Текст книги "Странствия клетчатых (СИ)"

Автор книги: Зелена Крыж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Глава 13

Не быстро и не охотно, как будто рыли сами себе могилу, актёры снова собрали фургон. Втащили все сундуки внутрь. Стражи стояли над душой, перебрасывались шуточками, которых Новит и остальные не слушали.

– Жердин, скажи, чего я не понимаю? – тихо спросил новичок, пока они тащили сундук с оружием для «Красильона в трущобах», который сегодня уже не пригодится.

– Все вещи нужно убрать внутрь, фургон опечатают, – Жердин беспокойно шарил взглядом по задворкам площади, проверяя, всё ли собрали. – Переоденься в обычное… хотя, тебе не надо. Только жилетка.

Новит послушно свернул сценическую жилетку и положил к костюмам. Жердин в это время поставил лестницу под потолок и пристёгивал крышу фургона, которую подняли на место Папаша и красавчик. Спустившись, скользнул хмурым взглядом по новичку.

– Не знаешь, в чём разница изгнания из города отдельных возмутителей спокойствия и «групп лиц с повозками»? Сейчас узнаешь. Рубашку тоже лучше снять, целее будет.

– В смысле? – Новит почувствовал, как щёки обожгло холодом.

Жердин не отвечал. У него было столько забот со сборами, он даже не успел переодеться. Папаша Баро расстался с образом ярмарочного силача, только не торопился надеть куртку. Веда сменила театральную ленточную накидку на обычную старую шаль. Веричи переоделась в серенькое дорожное платье, Смея назло надела кричаще-розовое, атласное, с воздушными оборками, как у знатных барышень, только покороче. В нём она и въезжала в город. Красу нечего было менять, его костюм для «Качелей» отличался от обычного только парадной сорочкой.

Жердин широко ухмыльнулся, глядя на Смею:

– Нарочно вырядилась.

– На себя посмотри! – фыркнула красотка.

Кудрявый актер схватился щеку, по красному следу на пальцах, понял, что он всё ещё в гриме арлекина. Бросил горящий взгляд на Краса. Тот молча подал ему мокрую полотняную салфетку, стереть клоунскую маску с лица.

Фургон уже давно окружало пустое кольцо, где гарцевали два стража на конях. Люди боялись подойти близко, словно на артистов пало проклятье. Окна фургона ещё не были закрыты ставнями, когда вернулся начальник патруля с тремя всадниками.

– Готовы?

– Почти, – Папаша Баро погладил лошадку, отвязал повод от решетки подвала и вручил одному из спешившихся стражей. Демонстративно снял свою холщовую блузу.

– Вы не обязаны, – предупредил страж. – Вас в воровстве не обвиняют. Всего лишь непокорность местной власти.

– Мы зарабатываем честно, и даже обычные дорожные костюмы нам слишком дорого обходятся, – Папаша Баро бросил свою блузу в окно фургона, прежде, чем его закрыть. Туда же полетела рубашка Краса.

Жердин не стал переодеваться, содрал красную жилетку и со злостью швырнул в закрывающийся фургон. Спустил трико с плеч, высвободив руки, рукава завязал на поясе, оставшись в клетчатых штанах.

К главному стражу подошла Веда.

– С нами старик и почти дитя, мы просим снисхождения для них. Позвольте им ехать внутри.

– Закон один для всех, госпожа. Ваше дитя уже совершеннолетнее? Тогда, увы… Пусть старик идет рядом с женщинами. И не снимает верхнюю одежду, чтобы его хорошо видели.

Веда слегка кивнула, как могла королева благодарить своего верного слугу.

Новит понял. И медлил снять рубашку. В тонкой ткани он чувствовал границу своей неприкосновенности.

– Не хочешь, не снимай, не заставят, – тихо сказал Жердин. – Можешь надеть куртку, в ней не так чувствуется. Но щелкать будут сильнее и чаще. Проверено.

