друга, и на темной воде Долгого озера лишь изредка попадались блестки осенних листьев. Они, словно упавшие звезды, напоминали о скоротечности жизни и о том, что зима близко…
Гномы сменялись, гребя по очереди, давая друг другу возможность восстановить силы. Жанна, после видимого в окно ратуши клочка пасмурного эсгаротского неба, наслаждалась расстилающимися перед ними просторами или дремала на корме, плотно завернувшись в теплый белый мех плаща. Она не желала покидать своего короля ни на минуту, хотя другие путники для сна перебирались в третью лодку, где можно было хотя бы прилечь.
Торин же по мере приближения к Горе все мрачнел. Наступал последний этап долгого и трудного пути, и на плечи короля тяжким грузом навалилась ответственность за поход и за судьбы доверившихся ему. Черты его лица посуровели и заострились, он будто разом постарел. Он в очередь со всеми садился на весла, не слушая возражений Двалина, что, мол, не царское это дело. Ему нужно было чем-то заняться, чтобы мышцы заныли от усталости, разогнали по жилам застоявшуюся кровь, развеяли бы тревожные мысли… Торин, как и Балин, хорошо знал эти места. Скоро в озеро вольется веселая Быстротечная, а там и до Эребора недалеко…
На второй день им в лицо, затрудняя движение, задул резкий ветер. После Черной реки Лихолесья Жанна не любила смотреть на гладкую воду: ей казалось, там по-прежнему таились видения, способные отнять волю и разум. Но Долгое Озеро притягивало взгляд, и даже при ярком солнце и сильных волнах сквозь толщу воды ей вдруг примерещились – да так явственно, что она чуть не вскрикнула! – кричащие что-то, искаженные от мучительной боли лица, ржавые гномьи мечи в окостеневших руках, полуразложившиеся трупы…
Наверняка на дне хватало останков, и людских, и гномьих – Торин рассказывал, что их приносило сюда сильным течением. Жанна не боялась мертвых – за свою жизнь она повидала их достаточно, – но тревога ее росла. Кроме нее, никто не заглядывал в воду, а она не стала рассказывать о памяти озера. Только Балин что-то заподозрил, но лишь молча покачал головой, заметив ее внимательный взгляд, устремленный вглубь озера, как внутрь себя. Возможно, и его донимали призраки прошлого…
Они достигли северной оконечности озера и зашли в широкое русло реки. Теперь им препятствовало сильное течение, и Жанна удивлялась, как гномы вообще могут продвигаться вверх по реке, сопротивляясь напору водных масс.
«Что за настойчивый и упорный народ!» – подумала она и словно согрелась.
Целый день прошел в борьбе со стихией – гномы гребли без устали, так, что весла гнулись, и едва успевали смахивать пот, хотя было совсем не жарко. Пройдя несколько лиг, они причалили к западному берегу и, высадившись там, стали ждать погонщиков с поклажей и пони, которых почему-то все еще не было видно… Зато Одинокая гора резко приблизилась, будто сделала шаг вперед.
Потом из-за пригорка показался невысокий человек. Подойдя поближе, он остановился и стоял, покачиваясь с ноги на ногу, засунув руки в широкие карманы.
Балин коротко переговорил с ним, а после с недовольным видом обронил несколько слов, из которых ясно было, что человек вымогал еще денег. Мало ему показалось обещанной платы! Похоже, что честное слово и предварительные договоренности были для этих людей никчемными, как прошлогодний снег. Рассвирепевший Двалин хотел было наглядно объяснить вымогателю, как держать данное гномам слово, а может, даже вырезать его где-нибудь на спине в назидание, но король лишь устало махнул рукой, не желая задерживаться ни на минуту. Балин скрепя сердце бросил человеку несколько монет, и тот, сразу повеселев, пошел за спрятанным караваном. Люди развьючили лошадей, а пони передали гномам вместе с грузом, после чего без промедлений поспешили обратно в Эсгарот, кто на лошадях, кто на лодках. Гора давила, и вблизи от неё никто из людей не верил ни в веселые песни, ни в короля гномов, ни в легенды о золотых реках, что вот-вот должны потечь к Эсгароту.
