Текст книги "Лесной глуши неведомые тропы (СИ)"

Автор книги: Ядовитая Змея

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Глава 3. Кровь невинных

Я разорву тебя на девяносто девять ран,

Я отплачу тебе за луны полные сполна!

Согрею кровью твой голодный лик, холодный храм.

Не смей ходить в мой дом, Луна.

Группа «Мельница», «Волчья Луна»

Солнце уже начало клониться к закату, когда я вернулась из лесу и сбросила в сенях тяжелую вязанку хвороста – пусть просохнут до завтра – и потерла ноющую спину. Загоняет меня новоиспеченный хозяин, как пить дать, загоняет.

– Эй, девка! – послышался из-за закрытой двери в горницу зычный рев. – Это ты?

Поморщившись, вошла внутрь. Тур в нижней рубахе и холщовых штанах сидел на изножье кровати возле груды вычищенных доспехов. После мытья он выглядел получше – выбритое лицо даже слегка посветлело, хотя и заплыло лиловыми кровоподтеками, а волосы оказались светло-русыми, с мягким пшеничным оттенком, гораздо светлей, чем волосы Ульвы или моих односельчан. Любопытно все же, кем был его отец?

В руках Тура тускло поблескивал наточенный меч, который он протирал промасленной ветошью.

– Я не девка, а Илва.

– Все одно, – сурово изрек он и смерил меня строгим взглядом. – Где была?

– В лесу. За хворостом ходила.

– За хворостом? – он сузил глаза. – А волков не боишься?

– С чего мне их бояться? – я пожала плечами, вспоминая печальные волчьи песни, что до сей поры раздавались из глухой чащи. – Я их не трогаю, и они меня не трогают.

– Смелая девка, – хмыкнул он. – Но далеко в лес больше одна не ходи. Видала, какого зверюгу я вчера уделал? Едва отмахался от остальных…

– Вот ты и бойся, – сердито насупилась я. – Ты вожака у них забрал. Они тебе этого не простят.

– Много ты знаешь, – буркнул он и взмахнул перед моим носом здоровенным мечом. – А вот это видала? Мне их прощение не нужно – и остальных порешу, пусть только носы сюда сунут.

Я едва удержалась, чтобы не отпрянуть: меч просвистел у лица так быстро и близко, что выбившиеся из-под платка волосы взметнулись облаком вокруг головы. Ну и хвастун, помилуйте старые духи… Не лучше Хакона.

Тур, похоже, слегка опечалился, не заметив на моем лице благоговейного восхищения его силой и ловкостью, и указал кончиком меча на бадью.

– Пока ты по лесу шлялась, вода остыла уже. Я велел тебе мою одежду постирать.

– Разве велел? – вздохнула я, скосив глаза на бадью, в которой уже отмокало его рваное тряпье. – Ладно, постираю.

– Жрать есть что?

Я воззрилась на него с неподдельным изумлением.

– Ты ж ел недавно!

– Недавно? Ты рехнулась? То еще утром было! – возмутился он вполне искренне.

Похоже, мне только и оставалось, что тяжко вздыхать раз за разом, но выполнять приказы домашнего угнетателя. Еще и дня не прошло с нашего уговора, а я уже не раз крепко пожалела о нем. Тур исподлобья наблюдал за тем, как я сняла телогрейку, размотала теплый платок и повязала голову тонким домашним, подбросила хвороста в печь и поставила на огонь котелок с водой. Пока закипала вода, накрошила овощей, размочила грибов, нащипала сушеных трав: будет похлебка на скорую руку. Между делом выстирала Турову одежду – грязную, местами заляпанную бурыми пятнами крови, местами зияющую прорехами – и повесила сушиться над печью. Там же, превозмогая брезгливость, примостила и его мокрый сапог: сам-то не додумался, Тур и есть, что с него взять… Что ума, что упрямства – как у быка. Поставила на стол перед ним дымящуюся похлебку, наскоро перехватила сама пару ложек горячего варева и принялась вычерпывать грязную воду из бадьи.

Тур придирчиво заглянул в большую глиняную миску и потянул носом запах. Повозил ложкой в густом наваре.

– Грибы? А мяса нет, что ли?

– Откуда у меня мясо? – обиделась я. – Не ем я его. Ты у меня живность видел?

– А куры? – прищурился он.

Я едва не задохнулась от гнева.

– Куры – для яиц! Даже не думай, что я позволю тебе сожрать хоть одну! Только посмей хоть пальцем кого из них тронуть!

