Текст книги "Лесной глуши неведомые тропы (СИ)"

Автор книги: Ядовитая Змея

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Глава 4. Встречи на ярмарке

Ах, твои гончие взяли мой след,

Темноглазые гончие взяли мой след,

Королевские гончие взяли мой след,

И не знать мне ни сна, ни покоя…

Твои гончие взяли мой след…

Группа «Мельница», «Королевская охота»

Не разговаривали мы до самого воскресного утра, когда, хочешь не хочешь, а пришлось идти вместе на ярмарку. Коня у Энги больше не было, от моей тележки остались одни щепки, поэтому в деревню шли налегке: Тур с седлом, конской упряжью и мешком из рогожки, в котором гремели его бесполезные доспехи, а я – с одной большой корзиной. Из головы не выходили раздумья о том, как же мы потащим все наши покупки домой.

Скрип телег, лошадиное фырканье, возбужденный галдеж покупателей, звонкие крики продавцов, ароматный дым коптилен и запах свежеиспеченных сладких булочек слегка развеяли мои грустные думы. Я с энтузиазмом принялась торговаться, постепенно наполняя корзину всякой снедью. С Энги мы разошлись в разные стороны почти сразу, не сговариваясь о встрече, однако совсем потерять его из виду мне не удавалось: его широкие плечи постоянно мозолили мне глаза то у одного прилавка, то у другого. Когда мы встретились в очередной раз у раскрытого сундука оружейника, при Энги уже не было доспехов, упряжи и седла, зато из седельной сумки торчала дуга большого деревянного лука без тетивы да пустой колчан.

– Вот, – хмуро сунул он мне в руку серебреник, – если надо, купи себе каких-нибудь тряпок или обувку на зиму.

Серебреник этот был, очевидно, извинением за курицу. Первым моим желанием было швырнуть ему монету в лицо, но перед глазами вдруг встала заветная книга о хворях, и я приняла его подарок. Обувь моя еще одну зиму переживет, а тряпок мне много не надо – куда их носить? В сарай к курам? А вот к тележке старьевщика стоило бы заглянуть…

– Илва! – услышала я за спиной звонкий голос.

– Мира! – обрадовалась я и обняла подругу.

Краем глаза заметила, как вытянулось от изумления лицо Энги – ведьма на глазах у всех обнимается со шлюхой.

– Посмотри, какую красоту нашла! – защебетала Мира и достала из своей корзины ворох ярко-синего льна.

Платье и правда слепило глаза своей красотой. Мира приложила его к груди и весело покружилась, придерживая юбку рукой – насколько я смогла заметить, красуясь не столько передо мной, сколько перед Туром, который не знал, куда девать глаза.

– Красивое?

– Как у принцессы, – подтвердила я.

Тур сглотнул и сделал вид, что живо интересуется скарбом проходящего мимо скобянщика.

– О, привет, Энги! – воскликнула Мира, будто только сейчас его заметила. – Как поживаешь?

– Лучше не бывает, – буркнул он, стараясь смотреть куда угодно, только не на Миру. От моего взгляда не ускользнуло то, как зарделись его скулы, с которых уже начали сходить следы побоев. – Коня вот лишился.

– Ой, как жаль! – запричитала Мира, притворно вздыхая. – Такая славная была лошадка, я думала, ты меня на ней покатаешь. Приходи ко мне вечером – может, покатаешь на чем-нибудь другом? – лукаво подмигнула она.

Энги воровато оглянулся, пылая, как кузнечная жаровня.

– Э-э-э… приду… как-нибудь… потом…

– Да ты не тушуйся. Можешь и без денег приходить, если поиздержался, для тебя мне ничего не жалко! – рассыпалась в любезностях Мира.

– Э-э-э… я сейчас… прикупить кое-что надо, – прохрипел Тур и попытался скрыться за тощей спиной горластого старьевщика, очень кстати проходящего мимо.

– Чего это он? – удивилась моя распутная подруга. – Стесняется, что ли?

– Мира, – укоризненно покачала я головой, – ну сама подумай. Может, ему неловко на людях с продажной-то женщиной…

Она обиженно надула губы.

– Подумаешь! Сам, что ли, королевич? – буркнула сердито. – Как по ночам ко мне бегать – так они все один вперед другого, а как при свете дня доброе слово сказать, так носы воротят, будто я им в жаркое нагадила!

