Текст книги "Лесной глуши неведомые тропы (СИ)"

Автор книги: Ядовитая Змея

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

– Однако у вас поспела красавица внучка, – хитро сощурился Милдред, по-прежнему оглядывая Келду. – Может статься, в будущем году подарит семейству приплод.

Келда побледнела еще сильнее, ее дрожащие пальцы теребили край богато украшенной вышитыми узорами овчины. Но простодушная Марта, не ведавшая об истинной причине слов правителя, даже возрадовалась, что молодой лорд проявил интерес к дочери.

– Если на то будет воля Создателя и он пошлет Келде хорошего жениха, тогда может статься, милостивый господин.

Мне было искренне жаль бедняжку Келду – девица совсем сошла с лица. До сих пор ли она любила Милдреда, или просто боялась? Но раздраженный данник уже нетерпеливо махнул рукой, отсылая семейство на другую сторону площади. Никому не велено было расходиться по домам, покуда не управятся с уплатой все до единого. Наказаниям тоже полагалось вершиться прилюдно.

Наблюдая за однообразным действом, я уже начинала подмерзать и принялась легонько пританцовывать, чтобы размять остывшие ступни. Украдкой поискала взглядом Энги – что, если воспользоваться случаем и взять его за руку? Что, если пожаловаться на холод и прильнуть к нему, чтобы обнял и оттаял душой? Но Энги, казалось, вовсе мною не интересовался – держался чуть поодаль от всех и с затаенным гневом поглядывал в сторону Милдреда. Я печально вздохнула и обняла сама себя, сунув ладони в изношенных рукавицах под мышки.

– Бьорн Тулле, батрак, и его семья! – раздался громкий голос глашатая.

К помосту неуверенной поступью вышли худой изможденный мужчина и невысокая молодая женщина в груботканом шерстяном балахоне, слишком тонком для ударивших холодов. За подол батрачки цеплялись трое малых детишек, совсем кроху она держала на руках.

– Уже четверо, – пробурчал себе под нос писарь, сделал пометку в книге.

Данник же заглянул в записи и принялся загибать пальцы, беззвучно шевеля губами.

Считает подать с детей, догадалась я. С малышей берут не так, как со взрослых: за каждый полный год жизни по серебренику. Однако для многодетной семьи сущее разоренье. Батрак этот вместе с семейством прибился к деревне не больше двух лет назад, после того как крэгглы вырезали целое поселение по ту сторону леса. С тех пор перебивался, горемычный, в услужении то у одного хозяина, то у другого. Избу сам себе ставил, как умел – совсем малую и хилую. Я была у них несколько лун назад, принимала роды у молчаливой скромницы Ниты, что служила посудомойкой у Ираха. Никаким достатком там и не пахло: бедно они жили.

– Десять за детей и двадцать четыре за взрослых. Всего тридцать четыре, – данник протянул ладонь, в которую Бьорн с низким поклоном вложил небольшой мешочек.

Тот окинул батрака презрительным взглядом и с раздражением вытряхнул монеты из мешочка, внимательно пересчитал одну за другой.

– Здесь двадцать три, – он сурово посмотрел на склонившегося еще ниже крестьянина. – Больше нет, добрый господин. Год лихой был, не собрали.

– А дитя еще одно сделать не забыли, – хихикнул сидящий рядом писарь.

Я с глупой надеждой глянула на Ираха: авось поможет беднякам? Ведь он добрый, мне вон свои деньги предлагал! Но он лишь виновато отвел глаза, а ядовито-ледяной взгляд стоящей рядом Руны, мертвой хваткой вцепившейся в локоть мужа, окатил меня словно холодной водой. Видать, она проведала о том, что Ирах раздает односельчанам деньги. А может, и среди монет батрака были те, что подарены им… Иначе откуда бы семье, с трудом сводящей концы с концами, собрать столько?

Данник деловито сложил руки перед собой и покосился на молодого лорда. Я невольно проследила его взгляд и ужаснулась: хищный блеск в ярко-синих глазах перечеркивал слабую надежду на милосердие правителя.

– И как же делить будем? – почти мягко спросил несчастного батрака данник.

– Коль на то будет ваша милость, добрые господа… пусть жену мою не тронут, а мне… – он сглотнул, и я с жалостью заметила, как дернулся кадык на его худом горле, – пусть выпишут плетей, сколько полагается.