– Да ладно, ладно тебе, раскипятилась! – он даже отпрянул на стуле, примирительно поднимая руки. – Жалко тебе твоих кур – не буду их трогать. Но, это… без мяса я долго не протяну, девка.

– Я Илва.

– Ладно, Илва. Ярмарка когда у вас?

– В воскресенье.

– Хорошо, вместе пойдем.

Сказать, что я обрадовалась этой новости, значило безбожно солгать.

– Кто в наших землях сейчас лордом?

– Старый Хенрик.

– Жив еще? – удивился Тур, прихлебывая варево. – А я уж думал…

– Жив. А что тебе до него?

– Что-что… – он сердито рыкнул и съел несколько ложек в молчании. – На службу думал попроситься, вот что. Деньги-то скоро кончатся, хозяйства у тебя – смех один, а на носу зима.

А вот этой мыслью я очень даже заинтересовалась. Ведь если Тур наймется на службу к лорду, видеться дома мы будем нечасто: Старый Замок, где жила семья нашего правителя, находился далеко от Трех Холмов.

– Но к Хенрику не пойду, – качнул головой Тур, словно разговаривая сам с собой.

Не успев обрадоваться призрачной надежде, я снова приуныла.

– Почему?

– Потому. Не примет он меня. А может, и вовсе повесит.

– За что?

– Было дело, – Тур скривил опухшее от побоев и вчерашнего пьянства лицо. – Да и в опале я сейчас.

– А что ты сделал? – любопытство разгоралось во мне с новой силой.

– Не суй нос, откуда не высунешь, дев… Илва, – рявкнул он, но мне показалось, что суровость его была напускная.

Я пожала плечами и отволокла бадью обратно в чулан. Положила в карман передника монеты, которыми меня осчастливил поутру новый хозяин, присовокупив их к заработанным у Ираха, и принялась одеваться.

– Ты куда? – насторожился Тур.

– В деревню схожу. Молока возьму да вина тебе куплю.

– Ладно, ступай, – милостиво позволил Тур. – Да не возись там дотемна: волки могут близко к деревне подойти.

Я лишь фыркнула – тоже мне, смельчак выискался. Правда, мешкать я и так не собиралась: работы осталось столько, что и за день не переделать. Но если не возьму молока и хлеба, то мне и поживиться будет нечем: вечно голодный Тур не оставлял после себя ни крошки.

По дороге к трактиру я пересчитала выданную хозяином денежную пайку. Жалко было тратить такие деньжищи на вино, но ничего не поделаешь: если ослушаюсь – ору не оберешься. Нрав у сына Ульвы оказался взрывной, хоть и отходчивый. Интересно, удалось вчера Мире поймать его в свои сети? Я немного беспокоилась за подругу: такой-то норовистый боров мог и прибить ненароком хрупкую девушку, если что не по нем оказалось.

– Илва? Ты снова тут? – удивился Ирах, завидев меня. – Что ты…

Он осекся, нахмурившись: видать, понял, что вчера все и думать забыли, как там бедная ведьма-сиротка будет с великаном-задирой избу делить.

– Что он сделал? – грозно спросил трактирщик, приподнимая мое лицо за подбородок и вертя им в разные стороны.

– Ничего, – успокоила я его, – ест только много. Можно у вас еще молока и хлеба купить? И вина еще. Только хорошего.

Я положила на стол несколько медяков. Серебряную монету, затерявшуюся среди них – неужели случайно? – приберегла покамест. Ирах чуть просветлел и отпустил мое лицо.

– Не бузит? Из дому не гонит?

– Нет. Разрешил остаться, если хозяйство буду вести.

– Это он неплохо придумал, – кивнул Ирах, отсчитывая монеты. – Но лучше бы вовсе ушел.

Я вздохнула. Об этом оставалось только мечтать.

– Мира дома?

– А где бы ей быть?

– Занята?

– Да где там… Не стемнело еще даже. Спит, поди.

– Можно к ней ненадолго?

– Ступай, мне-то что?

Я мигом взбежала наверх, постучала негромко в дверь подружкиной комнаты. Внутри завозились, и через мгновение из-за двери показался вздернутый носик Миры.

– О, привет! – просияла она. – Не ожидала увидеть тебя сегодня. Заходи!

Она втащила меня внутрь и заперла дверь.

– Мира, как ты? – с порога спросила я.

– А что мне сделается? – удивилась она. – Жива вот, как видишь.