– А с чего это ты забесплатно его ублажать решила? – полюбопытствовала я, ощутив вдруг какой-то нехороший укол между лопаток.

– Тебе-то что? – ее лицо мгновенно преобразилось: из сердитого вновь стало лукавым.

И то правда, похождения Энги меня не касались. Мне даже на руку, если его медяки останутся в кошеле, а не перекочуют к Мире в карман: авось больше снеди на зиму прикупить получится. Поэтому я решила сменить тему.

– Да ничего… Дело твое. Он… кхм… не бил тебя?

– Да с чего ты решила, что он меня бил? – удивилась она и склонилась ближе к моему уху. – Это он с виду только такой надутый и грозный. А приголубишь – так котенок котенком. Ласковый. Среди наших таких мужиков и нет больше.

Настал черед моим щекам пламенеть от смущения. Тур? Ласковый? Я вспомнила его обезумевшее лицо, когда он крушил в щепки мой двор, когда швырял в меня сапогом, когда пнул меня спросонок громадной ручищей… Ласковым он мне даже в дурном сне не привиделся бы!

Но что за охота мне пришла расспрашивать Миру об Энги?

– Забегай завтра днем, – заговорщицки подмигнула мне Мира, – расскажу тебе все, что захочешь.

– Да я ничего не хочу, – отмахнулась я, чувствуя, как горят щеки. – Ладно, мне…

– Дорогу! – закричал кто-то зычным голосом, по вымощенной булыжниками мостовой зацокали подковами лошадиные копыта. – Всем с дороги!

– Кого еще нелегкая принесла? – тревожно нахмурилась Мира, отступая к прилавку с капустой.

– Это глашатай, – догадалась я, глядя на мундир герольда и красно-желтые цвета флага нашего лорда. – Хороших вестей не жди.

– Именем короля! – кричал герольд, не обращая внимания на людей, врассыпную метнувшихся в стороны, чтобы ненароком не попасть под конские копыта. – Повеление лорда! Через две седмицы начнется сбор податей! Всем подготовить подушное!

У меня в груди возле сердца неприятно заскребло. Подати! И правда, каждый год в конце осени приспешники лорда трясут мошну у несчастного люда. Я крепче зажала в руке драгоценный серебреник и с тоской проводила взглядом старьевщика: прости-прощай, моя вожделенная книга о врачевании…

– Это кто? – Мира вгляделась в фигуру всадника, следовавшую за глашатаем в окружении вооруженных алебардами стражников. – Неужели сам Милдред?

Милдредом звали сына нашего лорда Хенрика. Мой любопытный взгляд скользнул по юноше: сама я молодого наследника никогда не видала, а ведь о нем болтали, что страсть какой красавец. Молва не лгала: черноволосый юноша, облаченный в расшитый красно-желтым узором бархатный камзол, был сказочно красив. С горделивостью, достойной самого принца, восседал он на породистом гнедом коне и обводил челядь надменным взглядом голубовато-серых глаз.

– Подати! Всех, кто посмеет уклоняться, ждет наказание! – распинался впереди него глашатай.

Я глядела на Милдреда во все глаза. Слыла молва, что старому Хенрику недолго осталось, и мне бы хотелось узнать, каков из себя наш будущий правитель. Увы, в холодных глазах юноши не промелькнуло и проблеска теплоты – лишь острые осколки льда кололи всех, на ком изволили задержаться.

Ходили слухи, что молодому лорду была сосватана самая желанная невеста королевства – никто иной, как прекрасная принцесса Ингрид. Да только не свезло жениху: так и не доехала до него бесталанная королевская дочь, сгинула в диких лесах приграничья, когда на ее карету напали разбойники. Говорят, и доселе находили порой люди в разных местах леса части золоченой лепнины и драгоценные бусины. Как на беду, через несколько лет такая же горькая участь постигла и другого ребенка королевской четы: крон-принца Арвида, который попал в плен к дикарям крэгглам во время сражения, да так и не был найден.

Красивое лицо молодого лорда вдруг повернулось в сторону, глаза слегка прищурились: он вглядывался в кого-то из людей неподалеку от нас. Мы с Мирой, не сговариваясь, отпрянули назад, в испуганно замершую толпу.

– Подати! Через две седмицы! Именем короля и нашего славного лорда Хенрика! – истошные вопли герольда раздавались уже где-то позади нас.

– Энгилард? – удивленно воскликнул Милдред и нахмурил черные брови, придерживая поводья. – Это ты, или мне мерещится?