Путники здесь и заночевали, накормив пони и укрыв от ночной влаги свой изрядный груз. Балин вздохнул, вспоминая, сколько лишних сил, времени и денег было потрачено на то, чтобы получить продукты должного качества. Показывая сначала лучшее, эсгаротцы так и норовили затем подсунуть залежалое и подгнившее или вообще откровенную тухлятину, предлагая оторопевшему от несусветной наглости гному хороший откуп.
Здесь легко было помнить о плохом: земля, черная и выжженная, казалась отравленной, а вместо деревьев виднелись только обуглившиеся пни, за десятки лет так и не давшие новых, свободных от ужаса перед драконьим пламенем молодых побегов.
Торин провел рукой по серой земле, закрыв глаза. Потер в пальцах мелкий, похожий на пепел темный песок.
– Здесь были зеленые луга, – прошептал он.
Балин дотронулся до плеча короля. Жанна стояла рядом, до боли закусив губу, не смея вымолвить ни слова. Двалин молча скрестил руки и хмурился сердито. Только топорики тронул, будто советуясь о чем-то с ними.
Фили и Кили, переглянувшись, с тревогой посмотрели на дядю – их память не омрачали тени прошлого… Ори, выглядевший подростком, ежился от холода, шлейфом тянувшегося с Одинокой горы. И все равно успевал что-то черкать в своей книжке – похоже, рисовал!
Бофур, не терявший благодушия даже при самых печальных обстоятельствах, с улыбкой раздал всем по куску хлеба с мясом – костер они решили не разводить. Подумав и взглянув на Гору, выдал грустному Бомбуру двойную порцию – для поднятия боевого духа.
Гномы заснули быстро, устав целый день грести против течения. Жанна по обыкновению расположилась недалеко от племянников короля.
Торин, обойдя стоянку и что-то сказав Бомбуру, бывшему настороже, подошел к ней, укутал теплым одеялом и сел рядом, помогая успокоиться, утишить мысли, которые всколыхнули озерные видения. Да и Гора нависала, ее темный контур ломал небо даже ночью.
Наутро, собравшись и погрузив на пони поклажу, отряд двинулся на северо-запад от Быстротечной, к южному отрогу Одинокой Горы. Каждый всадник вел в поводу еще одну лошадку, навьюченную тяжелыми мешками.
Путники вступили в Драконову Пустошь.
========== Часть 34. Пустошь Смауга и неожиданные союзники ==========
Пони осторожно переступали ногами, копыта их тяжело вязли во все более толстом слое то ли пепла, то ли пыли, серым саваном покрывавшим черную, растрескавшуюся землю.
Торин вел отряд к Одинокой Горе, выбирая путь поровнее, без острых выпирающих камней. Он не спал почти всю ночь – Балин сменил его в карауле лишь на пару часов перед самым рассветом, – и видно было, что ему нелегко прокладывать тропу каравану.
Не было даже намека на дорогу. Вообще ничего не было в этой серой пустыне, безмолвной, словно Долгое озеро. Ни деревьев вокруг, ни травы, ни кустарников…
Только колючие шары перекати-поля печально следовали своей дорогой, то замирая, то вновь начиная вертеться. У них не было своего дома, не было постоянного пристанища – как и у гномов-изгнанников…
Одинокая Гора надвигалась. Нестерпимый блеск грозной снежной вершины слепил глаза; отроги ширились, открываясь в подробностях – крутые, скалистые, жестоко иссеченные трещинами и ущельями. Темное величие Горы, непреходящее, вечное, как само время, все более подавляло отряд.
Гномы медленно следовали за королем, отворачиваясь от редких, но таких неприятных порывов ветра. Время от времени кто-нибудь начинал яростно чихать и кашлять – горькая пыль забивала легкие, скрипела на зубах, пачкала меховую оторочку плащей и шкуры смирившихся пони, перекрашивала в один жутковатый цвет косы, залетала даже под одежду, вызывая зуд и жжение.