Поддавшись общему настрою, Новит тоже бросил рубашку внутрь фургона. Рядом оказался Крас. Они с Папашей закрывали окна накладными ставнями. Красавчик спокойно предупредил:

– Смотри под ноги, не смотри им в глаза, стражей это злит. Они ведь сами не в восторге… Полетят камни, отворачивайся к стенке, одной рукой защищай голову и лицо.

– Какие камни? – содрогнулся новичок.

– Люди лишились веселого представления. В толпе найдется много желающих устроить другое, чтобы хоть как-нибудь развлечься. Отходим…

Все актеры сделали шаг назад от фургона. Стражи размотали длинную цепь и символично опоясали всю повозку, чтобы никто не мог спрятаться в ней. Плотно задернули шторы на задней платформе (двери всё равно не было), закрыли замок на цепи. Один привязал лошадку позади фургона. За оглобли взялись Папаша Баро и Крас. Стражи порядка поднялись в сёдла, достали из-за поясов длинные хлысты. Актеры все взялись за цепь, чтобы тянуть фургон.

– Поехали! – предводитель конвоя щелкнул хлыстом.

Фургон медленно развернулся и покатился с площади.

*****

Новит упирался обеими руками в край борта справа. Жердин – слева. Они ещё не успели выехать с площади, когда плечо первый раз обожгло хлыстом. Помня совет, новичок только ниже пригнул голову. Стражи ехали по бокам, следя в первую очередь, чтобы повозка не катилась слишком быстро. Изгнание с позором – поучительное зрелище, его должны прочувствовать, как участники, так и зрители.

Впереди, ближе к переднему колесу, перед Новитом шли Смея и Веричи. Младшая артистка обеими руками держалась за цепь, надеясь хоть чуть-чуть помочь мужчинам катить фургон, и отворачивалась от стражи, пытаясь скрыть слёзы. Смея в роскошном платье шла рядом, обнимая Веричи одной рукой и шептала ей что-то успокаивающее.

Идти так близко и закрывать друг друга было запрещено. Ближайший страж, уже пару раз щёлкнул хлыстом по борту очень близко от Смеи. Добился того, что красотка развернулась и теперь неотрывно смотрела молодому конвоиру в лицо, нагло улыбаясь. Она ещё больше закрыла собой Веричи, а за цепь держалась только для вида.

Первым по правой стороне шёл Крас, а с другого борта – Папаша, но никого, кроме Жердина, с той стороны фургона Новит видеть не мог. Глядя под ноги, иногда коротко зыркая вперед – близко ли конец улицы, новенький думал, что им ещё повезло остановиться не так уж далеко от въезда в город. Тащиться от главной площади было бы хуже.

Стражи не слишком зверствовали. Тот, что достался Новиту, действительно был сейчас не в восторге от службы. Щелкал хлыстом, но доставал не часто. Зеваки, постоянно сопровождающие фургон, не приближались, только шумели. До изгнанников долетали отдельные злобные или насмешливые выкрики: «Шевелись, клетчатое отребье!» – и зубоскальства по поводу отличной замены аплодисментов.

Через какое-то время, Новит поймал себя на том, что жгучий хлыст прибавляет ему злости и сил, но оскорбления, от которого горит лицо и сердце, хочется отомстить, он почему-то не чувствует. Скорее, это поединок. Укол, удар, ход в шахматах – не можешь уклониться, не подавай вида, это ещё не проигрыш. Ищи слабые места противника и не показывай свои. Чувства стражей он понимал и даже слегка злорадствовал, что они недовольны, играя роль злодеев в этом спектакле. Но и свою слабую точку Новит уже нашёл. Когда заметил, что против воли вздрагивает от ударов, которые достаются не ему, а соседям.

«Прямо как Веричи», – мысленно усмехнулся он своей чувствительности. И тут же пожалел бедняжку. Отлично понимая свою неприкосновенность, она чувствовала боль за всех. А впереди повозки, рядом с ней, хлыст щёлкал чаще всего.