– Одиннадцать, – поскреб щетину на подбородке данник.

– И в каменоломни? – подался вперед Милдред, нехорошо улыбаясь. – Закон ведь так велит?

– Так, ваша милость, – услужливо подтвердил данник. – Но, коли человек так желает…

– Нет! – побледнев, как выбеленное плотно, выкрикнула жена батрака и едва не выронила дитя из рук. – Не отбирайте кормильца, добрые господа! Я тоже согласна принять наказание! Пусть зачтут ему шесть монет! Смилуйтесь, добрые господа!

Она униженно упала на колени, бездумно баюкая расплакавшееся дитя. Другие дети тоже расхныкались, испуганно хватая мать за ветхий балахон. Батрак, бледный как сама смерть, мял в руках шапку и ожидал своей участи.

– Что ж, я не зверь какой. Раз женщина просит… – милостиво кивнул Милдред и щелкнул пальцами в сторону палача, – приступай.

Толпа односельчан стояла как мертвая – все молчали. Никто не заступился за горемыку, хотя бы за его несчастную жену. Я не стала смотреть, как с бедняги сдирают одежду и заковывают в колодки. Не думая ни о чем, отыскала Энги, вцепилась руками в ремни на его подлатнике и спрятала лицо у него на груди. Энги молча обнял меня и крепче прижал к себе. Когда с площади раздался свист плети и сдавленные крики, смешанные с женским плачем, визгом детишек и дружным оханьем толпы, я с силой прижала к ушам ладони.

Как ни старалась я заглушить жуткие звуки, но, когда настала очередь женщины, ее пронзительные вопли врезались мне в уши. Мое лицо было мокрым от слез, но сделать я ничего не могла – такая же доля могла ждать и меня, если бы не Энги.

Когда звуки стихли, кроме болезненных стонов несчастных батраков и громкого рева их детей, Энги так же молча отстранил меня и утер холодными пальцами слезы на моих щеках. А затем опасливо оглянулся и развернул спиной к себе, еще и подтолкнув слегка между лопаток. Боялся, что люди увидят и болтать о нас станут? Но ведь им будет чем позабавиться, обсуждая сегодняшний день. Я с ненавистью посмотрела на красивое лицо Милдреда и ужаснулась еще больше: его глаза буквально горели нездоровым возбуждением, когда он провожал ими провинившуюся женщину. Бедняжка не могла держаться на ногах, ее под руки волокли прочь слуги из Старого Замка; на грубой нижней рубашке со стороны спины виднелись кровавые полосы.

– Гилль Тильдесон, скорняк, и его семья! – тем временем выкрикнул глашатай, заставив меня вздрогнуть и перевести взгляд.

Имя Гилля до сих пор больно резало по сердцу – мой грех, сколько ни замаливай, так и останется камнем лежать на душе. Сухонькая старушка Линне с дочерью Гридой вышла к столу, опираясь на клюку: ее слегка пошатывало то ли от холода, то ли от перенесенного недавно горя.

– Нет больше Гилля-то, кормильца нашего, – прошепелявила она жалобным голосом. – Был, да помер на минувшей седмице. Сынков моих уж второй год как нет, в битве за короля нашего, храни его Создатель, головы сложили. Вот только мы с дочкой остались, не обессудь, благодетель.

Данник недовольно насупился и вперил тяжелый взгляд в старушку.

– Вот как? Прямо перед уплатой подушного и окочурился?

Старуха Линне открыла беззубый рот и схватилась за сердце, а из толпы послышались робкие крики: «правда!», «так и есть!», «помер Гилль!».

Данник сузил глаза:

– А не плутуешь ли, старая? Чтобы подать не платить? Твой-то старик весь минувший год воздух портил, а тут так вовремя помер!

– Отчего не платить? – поднял густую бровь Милдред, принимая от слуги чашу с горячим вином. – Пусть платит.

От этих слов растерялась не только Линне, ошеломленно схватившаяся за руку дочери, но и сам данник, недоуменно глянувший в сторону правителя.

– Это как же, милорд? С мертвых душ подати собирать?..

– Так ведь сам говоришь – он прожил весь год. На моей земле прожил.