– Вчера… кхм… приходил к тебе… этот?

– Потрошитель волков? – она хмыкнула. – Нет. Я уж и так, и эдак к нему – ни в какую. Сказал, что сперва отскребется от грязи, а уж потом и женихаться время придет. Разило от него, скажу я тебе, и вправду как из помойной ямы, – Мира смешно наморщила нос.

Я припомнила, как расстегивала его броню вчера вечером, и от души с ней согласилась. А Мира продолжала увлеченно рассказывать:

– Но сказал, что сегодня зайдет. А ты почему спрашиваешь?

– Да так. Забоялась, что прибил он тебя.

Мира хмыкнула.

– Пусть попробует.

– Ты уж осторожна будь. Злобный он очень.

– А ты откуда знаешь? – Мира подозрительно прищурилась.

– Да живет он у меня…

– Что?! – теперь в ее голосе зазвучала угроза.

«Ну и дурочка, – подумалось мне, – нашла к кому ревновать!»

– Остынь, Мира. Мой дом оказался его домом, на самом деле. Это сын старой Ульвы.

Подруга ахнула, округлив темно-серые глаза, и тут же прикрыв рот рукой.

– Не может быть! Как это…

– Да вот так.

– Но как же… Ох, Создатель, быть этого не может! Ульвин сын был красавчик – как сейчас его помню! Я тогда совсем еще девчонкой сопливой была, когда он из деревни ушел… Не может ведь этот… этот…

– Может, – мрачно подтвердила я. – Это он и есть. Заматерел, видать, на королевских-то харчах.

Мира хмыкнула.

– На королевских? Как бы не так.

– Разве нет? – я непонимающе вскинула брови. – Он ведь служил королевским гвардейцем.

– Служил, пока не дезертировал, – важно сообщила Мира, – пару лет тому назад. Прямо с поля боя и удрал, как есть. Люди зря болтать не станут.

У меня отвисла челюсть.

– Откуда знаешь?

– Да это все знают, – хмыкнула она. – Глашатай тогда приезжал, приказ зачитывал, чтобы выдали его, если домой вернется.

– Ульва мне ничего не говорила…

– Я бы тоже не сказала, – фыркнула Мира. – Это ж ее сын.

– И ты тоже ничего не говорила! – упрекнула я подругу.

– А зачем? – она пожала плечами. – Это и так все знали. Что толку об этом болтать? А ты с Ульвой жила, вот я и помалкивала. Вдруг ты ей проболтаешься, а она меня возьмет и заколдует! – Мира хихикнула и присела за столик у камина, вытянув над огнем щипцы для завивки.

Я задумалась. Вот значит, как. В девиц сапогами швыряться и мечом перед их носом размахивать – так нашему бойцу равных не сыщешь. А как дело коснулось настоящего боя – так и пятками засверкал.

– Значит, его теперь выдадут? И казнят? – несмотря ни на что, почему-то мне стало его жаль. Теперь ясно, почему он нашего лорда боялся.

– Вот уж не знаю, – Мира явно огорчилась, тщательно наматывая на щипцы длинный локон. – Надеюсь, его не казнят прежде чем его денежки станут моими.

– Вот дела… – опечалилась я. Но любопытство, разбиравшее меня со вчера, тут же перевесило печаль: – А почему его ублюдком зовут?

– Так ублюдок и есть. Безотцовщина. Ульва-то и замужем никогда не была, ты разве не знала?

– Но как же? – растерялась я. – Ведь она говорила, что отец Энги – славный воин…

– Ну, может и был он славным, того я не знаю, – Мира пожала плечами. – Говорят, в то время жаркие бои шли в приграничных землях. Многих женщин тогда солдаты попортили, и свои, и чужие, вот и Ульве досталось. Кто б ее защитил? Она-то ведь одна жила в своем лесу… Не пойму я ее только: ведь могла тогда ублюдка своего вытравить, не узнал бы никто. А она его взяла и родила.

– Чудеса… – выдохнула я потрясенно. – Мира… Если он придет к тебе сегодня, ты уж не перечь ему, ладно? И не зови его ублюдком – не ровен час пришибет.

– Ты учить меня будешь, как с мужиками ладить? – снисходительно фыркнула Мира, накручивая на горячие щипцы очередной локон. Несколько красивых, ровных кудряшек уже свисали с одной стороны ее головы. – Без тебя разберусь.

– Ты траву пила?

– Успею.

– Не пропускай, смотри.