Мое сердце в страхе забилось – вот, похоже, и пришла пора сыну Ульвы сложить голову на плахе за постыдное преступление. Но как они могли быть знакомы? И зачем Тура потянуло на эту растреклятую ярмарку, если он в бегах?

– Я, милорд, – Энги почтительно склонил голову и встал перед правителем на колено.

Лицо молодого лорда исказилось.

– Как ты посмел вернуться назад и осквернить нашу землю, поганый дезертир? – багровея, закричал черноволосый красавец.

Я со страхом увидела, как вздулась толстая жила на шее у Энги, как сжались в кулаки его пальцы. Старые духи, только бы его вновь не хватил припадок бешенства!

– Милорд, я получил помилование…

– Взять его! – со звенящей сталью в голосе скомандовал юноша. – В кандалы и доставить в замок к отцу!

– Милорд, у меня есть грамота! – выкрикнул бедняга Тур, которого, к моему ужасу, уже вздергивали на ноги двое стражников, ухватив за локти.

– Какая еще грамота? – раздраженно нахмурился Милдред. – Что ты там лопочешь?

– Грамота от короля! Я получил помилование!

– Лжешь! На что ты сдался самому королю? – крикнул наследник и с размаху хлестанул Энги плетью.

Тур охнул и схватился за шею; одновременно с ним вскрикнул стражник: плеть случайно задела его лицо.

– Я не лгу! – повторил Энги, которого – я видела – уже трясло от гнева. – У меня есть грамота! С королевской печатью! Я покажу!

Не дожидаясь позволения господина, он резко вырвал руку из ослабевшей хватки стражника, пошарил за пазухой и извлек свернутый плотной трубочкой пергамент. Другой стражник, которому посчастливилось не попасть под плеть хозяина, выхватил бумагу из пальцев Энги и пробежался по ней глазами.

– Он говорит правду, милорд. Помилование подписано королем.

Высокородный юноша закусил нижнюю губу, а затем протянул руку в перчатке из тонко выделанной кожи:

– Дай мне эту писульку.

Он читал бумагу так долго, будто в ней была записана вся королевская родословная от начала времен. Но в конце концов опустил ее и смерил сердитым взглядом Энги, дожидавшегося своей участи с налитыми кровью глазами. Я поняла: дело дрянь. Если Милдред заупрямится и настоит на аресте Тура, тот кинется на своих обидчиков с кулаками, и тогда плахи не миновать.

Но молодой лорд с презрением бросил бумагу ему под ноги и едва заметно кивнул стражникам.

– Пошевеливайтесь! – процедил он сквозь зубы. – Мы уже и так отстали.

– Подати! Подати! Две седмицы! – раздавалось уже где-то в дальних торговых рядах, где прямо на земле разложили нехитрый товар бедняки.

Милдред и его стража унеслись прочь, догоняя глашатая, а я мысленно вознесла молитвы старым духам, и, позабыв о Мире, побежала в сторону Энги. Тот все еще неподвижно стоял на мостовой, держась за шею и глядя вслед удалявшимся всадникам ненавидящим взором. Вокруг него образовался круг свободного пространства: люди, возвращаясь к своим торговым делам, старательно обходили его стороной, будто прокаженного. Я опустила тяжелую корзинку наземь и тронула его за локоть.

– Ты как?

– Жив поди, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Ты купила все, что хотела? Нет охоты дольше тут болтаться.

– Да, кроме картошки, – сокрушенно ответила я, покосившись на корзинку со снедью. – Не донесу…

– Идем, – сухо сказал он, не глядя на меня, подхватил мою ношу и устремился к выходу с рынка широкими, размашистыми шагами.

Я едва поспевала за ним, не рискуя снова заикнуться о картошке, но, оказалось, зря беспокоилась: у самой окраины, в бедняцких рядах, его уже дожидался сгорбленный крестьянин. Энги молча сунул ему несколько медяков, и крестьянин принялся суетливо рыться в укрытой рогожкой телеге. К моему удивлению, продавец извлек из деревянной клети хохлатую молодую курицу с путами на лапках, передал ее Энги, а тот сразу же сунул взволнованную птицу мне. Затем взвалил на плечо огромный мешок картошки и подхватил другой рукой мою корзинку.

– Э-э-э… – только и смогла вымолвить я.

– Только не говори мне, что никакая курица не заменит тебе ту, которую я съел, – хмуро предупредил он.

