Текст книги "Гроза (СИ)"

Визит подруги чудесным образом развеял Натальину хандру и утро следующего дня она встречала в твердом намерении не унывать.

Высокую резную дверь красного дерева распахнул щеголеватого вида дворецкий.

– Ваша светлость, их светлость молодой князь Иван Степанович пожаловать изволили в гости!

Наталья Федоровна с радостной улыбкой поднялась с кресла, отложив на маленький, с круглой столешницей стол томик Шекспира.

В комнату уже входил, не дожидаясь особого приглашения, ее старший сын. Высокий, сероглазый, с темно-русыми волосами, в парадном военном мундире.

«Какой же он у меня все-таки красавец! Немного неуклюж, как и его отец, но, все равно, хорош!» – с гордостью подумала Наталья Федоровна, а вслух воскликнула:

– Иванушка – свет мой! Наконец-то, ты порадовал мать визитом, – обнимая и целуя сына, добавила: – неделю носа не казал. Должно быть, и не скучаешь обо мне?

– Ну, что вы матушка, как можно. Служба, однако, дела… – Иван опустил глаза и наклонился поцеловать руку матери.

– Кстати, как дела на службе, что-нибудь прояснилось?

– В том-то и беда, что ничего! – разведя руками, усмехнулся он. – До сих пор не могу разузнать, на какой я должности, в каком полку… – Он вольготно расселся в кресле, треугольную шляпу, стряхнув пальцами какие-то пылинки, положил на столик. – Вы и сами, матушка, прекрасно знаете, какой нынче везде бардак. Видно при нынешнем правительстве правды, все одно, не сыскать.

– И что же, друг мой, к тебе одному такая несправедливость или других тоже обходят вниманием?

Наталья Федоровна присела напротив и участливо смотрела в глаза сына.

– Да уж есть такие, которые много обласканы нынешней властью, хотя не я один и обижен. Многих достойных людей на худую участь обрекают. Вот, взять хоть моего друга Якова. Он получил на днях печальное известие: приказано ему собираться в путь – сменять офицера караульной службы при арестантах в Соликамске. Посудите сами, ведь это та же ссылка. А за что? За какие такие вины? Ни он сам, ни другие не ведают…

Наталья Федоровна замерла, прижав к груди соединенные вместе ладони, отвела взгляд. Вот и судьба ей улыбается, давая столь редкую возможность…

Иван тем временем продолжал:

– При таких делах не удивительно, что многие охладевают к службе, предаются разным увеселениям: вино, драки, дамы. Но разве можно их обвинить? Вот, к примеру, Коржов вчера устроил скандал в кабаке…

– А что он – и вправду надежный друг? – перебила его Наталья Федоровна.

– Кто – Коржов? – удивился Иван, – да как-то…

– Нет, ты, кажется, назвал его… Яков… Да. Как, ты говоришь, его фамилия?

– А, Бергер – да. Он мой давний приятель и друг. Почему вы спросили, матушка?

Наталья на мгновение смутилась, но, отбросив сомнения, почти спокойным голосом сказала:

– Тебе ведь известно, свет мой, что в Соликамске уже третий год обретается наш друг – граф Левенвольде. Вот, я и подумала, как не воспользоваться таким случаем, дабы поддержать безвинного страдальца. Не мог бы Яков оказать маленькую услугу – передать записочку арестанту?

– Матушка!.. – сын с невольным укором покрутил головой, – ну зачем вы?.. А как же?.. – он так и не сумел подобрать слов и сдался, – хорошо… я передам Якову вашу просьбу. Он вряд ли откажет.

– Вот и славно, – улыбнулась Наталья, – я напишу прямо сейчас, чтобы потом не запамятовать, – и громко позвонила в колокольчик. Вошедшей горничной она приказала принести бумагу и чернила и продолжила разговор с сыном:

– Так, ты, кажется, рассказывал мне о… Рожкове?

– Каком Рожкове? – снова удивился Иван.

– Который чем-то не был доволен, или подрался… – рассеянно произнесла Наталья, обратив взгляд на округлившего глаза Ивана. В этот момент горничная пришла с бумагой и чернилами.

– Что еще прикажите, барыня?