Пришлось обернуть лица тряпками и закрываться платками. Жанна любила верховую езду и с удовольствием пересела из лодки на пони. Правда, израненная спина все ещё давала о себе знать при каждом движении. После того, как отряд вступил на Пустошь, девушка самым тщательным образом замотала лицо, голову и плечи отрезом ткани – только глаза и виднелись из-под платка. Однако даже такая защита спасала не полностью – в горле першило и говорить не хотелось. Хотелось только пить.
Почти у самого подножия Горы появились птицы, и карканье миллиона глоток разбило на хриплые осколки стеклянную тишь гиблого места. Злобное воронье, налетев ниоткуда, огромными стаями кружило над ними, как единое существо. Оно то расширялось, разматываясь разрозненной спиралью до мутного горизонта, то сливалось в один то ли глаз, то ли хищный рот, и все равно закрывало собой полнеба. Солнечный свет, и так не слишком-то яркий, еле пробивался сквозь постоянную дымку и почти померк от серо-черных взмахов зловещих птиц. Они вертелись над путниками около часа и порядком наскучили, а потом вдруг куда-то пропали…
– Если так нас встречает Гора, – грустно вздохнув, покачал головой Бофур, сейчас совсем не веселый, – что же будет дальше?
– Не каркай, хуже вороны! – резко оборвал его Двалин, ставший угрюмее обычного.
Из всей их компании только Бильбо был весел. Жанна косо на него посмотрела: здоров ли?
Полурослик крутил головой, радостно улыбался и вообще был в прекрасном расположении духа, считая, что его приключение уже близится к концу: гномы как всегда что-нибудь да придумают, может, и маг появится…, а там – домой в Шир, и от всей этой компании останутся одни только воспоминания. А их, как ему уже сейчас казалось, можно будет даже записать, попыхивая трубочкой, воздав должное своей роли во всей истории. Кое-какие события надо будет подправить, наградив кого надо и наказав тех, кто к нему относился слишком сурово… «А кого-то, – злопамятно подумал проснувшийся в нем мистер Бэггинс, – не упоминать или вообще убить!»
Хоббит все время старался держаться поближе к Жанне, и в лодке, и на пустоши. В душе девушки крепло подозрение, что такое поведение продиктовано только её принадлежностью к человеческому роду – гномов Бильбо всё ещё побаивался и старался избегать. Хотя как это удавалось ему в компании, состоящей из почти исключительно гномов? Нет, это не поддавалось её пониманию. Впрочем, особых проблем почтенный эсквайр девушке не доставлял, и Жанна не гнала его – пусть лучше будет у неё под присмотром! Очень уж ей не нравилось, когда в Бильбо просыпался вдруг бакалейщик-прохиндей, подсказывающий практичные и подлые советы в самое неожиданное время.
Первый привал они сделали на западном склоне южного отрога, над Вороньей Скалой – бывшим сторожевым постом – и, к огорчению хоббита, опять не подкрепились. Хотя мистер Бэггинс уже почти привык, что его интересы ставились далеко не на первый план. Только вздохнул грустно, зажевав всухомятку мерзкий сухарник, припасенный в широких карманах.
Гномы разгрузили пони, тут же повеселевших и потянувшихся щипать сухую травку, растущую там, куда не смогла дотянуться злоба и огонь Смауга.
Торин решил послать небольшой отряд на разведку.
– Осмотрите Дейл, исток Быстротечной, но близко к Главным Воротам не суйтесь!
Король оглянулся, и племянники радостно и дружно шагнули вперед.
– Пойдет Балин, Фили, Кили… И Жанна!
Девушка спокойно выдохнула, делая вид, что ей безразлично, чьи имена он сейчас произносит… Хвала Махалу! Торин не собирается оберегать её сверх всякой меры и способен отправить в разведку, уважая в ней полноправного члена отряда. Король знает, что клинок должен разить, а Жанна – сопровождать все начинания сюзерена, даже если её больше не ограничивает роль просто вассала.
Разведчики тут же выдвинулись, решив не терять времени. Они шли ближе к скалам, где, благодаря каменистой почве, пепла почти не было, и из выжженной изможденной земли с истинно гномьим упорством вылезали редкие травинки.
