Текст книги "Пустой мир. Кровь и честь (СИ)"

Автор книги: thelordofthedark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 33 страниц)

– Мы дадим ему то, что нужно королевству больше всего! – развел руками граф Розмийский, – Стабильность и процветание! А не ваши бессмысленные реформы, какие принесут лишь новые проблемы. Не тебе говорить сейчас за этим столом, твои союзники предатели, они предают самое святое, что есть у королевства, так что же можно сказать о тебе самом? Не предашь ли ты так же всех остальных, получив корону? – он усмехнулся, чувствуя, что сейчас произносит вслух сомнения многих феодалов, еще находящихся в зале, выбивая из-под своего соперника основную опору.

– Не тебе говорить о предательстве! – ответил граф Фларский почти теми же словами, – Ты уже продал весь Рейнсвальд Гористарам в обмен на то, что станешь королем. И ты продашь корону Саальту, если они предложат достаточную цену!

– Да здравствует король Дэлай, первый в своем имени! Король Рейнсвальда и всего королевства! – вытаскивая свою церемониальную шпагу и поднимая ее высоко над головой, выкрикнул один из феодалов Дасского скопления, бывшей колонии острова, вот уже больше двух сотен лет бывших независимым феодом, – Нет человека более справедливого и честного душой и сердцем!

– Да здравствует король! – хором отозвались многие, в том числе и восставшие против прежнего строя, – Да здравствует король! Единственный и законный король Рейнсвальда! – как в древние времена, когда Рейнсвальд представлял из себя несколько небольших поселений, раскиданных вокруг маленьких озер с пресной водой, а правителя выбирали по тому, как громче отзовется зал общих собраний, так и сейчас люди требовали своего нового короля. Человека, в которого верили и на которого надеялись.

– Да здравствует король Аастар Второй! Король Рейнсвальда и всего королевства! – в ответ им выкрикнули другие, поднимаясь за своего претендента, графа Розмийского, притихшего от вида собрания, на ходу превращавшегося в обычный спор и стоявшего в шаге от того, чтобы не превратиться в обычную резню, где люди убивают друг друга лишь за то, что не могут сойтись во мнениях.

– Немедленно остановитесь! То, что вы делаете, нарушает все законы! – попытался остановить их Глава Стражи, выходя вперед и поднимая руку, требуя тишины, – Рейнсвальд не может признать короля, выбранного таким образом. Не можете так поступать и вы, отказываясь от честных выборов наследника престола. Наше королевство должно сохранять свой путь, чтобы не вернуться во мрак и забвение, и ваши предки были выбраны, чтобы не допустить этого, как и вы, признавшие их клятвы и клятвы верности Рейнсвальду.

– Мои клятвы верности умерли, когда расстреляли мою дочь. Когда убийцу защищали, а мне не дали даже права мести. Когда я вижу виновного, но не могу даже обвинить его в этом, – сказал Рокфор, – Моя вера в Рейнсвальд умерла, когда я вижу человека, претендующего на титул короля лишь ради того, чтобы отдать его Гористарам. Когда я вижу тех, кто сейчас называет себя дворянами, но на деле лишь торгаши, не думающие ни о чем, кроме собственной выгоды. Я требую своей платы кровью, и если не получу ее, то возьму сам!

– Как король Рейнсвальда, я даю вам право мести, – ответил граф Фларский, сходя со своего места и подходя к группе восставших, – Я признаю вину Гористаров и даю вам право судить их по вашему усмотрению и вашими силами.

– Ты не король! – рявкнул молодой барон Гористарский, – Ты лишь выскочка!