– Уверена, эту я тоже смогу полюбить, – примирительно ответила я.

Гнев все еще клокотал где-то глубоко внутри него, но мой невинный ответ не дал ему шанса вырваться наружу. Какое-то время мы шли в молчании: Энги шумно пыхтел под тяжестью ноши, у меня же из головы не выходило произошедшее на ярмарке. Еще после первого разговора с Мирой о Туре меня разбирало любопытство: что произошло во время его службы в королевской гвардии, почему он дезертировал с места битвы? Но после сегодняшней стычки Энги с Милдредом любопытство захлестнуло: каким же чудесным образом он умудрился заслужить помилование? Ведь всем известно: дезертирство влечет за собою казнь без права обжалования.

Моего тренированного терпения хватило только до кромки леса.

– Энги… А про помилование – это правда?

– Тебе тоже неймется сунуть свой нос в грамоту и проверить печать? – послышался раздраженный ответ. – Можешь не трудиться: она подлинная. Да, я действительно получил помилование.

– Но… как?

– Спас из плена крон-принца и привез его к королю.

– Ты?!

– Нет, сам Создатель в моем обличье, – недовольно сопя, пробурчал Энги.

– Но…

Поверить в такое было трудно, мысли в голове роились назойливыми пчелами. Выходит, принц Арвид все же вернулся во дворец, и Энги имел к этому прямое отношение! На языке вертелся опасный вопрос, и удержаться от соблазна было невозможно:

– А почему ты дезертировал?

Энги остановился и посмотрел на меня так злобно, что я на мгновение поверила: сейчас он возьмет и пришибет меня на месте. Вот прямо мешком с картошкой и пришибет.

– Наслушалась бабских сплетен, да? И почему Создатель не сотворил баб вообще без языка? – он язвительно воздел глаза к небу.

– Просто спросила, – изображая равнодушие, я пожала плечами, но на всякий случай отступила подальше.

Энги молча двинулся вперед, не обращая на меня никакого внимания. Оставалось лишь торопливо семенить за ним и сожалеть, что не родилась немой. В молчании мы дошли до самого дома. Едва зайдя за ворота, я разбавила кудахчущее общество новой хохлаткой и поспешила отомкнуть дверь перед озлобленным Туром, сгибавшимся под тяжестью мешка. Тот шумно шмякнул картошку и корзину у порога, развернул меня за плечи к себе лицом и отчеканил:

– Я. Не. Дезертировал.

Я ошеломленно молчала, глядя в его разъяренные зеленоватые глаза и не зная, что сказать. К счастью, он сам и продолжил:

– Я был плохим сыном своей матери. Я был хвастливым и завистливым сучонком и потому не завел друзей. Моя гордыня не имела границ, но привела меня на службу к королю. Безродный ублюдок в королевской гвардии – ты когда-нибудь слышала о таком? А я стал тем самым ублюдком. Я был никудышным товарищем, потому что всегда доказывал свою правоту кулаками. Я был поганым солдатом, которому спесь не позволила просто, пекло меня возьми, подчиниться приказу командира. Но я никогда – слышишь? – никогда не был трусом и дезертиром. Я сделал то, что считал правильным, и поплатился за это. Я попал в плен, потерял честь, службу, доверие короля – и что получил взамен? Дырявые карманы и поганую писульку?

– В плен? – услышала я собственный выдох. – К этим дикарям крэгглам?! Но… они же не оставляют пленных живыми! Как тебе удалось сбежать?

Он скривился.

– Это долгая история, и пересказывать ее болтливой бабе я не собираюсь. Я вернулся домой и хотел забыть обо всем этом вонючем дерьме, которое пережил, но каждая, Создатель ее дери, шелудивая шавка старается мне об этом напомнить и ткнуть в это дерьмо носом!

Энги непроизвольно провел грязной ладонью по вздувшейся на бычьей шее багровой полосе от плети. Кожа местами была содрана, в рваных краях запеклась кровь, несколько багровых пятен красовались на вороте нижней рубахи. Чутье лекаря побудило меня отвести его руку от знака господской «милости» и осмотреть ссадину.

– Болит?

Он презрительно фыркнул и отшвырнул мою руку. Но лекарь во мне победил смиренную девицу, привыкшую безропотно помалкивать.

– Сядь, я промою твою рану, – сказала я мягко.