Мира недовольно засопела: больше всего не любила, когда я начинала ее поучать. За это и звала меня старой бабкой.

– Ладно, я пойду.

– Придешь завтра?

– Попробую.

– У тебя остался еще красноцвет? У меня закончился – нечем губы намазать.

Красноцвет – большая редкость в наших лесах, но если мне попадается, я собираю его для Миры: она жуть как любит карминовый оттенок на губах.

– Принесу, – пообещала я и поспешила назад. – Ну, бывай.

Домой почти бежала: замешкалась я все-таки с Мирой, начало стремительно темнеть. А оглоед мой наверняка потребует ужин и снова будет недоволен, что мяса нет. Вот что мне с ним делать?

Но я ошибалась. Тура застала во дворе: он откуда-то приволок огромный толстый дуб и теперь рубил его на поленья, закатав до локтей рукава нижней рубахи. У стены сарая аккуратной горкой высилась свежая поленница. Я чуть рот не открыла от удивления. Волосы он связал у затылка черной лентой, по столичной моде: не раз видела такие прически у королевских гвардейцев. Несколько прядей уже успели выбиться из узла и прилипли к вспотевшему лицу. Завидев меня, он смахнул их со лба и недобро сверкнул болотными глазами.

– Что так долго?

– Прости, – о Мире говорить не хотелось. – Уже проголодался? Я сейчас быстро что-нибудь приготовлю.

– Ишь ты, выучилась, – довольно усмехнулся он и оперся на толстое топорище, уткнув лезвие в мощный пень. – Не суетись: ужинать дома не буду, в трактир пойду.

К Мире, догадалась я.

– Все равно у тебя жрать толком нечего, – не преминул поддеть меня Тур.

– Как изволишь, хозяин.

– Так и изволю. А ты пока приберись там. Да одежду мою почини.

Я покорно кивнула – лишь бы не орал – и направилась в дом.

– Эй, Илва!

Я обернулась.

– Чего еще?

– Завтра в лес не ходи, – он покосился на поленницу, явно ожидая похвалы. – Дров достанет на первое время.

– Хорошо. Спасибо.

Мне и впрямь было дивно, что Тур-лежебока взялся сделать хоть что-нибудь по хозяйству. И то верно: если в доме будут крепкие дубовые дрова, то и тратить время на поиски хвороста мне ни к чему. Рассыпаться в благодарностях я не стала, но теперь и впрямь хотелось сделать для него что-то хорошее. Поэтому, едва переступив порог и раздевшись, я сняла с гвоздя у двери его кожаную куртку и штаны и принялась спешно чистить их от засохшей грязи и пятен крови.

***

Смех один был смотреть, как он прихорашивался, собираясь к Мире. Целую вечность вертелся у медного зеркала, причесывая свои длинные космы костяным гребнем – я и не знала, что у него такой есть. Гадливо кривил лицо, рассматривая в зеркале синяки и ссадины – но тут уж я ему помогать не стала: само заживет. Проверил, гладко ли выбрит, и тщательно срезал лезвием ножа несколько пропущенных волосков. Вновь связал волосы своей щегольской лентой, расправил на себе рубаху и втиснулся в кожаный верхний костюм. Покосился на меня сквозь отражение в зеркале, когда заметил, что куртка вычищена; поскреб ногтем свежий шов на рукаве, проверяя на крепость.

– Не жди меня, спать ложись. Буду поздно.

Я пожала плечами: как по мне, пусть бы вовсе не возвращался. А если и вернется, то лишь бы не так, как прошлой ночью, оглушая меня грохотом доспехов.

Проводив его, я покормила и загнала в сарай кур, погасила в доме лишние свечи, оставив лишь одну на подоконнике, и снова вытащила из чулана бадью: пока нет Тура, надо бы улучить момент и самой вымыться. Схватилась было за ведра, чтобы натаскать воды из колодца, да вновь несказанно удивилась: бочка была до краев полнехонька. Надо же, и здесь он успел.

Водрузив ведра на печь, чтобы согреть себе купель, я устроилась возле свечи латать Турову выстиранную одежду. Если здраво рассудить, то не так уж все и плохо. Коль не разленится вконец, то и дрова у нас будут, и крышу дырявую, на радость старым духам, починить сможет, и забор покосившийся поправить. Да и ко мне с лихими замыслами больше никто не сунется: суровый мужик со здоровенным мечом в доме кого хочешь отпугнет.