В шаге позади Новита вздыхала и топала копытами по камням крошка Матильда. Лошадка отнюдь не радовалась тому, что её работу выполняют хозяева. Вопреки мрачному замечанию Краса, ни камни, ни огрызки яблок в артистов не летели. Один раз только злобный тощий подмастерье из толпы кинул чем-то в лошадь. Возможно, он целил в одного из молодых артистов, идущих сзади, но задел крошку Матильду. Она вскинулась и сердито всхрапнула. Ближайший страж моментально свалил хулигана хлыстом и ещё крепко припечатал сверху, крест-накрест.

– Помните, почтенные горожане! – зычно провозгласил старший в конвое, – Животные – не люди, они не совершают преступлений, и никто не смеет вымещать на них свою злобу! Животные принадлежат только тем, кто за них отвечает. Их нельзя даже отобрать и продать за долги, если это не предприятие, где их разводят специально, как на фермах! Помните добрый закон! Всех его нарушителей постигнет скорая расправа!

Подмастерье, сам получив град насмешек и укоров, охая, поднялся и нырнул в толпу, оставив место в первом ряду другим охочим до поучительных зрелищ.

Под постоянные щелчки хлыстов и гул толпы театральный фургон докатился до арки перед вратами. Туда даже стража не могла въехать, не то что зрители. Изгнанники прошли под арку одни, конвой проехал следом.

Впереди главный страж обернулся и жестом остановил шествие. По его знаку с фургона сняли цепь.

– Открыть ворота города! – махнул стражам врат начальник конвоя. И обратился к артистам со стандартной формулой изгнания: – Вы покинете город немедленно, наши ворота отныне для вас закрыты. Надеюсь, это послужит вам уроком в будущем. Срок изгнания не менее трёх месяцев!

В воздухе последний раз щелкнул хлыст, как молоток стража закона в суде.

Фургон, весёлый въезд которого никто из стражей врат, стоящих тут с утренней смены, не успел забыть, проехал ворота Гранбера в обратную сторону.

– С выездным пожертвованием не сложилось, извините, – сказал на прощанье Папаша Баро стражу, похожему на моржа. Тот за полдня стал ещё печальнее и усы сильнее обвисли. Возможно, он проиграл заклад, если привратники делали ставки, сколько дней театр продержится в городе. Но, в таком случае, в проигрыше были все, вряд ли хоть кто-то угадал точный срок.

Уже не сдерживаемые конвоем, актеры покатили фургон по мосту и на другой стороне рва остановились. Запрягли лошадь и точно так же, без лишних движений, держась за борта и не оглядываясь, сопровождали повозку дальше по дороге. Актрисы и Старик сразу забрались внутрь, а четверо мужчин ещё шли рядом, переводя дыхание. Идти стало намного свободнее, как только исчез конвой и полный вес фургона. Так что для них сейчас это был отдых и поддержка.

Представление продолжалось, пока они не отошли достаточно далеко, так, чтобы стража Гранбера больше не могла их видеть. За это время не было сказано ни слова.

Глава 14

– Привал, – Папаша Баро отпустил оглоблю, отошел к обочине и сел на пригорке.

– Ах, мамочка, за что твоему сыну так не везёт прямо с утра? – Жердин потёр плечо, как будто следы хлыста могли сойти, как краска. Натянул рукава трико и сел рядом с директором, обхватив колени. – Задался денёк… Главное, жрать нечего.

– Накрылись наши минимум три дня в городе. И еды не закупили. Кто ж знал… – Папаша махнул рукой: – Ладно, уже не важно.

– На супчик запас есть, – напомнил Жердин.

Крас постучал в закрытое окно фургона, дав знать о своём визите, и сам снял ставню, закрепленную снаружи. Смея протянула через окно его «домашнюю» рубашку, некрашеного холста, и блузу директора. Красавчик подошел к «кухне» за водой, тщательно умылся, заодно охладив и плечи, оделся. Новит, не зная, что сказать, последовал его примеру. Папаша Баро тоже прикрыл рубцы, и внешне всё как будто стало как раньше. Крови на плечах не было, только длинные полоски, на вид и по ощущению, как ожоги. Стражи щелкали хлыстами условно, не то что палачи на площади, когда каждый удар оставляет резаную рану, а в руке мастера хлыст может достать до костей.