– Ты называешь раной эту царапину? – хмыкнул он снисходительно. – Если бы ты хоть раз видела настоящую битву, ты бы знала, что такое ранения!

– Я видела и знаю, – осадила я его. – Ты забыл, что мы живем в приграничье? Еще луна не поменяла полностью свой лик с последнего побоища там, в лесу… Через Три Холма двое суток шли обозы с ранеными, а я тут, увы, единственная, кто умеет врачевать, после смерти Ульвы… твоей матери. Так что можешь кричать, можешь фыркать, можешь драться со мной, но ты сейчас – не на войне. Твоя ссадина болит, ты трогал ее грязными руками – позволь мне облегчить боль и заживить ее быстрее. Что за нужда мучиться? Хочешь показать свою храбрость? Так на курах уже показал.

Я толкнула его в грудь и заставила сесть на лежанку. Он смотрел на меня с недоверием, но больше не спорил: невероятно, но мне показалось, что даже гнев в его болотных глазах поутих. Я же впервые за сегодня почувствовала себя хорошо и спокойно, занявшись привычным делом. Подбросила дров в печь, поставила на огонь колодезную воду, заставила Тура снять кожаную куртку и расшнуровать ворот рубахи. Пока грелась вода, замесила кашицу из целебных трав и кореньев, которые помогут содранной коже быстрей восстановиться и успокоят боль. Он судорожно дернулся, когда я принялась промывать его рану от грязи и крови, но послушно терпел, пока я доводила дело до конца.

– Ну вот, – я удовлетворенно оглядела свою работу, закончив наносить на кровавую полосу целебное снадобье. – До вечера не смывай. К Мире пойдешь уже как новенький.

Щеки Тура тотчас порозовели, что твои яблоки на летнем солнце, и он смущенно отвел глаза.

– Я… никуда сегодня не пойду.

– Почему? – удивилась я. – Она сказала, что будет тебя ждать.

– Э-э-э… кхм… Я вообще не должен был…

– Да ладно тебе, – махнула я рукой и принялась собирать со стола остатки трав. – Чего уж тут стесняться? Все мужики к ней ходят, чем ты хуже?

– То-то и оно, – пробормотал он, старательно глядя в сторону. – Что все ходят.

– Хм, – я озадаченно скосила на него глаза. – Ревнуешь к другим? Так она ведь… Ну, парень, если хочешь быть у девушки один, то выбери себе тогда порядочную, из семьи, да встречайся с ней, как положено. Посватайся, женись, детей заведи…

Тут я осеклась, поскольку женитьба Тура совершенно определенно означала конец моего пребывания в его доме. И надо же было такое ляпнуть! Но он, похоже, вовсе не заметил моего замешательства; вытряхнул из седельной сумки целую россыпь старых наконечников для стрел и принялся ровнять и затачивать острия.

– Порядочные девушки не про мою честь. Кто захочет пойти за ведьмина ублюдка?

– Много ты знаешь, – мысленно проклиная себя за неуместную сердечность, продолжала я рыть себе яму. – Вот у Хакона тоже отца нет, а невесты уже забор сломали, одна вперед другой к его окнам прыгая.

– Отец Хакона был с его матерью венчан, просто умер. Это не одно и то же.

Остановись, Илва. Остановись…

– Ну, как знаешь. Порядочных ты сторонишься, Мирой брезгуешь – уж не на саму ли принцессу замахнулся?

Тур хмыкнул и даже с виду повеселел.

– Да я бы не против, с принцессой-то… только ее до сих пор не могут разыскать. Король с королевой уж и не чают увидеть ее живой.

Да он никак всерьез мои слова принял? Ну и дурень. Мне уж и самой стало весело:

– Ну, принца найти у тебя получилось. Может статься, и принцессу найдешь. А вдруг ее ведьмы заколдовали? Превратили в кого-нибудь. В курицу, например. Хотя бы и в мою, – я сделала вид, что меня осенила ужасная догадка. – Духи небесные! Я надеюсь, это ты не принцессу нашу в супе сожрал?

– Очень смешно, – надулся Тур. – Ты теперь этой курицей до скончания времен попрекать меня будешь?

Посмеиваясь, я качнула головой и занялась стряпней. Тур, сопя, какое-то время корпел над своими наконечниками, а потом снова заговорил.

– Илва…

– Что?

– А у тебя-то жених есть?

