Текст книги "Лесной глуши неведомые тропы (СИ)"

Автор книги: Ядовитая Змея

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Глава 7. Веление сердца

Не успела я спуститься по лестнице, как у входа в харчевню перехватил меня за руку Ирах.

– Илва, – его лицо казалось встревоженным, – нужна твоя помощь, девочка.

– А? – растерялась я, только сейчас заметив, что за плечом Ираха стоит плачущая Грида – младшая дочь старого скорняка.

– Гилль занемог малость. Поди-ка, голубушка, посмотри, что там с ним. Может, зелий каких ему присоветуешь?

– Хорошо, – согласилась я, досадуя на то, что ничего из своих сушеных снадобий не захватила по обыкновению, – сейчас схожу.

Ирах свел брови на переносице, будто сомневаясь в чем-то, а затем, решившись, снял с колышка меховую свиту.

– Пойду-ка я с тобой, дочка. А ты не плачь, – ворчливо прикрикнул он на льющую слезы Гриду, – Илва во всякой болезни толк знает, поможет отцу-то.

У меня нехорошо засосало под ложечкой – я очень не любила, когда мои скромные возможности преувеличивали и на словах делали их равными умению покойной Ульвы. На самом деле, лечить я умела только самые простые хвори.

Ирах, как и обещал, бросил все дела и сопроводил меня к покосившемуся от старости, но все еще крепкому срубу скорняка. У порога нас встретила сухонькая сгорбленная старуха Линне. Смерив меня не слишком ласковым взглядом и демонстративно осенив себя и четыре угла сеней крестным знамением, она все же проводила нас до самой постели захворавшего мужа.

Выглядел Гилль и впрямь нехорошо. Он полусидел на кровати, откинувшись на высоко взбитые подушки; бледное лицо то и дело морщилось в гримасе боли, согнутые в коленях ноги мелко подрагивали под наброшенным поверх одеялом.

– Что с ним? – спросила я, прежде всего ощупывая сморщенный лоб.

Старика слегка лихорадило, несмотря на то, что в горнице было жарко натоплено.

– Живот прихватило. Уже несколько дней не встает.

Некоторое время мы с Линне и Гридой уговаривали сварливого старика обнажить живот, чтобы я могла осмотреть его, но их усилия не увенчались успехом. Лишь после того, как на упрямца строго прикрикнул Ирах, тот послушался и, охая, откинул одеяло, позволив мне задрать край смятой рубахи. Меня обдало кисловатым запахом старости.

– Где болит? – осведомилась я, внимательно осматривая вздувшийся живот.

– Сначала вот тут было, – Гилль указал на область повыше пупка, – а теперь вот здесь – скрюченный палец съехал на правое подбрюшье. – И нутро крутит, словно между жерновами, Создатель меня дери.

Я осторожно пощупала указанное место и почувствовала под пальцами слабое мышечное напряжение.

– Болит? – я отпустила пальцы.

Старик охнул. Я нахмурилась. Ульва частенько брала меня на осмотры к захворавшим людям, и теперь я припомнила похожие признаки. Той несчастной женщине Ульва помочь не смогла, хоть и поила ее травами; бедняжка умерла через седмицу с животом, раздутым, что твоя тыква. Ульва пыталась втолковать мне, что приключилось у женщины внутри, но Гилля пугать не хотелось.

– Ну что? – Ирах заглянул на друга через мое плечо.

Я растерянно отступила и закусила губу, с тоской поглядев на взволнованного трактирщика.

– Подумать надо, – выдавила я из себя, стараясь скрыть растерянность.

Но от внимательного взгляда Ираха непросто было что-либо укрыть. Похоже, в выражении моего лица он уловил тревогу и торопливо заговорил, тронув меня за локоть:

– Ну так подумай, дочка. Хочешь, вместе подумаем? Идем-ка во двор, – он увлек меня за собой, приобняв за плечи. – А ты, Грида, дай-ка отцу воды выпить, вон как губы обсохли-то.

Выйдя на свежий морозный воздух, я села на лавку перед входом и отерла вспотевший лоб. Старуха Линне увязалась за нами, чуя неладное, но Ирах сурово шикнул на нее, заставив вернуться в избу.