Закончив работу и всласть искупавшись, я забралась на свою лежанку под теплое одеяло из овечьей шерсти и сладко заснула.

Тур вернулся домой уже далеко за полночь. Если б меня не разбудило конское ржание, скрип дверей и громкий тяжелый топот по скрипучим половицам, то уж наверняка это сделал бы крепкий дух выпитого им вина. Если он будет надираться эдак каждый вечер до самого лета, то гонять из избы мух больше не придется: сами подохнут от такого-то зловония.

Но я лежала тихо, как мышь, не подавая виду, что проснулась. Тур долго кряхтел и пыхтел, стаскивая с себя одежду и сапоги, а затем кулем рухнул на свою лежанку и зычно захрапел, едва коснувшись головой подушки. Из моей груди вырвался облегченный вздох: хвала духам небесным, хоть этой ночью высплюсь спокойно.

Хочешь насмешить духов – доверь им свои чаяния.

Дикий гвалт, донесшийся со двора, заставил меня вновь подскочить на постели. Сколько времени прошло с тех пор, как я провалилась в сон после прихода Тура, я и знать не знала, да только за окном была все еще глубокая, темная ночь. С колотящимся сердцем я схватилась за вилы, всегда стоящие наготове у моей кровати с тех пор, как к нам с Ульвой впервые пожаловали разбойники, и прислушалась. Людских голосов не слыхать, зато Туров конь ржал так громко и душераздирающе жалобно, словно его заживо рвали на части. К ржанию примешивались и другие звуки: кудахтанье всполошенных кур и… дикое, злобное рычание.

Волки.

Я поспешно сунула ноги в валенки и, как была, в льняной ночной сорочке, выскочила на крыльцо. Так и есть: целая стая, перепрыгнув через ветхий забор, хозяйничала теперь в моем дворе. Бедный Ворон пытался лягаться и кусаться что есть силы, но в холку ему вцепились двое волков, еще один запрыгнул на спину и пытался добраться оскаленной пастью до крупа под попоной. Еще несколько вились возле ног. Одному, похоже, повезло меньше других: получив подкованным копытом в темя, волк жалобно скулил и пригибал ушибленную голову к земле.

– Уходите, – слабо прошептала я. – Уходите, сейчас же! Оставьте его!

Один из волков повернул ко мне окровавленную морду и угрожающе зарычал.

Отомстим,

– слышалось мне в его рычании. —

Мы лишились главного, он лишится коня. Помешаешь – пожалеешь.

– Ты меня не тронешь! – крикнула я, крепче схватившись за вилы. – Уходите! Сюда вам нельзя!

Другой волк, отвлекшись от разодранного конского брюха, прыгнул ко мне и злобно оскалился.

«Новый вожак», – догадалась я мигом.

Не лезь. Он убил, убьем мы. Отдай его нам, не то – берегись.

Волк щерил пасть, приближаясь ко мне, шерсть на загривке встала дыбом. Пришлось спасаться в избе, спешно затворив дверь на засов.

Бросив вилы, я подбежала к мирно спящему Туру.

– Эй! Энги! – затормошила я его за плечо. – Вставай! Уводи коня – его волки задирают!

Лишь раскатистый богатырский храп был мне ответом.

– Эй! – крикнула я громче и затрясла сильнее. – Энги! Проснись! Без коня останешься!

Словно с мертвым говорила.

В сердцах я саданула его безвольной головой о подушку – и через миг улетела прочь через всю комнату от мощного удара огромной руки. Всхлипнув, потерла ушибленный бок. Ну хоть проснулся, и то хорошо…

Да где там! Пробормотав что-то невнятное, Энги отвернулся к стене и снова захрапел.

Несчастный Ворон за стенами дома уже не издавал ни звука, и мне оставалось лишь шептать молитвы духам леса о том, чтобы волки не разорили сарай и не добрались до моих бедных курочек.

Ушли они лишь перед самым рассветом. Я все так и сидела на лежанке, подобрав под себя ноги и тихо оплакивая ни в чем не повинного коня. Говорила я Энги: отомстят ему волки за убитого собрата… Вот и поплатился своим другом.

Тур проснулся лишь тогда, когда в глаз ему кольнул яркий луч света. Всхрапнул, поморщившись, и заморгал сонно ресницами. Увидел мое заплаканное лицо и вскинулся на локте, протирая глаза.

– Илва? Что стряслось?

– Коня твоего волки задрали, – всхлипнула я. – А ты все проспал.