– Но ведь это не по закону, милорд…

– Если законы позволяют людям плутовать, это плохие законы. Придумаем новые, – Милдред сделал глоток из дымящейся чаши и обратился к Линне: – Добро-то, поди, весь год вместе с покойным наживали! А теперь думаешь себе оставить его долю?

– Да какое добро, благодетель? – всплеснула Линне сухой ладошкой и затряслась, что осиновый лист. – Убыль одна. Болел он, сердешный. Доходу от него никакого не было! Да и пил он!

– Так это ты его и споила, старая? – забавлялся Милдред, наблюдая за усиливающимся страхом старушки. – До смерти? Признавайся!

– Святой Создатель! – Линне осенила себя знамением. – Как бы я могла! Всю жизнь ведь с ним прожили, душа в душу! Это ведьма окаянная его заморила! До смерти зарезала!

Я стояла ни жива ни мертва, не решаясь вздохнуть. От мороза зябло тело, но горькие слова старухи холодили душу.

– Ведьма? – Милдред заинтересовался так, что подался вперед. – Что, настоящая?

– Как есть настоящая, добрый господин, – залопотала Линне и впилась в меня недобрым взглядом. – Вон она, чтоб ей пусто было!

Милдред рассеянно обвел взглядом толпу.

– Пусть выйдет да покажется, какова из себя.

Чьи-то руки потянули меня за рукава, толкнули в спину; я невольно углядела в толпе Ираха, который сочувственно проводил меня взглядом и крепче прижал к себе сына Свейна. Ну, вот и нашла меня моя расплата.

– Что мешкаешь? – повысил голос Милдред. – Или колдовать вздумала? Не старайся, меня твое колдовство не возьмет: я с детства от порчи заговорен.

Я поторопилась подойти к столу и низко поклонилась правителю.

– Я не колдую, господин. Не ведьма я, это неправда.

Усилившийся ропот толпы за спиной не служил мне хорошую службу, и я совсем пала духом. Так и чудилось в нестройном гудении голосов: «ведьма! ведьма! сжечь ее!»

– Как не ведьма? Вот эта добрая женщина говорит, ты ее мужа со свету извела.

– Я не хотела, – осипшим от страха голоса выдавила я. – Нездоровилось ему. Животом маялся. Я хотела помочь, но не сумела…

– Так помогла, что меня без кормильца оставила! – заголосила вдруг Линне. – Вот пусть она и платит за моего мужа, окаянная!

– Цыц! – строго прикрикнул на нее данник, и старуха умолкла.

– Не ведьма, говоришь? – Милдред внимательно оглядывал меня, прищурив синий глаз, а затем обратился к даннику: – Не помнишь, как там ведьм проверяют? Расплавленным серебром? Каленым железом? Или в проруби ее искупать с камнем на шее?

Я похолодела и пошатнулась, не в силах поверить своим ушам: они это всерьез?

– Она не ведьма! – крикнул из толпы громкий голос, дрожащий от гнева. – Лжет старуха! Илва и правда помочь хотела. Знахарка она, от хворей лечит.

Милдред встрепенулся и нахмурил брови, вглядываясь в толпу.

– Энгилард? И ты здесь! Что ж, выйди да встань перед судом, раз слово взял.

Толпа притихла, и вскоре вперед вышел Энги, оттесняя меня плечом.

– Повтори, что сказал.

– А и повторю. Эта девушка – не ведьма. Она людям помогает. Ни разу не видел, чтобы она колдовала.

– Тебе-то откуда знать, что ни разу?

– Мне ли не знать? В моем доме она живет, хозяйство ведет. Мою мать всю жизнь ведьмой величали, хоть то и неправда была. А эту сироту мать взяла на воспитание. Вот и ославили ее злые языки.

– Вот как? – синие глаза Милдреда с любопытством ощупывали то меня, то моего единственного защитника. – Твое слово против слова этой доброй женщины. Ну, и кому мне верить?

– Добрый господин, не ведьма она! Девушка и правда в травах разумеет, да и только, – услышала я позади голос Ираха. – Вы у людей-то спросите, кому она помогла. Никогда за ней колдовства не водилось.

– А волки? – раздался рядом с ним злой возглас Руны, но Ирах только шикнул на нее.

Однако Милдред, кажется, не расслышал, продолжая переводить взгляд с меня на Энги.