– Ничего, ступай, – отозвалась Наталья Федоровна и с коротким вздохом взялась за перо. Чуть задумавшись, она обмакнула перо в чернильницу и, нежно разгладив листок, написала всего одну фразу по-немецки: «Милый друг, спешу передать Вам с этим человеком поклон и заверение в неизменной моей о Вас памяти. Наталья Лопухина». Посыпав свое послание из песочницы и стряхнув впитавший излишнюю влагу песок, Наталья аккуратно сложила письмо и протянула его сыну, – вот, ты уж, Иванушка, не забудь, передай это своему другу.

– Не беспокойтесь, матушка, передам. – Иван засунул листок в карман.

– Да, и на словах попроси его, пусть скажет, чтоб граф не унывал, а твердо надеялся на лучшие времена, – с ласковой улыбкой добавила Наталья.

– Хорошо, все, как просите, сделаю.

– Спасибо, сынок. Отобедаешь со мной? – облегченно вздохнув, спросила Лопухина.

– С удовольствием.

– Значит, распоряжусь, чтоб накрывали на две персоны. Это так приятно, когда за столом есть кто-то из близких. А то с тех пор, как батюшка твой с сестрами и братьями отбыл в деревню, я все больше трапезничаю одна.

– Почему бы и вам, матушка, не съездить к ним в деревню, отдохнуть? Вас и батюшка звал.

– Может быть, я так и сделаю. Вот только твое положение установится… Нынче ведь как нам тебя одного оставить. Пока я здесь, мне и самой за тебя спокойнее, и батюшке твоему все о нашей здесь жизни отпишу. С другой стороны, опять же в столице у меня подруги, от них я все новости узнаю: что при дворе делается. В деревне же в полном безвестии будем.

– Отчего в безвестии? О здешней жизни и я все, как есть, отписать могу. Я с товарищами много разговоров имею и о гвардейских, и о дворцовых происшествиях.

– В этих беседах, Ваня, ты слушай больше, да меньше говори: особенно, об обидах своих. Не спокойно нынче.

========== Часть 1. Глава 4. Бал ==========

Улучив момент, Наташа покинула компанию веселящихся на свадьбе подруги гостей и вышла в сад. В ярко освещенном сотнями свечей доме было немного душно, а в саду воздух дышал прохладой и свежестью. А июньское небо казалось уютным синим шатром с редкими вкраплениями звезд. Наташа любила его больше, чем ту мерцающую черную бездну, которая ясными ночами раскидывалась на Петербургом в другие времена года, одновременно завораживающую и пугающую.

По тишине, нарушаемой только отзвуками царящего за стенами веселья, каскадом прокатился мужской смех. Невольно обернувшись Лопухина заметила расположившуюся у раскидистого дуба группку подвыпивших молодых людей. И не в далеке в тени кленовой аллеи белело платье какой-то девицы, гуляющей под руку со своим кавалером. Наташа, пристально вглядываясь, попыталась рассмотреть, не ее ли это Настя с Николой Головиным. Тщетно. Усмехнувшись своему материнскому любопытству, Наталья Федоровна не спеша пошла по мощеной диким камнем дорожке, ведущей к пустовавшей пока беседке. Запах цветущих деревьев приятно щекотал ноздри, тихо шуршал синий шелк платья, и в завершение идиллии послышалась затейливая трель соловья. Неожиданно снизошло одно из тех мгновений, когда бывает хорошо просто оттого, что отступают все прежние переживания, обиды, волнения и заботы. Хорошо от того, что ты здесь и сейчас.

Наслаждение безмятежностью прервали чьи-то торопливые шаги сзади. Наташа оглянулась. К ней приблизился молоденький и довольно симпатичный кавалергард.

– Наталья Федоровна, объявили танцы, – сказал он срывающимся от волнения голосом, – не подарите ли мне первый танец? – И робко протянул ей руку.

«А давно ли у тебя, мой мальчик, молоко на губах обсохло», – не без удовольствия подумала Наталья, но вслух произнесла, улыбаясь обворожительно. – А известно ли вам, молодой человек, что танец нужно заслужить? – Она наклонила голову влево, чуть приподняв правую бровь.

– Скажите как?!

– Принесите мне бокал шампанского.

– Одно мгновение, – радостно воскликнул юноша.

– Не торопитесь, – с нотками смеха продолжила Лопухина, – нести нужно не в руках, а на голове! Знаете, как на востоке кувшины носят? – Она подняла ладони над своей пышной прической, игриво взирая на нежданного ухажера. – И руками не держать! Сможете?

