Текст книги "Город грехов (СИ)"
Автор книги: Traum von Katrin
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)
– До сих пор не верю, что согласился тебя отпустить, – вздохнул Джагхед, притягивая Бетти за плечи еще ближе. От соприкосновения обнаженной кожи вдоль тела прошла волна тепла, теперь принося лишь грусть. Как долго он будет привыкать к постоянному холоду? Совершенно один в этом чертовом поместье, которое ненавидел всей душой. Но это логово Змей, место их собраний. И ему, как главарю всего этого безобразия, придется хранить их гнездо, подобно коршуну. Привязан.
– А я не верю, что готова уехать, – призналась Бетти, бездумно выводя пальчиками узоры на его груди. Положила голову на крепкое плечо, сглатывая комок в горле, – Знаешь, если бы не то, что случилось с мамой, я бы никогда не решилась. Но она сказала, что я должна жить своей жизнью, а не только твоей. Теперь понимаю, что Элис имела ввиду.
– Оказывается, даже она оказалась способна на правильные мысли, – усмехнулся Джонс и переплел пальцы с Элизабет, – Я полностью с ней согласен. Что тебя ждет рядом со мной? Занять место Элис при отце, «консильере»? – презрительно фыркнул, даже на секунду не в силах представить подобный бред, – Это не твое. Совершенно. Признаться, и не мое тоже, но у меня выбора нет. А у тебя есть. Ты любишь музыку, ты любишь сцену и публику. Отнять это у тебя просто верх эгоизма. Я не стану препятствием на пути к твоим мечтам, – решительно, обдумав все до конца. Теперь он мог видеть ситуацию со всех сторон. И главное – как будет лучше для нее.
– Ты не препятствие, – нахмурилась Бетти, – Никогда им не был. Я не хочу, чтобы ты… мы…
Она задохнулась, но и без слов было все ясно. Глаза снова начало жечь, и она торопливо зажмурилась. Мягкий поцелуй в макушку вернул на секунду покинувшее самообладание.
– Я же сказал: это не конец. Чикаго все-таки не Австралия, – попытался неуклюже подшутить Джонс, но улыбка не удержалась на лице, – А если серьезно, то обещаю, что найду время и приеду к тебе, хотя бы на день. К тому же, почту и телефон никто не отменял. Даже если я далеко, это не значит, что не с тобой, – он неосознанно коснулся браслета на тонком девичьем запястье. Нисколько не сомневаясь, что они справятся. Но в груди все равно неприятно тянуло, и Джаг поспешил перевести тему, – А как твоя семья? Бабушка справится с уходом за отцом?
– Он же не совсем инвалид, – подхватила Бетти, пока новый приступ отчаяния не начал одолевать и затягивать в щемящую тоску. Сегодня не хотелось плакать, – Я буду присылать им деньги. И договорилась на всякий случай с нянечкой в больнице, что бабушка может обратиться за помощью даже ночью, если вдруг будет приступ. Но при регулярном приеме лекарств не думаю, что проблемы возникнут.
– Я буду навещать их иногда, на всякий случай, – без раздумий пообещал Джаг, понимая, что она все равно будет волноваться. Бетти благодарно чмокнула его в щеку, нежась в сильных руках. Где-то на том берегу в прибрежной зелени застрекотали кузнечики, и вверх взметнулась стайка светлячков, озаряя огоньками тихую гладь реки. Момент полного умиротворения. Затишье перед бурей.
– Мне будет этого не хватать, – с грустным вздохом признала Бетти, завороженно наблюдая за удаляющимися крохотными точками света, – Я выросла в городе, где все друг друга знают. Где могла играть в мяч с мальчишками со своей улицы. А дома всегда пахло чем-то вкусным, и бабушка учила играть на пианино… А теперь окажусь в огромном Чикаго, где никого не знаю, – она впервые поняла, насколько же ей страшно, и поежилась.