– Так что там случилось с этим, как, его… – он щелкнул пальцами в сторону Линне.

– Гиллем, господин, – услужливо подсказала она.

– Да, Гиллем.

– Вылечить хотела, – послушно ответила я, стараясь не злить правителя, но и не дать навести на себя несправедливый оговор. – Хворь из живота убрать. Но он не выдержал: умер во сне.

– Врет, проклятая! – всполошилась Линне. – Зарезала! Как есть, зарезала! Взяла нож, и…

– Кто это видел? – Милдред лишь легка повысил голос, и старуха притихла.

– Да вот дочери мои, Марта и Грида.

– Кто Марта? Выйди и встань перед судом, – властно произнес Милдред. Марта послушно выступила к столу и поклонилась. – Ты подтверждаешь слова матери? Эта девица и правда твоего отца зарезала?

– Правда, – кивнула Марта, даже не взглянув на меня.

Я от обиды закусила губу. И ведь не ошиблась в своем суждении – при первом же случае женщина забыла о своей благодарности и решила меня со свету извести! На глазах выступили слезы, но мою ладонь вдруг сжала широкая ладонь Энги, и стало страшно вдвойне. Вдруг вздумает, горячая голова, до конца за меня заступаться? Погублю не только себя, но и его…

– Неправда, – раздался из толпы по левую сторону тихий голос. – Не так все было.

Я с надеждой подняла глаза – в полукруг шагнула Келда, впервые осмелившись посмотреть в глаза правителю. Марта дернула ее за рукав и зашипела, будто змея, но взмах руки Милдреда остановил ее.

– Пусть говорит.

Молодой лорд тут же обратил насмешливый взгляд на нее.

– Так как же было, красавица?

– Илва правду говорит. Она помочь хотела. Дед и в самом деле был плох. При смерти лежал. Лекарь от него отказался, помочь было некому. А Илва взялась, да не вышло. Не виновата она.

Милдред вновь скользнул по мне задумчивым взглядом, слегка сдвинув к переносице густые черные брови.

– Ну, что ж. Может, еще кто сказать хочет? Если эта ведьма кому вред причинила, пусть выйдет и поведает об этом. А если кто заступиться желает…

– Я желаю, господин, – вдруг шагнул в образовавшийся полукруг Хакон. – Илва не ведьма, это все глупые бабьи выдумки. Я ее давно знаю. Она отца моего лечить помогала. И Гилля убить не хотела. Она просила меня нож особый сделать, лекарский. Кабы зарезать пожелала старика, взяла бы любой, с кухни, зачем ей особый? Да и на кой ляд он ей сдался, старик-то? Он и сам бы не через день, так через два преставился. Это всякий подтвердит.

– Это правда, добрый господин, – теперь в полукруг шагнул и Ирах, отцепив от рукава плюющуюся ядом Руну. – Эту девушку все тут давно знают. Не виновата она ни в чем. Живет себе тихо, травы в лесу собирает. А Гилля сам Создатель к себе присмотрел, час его пришел.

– Что ж, – после недолгого молчания отозвался Милдред. – Кто еще хочет против ведьмы слово сказать?

Все молчали, не решаясь ни обвинять, ни заступаться за меня. Под своим тулупом и платьем я обливалась седьмым потом от страха, но не смела молвить и слова в свою защиту.

– Значит, Илва, – задумчиво вымолвил молодой лорд и снова оглядел меня с ног до головы, а затем повернулся к даннику: – В книге она есть?

– Есть, милорд. Так и написано: Илва, сирота. Живет с Ульвой, старой ведьмой.

– Еще и старая есть? – оживился лорд. – И где же она?

– Умерла в минувшем году. Это моя мать, – подал голос Энги.

Заплясавший в синих глазах огонек не сулил ему ничего хорошего. Однако Милдред, усмехнувшись, произнес:

– Ну и народец. Как не мрут, так колдуют. Что ж, суд есть суд, а я справедливый лорд. Ты, – он махнул рукой в сторону притихшей Линне, – свободна. Да не вздумай на будущий год сама окочуриться, старая, пока подать не уплатишь. Не то дочку твою в каменоломнях сгною. А ты, – теперь он обратился ко мне, – плати и проваливай. А колдовать вздумаешь – пеняй на себя: немедля пойдешь на костер, только узнаю.