– Я попробую, – приуныв, произнес паренек.

– А мы проследим, чтоб не жульничал, – с ликованием подхватили, подошедшие во время их беседы, друзья застенчивого кавалера. И шумная троица зашагала к дому.

Но едва Наташа повернулась, чтобы продолжить прогулку в прежнем направлении, как перед ней возникла фигура Нила Акинфова.

– Натальюшка, друг наш, на что-то вы нас оставили одних, без света ваших прекрасных глаз?

– Ах, оставьте, Нил Тимофеевич, вам всем и без моих прекрасных глаз было очень весело вести разговоры о невиданных корабельных орудиях, бьющих… на сколько, вы говорили, ярдов? – с наигранным возмущением ответила Лопухина.

– Помилуйте, сударыня, только и перемолвились парой словечек, и то все Пашка начал, – оправдываясь, пробасил Нил и развел руками.

– Хорошо, прощены, но только не приставайте ко мне больше с вашими упреками, – распахивая все еще густые и длинные, на зависть соперницам, ресницы, отмахнулась Наталья и раскрыла веер. Ее синие глаза в белой ночи казались черными, и в этих черных омутах готов был сходу утонуть Нил Акинфов.

– Позвольте тогда, в знак прощения вашего, поцеловать вашу прелестную ручку, – и он наклонился, потянувшись за ее рукой, затянутой в голубую, шелковую перчатку.

Наташа грациозно отдернула руку. – Не много ли вы хотите, любезный Нил Тимофеевич? – Смеясь, хлопнула веером по его сложенным трубочкой губам. Она уже начала подумывать, как бы ей избавиться от надоевшего воздыхателя, как услышала позади себя громкий хохот и обернулась. Шагах в семи от нее стоял расстроенный кавалергард с опущенной головой. По его волосам, по аксельбанту, пенясь, стекало шампанское, у ног осколки разбитого бокала, а по сторонам довольно гогочущие сослуживцы. Всплеснув руками, искренне рассмеялась и Наташа. Видимо, ободренный ее смехом юноша поднял голову и сделал несколько шагов.

– Может, хоть в награду за мои мучения, вы все-таки подарите мне танец? Не умею я бокалы на голове носить.

– Нет, милый юноша, вот, когда научитесь, тогда и потанцуем, – но в благодарность за развлечение она легонько провела пальчиком по его гладкой щеке, и быстрыми шагами направилась к дому.

Едва войдя в залу, Наташа сразу окунулась в пьянящую атмосферу праздника, бала, танцев. Быстрее забилось сердце, и все в ней взметнулось и полетело в такт музыке вальса.

– Ах, какой праздник, какая пара! – воскликнула подошедшая женщина, пышная, цветущая, разрумянившаяся в танцах.

– Да, Марьюшка, чудесный вечер! – с легким вздохом ответила Наталья. Достала веер из страусиных перьев и поднеся его близко к лицу, принялась рассматривать танцующих, прикидывая, с кем бы она предпочла пройтись в вальсе, а с кем отплясать кадриль.

– Это ваш платок? – галантно улыбаясь, высокий, чрезмерно сухощавый, но широкоплечий мужчина преклонных лет, протягивал ей шелковое воздушное облачко с вышитыми золотом и серебром вензелями «НЛ».

– Спасибо, Андрей Иваныч, – одарив мужчину благодарной улыбкой, Наталья двумя пальцами подхватила платок. – Должно быть выронила, когда доставала веер.

Мужчина выверенным движением опытного придворного склонился в легком поклоне, ровно как того требовал этикет, и удалился.

– Страшный человек, – прошептала изменившаяся в лице Марья Наумова, – дьявол в образе состарившегося ангела! Если не знать, чем он занимается, то и в голову не придет (1).

– Ему раскрывают душу в приватной беседе даже те, кто прекрасно осведомлен о его должности – вот, что удивительно… – ответила Наталья. – Но, к счастью, мы его знаем только со светлой стороны. Так к чему бояться?! Достаточно, просто помнить, кто он.

Лопухина веселым взглядом окинула вокруг.