– Как ты смеешь говорить подобные слова! – вперед вышел Эдвард, сказав эти слова с такой ненавистью, что Михаэль Гористар даже схватился за рукоятку своего церемониального клинка, отшатнувшись от своего пока еще политического противника. Тристанский же барон, намеренно медленно вытащил из ножен свой кинжал, привлекая к себе внимание всех присутствующих, – Твой род виновен в том, что приютил и воспитал Респира, дал ему силу и оружие только для того, чтобы позже он расстрелял мою свадьбу и убил мою жену, с которой я не был женат и часа! – Эдвард говорил холодно и спокойно, но настолько завладел вниманием всех остальных, что ему внимали все, – Я сам чуть не погиб там, но провидением Неба мне суждено было выжить. И теперь призываю к ответу Гористарский Дом, – он взялся за остро отточенное лезвие голой рукой, стянув с нее перчатку, и провел по нему ладонью, глубоко вспарывая кожу, так что капли крови закапали на пол, – Здесь и сейчас я клянусь отомстить Дому Гористара, потребовав кровью заплатить за содеянное. И клянусь, что не успокоюсь, пока будет жив хоть кто-то, имеющий право носить родовое имя Гористар! – с последним словом он бросил окровавленный кинжал к ногам своего врага и, развернувшись, сжав в кулак еще кровоточащую ладонь, вышел из зала, сопровождаемый лишь гробовым молчанием остальных феодалов. Клятвы кровавой мести не произносились в королевстве уже очень давно, но и никогда в истории их не произносили на общем Совете.

– Время слов подошло к концу, – подчеркнул граф Фларский, повторяя слова Карийского барона и первым нарушая повисшую здесь тишину, – Настало время пушек. Они накажут виновных и выберут нового короля вернее любых других средств…

Комментарий к Глава 11. Игра в открытую.

здесь пока что все. Готовится вторая часть.

========== Эпилог ==========

Карийский замок напоминал цитадель тристанского рода, хоть и построен гораздо позже, в Века Раздора, в эпоху непрерывных гражданских войн между феодалами, когда в королевстве не было ни порядка, ни спокойствия. Крепости, подобные этой, становились опорами для армий, сходящихся в жестоких сражениях, переживая осады и штурмы. Карийский замок был памятником той эпохи, оставаясь с тех пор военным центром, в то время как семья барона жила ближе к столице, в новом замке, меньшем по размерам и больше подходящий для жизни, чем старая цитадель. И все же, именно в старом замке находилась родовая гробница Карийского рода, одного из древнейших во всем Рейнсвальде, укрытая глубоко в катакомбах под его стенами, место последнего упокоения представителей этого гордого и благородного семейства.

Темный коридор, выложенный каменной кладкой, старый и древний настолько, что уже давно стерлась память о тех, кто его выкапывал глубоко под основанием замка, освещенный лишь плазменными фонарями, висевшими на стене через каждые тридцать метров, уходил все дальше и глубже под землю. При ходьбе под подошвами ботинок на старом, выложенном керамзитной плиткой, полу хрустела старая каменная крошка, осыпавшаяся от времени с потолка. Сопровождающий его смотритель был единственным, которому Эдвард позволил сейчас пойти с ним, оставив снаружи даже свою свиту, не желая кому-либо еще открывать свою терзаемую душу. Почти не выходящий из своих подземелий старик с сухим вытянувшимся лицом, покрытым глубокими морщинами, уверенно шел впереди, пока не дошел до арочного прохода, искусно украшенных скульпторами в виде небесных стражей, поддерживающих свод. На каменном покрывале, что стражи держали в руках, старым шрифтом были вырезаны слова «Мы здесь обрели покой, не тревожь наш сон. Ибо в этом мире каждый лишь в пути, и мы свой прошли».

– Дальше я пойду один, – приказал Эдвард, подняв воротник своего камзола, чье золотое шитье поблескивало в свете фонаря смотрителя. Это казалось лишним в подобном месте, но он и так крал сам у себя время, которого оставалось и так очень мало. И все же, сюда он должен был прийти, – Ожидай здесь.

Смотритель только кивнул и протянул ему свой фонарь. Взяв закрытый в металлический корпус плазменный огонь в правую руку, Эдвард прошел вперед, под своды семейного склепа Карийских баронов, за столь долгое время их правления здесь превратившегося в настоящие катакомбы. Длинные коридоры, пересекающиеся под прямым углом, проходили вдоль больших ниш, где стояли надгробные памятники упокоившимся здесь дворянам. Воины, политики, полководцы, герои и просто те, кто был кровно связан с правящим в этих землях родом. Многим могилам уже было несколько тысяч лет, но за ними все так же бережно смотрели и оберегали, сохраняя так, словно установлены здесь надгробия совсем недавно, Эдвард шел мимо, не задерживаясь даже на то, чтобы прочитать имена тех великих, кто здесь похоронен. И чем дальше продвигался в затхлом воздухе склепа, тем тяжелее становилось идти, тем труднее становилось дышать, а слезы снова начинали подбираться неприятным и тяжелым комом к горлу.