– Плохо дело? – нахмурился он, когда мы остались одни.

– Да, – честно призналась я. – Мне тут не справиться. Отвезти бы его в Старый Замок, к лекарю.

Ирах скривился.

– Разве ж лекарь из Старого Замка станет возиться со стариком из деревенских? Скажет ведь: пора пришла ему помирать.

И то правда. Такую хворь, поди, и лекарь не вылечит. Разве что… Я наморщила лоб, припоминая, где могла видеть то, что творилось сейчас внутри живота старого Гилля.

– Придумала то-то? – растревожился Ирах, заглядывая мне в лицо.

– Книжка! – вдруг выпалила я, подскочив с места. – Я видела такое на картинке в той книжке!

– Что за книжка, девочка?

– Мне срочно надо в лавку к старьевщику, что живет близ Старого Замка. Купить я ее не могу, может, даст хоть недолго поглядеть?

– Надо, так надо, – засуетился Ирах. – Погоди, отправлю Гриду к сестре, пусть телегу с возницей снарядит нам.

Грида по наущению Ираха стрелой помчалась в мельников дом, где я была еще вчера, стараясь помочь несчастной Келде. И надо же было такому случиться, что бедняжку Марту одолели со всех сторон болезни родных: вчера дочь, теперь вот отец…

Телегу подали незамедлительно, и Ирах вновь вызвался сопроводить меня до самой лавки старьевщика. Старый жук, хитро прищурившись, попробовал было содрать немалую цену всего лишь за просмотр пары-тройки страниц, но Ирах, почти не торгуясь, отсыпал ему несколько медяков. Я быстро нашла нужное мне место.

– Есть ли у вас бумага и кусочек угля? – спросила я, жадно вчитываясь в мудреные строчки рядом с правдоподобно нарисованной картинкой.

Ирах с любопытством заглянул мне через плечо и немедля отшатнулся, осеняя себя крестным знамением.

– Помилуй Создатель, Илва, что ты задумала? – в священном ужасе прошептал он, все еще глядя на картинку, которая наверняка показалась ему дикой, а то и того хуже: богохульной.

– Здесь сказано, где надо разрезать кожу, – водила я пальцами по строчкам и картинке. – Особым ножом. А потом, – я сглотнула и ткнула пальцем в нарисованный среди кишок отросток, – надо отрезать щипцами вот это. Сделать тонкую нить из отреза кишки и перевязать ею здесь. И зашить все шелковой нитью.

– Да оглохнут уши Создателя, – шептали побелевшие губы Ираха. – И ты сможешь это сделать?

– Не знаю. Я никогда не пробовала… Мне нужен такой нож, – я перелистнула книгу в начало и указала пальцем на узкий и вытянутый лекарский нож непривычной крестьянину формы. – Попрошу Хакона сделать такой для меня.

Старьевщик радостно продал мне лист бумаги еще за медяк и подал вместо уголька настоящее перо с чернильницей. Я быстро переписала подробные указания неизвестного мне сожженного лекаря, да будут к нему милостивы духи забвения, и аккуратно перерисовала картинку. На нижней части бумаги я попыталась в точности скопировать необходимый мне нож.

– Готово! – объявила я Ираху, который предпочел не мешать мне – а может, опасался находиться в богохульной лавке старьевщика? – и дожидался во дворе у телеги. – Едем назад.

– Илва, – когда мы тронулись, трактирщик положил руку мне на плечо. – Ты уверена, что справишься?

– Нет, – честно призналась я и посмотрела ему в глаза. – Но выбор невелик. Если ничего не делать, Гилль скоро умрет. Если попробовать… то есть хотя бы малая надежда.

– Тогда пробуй, – пальцы Ираха крепко сжали мое плечо. – Я буду молиться Создателю, чтобы у тебя получилось.

С Создателем у нас сложились не шибко-то дружеские отношения, поэтому я решила, что лучше проведу время перед пугающим меня действом в молитвах старым духам и очищающем посте. В надежде, что добрые духи придадут верности моим рукам и помилуют старика Гилля.