Еще не веря в собственное счастье, я сжала поясной кошель замерзшими пальцами и подошла к столу. Едва не уронив, подала даннику монеты, дождалась, пока сосчитает и впишет в книгу. Стараясь не встречаться взглядом с лордом Милдредом, взяла за руку Энги и шагнула в сторону к уплатившим подать.

– Энгилард, а ты куда собрался? – раздался вдруг властный голос Милдреда. – Я с тобой не закончил.

Глава 12. Господская милость

Мое сердце, едва воспрянувшее, снова провалилось в пятки. Негнущиеся пальцы никак не хотели выпустить руку Энги, но тот силой расцепил их и грубовато толкнул меня в спину, чтобы уходила прочь.

– А теперь расскажи, почему сам не платишь, – Милдред отпил горячего вина из чаши и облизнулся. Его белые зубы и розовый язык почему-то напомнили мне хищный оскал волка. – Думаешь, раз в списках тебя нет, так можно закон не исполнять?

Энги гордо повел плечами:

– Отчего не исполнять? Я тут и полной луны еще не прожил, платить мне пока не положено.

– Это мне решать, что кому положено, – отрезал Милдред и обратился к писарю: – Впиши его. Когда, говоришь, умерла твоя мать?

– Не я, люди говорят. Уж год миновал, – неохотно ответил Энги.

– А ты когда в мои земли заявился?

– Почти три седмицы назад.

– А значит, без малого луна уж сменилась. Плати серебреник.

Энги насупился.

– Это не по закону.

– Отчего же не по закону? – усмехнулся Милдред, откинувшись в кресле и потирая холеные руки. – Почти целую луну на моих землях прохлаждаешься. Еще и служанку себе взял. Тебе известно, что за слуг хозяину тоже платить надобно?

– Она не служанка, – с глухой яростью в голосе возразил Энги.

– А кто же, если не служанка? Сам же сказал: в твоем доме живет, хозяйство ведет.

– Невеста она мне, – чуть тише ответил он, даже не повернувшись в мою сторону.

Толпа охнула, и все взгляды теперь пчелиными жалами вонзились в меня. Я почувствовала, как зарумянились и без того покрасневшие на морозе щеки. Внезапно проникшее в душу тепло боролось со стужей: я по-прежнему боялась за Энги, а все же и радость от его слов было не спрятать. Он не отступился от меня, да еще и прилюдно невестой назвал!

Милдред недовольно поджал губы.

– Невеста, значит. Хорошо устроился. Но это мы еще посмотрим. Плати монету и проваливай.

– Не буду платить, – возмущенно повел плечом Энги, – еще не обязан.

– Дерзить вздумал? – усмехнулся Милдред. – Не будешь платить – получишь плеть.

– Не по закону это! – гневно выкрикнул Энги. – Еще не сменилась полная луна!

Данник с писарем стыдливо прятали глаза в книгу, но палач и его помощники уже подступили к приговоренному, повинуясь кивку господина. Энги зло скрежетнул зубами и отмахнулся от цепких рук:

– Не троньте. Бежать не буду, пекло с вами. От одной плети не развалюсь.

Я с надеждой взглянула на Ираха, который все еще стоял в толпе напротив, но вступаться за каждого несправедливо обиженного ему не хватило духу. Что делать? Перечить правителю я тоже не смела: кто меня послушает? Лишь бы не навлечь еще больший гнев на несчастную голову Энги…

– В колодки заковывать будем, или разок стерпишь? – участливо осведомился палач.

Энги одарил его мрачным взглядом и принялся расстегивать подлатник. Я стиснула зубы и отвернулась. Одна плеть – невелика беда, я и сама могла ее схлопотать. Но обида Энги передалась и мне: несправедливо это. Милдреду просто хотелось показать свою власть и превосходство над простым людом, вот и отыгрался зазря на невинном человеке.

Тишину, повисшую на площади, разрезал хлесткий визг плети, и все закончилось. Когда я осмелилась вновь посмотреть в сторону позорного столба, Энги уже молча натягивал рубаху. Заботливо вышитую моими руками.