– Могу точно заверить тебя, что во-первых: я вчера все-таки зашел на чай к миссис Сантес, и она поклялась в добросовестности своего брата. А еще я ей тонко намекнул, что неплохо бы помочь тебе освоиться, посоветовать порядочную соседку, чтобы было не скучно жить одной, – Элизабет ошеломленно отодвинулась, ловя его чуть хитроватый взгляд. Вот же чертенок, – Так что, теперь Баттон отвечает за тебя своей задницей, и не думаю, что у него есть желание меня злить, – легкая ухмылка – от старых привычек не так просто отказаться, – Ну и во-вторых, в Чикаго у Змей осталось пара приятелей, к которым в случае крайней необходимости можно обратиться. Например, если соседка по комнате все-таки выведет из себя…
Легкий шутливый удар девичьим кулачком в грудь заставил Джагхеда прекратить ее подкалывать. Но зато на светлом личике разлилась уже не натянутая улыбка, и Бетти в притворном возмущении надула щеки:
– Ты неисправим, Джонс! Ну вот как с тобой говорить серьезно?
– А со мной не надо разговаривать, – низким обволакивающим баритоном, обвивая рукой ее талию. Но Элизабет внезапно вывернулась и встала на скрипнувшем кожаном сиденье. Абсолютно голая, с легкими синеватыми разводами на бедрах и покрытой багровыми следами шеей, она казалась сошедшей с Олимпа Афродитой в темноте ночи. Джагхед не успел насладиться зрелищем сполна. Бетти спрыгнула с машины босиком на каменистый берег и с игривым прищуром поманила его пальчиком:
– Идем купаться. Днем так пекло: вода наверняка, как парное молоко.
– Не хочу купаться. Хочу тебя, – чуть хрипло прошептал Джонс, завороженный этой красотой. Искрами в мятной зелени огромных глаз, абсолютно беспорядочно спутанными кудряшками. И вся она – его. Невероятно.
– Тогда догоняй, – последняя многообещающая улыбка, и Элизабет отвернулась, вприпрыжку убегая к воде. Мягкие волны лизнули пальцы ног, и она смело, с тихим плеском волн Свитвотер, сделала первый шаг в приятную прохладу. За спиной послышалось, как перекатываются камни под ногами Джагхеда, и она прикрыла глаза в ожидании.
Теплые руки обвили ее плечи, а губы оставили поцелуй на шее, пробирая до мурашек. Горячий выдох на кожу, жаром уходящий в самый центр груди.
– Сама напросилась.
T*v*K
Если и существовало место в поместье Джонсов, которое Джагхед не любил больше всего, то это, однозначно, кабинет отца. Тяжеленные, всегда словно пыльные портьеры с безвкусными кисточками, через которые не видно окна. Полумрак, потому как верхнего света не было, только торшер и настольная лампа. Вычурная дубовая мебель, доставшаяся еще от деда. Кусочек пережитка прошлого. И эта комната была слишком пропитана духом Форсайта второго, за месяц так и не став принадлежать его сыну. До сих пор валялись в нижнем ящике стола кубинские сигары. А новое кресло, заменившее то, что стало последним троном Змея, совершенно не вписывалось в обстановку кожаной обивкой. Как и сам Джагхед, напряженно крутящий в пальцах свою зажигалку с гравировкой. Нервная привычка появилась сама, неизвестно откуда. Когда – знал точно. Когда посадил свою девочку в самолет и закурил первую сигарету, прогоняя сладкий аромат. Который все равно упрямо мерещился…
– Итак, мистер Джонс, если Вы ознакомились с документами…
Джагхед поморщился. Маленький лысый мужичок, сидящий перед ним на стуле, вызывал раздражение. Рыбьи бесцветные глаза, полноватая фигура в довольно неплохом коричневом костюме и писклявый голос. Но выбирать не приходилось. Именно эта крысиная морда оказалась самым ушлым адвокатом из всех возможных, с легкостью одолженным семьей Гвидиче. И хоть вся писанина, врученная ему еще пару дней назад, была изучена вдоль и поперек, для присутствующей здесь же матери он попросил:
– Не успел, простите. Огласите основные условия, пожалуйста, – поймав недоумевающий взгляд Глэдис, которая понятия не имела, что делает за этим столом в такой поздний час, Джонс вздохнул и взял из портсигара папироску. Не спеша закурил, ожидая разъяснений адвокатишки. Как же его там… Лавлейс, кажется. Скользкая фамилия – как раз для скользкого типа.