Возница остановил телегу возле кузницы, дождался, пока я спрыгну, и повез Ираха к дому Гилля – известить Линне и Гриду о том, что ожидало старика.

Окна кузницы всегда были открыты нараспашку, даже зимой. Сквозь одно из них я увидела полуобнаженную спину Хакона, склонившегося над кузнечным горнилом. Хоть я и гневалась на него за былые обиды, а иногда даже позволяла себе зло насмехаться над его грубой силой, из-за которой ему не досталось мозгов, а все же полюбоваться здесь было на что. Не слишком широкие лямки кожаного фартука, защищающего живот кузнеца от кусачих жаринок, пересекали мощную спину накрест между лопаток. Во впадинках среди твердых бугров мышц скользили капельки пота, заставляя его смуглую кожу блестеть, словно намазанную маслом. Хакон меж тем достал из горнила раскаленную добела заготовку для ухвата, выложил на наковальню и принялся придавать пылающему металлу нужную форму точно вымеренными ударами молота. Я еще немного полюбовалась игрой мышц на сильной руке, держащей молот, и решилась ступить на порог.

– Пусть благословят тебя духи огня, мастер Хакон, – вежливо поздоровалась я, когда он поднял на меня глаза.

Удивление на его лице было безграничным.

– Илва? – он бросил молот рядом с наковальней, отер пот со лба намотанной на запястье тряпицей и откинул назад завитые в мокрые кольца черные волосы, выбившиеся из-под кожаной перевязи надо лбом. – Глазам не верю. Передумала насчет свадьбы?

Я с трудом вспомнила, о какой свадьбе он говорит. Ах да, он же приглашал меня к Тувину Оглобле.

– Нет, – я выразительно качнула головой. – Я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня.

Он широко ухмыльнулся, обнажая ряд красивых белых зубов.

– Это я завсегда, – он ступил ближе и неожиданно обхватил меня огромной ручищей за талию. – Прямо здесь, или поднимемся в горницу?

– Уймись, дурень, – я с силой стукнула кулаками по мощной груди и вывернулась из жесткой, будто тиски, хватки. – Я не о том.

– А о чем же? – его ухмылка скисла так же быстро, как и засияла перед тем.

– Вот, – я ткнула ему под нос обрывок бумаги с нарисованным на ней ножом. – Сможешь сделать такой для меня?

Хакон уныло отобрал у меня бумажонку и прищурился, разглядывая рисунок.

– Кого прирезать собралась? Тура своего, небось? – он искривил губы в невеселой ухмылке. – Стоит ли труда: привела бы ко мне, я б его одним ударом кулака замертво свалил.

Я вздохнула. Великовозрастным петухам дай только повод подраться.

– Человеку надо помочь. Гиллю совсем худо.

– Так ты его резать собралась?! – теперь Хакон ужаснулся по-настоящему, даже отшатнулся от меня, как от прокаженной.

Я поморщилась. Если увижу ужас еще в парочке чьих-то глаз, то уж точно откажусь от своей безумной затеи. С языка едва не сорвался ехидный ответ, но я благоразумно рассудила, что сейчас злить Хакона не слишком разумно.

– Там поглядим, – уклончиво ответила я. – Так сможешь? Только нужно лезвие сделать очень острым.

– Сделаю, – горделиво ответил Хакон и картинно повел могучими плечами. – Дня через два заходи.

Облегчение вырвалось из меня шумным выдохом. – Благодарю тебя, мастер Хакон.

– Только это будет дорого стоить, – он подмигнул мне темно-серым глазом, где уже весело плясали бесенята.

– Э-э-э… Сейчас у меня много нет, надо собрать деньги для подати, – погрустнела я. – Но если ты согласишься сделать нож в долг, я обязательно расплачусь позже.

– Соглашусь, если пойдешь со мной на свадьбу к Оглобле, – он вновь хитро подмигнул и опять попытался сгрести меня ручищей.

Я вывернулась еще до того, как он успел меня схватить, и проворно отступила к двери.

– Будь по-твоему, лишь бы жених с невестой не забоялись. Плохая примета, знаешь ли, ведьму на свадьбу приглашать. Только руки-то не распускай, не то так огрею, что седмицу работать не сможешь!