– Что?! – я недоуменно уставилась на него с зависшим в руке ножом. – Ты рехнулся? Это ж какой блаженный ведьму замуж захочет взять?

– Ты ж не взаправду ведьма…

– Ты это людям нашим расскажи. – Помолчав, я добавила: – Я ведь не помню ничего до того времени, как меня Ульва нашла. Может, я тоже без роду и племени. На что сдалась порядочной семье такая невестка?

Тур опять замолчал на некоторое время, глядя, как в моих руках пляшет нож, а затем неожиданно произнес:

– Ты добрая. И красивая.

Я насмешливо фыркнула, но скорее для того, чтобы скрыть смущение. Удивительно, но когда Хакон говорил мне то же самое, я лишь смеялась в ответ, как он когда-то посмеялся надо мной, но услышать эти слова от Энги было неожиданно приятно.

– Красотой голода не утолишь и дурную славу не перешибешь.

Наблюдая искоса за ловкими движениями его рук, что прежде казались мне неуклюже большими и способными лишь на разрушения, я несколько раз ловила на себе его задумчивые взгляды.

– Значит, мы оба одинаковые. Никому не нужные.

– Не одинаковые, – теперь я смотрела на него в открытую. – На мужчин сейчас, после войны-то, спрос велик, сгодится и незаконнорожденный. А ты при руках, при ногах, голова на плечах есть. Хоть и пустая, голова-то, да кто это с первого взгляда заметит?

Мой смешок вынудил Тура недовольно почесать свою пустую голову, но злиться он не стал.

– Ладно, умница наша, скажи лучше, как сейчас с подушным дела обстоят? Сколько уплатить надо?

При упоминании о податях настал мой черед помрачнеть.

– Простой люд должен уплатить двенадцать серебреников за душу, по одному за каждый месяц. Купцы, ростовщики да те, кто батраков и прислугу держит, платят больше – да что мне до них? Но ты не бойся: за тебя, пожалуй, ничего не возьмут. Каждый подтвердит, что ты только-только в деревню заявился.

– А у тебя… есть столько?

Я виновато опустила глаза.

– У меня есть пять. Семь, если считать те, которые ты дал.

После смерти Ульвы тяжко пришлось. Год неспокойным был – после битв в приграничье мародеров и разбойников развелась тьма-тьмущая. Ко мне тоже заглядывали. Вспоминать о том случае было неприятно и страшно. Понимала тогда, что одними деньгами не откупиться от лихих людей, но обороняться собиралась до последнего, мысленно вознося молитвы духам лесным и небесным. И когда надежда на спасение уже почти растаяла, под стенами дома вдруг завыли волки, учинили переполох среди разбойничьих лошадей… В той суматохе мне и удалось выскользнуть из дому, добежать до деревни да у Ираха укрыться.

Спасли меня волки. Как могла я их не жалеть?

– А если не наскребется двенадцати, что будет? – нахмурился Тур. – Кажется, раньше имущество отбирали?

– И сейчас так, – нехотя кивнула я. – Только теперь с податями строже стало. Плетьми бьют столько раз, сколько серебреников недоплатил, а если недоплатишь больше половины – то после плетей отправишься на полгода в каменоломни.

Тур замолчал и засопел, бряцая железными наконечниками. Я задумалась над своей горькой участью. Благодаря серебреникам Энги, каменоломни мне не грозят, но пять плетей получать все же придется… За две седмицы мне никак не добыть столько, хоть всех кур продай. Разве что куколку мою кто купил бы, но я не могла даже мысли допустить о том, чтобы расстаться с ней.

Энги шумно завозился, сгреб в кучу свои железки и принялся рыться в кошеле.

– Вот еще два.

Я недоверчиво взглянула в его сторону.

– Откуда у тебя?

– Доспехи продал. На что они мне теперь, без коня? Воевать я больше не собираюсь.

На душе слегка потеплело – три плети куда лучше, чем пять. Как-нибудь перетерплю, хоть и позору не оберешься – стегают-то в колодках, на главной площади. Хоть бы палач жалостливый попался и не порол с особым усердием…

А Тур оказался не таким уж и вредным, каким виделся мне поначалу. Щедрость его откликнулась в моем сердце волной благодарности.

– Спасибо, – я с искренней теплотой посмотрела ему в глаза. Теперь они казались мне даже красивыми. Куда красивей, чем голубоватые льдинки Милдреда.

– Не горюй, Илва, – буркнул Энги. – Что-нибудь придумаем.