– Это очень беспечно с Вашей стороны, – нахмурился он, открывая довольно объемную папку с бумагами, – Что ж, если быть предельно кратким: большая часть Вашего банковского счета теперь уходит в оборот. Выкуплены все автомастерские города, а также сеть баров, включая такие заведения, как «Белый яд» и «Полночь». Являясь полным и безоговорочным владельцем, Вы вправе задействовать для их функционирования любых известных Вам лиц.
Джагхед рассеянно кивал на каждое слово, затягиваясь дымом. Все это и так знал. Смотрел лишь на реакцию матери, которая чуть нервно теребила рукава своей вязаной кофты. В карих глазах мелькало то полное непонимание, то едва заметный прищур сомнений.
– Продолжайте, – хрипловато попросил Джаг замолкнувшего Лавлейса, ожидая самого главного.
– Ну и, я могу с уверенностью сказать, что теперь вся нелегальная деятельность тщательно скрыта, – все также невозмутимо вещал адвокат, – Контрабанда удачно замаскирована клубами и их потребностями. Касаемо оружия – что ж, чего только не найдешь в автомастерских… Ну, а от самой прибыльной части, как и договорились с мистером Гвидиче, Вы отказываетесь в пользу его семьи на добровольной основе.
– Совершенно верно, – едва заметно улыбнулся Джагхед и тут же снова пригубил сигарету, распространяя аромат дорогого табака. Полностью лишившись рынка «мексиканских травок», он испытал только облегчение. В далеких планах было и продажу оружия свести на нет, но пока что не стоило рубить все концы, вызывая гнев и без того не особо довольных новостями Змей. Рядовые и так имели какие-то подработки, не особо довольствуясь крошками с барского стола, а потому заметно обрадовались возможности иметь официальную должность хотя бы бармена. А вот капитаны… Тут сложней. Двенадцать человек со своим влиянием в городе, которых пришлось уговаривать принять новое направление. Пятеро покинули банду, распрощавшись со змеиным прошлым, и ушли в одиночное плавание (или в другие кланы – шут его знает). Остальных Джонс обрабатывал каждый вечер, заливая в уши елей. За небрежной игрой в покер. За вечерами под хороший виски и сигары. Приводя сотни аргументов и цифр. Пока, наконец, они не согласились, что решение молодого главаря единственно верное для сохранения семьи в так быстро меняющемся времени. Их Джагхед назначил управляющими в своих точках, и только в клубе «Полночь» номинальным владельцем остался Реджи.
– Джаг… Может, ты мне уже объяснишь, что происходит? – жалобно попросила Глэдис, совершенно потеряв нить понимания.
– Мы уходим с дороги беззакония, мама – вот что уже произошло, – победно провозгласил он, и хоть пока это только первые шаги, но зато самые важные, – Теперь Змеи будут работать, а не отбирать хлеб, как присосавшиеся к городу паразиты. Что там по официальным данным, Лавлейс? Огласите вслух, будьте любезны.
– Да, согласно всем документам, хозяином данных предприятий числитесь единолично Вы, мистер Джонс. И по Вашему распоряжению, десять процентов прибыли будет идти на Ваш счет, остальное – распределяться управляющими. О, и последний документ, который попросили составить – генеральная доверенность.
– Доверенность? – нахмурилась Глэдис, и вспыхнувшая было радость и гордость за сына немного поутихла, – Джаг, ты собираешься доверить какому-то Элио…
– Боже упаси, мама! – хохотнул Джонс и затушил сигарету в стеклянной пепельнице на столе, – Я же не настолько тупой! Моя плата за услуги уже названа, Змеи вышли из наркобизнеса и отдали его мафии. Доверенность на совершенно другое имя, – он кивнул адвокату, тот вытянул из папки желтоватую бумагу с вензелями, и положил перед носом Глэдис. Она несколько секунд вчитывалась в имя, медленно теряя дар речи.