– Что?! – похоже, он еще не совсем понимал, что услышал. – Почему ты меня не разбудила?!

Он вскочил с лежанки, как ошпаренный, и впопыхах принялся натягивать на себя сапоги.

– Я пыталась! Да тебя разве добудишься, после гулянки-то!

– Дерьмо Создателя! – заорал он, едва обувшись, и стрелой выбежал из дома.

Я накинула телогрейку и осмелилась выйти вслед за ним – посмотреть, удалось ли выжить моим несушкам.

– А-а-а! – раненым зверем орал Тур, бегая по двору вокруг остатков кровавого волчьего пира, что совсем недавно были его верным конем. – Убью тварей! Всех убью!!!

– Да уж, наубивался… – прошептали мои губы; счастье, что Тур не слышал.

Он совсем обезумел – схватил попавшийся под руку топор и принялся крушить им все, что видел: наш ветхий забор, стойло, стены сарая, старенькую тележку, в которой я возила снедь с ярмарки…

– Перестань! – кинулась к нему. – Что ты творишь!

– Уйди, девка! – отмахнулся от меня локтем, да так, что я опять отлетела к крыльцу. – Убью!

– Стой! – крикнула я еще громче, поднимаясь. – Не надо! Если разгромишь тут все – Ворона уже не вернешь!

– Ненавижу! – орал Тур, не слыша меня и кромсая в капусту дверь сарая. – Убью!!!

Мои бедные курочки и петух – к счастью, живы! – выбежали из разрушенного сарая и горланили не хуже беснующегося Энги. Чуя неладное, бросилась к нему снова и вцепилась в рубаху на его спине.

– Остановись!

Да разве ж остановишь раненого зверя? Энги даже не заметил, как сбросил меня движением широких плеч, продолжая размахивать топором во все стороны. В ужасе увидела, как шарахнулись от него куры, да одна не успела: лезвие на излете отсекло бедняжке голову.

– Нет!!! – закричала я что есть силы и повисла на руке убийцы, сжимавшей топор. – Нет!

Он вдруг остановился, как вкопанный. Я, рыдая, сползла вниз и склонилась над все еще трепыхающимся телом моей бедной несушки.

– Нет! – голосила я, вцепившись себе в волосы. – За что?!

– Илва… – прохрипел он, шагнув ко мне на подгибающихся ногах. – Илва… прости… я не хотел…

– Хотел!!! – завизжала я и швырнула в него первой попавшейся под руку палкой. – Я просила тебя! Я просила! Ты убийца! Заче-е-ем?!

В него полетели мелкие камни, комья земли и куриный помет, но Энги так и продолжал стоять на месте, не шелохнувшись, и оторопело глядел на убитую курицу.

– Илва, прости…

– Провалился бы ты! – крикнула я, отшвырнула очередную палку в сторону и закрыла лицо руками.

Тур упал на колени рядом со мной и обнял за плечи.

– Ну Илва… Это же всего лишь курица…

– Всего лишь курица?! – зарыдала я еще громче и саданула его в плечо кулаком.

Словно камень ударила – едва руку себе не расшибла.

– Ну что ты, в самом деле? Я коня потерял, понимаешь! Коня! А ты за какой-то курицей убиваешься… Их вообще-то едят…

– Ну и подавись ею, обжора! – с обидой крикнула я и оттолкнула его от себя. – Чтоб она тебе поперек горла встала!

День, начавшийся так скверно, столь же скверно и прошел. Мы с Энги не разговаривали: я дулась на него за курицу, а он молча горевал по своему коню. Оба мы до полудня пытались справиться с разрушениями, учиненными волками и обезумевшим Туром. Я, громко причитая, прибиралась во дворе и складывала разбросанные поленья и хворост, собирала обломки сарая, стойла и забора в одну кучу у ворот. Энги, сердито сопя и ругаясь себе под нос, закопал за забором обглоданные кости своего Ворона, затем ощипал и выпотрошил мою несчастную курицу, а после принялся починять все, что разрушил.

Завтраком я его не кормила, от всей души желая ему умереть голодной смертью, но к обеду уже слегка подостыла и, глотая слезы, сварила куриный суп; остатки несушки запекла в печи. Обедали молча: я доедала вчерашнюю грибную похлебку, Энги угрюмо хлебал наваристый суп из убитой им жертвы.

Работы нам хватило до самой ночи, пока Энги не ушел в трактир, а я без сил не свалилась на постель, чтобы уснуть мертвым сном.