Одевшись, он встал рядом со мной, и теперь уже я взяла его за руку, безуспешно стараясь поймать его взгляд. Он смотрел в никуда, кипя от внутренней ярости. Вот такой он, горячая голова, что поделать. След от удара наверняка саднит на коже, но он не подает и виду, гордо расправил плечи и застыл камнем. Ну ничего, когда все закончится, смажу его ссадину, крепко обниму и утешу ласковыми словами. Нам еще о предстоящей женитьбе объясняться…

Я продолжала мерзнуть, в поисках тепла прижимаясь к боку новоиспеченного жениха, а деревенские люди все подходили к столу, отвечали на одни и те же вопросы, звенели монетами. По плечам иных еще довелось прогуляться плети, но в каменоломни в этот год не забрали никого. Позаботился ли об этом Ирах? Я невольно скосила глаза на трактирщика: теперь он вместе с семейством переместился на нашу половину. На другой стороне почти не осталось людей.

А к столу, меж тем, павой скользнула непривычно тихая Мира.

– Так и записано? – расхохотался вдруг Милдред. – Шлюха?

– Так и записано, – подтвердил данник, переводя взгляд с книги на мою подругу.

– А что о шлюхах в законе сказано? Велено ли им платить больше за срам? – полюбопытствовал Милдред.

– Ничего не сказано, милорд, – нахмурившись, ответил данник.

– И кто эти законы писал, – лорд картинно всплеснул руками, затянутыми в дорогие перчатки. – Я бы этим срамницам вдовесок к подушному еще плетей выписывал.

Мира в ужасе таращила глаза на господина, приоткрыв хорошенький ротик.

– Что, не хочешь плетей? – насмешливо ухмыльнулся Милдред. – А как чужих мужей совращать, так ни в каком месте у тебя не свербит?

– Но… господин… – осмелилась тихо возразить испуганная девушка. – Я никого к себе в постель не тащу! Они сами приходят!

– Ну, что, бабоньки? – хитро прищурившись, оглядел вновь притихшую толпу Милдред. – Кто хочет за благоверных отыграться? За каждого по плети этой шлюхе, а? Все по вашему слову.

Меня затрясло, и я крепче схватилась за руку Энги обеими ладонями. Ведь нельзя так! В чем виновата несчастная Мира? Как положено, она отдала свои причитающиеся к уплате монеты. За что же изверг решил над ней поизмываться?

Недоброжелательниц у Миры было хоть отбавляй, но, к моему облегчению, никто не вышел вперед, чтобы обвинить ее. Хищный огонек в синих глазах Милдреда угас, и он недовольно нарушил молчание.

– Значит, никто. Что ж, срамница, повезло тебе. Плати еще шесть сверху, и проваливай.

Мира испуганно сглотнула и отшатнулась, и я почувствовала, как дернулся Энги.

– Но, господин… у меня с собой нету! Мне надо домой… поискать…

– Нету? – вновь повеселел неуемный лорд. – А зачем же дома искать? Ланберт, поищи-ка у нее под юбкой, а вдруг найдешь?

Грузный стражник со здоровенным мечом на поясе и зверским лицом без единого намека на жалость шагнул к бедняжке Мире. Когда он схватил ее за косу и привселюдно потянул подол кверху, подруга вскрикнула и испуганно отшатнулась. Кулак Энги до боли сомкнулся вокруг моей ладони, и я в страхе посмотрела на него. Искаженное гневом лицо не сулило ничего доброго. Я дернула рукой, пытаясь привести его в чувство, но он меня снова не замечал, во все глаза глядя на происходящее.

– Я не виновна! Не надо! – взвизгнула Мира и, царапнув по лицу старжника, вывернулась из его рук.

Видимо, страх затмил ей разум, и она побежала прочь, не разбирая дороги, к пустующим лавкам рыночной площади. Стражник погнался за ней, без труда поймал, словно заполошную птичку, с силой прижал к лавке грудью и задрал-таки юбку, открывая чужим взглядам стройные ножки в чулках. Рука, затянутая в латную перчатку, тяжело опустилась на беззащитную ягодицу, и Мира взвыла.

– Не трогай ее, ты, шкура! – заорал Энги и, выпустив мою руку, бросился к ним.

– Энги! – заголосила я, – остановись!

Тяжелая рука стражника успела наградить едва прикрытый зад Миры несколькими увесистыми шлепками перед тем, как на него диким зверем налетел Энги. Схватив обидчика моей подруги за ворот подлатника, он с силой отшвырнул того прочь от плачущей навзрыд страдалицы и набросился на него с кулаками.