– А кто ж тебе тогда нож выкует? – прищурился хитрец.

– Я зайду через два дня, – пообещала я и хлопнула дверью кузницы.

Со всеми этими разъездами да визитами я и не заметила, как зимнее солнце скатилось к закату, укрывшись в придачу за тяжелыми седыми облаками. Вновь повалил снег. Я, наконец, вспомнила, зачем пришла в деревню, и забежала к мяснику, чтобы выторговать у того кусок дичи, принесенной вчера Туром. Мясник торговаться не стал: принял от меня предложенные медяки и снабдил в довесок кусочком свежего сала.

– И напомни Туру, что за ним должок, – сказал мне в напутствие мясник. – Я человек терпеливый, но злопамятный.

Подивившись его словам, я с благодарностью приняла угощение и заторопилась дальше. Но вскоре снова остановилась: мое внимание привлек свет в окошке дома ткачихи. За душой еще звенело несколько медяков. Я немного поколебалась, а затем, скрепя сердце, все же решила с ними расстаться и выторговала у неприветливой женщины отрез самого дешевого конопляного полотна: грубоватого и плохо выбеленного, но все же крепкого. И уж потом потрусила сквозь свежие сугробы к нашей хижине.

Энги я застала во дворе: он был занят тем, что рубил дрова у подлатанного забора. Видать, от работы ему стало жарко, несмотря на крепчавший морозец: кожаный подлатник валялся на бревнышке, а сам Энги остался в нижней рубахе, закатав рукава до локтей.

– Где была? – хмуро спросил он, отирая выступивший пот рукавом.

– В деревню бегала. Мяса тебе купила к обеду, – я подбросила на руке полотняный сверток. – Из твоего же вепря мясо.

Он хмыкнул.

– Обед-то ты уже пробегала. Теперь к ужину будет.

Я настороженно зыркнула на него: не сердится ли? Но в болотных глазах не сверкали гневные молнии, и я облегченно выдохнула.

– Ты разве дома ужинать будешь?

– Да, – скупо подтвердил он. – Завтра с утра снова на охоту пойду.

Я припомнила слова мясника и, чтобы не забыть, проговорила их сразу:

– Мясник просил напомнить тебе о долге.

– Да знаю я. За тем и иду.

– Ты что, пообещал ему еще одного кабана? – удивилась я.

– Пришлось, – кивнул Энги не слишком-то радостно.

– А за что?

– За серебреник, – буркнул он с неохотой. – Торговался, гад, что грешник перед пеклом. Возьмешь там, на столе.

Несмотря на невеселые дневные хлопоты, я почувствовала, что мои губы растягиваются в улыбке.

– Да благословят тебя старые духи, Энги, – искренне поблагодарила я, радуясь, что еще одной плетью стало меньше. Одну-то как-нибудь вытерплю.

Он смущенно отвел глаза.

– И вот что, Илва… Я там ночью наговорил тебе всякого… Забудь это все.

– Почему? Ведь ты не сказал ничего плохого.

– Потому. О том никому не надо знать. Поняла?

– Поняла, – я согласно кивнула. – Не бойся, я никому не скажу.

– А за остальное… прости. Я не должен был распускать руки. Хмель попутал.

– Да ты ничего не…

– И зла на меня не держи.

– Я не злюсь на тебя, Энги. Только ты бы… кхм… пил поменьше.

– Поглядим, – хмуро ответил он и повернулся ко мне спиной, давая понять, что разговаривать больше не намерен.

Я пожала плечами и вошла в дом. Превозмогая отвращение, разделала мясо и поставила в котелке в печь – тушиться вместе с овощами. Сама же полюбовалась на добытый Энгилардом серебреник, достала из-под кровати свою шкатулку с драгоценностями и бросила монетку туда. Мой взгляд привлек нарисованный угольком портрет Ульвы; я достала его и положила на подушку, присев на лежанку рядом. По соседству с портретом пристроила и свою подружку-куколку, а затем зажала между ладоней сложенный в несколько раз лист бумаги с зарисовкой из книги. Закрыла глаза и стала молиться.