– Что… Не понимаю… Я?
– А кто же еще? – пожал плечами Джаг, – Нужно, чтобы кто-то имел право подписи помимо меня. Да и заниматься волокитой ты умеешь лучше, у тебя столько опыта с твоей мастерской, – он и секунды не сомневался в правильности такого решения. Не то, чтобы отказ от ответственности. Но хоть какая-то альтернатива, если его жизнь прервется также внезапно, как у отца.
– Даже не знаю, что сказать, – совершенно растерялась Глэдис, с тяжким вздохом откидываясь на стуле.
– Раз ко мне больше вопросов нет, разрешите откланяться, мистер Джонс? – торопливо засобирался Лавлейс, поняв, что становится лишним в этом разговоре, – Все документы в папке, заверены и готовы к отправке в сейф. Не советую их терять.
– Да, мистер Лавлейс. Хорошей дороги в Орландо, и передавайте привет Элио, – Джаг встал и пожал немного влажную ладонь мужчины, стараясь не морщиться. Все-таки доверия он особого не вызывал, но это можно сказать про всех юристов.
– Непременно, – кивнул адвокат, прижимая к себе свой портфель, – Удачи, мистер Джонс.
Едва дверь за ним закрылась, Глэдис подскочила со стула и сложила руки на груди.
– Может, объяснишься? – хмуро начала она, напряженно покусывая губы, – Неужели ты считаешь правильным давать мне право подписи, учитывая, что мы с тобой скрываем второй месяц? Не думаешь, что все это, как минимум, неправильно?
Джагхед понимал, что она имеет ввиду. Что может сложиться впечатление: убила бывшего мужа, чтобы занять его место. Но это было в корне неверное предположение, потому как у нее не было корыстных целей. Мать до сего момента и не подозревала о его планах. К тому же, это лишь доверенность, а не право собственности.
– Успокойся, – вздохнул Джаг, – Мне просто нужно, чтобы в городе был кто-то, способный заменить меня в официальных случаях. А доверять больше, чем тебе, я не могу никому в Ривердэйле. Теперь, – слово добавилось само, и неприятный укол в грудь заставил поморщиться. Так, прочь дурные мысли: сейчас не время.
– Даже учитывая, что я натворила? – ахнула Глэдис, и в ее глазах мелькнула подозрительная влага. Сделав шаг сыну навстречу, она крепко обняла его за плечи, до сих пор не веря в происходящее. В то, что прощена, что он не держит на нее зла. Только этого миссис Джонс боялась по-настоящему: лишится его.
– Забудь это, – решительно потребовал Джагхед, прижимая ее к груди, – Все в прошлом.
Долгие объятия были лучше слов. Впервые Глэдис начала понимать, что перед ней стоит мужчина. Сумевший втельмяшить свои убеждения целой банде головорезов, идущий к цели несмотря ни на что. Она гордилась им, когда решил уйти из Змей. Но теперь, когда он смог их перенаправить, а главное, смог простить ей то, что обычно не прощают… Это была не просто гордость. А распирающее грудь счастье. И даже – самую капельку – отголосок благодарности погибшему супругу, что сумел сделать из мальчика взрослого и ответственного человека. Она бы никогда не призналась в этом. Но была благодарна.
Джагхед едва смог отделаться от навязчивых вопросов и отправить Глэдис домой. Она все норовила выведать, какие еще секреты он таит, но сославшись на поздний час, Джонс все-таки уговорил ее уехать вместе со всеми документами, включая доверенность и тайком подсунутую записку. Звонко расцеловав его в обе щеки и заставляя морщиться, она вышла из поместья, так до конца и не веря, что вся грязь с их фамилии начинает откалываться, словно пересушенная жарой.