Среди нескольких десятков кружащихся пар мелькало воздушное платье невесты. Аня танцевала с мужем. Новоиспеченная графиня Бестужева была безупречна: прекрасная осанка дополнялась изящной легкостью, плавностью движений. Стороннему наблюдателю могло показаться, что она и вовсе не касалась в танце белого мрамора пола, а парила в воздухе на широком кринолине. Михайло Бестужев, с неловкими грубоватыми движениями, представлял собой невыгодный контраст супруги. И он не отводил мальчишески влюбленного взора от жены. Это в его-то пятьдесят пять!

«Счастья тебе, Аннушка!» – улыбнулась Наташа и перевела взгляд на стоящих в кружке и живо беседующих солидных государственных мужей. Был с ними и Степан Васильевич. Он не проявлял такого бурного возбуждения как, к примеру, активно жестикулирующий граф Воронцов. Лишь иногда вставлял пару слов и смеялся вместе со всеми. В отдалении мрачным вороном застыл хмурый Алексей Петрович Бестужев (2).

– Разрешите вас пригласить?

Наталья чуть вздрогнула от неожиданности. Статный вельможа в расшитом драгоценными камнями камзоле протягивал ей согнутую в локте руку. Граф Петр Шувалов (3). Она кивнула и положила свою ладонь поверх его. Они прошли в гущу танцующих и понеслись в вихре вальса. Потом была кадриль, потом мазурка… Пары отплясывали доупаду, не жалея ни туфлей, ни ног, обменивались партнерами. После очередной рокировки Наташа неожиданно оказалась в объятиях собственного мужа.

– Может быть, моя прелестная супруга осчастливит танцем и меня? – сдержанно улыбаясь, Степан задал вопрос, по сути, риторический. Ведь они уже танцевали. Наташа, лучезарно улыбнувшись, склонила голову.

– С радостью, мой дражайший супруг!

Она смотрела с нежностью в его добрые, смеющиеся, карие глаза, и человек несведущий мог бы подумать, что они идеальная пара.

Объявили перерыв. Гости вернулись в столовую залу и начали занимать свои места. Наташа подошла к Бестужевой.

– Ты счастлива? Я так рада за тебя!

– Спасибо, милая. Мишенька так внимателен и нежен ко мне. Да, я счастлива! А ты не скучаешь ли у меня в гостях? – воскликнула Аня, обмахиваясь веером, лицо ее разрозовелось после танца, глаза блестели.

– Что ты, все просто чудесно. А поскучать и при желании не дадут, – Наташа прыснула, прикрывая лицо веером, и вкратце рассказала Ане анекдот, случившийся с наивным кавалергардом.

– Зачем же ты так осадила мальчика, Наташа, – смеясь, сказала Аня. – Он собой славный?

– Вполне!

– Так и потанцевала бы с ними, кто знает, может, завязался бы роман, – непонятно в шутку или всерьез произнесла Бестужева.

Лицо Лопухиной стало серьезным:

– Нет, ты ведь знаешь, я храню верность.

– Кому, Степану или… – начала было Аня, но осеклась и кинула на подругу раскаянно-извиняющийся взгляд. Но Наталья Федоровна не собиралась грустить в этот вечер.

– И одному, и другому, – рассмеявшись, ответила она.

Анна Гавриловна облегченно вздохнула.

– А если серьезно, Наташ, я все никак в толк не возьму, чем тебя Степан всегда не устраивал. Недурен собой, душою чист, и стоит тебе посмотреть на него поласковее, так и дышать в твою сторону боится.

– Честно? Я и сама не знаю ответа на этот вопрос. Ладно, пойду к нему. – Наташа, подхватив юбки, поспешила к своему месту за столом.

– Вот и я! – весело сообщила она мужу, усаживаясь на стул, пододвигаемый вовремя подскочившим лакеем.

– У тебя хорошее настроение?

– Ее величество императрица всея Великия, и Малыя, и Белыя Руси, Елизавета Петровна! – провозгласил, стоя на вытяжку у распахнутых высоких дверей, дворецкий.

– Уже нет, – нахмурив брови, тихо ответила Наташа, прикладывая к не касавшемуся еды рту салфетку.

Все повскакивали и склонились перед вошедшей. Поджав губы, присела в глубоком реверансе и Наталья.

Елизавета величественно прошла по зале. Высока, немного полновата, но с великолепной статью. Непудренные, огненно-рыжие волосы высоко взбиты в затейливую прическу, шлейф розового платья струился по мраморному полу.