– Помогите мне, мои дорогие. Заклинаю вас духами забвения, заклинаю самой жизнью: помогите мне справиться с тем, что задумала. Научите, наполните правдой и исцелением руку мою. Сделайте так, чтобы у меня получилось.

Потеряв счет времени, я молилась до тех пор, пока во дворе не прекратился стук топора, а на крыльце не послышались тяжелые шаги. Вздрогнув, я быстро собрала свои сокровища и сложила в шкатулку, оставив сверху лишь исписанный листок. Когда хлопнула внешняя дверь, я успела захлопнуть крышку и проворно затолкать шкатулку под кровать, чтобы избежать лишних вопросов.

Жаркое к тому времени уже поспело, наполняя избу аппетитным ароматом. Урчание в животе Энги недвусмысленно подсказало мне, что пора бы накрывать на стол.

– Голова не болит? – я пододвинула к нему кружку с целебным отваром, который приготовила еще утром.

Вместо ответа он бросил на меня настороженный взгляд.

– Посмеяться решила?

– Нет, с чего ты взял? – удивилась я, но затем вспомнила, как часто, должно быть, смеялись над Энги односельчане, и допытываться не стала. – Тебя Мира добром поминала. Спрашивала, отчего не заходишь к ней больше.

Он опустил глаза в стол, а я поставила перед ним дымящуюся тарелку.

– Все кости мне перемыли? Не пойду я к ней больше – так и передай.

– Чем же она тебе на этот раз не угодила? – стало даже обидно за подругу, которая всерьез влюбилась в непутевого ведьмина сына. – Она ведь просто увидеться хочет. Взаправду. Без денег.

– Перехочет, – буркнул Энги, хватаясь за ложку. Но вдруг отложил ее и посмотрел на меня сердито. – А тебе скажу вот что. То, чего она хочет – я ей дать не смогу. Не по душе она мне. И если вздумаешь ей помогать да травить меня разными приворотными зельями… – он угрожающе сдвинул брови и подался вперед так грозно, что я отшатнулась, – тогда так и знай: выставлю вон, и пойдешь сама к ней жить.

Я обиженно поджала губы.

– Делать мне нечего, – огрызнулась в ответ. – Да и не знаю я таких зелий. Я не настоящая ведьма, или забыл? И вообще, сдался ты мне, травить тебя еще… Сами разбирайтесь.

У меня-то теперь были заботы поважнее, чем их глупая любовь. Чтобы слегка остудить взыгравшую обиду, я сходила в чулан и набрала в миску квашеной капусты. Поставила перед Энги, а сама с завистью сглотнула: с утра в животе ни крошки не было, но я сама себе решила держать пост перед важным делом.

– Что не ешь? – подостыв, снова заговорил Энги.

– Не хочется, – солгала я, отведя глаза в сторону.

– Ты это… обиды на меня не держи. Это я так сказал, лишь зря воздух тревожил. Не стал бы я тебя выгонять. Раз моя мать тебя тут приветила, значит, это и твой дом тоже. Живи, сколько хочешь, и на меня не шибко оглядывайся.

– Ну да, – не без ехидства заметила я, – пока ты жену сюда не приведешь.

– Не приведу, – он посмотрел на меня исподлобья. – Не стану я жениться.

Тут и я подостыла, вспомнив его историю с Магдаленой, смешную и грустную. И опять мне стало его жалко.

– Не говори так. Если тебе один раз не свезло, это не значит, что никто тебя больше не полюбит. Просто девушку надо выбирать попроще, по себе, а не…

– Что? – он вновь отложил ложку и сердито посмотрел на меня. – И об этом тебе уже подружка растрепала?

– А что тут такого? О твоих похождениях с Магдаленой, поди, и так каждая собака в Трех Холмах знает.

Он прошипел что-то сквозь зубы, но бранить меня не стал.

– Это были не похождения. У нас и правда любовь была. Если бы не вмешался Милдред…

– …Тогда бы тебе не сносить головы, – жестоко закончила я, развеивая его глупые заблуждения. – Не для таких как ты благородные леди родятся, неужели ты и сейчас этого не понимаешь? А Милдред… из-за этого он на тебя взъелся?