С облегчением выдохнув ей вслед, Джаг развалился в кресле и открыл верхний ящик стола. Наконец-то один. Полдня ему не давали побыть наедине с собой и с ней. В руках аккуратным почерком подписанный конверт с бережно, ровненько наклеенными марками. Улыбка касается губ – всегда такая осторожность, и он чувствовал, как его девочка боялась, что почта перепутает направления. Взяв из ящика нож для писем, быстро расправился с бумагой и раскрыл испещренный маленькими буковками листок – в первый раз было ужасно непривычно, но теперь уже знал, что Бетти всегда рисует завитушку над «m» и с маниакальностью относится к запятым.
… Возможно, мои каракули кажутся тебе сумбурными, но я пишу по несколько строк каждый день, так что не удивляйся. Рада, что бабуля тебя не прогнала с порога и даже напоила чаем – хотя мне написала, что вы болтали с папой о чем-то своем и игнорировали ее рассказ о ярмарке. Но не обращай внимания, ей только дай повод обидеться. Иногда мне кажется, что я все еще в Ривердэйле, но каждое утро убеждаюсь в обратном…
…У меня все хорошо. Правда. Теперь уже без преувеличения. Пока привыкала, сам знаешь – трудно. Но теперь мы отсняли уже десять серий шоу, и скоро оно появится на экранах. Представляешь?! Я окажусь в телевизоре! С ума сойти. До сих пор кажется сном. Надеюсь, ты будешь смотреть первый выпуск, он уже в этот четверг (ох, боюсь, что твой ответ точно не успеет дойти). А еще у всей труппы будет большой пятничный концерт в «Виват холле» в честь премьеры. Будем петь вживую для публики, а не открывать рот на камеру, а потом записывать звук. Ты не представляешь, как я по этому скучала. По клубу. И по тебе.
Не знаю, сколько еще раз это напишу, но больше всего мне не хватает тебя. Первую неделю хотелось просто выйти в окно от отчаяния, но ко всему привыкаешь. Даже к холоду. Понятия не имею, почему без тебя так холодно. И… у меня плохие новости. Да, этот контракт закончится в сентябре. Но мне уже поступило предложение от Баттона продлить его до Рождества, если шоу наберет популярность. И я в смятении. Пока не сказала ему ничего, потому что жду ответа от тебя. Я знаю, что так долго не смогу. Ты обещал приехать после оформления всех бумаг (не знаю, может, оно уже прошло?) и я дождусь, чтобы обсудить все лично. Не хочу решать без тебя.
Мне нравится Чикаго. Такой ритм жизни, что некогда копаться в себе. Но если остановиться, то сразу чувствуется одиночество. И его не заполнит никакая соседка и никакая публика. Даже музыка. И я жду продолжения той зарисовки, что ты прислал в прошлый раз – мне безумно понравилось, это совсем не так плохо, как ты думаешь. Не Диккенс, конечно, но я поражена и очень увлечена, надеюсь, ты обязательно продолжишь этот рассказ.
Люблю и скучаю каждый день. Твоя Бетти.
Глубокий вдох, и от листка чудится волшебный аромат: печеные яблоки, корица, карамель. Знает, что это лишь мираж, и его девочка-радуга не имеет привычки выливать духи на конверты, но воображение уже разыгралось. Он не мог дождаться, когда увидит ее хотя бы крохотной черно-белой фигуркой на выпуклом экране и услышит голос. Горло зажгло, как будто серной кислоты налили. Хватается за сигареты в стремлении в очередной раз использовать никотин, чтобы не свихнуться. И в последний момент засовывает портсигар в карман пиджака, оставляя в руке только металлическую зажигалку с гравировкой. Щёлкает. Раз. Другой. Звук звонко рассыпается в тишине кабинета, стучит в висках.