Папаша и Жердин продолжали обсуждать обед.

– Готовить с нуля долго, но придётся.

– Ничего, уже не спешим. Сегодня ещё более менее обошлось.

– Обошлось? – резко переспросил Крас. – Я крайне не люблю удары хлыстом. Крайне!

– Кто ж их любит, – примирительно хмыкнул Папаша Баро.

– Да? – красавчик зло сверкнул глазами. – Посчитаем, кому сколько досталось?

– Все знают, за тобой первенство во всём, – засмеялся Жердин, – в любви и в ненависти! Ты сам пошёл. Мог остаться и даже сделать сборы.

– Серьёзно? – прищурился Крас. – А кто бы тащил повозку, вы вдвоём?

– У нас теперь есть Новит. Ты мог остаться и забрать девчонок. Веричи бы поплакала, но вы могли её уговорить. Догнали бы нас вечером. И еды принесли. Сам согласился, винить некого.

– Это и бесит, – значительно тише вздохнул Крас в сторону.

– А ты, новенький, как? Доволен первым представлением? Можешь считать это боевым крещением, – Жердин изобразил, что хочет лихо хлопнуть Новита по плечу. Тот внутренне сжался, но не уклонился. Скорее, от усталости, чем от храбрости.

– Молодец, – оценил приятель. – Теперь ты официально один из нас. Тоже «клетчатый». По сути сейчас, скорее, в полосочку, но главное – звание, а не картинка. Верно я говорю?

– Оставь его в покое, – сказал Папаша. – Нормальному человеку тяжело пережить такое обращение от людей, которые только что кричали: «Браво!» Стражи – рабы закона, что с них взять. Но публика…

– Ему не кричали, – холодно заметил Крас. Новит вдруг понял, что это на самом деле утешение, а не придирки. Ему сейчас легче, чем остальным артистам, потому что для людей он никто. Новенький криво усмехнулся:

– Да, мой дебют не состоялся. Не судьба.

– Состоялся, только иначе. Не на сцене.

– Ничего, сынок, бывает, – отечески посочувствовал новичку Папаша Баро. – Переживём.

– Зачем вы так заступались за меня, я же не ваш, – напряженно спросил Новит. – Не понимаю, зачем? А может, мне от стражи ничего и не грозило… хотя, не хотелось проверять. Но вы… Потерять место для выступлений, с позором выкатиться из города, ради чего? Вы же могли остаться! Если бы я только знал, что грозит театру, я бы никогда не попросил вас о такой защите! Вам со мной как-то фатально не везёт, не думаете? Работорговцы, еда закончилась, теперь изгнание. Я не хотел, чтобы из-за меня…

– Ого, разошёлся, – засмеялся Папаша Баро. – Если бы я из-за каждого пустяка считал, что мой театр проклят, я бы его спалил… думаю, ещё лет пятнадцать назад. Мальчики, объясните новичку важность философского взгляда на дорожные приключения. Что за артист, которого смущают крутые повороты судьбы? Разве не знали мы внезапных головокружительных взлётов, не только падений? Судьба – девка, которая балансирует на колесе и может в любой момент оступиться. Либо – норовистая лошадь. Пару резких кульбитов не выбьют настоящего всадника из седла. Поехали, поищем хорошее местечко для обеда.

Глава театра забрался на козлы и тронул поводья. Лошадка трусила по гладкой дороге, довольная возвращением к привычной роли. Фургон везёт она! И мало кто из двуногих умеет это так же хорошо, как крошка Матильда.

– Чего ждёшь, Новит? – Втроём они забрались на заднюю платформу, сидели рядом. Жердин с неунывающим видом болтал ногами. – Что ещё непонятно? В нашей семье своих не бросают и не выдают.

– А если, действительно, натворил что-нибудь?

– Всё равно спасать, насколько хватит наших сил. Дело принципа. А там уж сами разберемся, после.

– Во всех театрах так?