– Прости, Михайла Петрович, за опоздание! Надеюсь, не прогонишь?! – с веселым задором воскликнула императрица.

– Безмерно, безмерно счастлив и польщен вашим присутствием на нашем скромном празднестве, ваше величество! – приложив руку к сердцу, заверил Бестужев.

– Так с женитьбой вас, Михаил да Анна! Мира и достатка вашему дому, а вам любви и согласия!.. – среди стандартных поздравлений прозвучала также подаренная подмосковная деревня на двести душ, а завершила Елизавета речь призывом: – За здоровье молодых! – Она высоко подняла поднесенный ей бокал с игристым вином и обернулась к гостям. Осушила сосуд до дна и с маху разбила об пол. – На счастье! Что встали, как статуи? Веселиться всем! И зала вновь наполнилась оживленным гулом голосов, звоном бокалов и цоканьем вилок и ножей о фарфоровые тарелки.

Вдруг всеобщее внимание привлекла стайка мальчишек лет десяти-двенадцати, неожиданно влетевшая в залу. Среди них явно назревала драка. Жгучий, черноглазый брюнетик с воинственным пылом налетал на длинного, но щуплого парня, который, округлив глаза, отступал от него, прикрываясь руками.

– Отвечай за свои слова! – кричал брюнет.

– Какие слова? Отойди от меня, – озираясь по сторонам в надежде на помощь взрослых, вопил щуплый.

– Брось, Юсупов, кулаками правды не докажешь, – встал между ними крепкосложенный, кареглазый шатен, стараясь отодвинуть требующего сатисфакции брюнета на расстояние своих вытянутых рук.

– Но он лгун и трус, – горячился Юсупов, – мы более русские и более верны России, чем их род!

– Об этом достаточно говорят славные дела твоих предков, а твои кулаки тут ни к чему, – продолжал увещевать рассудительный шатен.

– Почему дети до сих пор здесь? Куда смотрят няньки? – обратилась к мужу Лопухина. – Распорядись, пожалуйста, пусть везут их домой – им давно пора спать, а не баталии здесь устраивать.

Степан, и без того уже встающий из-за стола, направился к разгоряченной детворе, одновременно с еще несколькими родителями, спешащими предотвратить мордобитие.

– Абрам, вам пора домой. Где сестры? – спросил он, обращаясь к мальчику-шатену.

– Они в детской. Но, батюшка, ведь все остальные еще здесь.

– Их тоже сейчас отправят по домам, мы просто увлеклись праздником и забыли о вас, – с улыбкой возразил Степан Васильевич.

– Поразительно! До чего же сын может быть похож на отца: и внешностью и повадками! – воскликнула, остановившись рядом с ними, пожилая графиня Воронцова.

– Да, – неуверенно улыбнувшись, отозвался Лопухин-старший и пристально посмотрел в лицо сына.

«А он, и правда, удивительным образом похож на меня», – думал Степан по пути в детскую залу и отдавая распоряжения прислуге.

С рождением Авраама у него были связаны одни из самых неприятных воспоминаний. Сын родился в 1732 году, но с лета 1731 года и до самого рождества Степан Васильевич был в Лондоне, и когда в начале августа Наталья родила, на сердце ее мужа с новой силой разболелась застарелая рана. Устав от бесконечных поздравлений и справлений о самочувствии супруги, он в один момент, в конце-концов, не сдержался.

– Для чего вы меня об этом спрашиваете? Спросите графа Левенвольде, это его дело, он знает об этом лучше меня, – выдал он по-английски изумленной леди Рондо, известной в Петербурге врачевательнице женских недугов. А заметив ее крайнее смущение, с горькой усмешкой добавил: – Что за беда! Всем известна связь моей жены с этим человеком, и сущая правда.

Пораженная англичанка слушала его и никак не могла найти, что сказать. Тогда придавая своему голосу как можно больше бодрости Степан объяснил: – Петр Великий приказал мне жениться, можно ли было его ослушаться? Я тогда же знал, что невеста меня ненавидит, и, со своей стороны, ее не любил и не люблю, хотя все справедливо считают ее красавицей. Я не могу ее любить, не могу и ненавидеть… и не из чего мне беспокоиться. Пусть наслаждается любовью человека, которого сама любит, и по-прежнему ведет себя с тем благоприличием, которого только можно ждать в подобном случае.