Осторожно прошли у подножия Вороньей скалы, где в широкой водной петле, прямо под их ногами, лежали развалины когда-то великого города людей. Свободолюбивая Руна, негодуя на злую судьбу, тщетно пыталась вырваться из душного каменного плена – ее грохот сопровождал разведчиков всю дорогу.
«А ведь тот, кто решил основать здесь Дейл, хорошенько все продумал, – вздохнула Жанна, посмотрев вниз. – Под защитой кольца скалистых гор, вблизи от гномьего царства, рядом с полноводной рекой – они считали себя в полной безопасности».
Так оно и было долгое время. Но иногда даже самые верные решения не спасают и не предотвращают неотвратимого…
Обломки городских стен, крепости и строений чернели, как больные зубы, все время ноющие, не дающие покоя. Горем и бедой несло от этих руин…
Речка возле города разливалась привольнее, и единственным звуком, нарушающим неживую тишину, был слабый плеск воды. Но в ушах у девушки били погребальным звоном колокола, рвали душу крики и стоны умирающих, обожженных так сильно, что человеческое сердце останавливалось, не выдержав запредельной муки. Пламя дракона не погасло здесь до конца – кое-где из черных трещин, тут и там рассекавших землю, все еще сочился дым. Земля все еще горела, словно дракон нанес ей незаживающие раны. Да, так было и с людьми – в Эсгароте рассказывали, пугая предстоящими опасностями, что ожоги от драконьего пламени кровили, не затягиваясь, и жизнь обреченных превращалась в мучительную отсрочку перед неумолимой смертью…
Даже Фили и Кили притихли, переглядываясь, а Балин, отвернувшись, сердито провел рукой по лицу. Когда-то здесь жили его добрые знакомые, а может и друзья. Не здесь ли погибла его жена? .. Об этом уж точно не спросишь.
Постояв немного молча, отдав дань памяти погибшим, они решили проверить Малый Южный отрог. Добравшись до него, схоронившись за большим камнем, высмотрели ровное круглое отверстие в скальной стене.
– Прям как моя норка! – прошептал Бильбо. – Только жаль – совсем не такая уютная и дружелюбная…
Из дыры вырывался исток Быстротечной, и оттуда же шел белый пар и валил темный дым, весьма едкий.
– Дымок! – заявил сразу повеселевший хоббит. – Значит, Дракон в горе!
– Не будь наивен! – оборвал его Балин, огладив бороду. – Одинокая Гора заполнена его зловонным дыханием! А он сам может быть где угодно, даже прямо над нами!
Бильбо в ужасе уставился в небо над головой.
Около входа, нахохлившись сердито и устало свесив широкие крылья, сидела черная птица – большой ворон с отливающими синевой перьями и острым взглядом черных глаз. Он, наклонив голову вбок, пристально уставился на разведчиков. Резко взмахнув крыльями, отогнал от норы дрозда, тоже наблюдавшего за гномами со странным, зловещим вниманием. Поклекотав друг на друга и потеряв пару перьев, птицы разлетелись в разные стороны, но победа явно осталась за вороном.
Разведчики в недоумении переглянулись. Птицы всем показались весьма разумными. Что, если они вели наблюдение за гномами и теперь полетели куда-то с докладом?
Что ж, и отряд вернулся к Торину с докладом. Теперь оставалось делать короткие, осторожные вылазки, искать боковую дверь и ждать заветного дня Дьюрина.
Эта ночь оказалась самой темной и тяжелой за все время их пути, подвинув с пьедестала холодные Мглистые Горы и недружелюбное мрачное Лихолесье. Гномы были опечалены, но никто не упал духом, хотя они оставались все так же далеки от своей цели, как и в начале похода.
Тяжело вздохнув о своем, Торин переговорил с Балином и Двалином. Они решили наутро перенести лагерь левее, где было больше зелени для пони и лучше укрытие и от птиц, и от возможных вылазок дракона. Оглядев своих, Торин разрешил и развести костер, и приготовить еду…