– Это общий закон Братства Дороги, – жёстче ответил Жердин. – Театры разные бывают. Где-то актеры друг другу семья, где-то заклятые враги и конкуренты. В бандах одни законы, в братстве – другие. Но странствующие актеры, в основном, из братства.

– Похоже, у него раньше не было «своих»? – предположил Крас. – Он нам не верит.

– Верю! – вскинул глаза Новит. – Непривычно быть частью чего-то, не сам по себе. Спасибо, только… Вы не будете очень ругаться, если я вам кое-что покажу? Сами говорите, нужно во всём видеть хорошее… – он потянулся в угол, под лавку, где стоял большой котелок с посудой. Достал из-за него красный бархатный кошелёк, на вид тяжелый. – Вот…

– Откуда? – Жердин взвесил кошель на ладони и свистнул.

– Не поверите, сам в руки упал, – новенький смущенно улыбнулся. – Я же теперь вам ещё больше должен, за второе спасение. Возьмите.

Лицо Краса словно замёрзло.

– Господин директор, – официально окликнул он Папашу Баро, отклонившись к холщовой перегородке. – Тут для вас небольшой сюрприз…

– Если я что-нибудь понимаю в благодарности, сейчас будет скандал, – пробормотал Жердин, юркнув внутрь, чтобы успеть предупредить женскую половину театра.

Глава 15

Фургон остановился. Все артисты вышли наружу и недоверчиво смотрели на новичка. Только Веда нарочно отвернулась. Папаша протянул ему кошелёк.

– Как же так, сынок? Что это?

– То, что искали стражи, – чётко ответил Новит. – Когда они нагрянули, я не мог его просто вернуть. Это указало бы на меня как на вора. Что было делать?

– А сейчас не указывает? – удивлённо подняла брови Веричи.

– Готов был клясться чем угодно, – задумчиво напомнил Крас. – Я поверил.

– Да подождите, я его не крал, – заторопился Новит. – Я же не знал… Дайте, расскажу, как дело было, тогда поймёте.

– Говори, – отстранённо разрешил Жердин.

– Веда подтвердит, я был всё время рядом, держался за край сцены, как она сказала. Знал, что вот-вот будут «Качели». Хотел пробраться к вам, но меня закрутило и отнесло к прилавку в конце сценки со свадьбой Старика. Тут на площадь вломилась стража с криками: «Держи вора!»

Мне показалось, я заметил, как по ту сторону прилавка мелькнул тощий такой паренёк и сразу нырнул в гущу толпы. Думаю, это за ним гнались, но не поймали. Стражи подъехали слишком близко, я спрятался за прилавок, пересидеть. Мало ли… сами понимаете. И вижу в углу этот кошелёк. Думаю, тот воришка его сбросил, чтобы потом вернуться за ним. Я подумал, что нам нужнее. Глупо, да? Но я хотел как лучше, взял не для себя, для всех. Вот все и расплатились, – прошептал он, опустив голову. – Я, правда, не знал, что так будет. Что они вернутся, что прицепятся именно ко мне, а вы… Я у вас в огромном долгу и хотел сделать что-то… ценное. Я не думал, что всех подставлю.

– Украсть у вора, по-твоему, не кража? – Папаша Баро силой втолкнул Новиту кошелек в руку. – Ты мог сказать раньше, когда стражи явились. Мы бы всё равно тебя не выдали, но хоть знали бы…

– Я знала, что кошелёк где-то в фургоне, – подала голос Веда. – И просила решать так, будто вор среди нас.

– Да мы так и решали, – отмахнулась Смея. – Для нас разницы нет. Кроме…

– Ты права, дочка, – вздохнул Папаша Баро.

– Интересно, как они вышли на нас? – поджал губы Старик. – Я думал, это месть за то, что вор скрылся в толпе, собранной нами. Но они, правда, знали, у кого деньги.

– Проще простого, – буркнул Жердин. – Тот парень, что сбросил кошелёк, далеко не убежал, следил за добычей, искал момент её вернуть. И видел, как Новит его прибрал. Вот и донёс страже. Мол, если золото не мне, то никому.