Письмо бережно сложено вчетверо и отправлено вслед за сигаретами. Встав с кресла, Джагхед обходит стол, скептично осматривая с детства знакомые скучные коричневые стены. Мир без цвета. Серый, блеклый. Без искр в зеленых глазах его маленькой звездочки – так и вовсе никакой. Чужой. Ненужный. Противный до тошноты, скрутившей живот спазмом. Он не хотел закапывать себя в эту яму, никогда не хотел, всю жизнь пытался бороться – через боль, через собственное «не могу». Вот чего не мог точно, так это терпеть сейчас ноющую пустоту под ребрами. Холод вдоль позвоночника. О да, он понимал, о чем пишет Бетти, потому что самого ломало также. Вот уже целый месяц твердил себе «Так лучше для нее», а сам сдерживал порывы немедленно забрать ее домой. И самое смешное – знал, что достаточно одной строчки в очередном письме, и его девочка бросит все, вернется. Но не мог с ней так поступить. А вот с собой, своим прошлым, был волен поступать так, как велит обливающееся кровью сердце. Единственно верным образом.
Он шел в свою комнату, словно в тумане. Невидящим взглядом смотрел вокруг, мельком подмечая детали. Какие-то отвратительные картины на стенах, выцветшая мазня. Потрескавшийся от времени мраморный пол и плотно занавешенные окна – мелькнула глупая мысль о клетке с попугаем, которую накрыли тканью. Полумрак, бегущее вдоль коридора эхо от гулких шагов и витающие в затхлом воздухе пустых комнат призраки поколений Джонсов…
В найденный под кроватью с помощью света зажигалки чемодан отправились несколько рубашек и брюк, зубная щетка и одеколон. После недолгих сомнений отодвинул шкаф, открывая нишу за ним – сооруженный в пятнадцать лет тайник. И если обычно мальчишки хранят там записки от одноклассниц или портреты красавиц из журналов, то Джагхед наполнил свой книгами. Фицджеральд и Дефо, Брэм Стокер и, конечно же, Диккенс. Украденные из школьной библиотеки, ведь отец никогда бы не дал денег на подобную чушь. Выбрав несколько самых любимых и самых затертых томов, отправляет их в чемодан – а больше и добавить нечего. Ничего не держит. Застегнув пиджак, Джагхед с легкой усмешкой надел на голову фетровую шляпу, скрывая лицо за полями. Сегодня не повредит.
Все произошло быстро, движения четкие, без малейших сомнений. Он знает, чего хочет его душа. Выгнать Кадиллак из гаража, метров на сто от дома. Закинуть на сиденье багаж и подхватить давно ждущую своего часа канистру с бензином. Вернувшись в поместье, он первым делом метнулся в кабинет. Вонючая жижа полилась щедрым потоком на стол Большого Змея и шкафы. Дорожкой в холл, распространяя резкий запах. Гул в ушах не дает думать, но это уже и не нужно – все давно пережевано, переварено и выплюнуто. Как этот чертов дом, стоящий на окраине города холодной каменной могильной плитой. Слишком много призраков. Слишком много боли впитали стены. Слишком ненавидит все, что это место собой олицетворяет. Мстительно выплескивает последние капли на герб своего проклятого семейства, выгравированный на входной двери. Металл не загорится, но это уже неважно.
Капли пота застилают глаза, щиплют. Раздраженно стирает их и смотрит внутрь дома в последний раз. Хочется, чтобы он просто провалился в ад, где ему самое место. Но придется сделать проще. Щелчок зажигалкой, и она летит на блестящий бензином пол.
T*v*K
Алое марево поднималось все выше, трещало, пуская в ночной воздух столбы черного дыма. Удушливого, едкого. Так горят все воспоминания. О каждом порезе, о каждом ударе, о каждой точно также сожженной книге под рыдания ребенка. Отпускало. Наконец-то. Отпускало. Кончики пальцев расслаблялись, а дыхание выравнивалось.
Красный Cadillac Eldorado шоркнул шинами по гравию и скрылся на трассе, ведущей к выезду из клятого города грехов, в котором у каждого жителя есть свои скелеты в шкафу. Скелеты семейства Джонс отныне унесло очищающее пламя. Даря последнему его представителю крылья, подобно восставшему из пепла фениксу.
Теперь он свободен.