Энги вздохнул.

– Лорд Хенрик сказал, что если я еще раз появлюсь близ Старого Замка, он меня повесит. Думаю, Милдред с радостью спустил бы с меня шкуру, представься ему такая возможность. Я-то думал, что после свадьбы с принцессой Милдред отъедет жить во дворец, старый лорд откинет копыта, а в Старом Замке засядет кто поспокойней… А оно вон как вышло.

– Ну и забудь о Старом Замке. Охота ли туда соваться?

– Мне работа нужна, – хмуро отвечал он.

– Наймись к кому-нибудь из деревенских. Спроси у Ираха – может, он тебя в услуженье возьмет?

– Уже спрашивал. Не хочет он. Гнать не гонит, но и привечать не торопится. Сторонятся они меня, дезертиром считают.

– Может, к мельнику? – перебирала я в уме кого побогаче. – У него завсегда работа найдется, мешки-то таскать.

Энги вновь горестно вздохнул, и я поняла, что с мельником у него тоже есть какие-то счеты. Ну и прохвост: везде успел отметиться. Неужели с Келдой?

– Ладно, разберусь. Благодарствую за ужин.

– Здоров будь, – ответила я и принялась собирать со стола посуду.

Энги остался сидеть за столом, заново перебирая свои стрелы, очищая и ровняя и без того ровные наконечники. Я же, перемыв посуду, уселась напротив, развернула свой листок и принялась перечитывать записи из чудо-книги. Надо было выучить порядок действий наизусть, отпечатав в памяти все мельчайшие подробности картинки. Это меня немного успокаивало.

– Что это у тебя? – заинтересованно посмотрел на листок Энги.

– Да так. Старик Гилль заболел, а здесь написано о лечении, которое может ему помочь.

– Где взяла-то? – удивился Энги.

– К Старому Замку ездила, в лавку старьевщика. У него есть такая книга… обо всех хворях! – я мечтательно закатила глаза к потолку. – Если бы у меня такая была…

– Что ж не купишь?

– Дорогая больно. Вот переживем сбор подушного, а там и на книгу денег поднакоплю.

Энги невесело хмыкнул и вновь склонился к своим наконечникам.

– Ведьминская книжка небось?

– Нет. Она была написана настоящим лекарем. Только он теперь умер. Сожгли его за колдовство и богохульство.

Он покосился на меня с опаской.

– И ты такое хочешь держать у себя в доме? Не боишься, что тебя тоже сожгут?

– Я ведь не колдунья, – насупилась я. – И не ведьма. Создателя я тоже не обижаю – пусть живет себе с миром на своих небесах. А в старых духов мне никто верить не помешает.

Некоторое время Энги молчал, словно обдумывая мои слова. Я снова принялась за чтение, шевеля от усердия губами.

– А откуда ты грамоту знаешь? – вдруг спросил Энги, задумчиво глядя на меня. – Неужели и этому мать научила? Но ведь она сама была неграмотная…

Я пожала плечами.

– Никто не учил. Просто знаю, и все. Никогда об этом не задумывалась.

Энги еще долго сверлил меня подозрительным взглядом, но больше ничего не сказал.

Закончив изучать свои записи, я заботливо сложила листок и сунула его в шкатулку к остальным сокровищам, а сама занялась шитьем. Мерки мне снимать не было нужды: я просто разложила на столе старую, донельзя изношенную рубаху Энги, которую сама уже устала латать, и наскоро выкроила из купленного сегодня полотна точно такую же по размеру.

– Что удумала? – заинтересованно взглянул в мою сторону Энги.

– Рубаху тебе шить. Твои совсем прохудились, дыры одни.

– Не так уж и совсем. Поносил бы еще. Зачем деньги зря тратишь? Если медяков поднакопить, то можно ведь обменять на последний серебреник.

– Еще почти две седмицы впереди, – беспечно возразила я. – Быть может, старые духи смилуются и пошлют мне его иным способом.