– Похоже, – согласился глава театра. – Теперь это без разницы. Поехали. А ты – гуляй, я за тебя больше не отвечаю. Деньги у тебя есть.

– Но я же… – новичок качнулся вперед.

– Только подойди, – ласково предупредил Крас. Новит сник.

Актеры вернулись в фургон, оставив бывшего попутчика на обочине. Жердин последний прошёл мимо, даже не глянув в его сторону.

– Мне не нужны эти деньги! Я хотел… для всех! – Новит забросил кошелек на проезжающую заднюю платформу. Золотые рассыпались по доскам. Жердин тут же кинулся их собирать.

Новит стоял на краю дороги, глотая пыль и близкие слёзы. Рядом на обочине что-то тяжело звякнуло. В траве лежал красный бархатный кошелёк. Новит ещё пару минут растеряно смотрел, то на него, то на уезжающий театр. Потом побежал следом.

*****

– Вы же не спрашивали, кто я! – кричал он, отплевываясь от пыли, поднятой колёсами фургона. – Вы знали, что я только вышел из тюрьмы, и всё равно не отдали страже! Зачем?! Какое вам дело, может, я вор? Пусть бы они сами разбирались! Зачем было защищать меня, как своего, если вы не хотите меня видеть? Я хотел отдать долг! Я только из благодарности!.. Я был готов на всё, а вы…

Он обогнал повозку, обхватил за шею крошку Матильду, останавливая её, и рухнул на колени на дорогу, цепляясь за упряжь, преграждая путь лошади и театру.

– Пожалуйста, выслушайте, – задыхался он. – Кому лучше, если вы меня прогоните? Я же не отработал, ни убежище у вас, ни сорванное представление. Я не хотел никому причинить вреда. Зачем вы поручились за чужого своей кровью, кто вас просил?..

– Отпусти крошку, паршивец! – грозно потребовал Папаша Баро. – Слышал стражей порядка? Животное ни при чём.

Новит отчаянно помотал головой, держась за упряжь на груди лошадки, как недавно за цепь на стене фургона.

– Стражи – рабы закона, а вы свободно согласились. Пусть эта жертва не будет напрасной…

– Мы заступались за своего, – хмуро ответил глава театра. За его спиной в «кабинете» виднелись другие артисты. – В тот момент ты был нашим собратом. Сейчас – нет.

– Пожалуйста, возьмите деньги, – умолял Новит. – Если не хотите, я их выброшу в поле, пусть найдет другой счастливчик, мне такого счастья не надо!

– Нам это золото тем более ни к чему, оно не наше.

– Теперь – ваше, – настаивал дважды изгнанник. – За него дорого заплачено… Клянусь чем угодно, я не понимал, что делаю! Я не хотел…

– И жизнью поклянёшься? – бросил вызов красавчик.

– Да!

– Крас, не надо, – остановил обоих Папаша Баро. – Обманываться в людях крайне неприятно, но в этот раз ещё не смертельно. Чего ты хочешь? Прощения? Тебя простили. Свободен.

– Не надо, не прощайте! Только позвольте вернуться. Теперь я должен вам намного больше. И не уйду, пока…

– Вот радость-то, – в сторону иронично бросила реплику Смея. – И чем мы заслужили?

Актеры не могли удержать ухмылки. Почувствовав перемену ветра, Новит добавил последний аргумент:

– Веда сказала, от меня может быть толк. Вы же ей верите…

– Даже я иногда ошибаюсь, – сурово признала слепая гадалка. – Но в этот раз…? – Она повернулась к Папаше Баро, словно могла видеть его реакцию. Но зрение тут было и не нужно. По его тяжкому вздоху все уже всё поняли.

– Если остальные не против, – хмуро предупредил глава театра.

Все дружно промолчали, хотя никто не выразил восторга и не высказался в защиту новичка. Папаша Баро резко кивнул в сторону «кухни»:

– Залезай.

Новит прыжком поднялся на ноги, отряхнул колени, картинно поцеловал в щёку терпеливую крошку Матильду, которая его не затоптала, отдал кошелёк директору и побежал в обход, к задней платформе. Фургон тут же тронулся.