– Это что такое? – заорал Милдред, вскочив на ноги и роняя наземь медвежью шкуру. – Разнять, немедленно!

Другие стражники подбежали к дерущимся и оттащили взбешенного Энги от собрата, щедро угощая его пинками, тычками и затрещинами.

– Совсем страх потерял? – угрожающе крикнул Милдред, самолично подходя к моему жениху.

Из разбитых губ Энги тонкими струйками стекала кровь, но Милдред не пожалел красивой перчатки и с размаху ударил его по лицу. Голова Энги дернулась, и он зарычал – не то от боли, не то от гнева.

– Не надо! – крикнула я и бездумно бросилась к ним. – Прошу вас!

Чьи-то сильные руки удержали меня, не позволили бежать, и я отчаянно забилась в крепкой хватке.

– Энги!

Но обезумевший Энги извернулся и пнул вновь замахнувшегося Милдреда сапогом в живот. Милдред сдавленно вскрикнул, а я в отчаянии повисла на чужих руках, не желая верить глазам. Поднять руку на правителя? Храни его старые духи, что теперь будет? Казнят прямо здесь и сейчас?

– А вот теперь ты получишь свое, – разогнувшись, зло ухмыльнулся Милдред. – В колодки его. А ты, – он повернул искаженное нездоровым возбуждением лицо к палачу, – приготовь кнут.

Сквозь толпу пронесся встревоженный ропот, а у меня затряслись колени.

– Кнут, господин? – изумленно переспросил палач. – Для человека?

– Ты плохо расслышал? – зарычал Милдред, отряхивая бархатный камзол на животе.

– Нет, господин, – покорно склонил голову палач. – И сколько… ударов?

– Пока не велю прекратить. И бей как следует, – повысил голос кровожадный лорд. – Увижу, что отлыниваешь от работы – сам под плеть пойдешь!

Я снова забилась в чужих руках и набрала полную грудь воздуха, чтобы закричать, но чья-то широкая ладонь крепко стиснула мне рот.

– Молчи, Илва. Молчи, если сама хочешь жива остаться, – зашептал над ухом голос Ираха. – Криком его не спасешь. И смотреть туда не надо. А если хочешь помочь… беги лучше домой и возьми своих снадобий. – Он развернул меня лицом к себе и резко встряхнул, вглядываясь в мое лицо. – Слышала?

Чувствуя, что теряю рассудок от ужаса, я кивнула. Глаза Ираха удерживали мой взгляд словно невидимыми нитями. Казалось, если я опущу веки и разорву эти тонкие нити, мир рухнет нам на головы и похоронит навеки – и Ираха, и Энги, и палача, и Милдреда, и меня вместе с ними.

– Беги, Илва. А как возьмешь все, что потребуется, возвращайся в трактир. Не на площадь, слышала? – Он снова встряхнул меня за плечи, и я снова кивнула, давясь рыданиями. – В трактир! Сядь в харчевне и тихо жди, пока мы не вернемся. Я приведу туда Тура, если… – он осекся, и из моих глаз градом покатились слезы.

Если к тому времени он останется жив. Кнутом в наших краях били редко, и чаще всего тех, кто был приговорен к позорной смерти. С Милдреда станется стоять и смотреть, как в муках умирает досадивший ему строптивец. Энги уже довелось испробовать господского кнута, но теперь рядом нет рассудительного лорда Хенрика, который мог бы удержать горячую руку сына.

Послышался удар молота, и я невольно оглянулась. С Энги успели опять сдернуть одежду и заковать в колодки, подставляя палачу оголенную спину с красной полосой от плети. А тот уже с явно недовольным видом пропускал сквозь кулак и придирчиво осматривал гибкую часть кнута.

– Не смотри, Илва! – снова дернул меня Ирах и развернул лицом к себе. – Лучше беги, пока никто не видит.

На подгибающихся от накатившей слабости ногах я побежала в сторону дома. Звонкий щелчок кнута успел достигнуть моих ушей, и я снова стиснула их ладонями. Нет, Ирах прав. Страх затуманивает разум, нельзя думать о том, что станет с Энги. Он будет жив. Он не может умереть. Ведь он ни в чем не повинен!