А если и не пошлют, то одна плеть – не беда. Переживу как-нибудь. А вот Энги без нормальной рубахи, да еще в зиму, будет несладко.

– Не смей больше без спросу ничего тратить, – сердито хмурился Энги. – Вот уплатишь подушное, а потом и резвись, как душа пожелает.

Я лишь отмахнулась, зажав в зубах нитку, чтобы отмерить нужную длину. Дело спорилось быстро и ладно, отвлекая от тревожных мыслей о Гилле. Когда темнота за окном стала непроглядно-чернильной и пришло время отходить ко сну, я успела аккуратно и добротно сшить половину рубахи.

Энги тоже засобирался спать. Поднялся из-за стола, шумно потянулся, привычно захрустев суставами, собрал стрелы в колчан, завернул в тряпицу краюху хлеба с салом и положил в заплечную сумку. Пока он выходил во двор – видимо, справить нужду, – я быстро зачерпнула из ведра согретой воды, наскоро обтерлась мокрой тряпицей, переоделась в ночную сорочку и юркнула в постель. И вовремя: вскоре Энги вернулся, бросил в мою сторону быстрый взгляд, но отвел глаза и снял с печи ведро. Я искоса наблюдала за тем, как Энги, уже не особо смущаясь, стянул через голову пропитанную трудовым потом рубаху и принялся неторопливо обмываться над небольшой лоханью у печи. Он стоял ко мне боком, и я невольно залюбовалась его ладно скроенным обнаженным до пояса телом. Энги был, разумеется, не так чудовищно силен, как кузнец, мышцы на нем не вздувались такими же бычьими буграми, как на Хаконе, однако и ему крепости было не занимать, а причудливая игра теней на выпуклых и твердых мускулах придавала ему сходство с каменной статуей красавца-Создателя возле нашей церкви.

Энгилард был, несомненно, ловким и сильным мужчиной. Недаром он сумел одолеть дикого тура в неравном поединке. Ну и что, что не без обидных отметин? Зато под штанами-то старого шрама не видно.

Я заметила, что с особой осторожностью Энги прикасается к следу от плети на шее, и вспомнила, что сегодня не оставила ему целебной мази. С сожалением вздохнув, я снова сползла с уютной и уже согретой лежанки и прошлепала мимо Энги в чулан за горшочком. Когда я вернулась, он уже вытирался полотенцем.

– Повернись-ка, – велела ему.

– Что? – неприветливо буркнул он. Хотя мне показалось, что за неприветливым тоном он пытался скрыть смущение.

– Шею дай. Я привстала на цыпочки, пытаясь дотянуться до места возле уха, где начинался след, и щедро смазала хорошо подсохшую ссадину. Он покорно терпел, ни разу не шелохнувшись, лишь шумно дышал, а крепкая грудь ходила ходуном в такт дыханию.

– Благодарствую, – тихо шепнул он, когда я закончила.

Внезапно подумалось, что этот человек едва ли получал от кого-то хотя бы толику заботы с тех пор, как ушел из дома. А теперь и матери у него нет. Наверняка любящая Ульва старалась бы хорошенько его кормить, не пожалела бы, как я, последних медяков ему на одежду и не забывала бы смазывать его раны. На меня вдруг нахлынуло непреодолимое желание обнять его и приголубить, как мать могла бы приголубить малое дитя, которое ушибло коленку.

К счастью, это желание я сумела подавить и вовремя скрылась в чулане, задержавшись там чуть дольше, чем следовало, чтобы остудить разгоряченные стыдом щеки. За это время Энги успел натянуть на себя чистую рубаху, которая так не нравилась мне из-за того, что светилась прорехами, и лечь на свою постель.

– Разбуди меня завтра рано утром, если просплю, – попросил Энги.

– Разбужу, – пообещала я, задула свечу и отвернулась к стене.

За окном вновь завывал ветер: поднималась снежная метель. Я опять подумала о том, что стоило бы законопатить щели между рассохшимися бревнами нашего сруба. Но стоило мне только закрыть глаза, как перед мысленным взором снова встал Энги, голый по пояс. А мысли о щелях сменились мыслями о том, насколько твердой оказалась бы его грудь под моей ладонью.