T*v*K
Большой зеленый сад раскинул свои ветви вдоль узких тропинок. Здесь никогда не кричали, всегда переговариваясь полушепотом, словно говорить в полный голос это какое-то неуважение к окружающим. И тени. Скользящие по каменистым дорожкам, одинаковые тени в форменных голубых платьях с белыми воротничками. Застиранные и блеклые, но тут все цвета давала сама природа. Белые, кремовые, розовые и желтые розы, распространяющие тонкий аромат. Он не любил срывать цветы, и она послушно любовалась ими, пока живы. Все имеет значение лишь пока оно дышит.
Рисунок не получался. Краски плохо ложились на холст, и высокая светловолосая женщина постоянно хмурила брови. Почему же сегодня не выходит? Запечатлеть красоту с натуры оказалось сложней, чем она думала. Вся жизнь – сложная, если в ней нет цели. А Элис Смит и не жила. Доживала. Тянула свои дни, похожие один на другой и различающиеся только тем, переварена сегодня каша на завтрак или в самый раз. Погрузившись в свои мысли, старательно выводила лепесток за лепестком, словно надеясь однажды нарисовать чертовы розы так достоверно, что они оживут и вновь наполнят воздух своим запахом…
Не оживут. Ничто не оживает.
– Слышали новость, сестра Вудхаус? – раздался тихий голос на соседней дорожке, и Элис раздраженно повела плечом: терпеть не могла, когда отвлекают. Сжала кисточку покрепче, но следующая фраза заставила навострить уши помимо воли, – Ночью был ужасный пожар в поместье Джонсов. Говорят, и щепки не осталось, одно пепелище.
– Правда? Неужели город ждут новые распри этого клубка гадюк?
– О, не думаю. Видите ли, ходят слухи, что поджог совершил сам младший Джонс. По крайней мере, его никто не видел с самого вечера, даже думали, что погиб. Но с утра его мать сделала заявление, что он оставил ей записку и просто уехал.
– Надо же, – охнула Вудхаус своей невидимой глазу Элис собеседнице, – Похоже, у парня серьезные душевные проблемы…
Голоса удалялись, становясь все тише и неразборчивей. Мисс Смит долго всматривалась в свою незаконченную картину, находя изъяны. В последнее время слова до сознания добирались очень медленно, как через вязкий туман. Она могла ни с кем не говорить неделями – благо, сестры привыкли и не к такому. И все чаще ловила себя на мысли, что стоит избавиться от этой выеденной оболочки, которой себя ощущала. Но не было решимости. Вообще ничего не было. А потому в голове словно стучали молоточки, все чаще. По вискам, по затылку. Даже сквозь беспокойный сон. Тук-тук. Тук-Тук.
По саду вдруг разлился оглушительный, непристойно громкий смех, от которого тени в голубых платьях начали беспокойно озираться по сторонам.
– Глупый, глупый мальчишка! Ты все равно Змей и не сбежишь от этого никогда!
========== Эпилог ==========
Она скептично рассматривала свое отражение в зеркале над туалетным столиком. Результат трудов довольно умелой девушки-гримера радовал, но все равно было непривычно видеть себя такой. С ярким макияжем, гораздо более отчетливым, чем использовала сама – ее предел это алая помада. Тут же все было с легким, небрежным шиком, как положено. Хитроумная прическа, которую никогда бы не смогла закрутить Вероника, только заставляла жалеть о том, что снова придется раздирать пряди от лака. Иногда казалось, что она скоро облысеет совсем из-за постоянных экспериментов. Но все это меркло перед непередаваемым ощущением предвкушения от каждого всплеска аплодисментов со стороны сцены.
– Готова, Беттс? – в гримерную заглянул Баттон, как всегда, в идеальном белом костюме и с растрепанной шевелюрой, – Твой выход через пять минут.
– Всегда, Бен, – улыбнулась она, поднимаясь с табурета. Привычным, скорее традиционным для себя жестом поправила несуществующие складки на мягкой атласной розовой юбке. Её образ сладкой девочки был до смешного прост, и даже играть особо было не нужно. А уж свою партию, которую исполнила уже раз тридцать на звукозаписи, знала на корочке подсознания. Но легкие мурашки все же прокатились между лопаток и Бетти, успокаивая себя, прокрутила на запястье браслет.