И дернули же бесы эту дурочку Миру бежать от стражника! Ну что бы он ей сделал?! Приложился бы пару раз к мягкой части, опозорил бы перед народом – ну так что за беда? Разве не позорно само ее занятие? Поди, и так половина деревни видала, что у нее под юбкой. Лорду хотелось всего лишь позабавиться, а теперь его аж трясет от злости.

А Энги! Ну что за нелегкая повела его наброситься на стражника, а потом и на лорда?! Ну когда уже жизнь его научит, что нельзя перечить тем, кто имеет власть над тобой? И чего он добился? Шлюху от позора уберег? А сам теперь спину под кнут подставил?

Забивая свою голову бесполезными мыслями, я старалась отвлечь себя от ужасного тянущего чувства в груди. Мое бедное сердце будто сковали железные кольца. Увижу ли я Энги живым?

Нет, нельзя думать об этом. Нельзя.

Мне казалось, я бегу так долго и быстро, что уже могла бы домчаться до края королевства; на самом же деле силы покинули меня, едва я добралась до кромки леса. Споткнувшись, упала на колени, уронила в снег лицо и зарыдала в голос, чувствуя на щеках колючее жжение.

Бесполезно. Его уже не спасти. Чем помогут мои мази против кнута?

«Беги, Илва», – зазвучал в голове голос Ираха.

Отдышавшись, я поднялась, утерла слезы и поплелась дальше. Надо успеть.

Мне казалось, целая вечность прошла до того, как я добрела домой. Завидев меня, курочки бросились мне навстречу, оглашая тишину радостным кудахтаньем, но мне было не до них. Не помня себя, я вошла в еще теплую избу и на несколько мгновений присела у печи: согреть заледеневшие руки и привести в порядок мысли. Нельзя ничего забыть, а значит, нужна ясная голова.

Так и не отогревшись до конца, я подвигала пальцами и шагнула в чулан. Перекинула через плечо суму, нагребла в нее баночек почти без разбору. Мазь от ссадин, трава, притупляющая боль, дурман-трава. Но этого мало. До боли стиснув губы, взяла коробочку с иглами и весь запас шелковых нитей.

Рубаха наверняка насквозь пропитается кровью, уже не выстирать. А запасной-то и нет: думала стирать сегодня. Хотя какое теперь дело до куска никому не нужного тряпья?

Утерев запястьем выступившие слезы, я оглядела горницу и подошла к своей лежанке. Вытащила из-под нее коробку со своим богатством. Достала свою славную куколку-подружку, положила рядом портрет старой Ульвы.

– Помогите мне, заклинаю вас старыми духами. Помогите. Пусть он не умрет.

Но погоревать вволю было некогда. Снова спрятав свои сокровища в коробку, я утерла льющиеся потоком надоедливые слезы, поправила ремень сумы и решительно направилась назад.

Не на площадь, сказал Ирах. В трактир.

***

В пустом зале харчевни было пусто и холодно – я успела первой. Трясясь от озноба, положила суму на стол и присела у камина. Уж лучше что-нибудь делать, чем совсем ничего. Сгребла золу в заботливо подставленное рядом ведерко, положила сухих дров, разожгла огонь. Подумав, прошла на кухню, куда меня прежде не пускали, разыскала бочку с водой, зачерпнула воды в большущий котел и повесила над огнем греться. Рядом пристроила котелок поменьше: для отваров.

Несмотря на то, что вскоре харчевня наполнилась приятным теплом, меня все так же трясло, но едва ли от холода. Щеки запылали: после колючего мороза кожа загорелась огнем. Стало жарко, и я размотала платок, стянула с себя тулуп, вымыла руки. Подождала немного, вымыла еще раз.

Что же так долго?

Нет, не думать об этом. Не думать.

Наконец, я взвилась на месте: со двора послышались голоса. Хлопнула входная дверь, и в харчевню ввалились мужчины: Ирах и Хакон. Между ними мешком висел Энги, чья голова болталась ниже плеч: он был без сознания. Его так и не одели, кто-то из женщин позади положил на лавку свернутые в узел подлатник и рубаху. Кожа Энги посинела от холода, на плечах, руках и груди застыли замерзшие струйки крови.

На спину посмотреть не хватало смелости.

– Несем наверх, – негромко скомандовал Ирах Хакону, – рядом с Мирой пустая комната с очагом.