Вот поэтому он и должен прийти сюда один. Никто не должен видеть, как плачет тристанский барон, никто не должен видеть его в эти минуты слабости. А слезы уже против воли капали из глаз, когда остановился перед совсем новым надгробием, с еще первозданной белизной обработанного камня, ради которого сюда и пришел. Скульптор действительно оказался талантлив, изобразив Дух Неба в виде фигуры в тяжелом балахоне и с капюшоном, закрывающим лицо, расправившей руки над лежащей у его ног молодой женщиной. Он практически точно изобразил все черты ее лица, казалось даже, будто она улыбается, если бы только не ее подвенечное платье, пробитое пулями. И надпись золотыми буквами у основания скульптуры гласила «Изабелла Карийская, жена Эдварда, барона Тристанского».

Он вытащил из нагрудного кармана несколько свечей, за которыми специально сам прилетал в храм Неба, давя в себе ту ненависть, что с недавнего времени испытывал к этим культистам, но помнил, с каким трепетом Изабелла всегда относилась к подобным традициям. Поставив их на и так залитом воском надгробии, не без труда зажег трясущейся рукой, с трудом подавляя в себе давящие изнутри на грудь рыдания, и только после этого позволил упасть перед ее могилой на колени.

– Здравствуй… прости что не смог прибыть на твои похороны, – с трудом смог улыбнуться сквозь слезы, – Я и сам был недалек от того, чтобы отправиться за тобой следом, и видит Небо, так бы и поступил, если что-то мог тогда решать… Прости, что не приходил сюда раньше… Прости меня за все… Если ты меня еще как-то можешь слышать, прости пожалуйста… – единственный человек, перед которым когда-либо смел открывать свою душу, лежал сейчас по ту сторону могильной плиты, и понимание этого только еще сильнее разжигало чувство вины, что испытывал за ее смерть, – Прости, что не смог спасти тебя в тот день… Ты не должна была умереть. Я должен был. Я должен был быть на твоем месте… Прости меня… Я не могу тебя вернуть… Я хочу, чтобы ты знала… – расплавившийся воск свечей медленно стекал с холодного камня и попадал на кончики пальцев, но сейчас Эдвард совершенно не обращал на него никакого внимания, занятый только теми словами, что хотел произнести, – Я пришел сюда сказать, что не могу никого простить за твою смерть… Знаю, ты бы не хотела этого, но я не могу даже думать о том, что они ходят по этой земле, дышат и радуются, когда ты лежишь здесь. Я поклялся отомстить за тебя.

Всем, кто виновен. Я истреблю их род до последнего, и никто больше не сможет стать наследником. Никто и никогда больше не вспомнит о них после того, как я вычеркну их из истории королевства. Прости меня за это… Я знаю, ты бы не хотела войны, но ее не избежать… Прости и за это… Девочка моя… – он чувствовал что срывается на рыдания, но и не хотел их даже останавливать, – Почему они забрали тебя у меня? Почему Небо забрало тебя, а не меня? Я не могу жить. Я не хочу жить… Но я буду. Я заставлю себя жить, пока не отомщу сполна. Обещаю тебе… – слезы рвались наружу, и просто что-то неразборчиво шептал, надгробию, ткнувшись в холодный камень лбом. Там была похоронена не просто его возлюбленная. Там было похоронено его сердце.

Он должен был сюда прийти хотя бы раз перед тем, как отправится на войну. На ту войну, которая изменит королевство, раз и навсегда поставив точку в истории старого Рейнсвальда, который изжил себя и уже рушился под весом собственной цивилизации, слишком грандиозной и величественной, чтобы оставаться устойчивой бесконечно долго. Феодалы забыли, почему их предки получили власть над остальными людьми, и ради чего эта власть им была дана. Честь больше не имела того значения, что несла в себе раньше, став такой же монетой на игральном столе, как и все остальное. И когда ушла честь, на ее место пришла кровь…

Лишенный чести человек теперь в Рейнсвальде все равно остается человеком, но кровь для него все столь же ценна, как и прежде. И если нельзя призвать к ответу честью, Эдвард призовет к ответу кровью.