– Может, все-таки снимешь? – неуверенно предложил шоумен, – Он совершенно не вписывается…
– Никогда, – решительно отвергла Элизабет, вздергивая подбородок. И не потому, что хотела показать нрав. А просто не могла выйти на публику после столь долгого перерыва без своего талисмана. Ей казалось, что эта золотая змейка охраняет невидимым куполом от любых плохих мыслей. Хоть так Джагхед всегда с ней.
Баттон безнадежно вздохнул и посторонился, пропуская ее в коридор. Пререкаться с этой девушкой он не хотел совершенно – слишком большие ставки делала студия на ее голосок и светлые кудряшки.
T*v*K
Every night I rush to my bed/
Каждую ночь я спешу к моей кровати
With hopes that maybe I’ll get a chance to see you when I close my eyes/
В надежде, что, может быть, я получу шанс увидеть вас, когда закрываю глаза
Элизабет была шокирована количеством народа. Зал полон, и на нее смотрят десятки и десятки пар глаз. Молодые и пожилые, черные и белые, в костюмах и свитерах с подтяжками, в платьях до пола и в простых сарафанах. Музыка не делала различий, как и исполнительница на сцене, ощутившая легкую волну паники на первых нотах. Но голос креп с каждой пойманной улыбкой, каждым словом, пропитанным ее тоской по нему. Песня была медленной и чувственной, она не предполагала танцев, чему Бетти была лишь рада. Только сжатая руками в коротких белых перчатках стойка микрофона и мелодия, на которой можно качаться, будто на волнах своей памяти. О смольных кудрях под шляпой. О протянутых ей шести патронах, один из которых так и стал крохотным напоминанием в дамской сумочке. О шрамах на плечах, которые так быстро появилась привычка целовать. О всем, что видела каждую ночь во сне: сильные руки с аристократичными запястьями и пронзительные зеленые глаза с ободком охры у самой радужки…
Моргнула, на короткое мгновение дрогнули связки. Но тут же взяла себя в руки, продолжая смотреть прямо перед собой, в первый ряд зрителей. Видимо, совсем помутнел рассудок от одиночества – в черноволосом парне с букетом белых лилий на коленях видится он.
Sweet dream or a beautiful nightmare/
Сладкий сон или красивый кошмар,
Somebody pinch me, your loves toо good to be true/
Кто-то ущипните меня, твоя любовь слишком хороша, чтобы быть правдой
Но нет, прошла долгая минута, а наваждение не исчезало. Самый верный поклонник всегда на своем месте, чтобы не произошло. Сердце стучало все чаще, когда Бетти позволила себе поверить, что это не мираж. Еще крепче стиснула стойку, буквально рухнув в тот вечер, когда он впервые вышел из тени просто потому, что единственный услышал, как сильно простужена артистка. Голова закружилась, а колени стали ватными, глупая улыбка расцветала на лице. Тут же вернувшаяся с лихвой, безмерно удивившая. Даже больше, чем само его присутствие, от которого хотелось спрыгнуть со сцены прямо в любимые руки.
Джагхед улыбался. Впервые в жизни без груза на плечах. Только для нее, своей девочки-радуги, сияющей сейчас счастьем и нетерпением. Больше ничто не тянуло к земле, ничто не тащило его делать то, что не желает душа. Она трепетала распахнутыми в полную силу крыльями от непрерывного зрительного контакта, который уже невозможно разорвать. Элизабет пела для него – всегда – и он это знал.
Пусть завтра придет день, который принесет новые испытания, новые победы и поражения. Пусть он проведет рядом с ней всего сутки, или неделю, или всю жизнь – столько, сколько отмерит судьба. Ценить нужно каждый, самый короткий миг, ведь мы не знаем, какой из них станет последним. Важно только сейчас. И сейчас, когда последние аккорды завершат триумф новой звезды, он обнимет ее так крепко, что слова будут лишними.
The End.
