Текст книги "Равноценный обмен (СИ)"

Автор книги: Сын Дракона

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

– А-Юй, это же просто неприлично… – прошептал из-под все еще прячущих его лицо ладоней Яо-гэ. – Как у тебя язык поворачивается такое говорить?

Мо Сюаньюй пожал плечами.

– А что такого? – переспросил он. – Когда по любви и все согласны – это же хорошо. В этом нет ничего дурного. Или ты о самом процессе? Но мы тут все взрослые люди, так чего стесняться? Все уже давно не девственники…

Мо Сюаньюй запнулся на середине фразы, случайно заметив, как уши главы Лань вдруг начали стремительно розоветь, а затем и вовсе полыхать. Это было по-своему завораживающее зрелище, и Мо Сюаньюй против воли залюбовался им.

– Погодите… – вдруг дошло до него. – Вы хотите сказать, что… Что, правда?

– Н-ну… – как-то не очень уверенно произнес глава Лань. – Насколько я понимаю, уже нет. Однако…

Он потупил взор, почти уткнувшись носом в макушку Яо-гэ, и Мо Сюаньюй ревниво вздохнул. Впрочем, он был человеком справедливым и тонко чувствующим. Его собственный первый раз тоже достался далеко не тому, кого он любил, но Мо Сюаньюй хотя бы участвовал тогда во всем добровольно, прекрасно зная, на что соглашается. А глава Лань, получается, думал, что отдает свой первый раз любимому человеку – а вышло, что не совсем ему.

– Однако тело все-таки принадлежит Яо-гэ, – в порыве сочувствия поспешил утешить главу Лань Мо Сюаньюй. – Так что вам не стоит так уж расстраиваться! Мне-то, например, вообще ничего не досталось…

Он выразительно посмотрел на Яо-гэ, который как раз неосторожно убрал руки от лица. Встретившись с ним взглядом, Яо-гэ тоже как-то смущенно покраснел и неловко заерзал в чужих объятиях. Мо Сюаньюй в душе восторжествовал: его тело действительно не подвело и все еще отлично реагировало на чувственный взгляд янтарных глаз Яо-гэ!

– А-Юй, имей совесть! – вместо согласия все же почти жалобно попросил тот. – Это решительно невозможно!

– Еще как возможно! – решительно возразил Мо Сюаньюй, как бы невзначай перебираясь поближе. – Мне глава Не такие весенние картинки про троих мужчин показывал – страсть какие здоровские! Я все-все запомнил, так что можем повторить!..

Глава Лань, вместо того, чтобы возбудиться от подобных посулов, с ужасом уставился на мощную руку. Мо Сюаньюй, признаться, о ней уже несколько позабыл в своем пылу, а та тем временем продолжала лежать перед ними на чайном столике и даже уже начала вновь как-то нехорошо перебирать пальцами. Глава Лань переместил агрессивную конечность обратно в мешочек цянькунь и спрятал тот к себе в рукав, после чего поднял на Мо Сюаньюя настороженный взгляд.

– Да не этот! – с досадой отмахнулся Мо Сюаньюй. – Солдафон! Не сомневаюсь, что он никакого представления о возвышенных чувствах и изящных способах доставления друг другу удовольствия не имел. Не то что его брат.

– Не Хуайсан показывал тебе весенние картинки? – озадаченно уточнил Яо-гэ. Даже о главу Лань тереться перестал.

– Ну да, – Мо Сюаньюй улыбнулся, припоминая славные времена. Его улыбка стала шире, когда он осознал, что глава Лань уставился на его лицо, точнее – наверняка – на очаровательные ямочки на его щеках. – Нынешний глава Не очень приятный и утонченный господин.

– Когда Не Хуайсан показывал их тебе? – отчего-то нахмурился старший брат, и Мо Сюаньюй почувствовал, как в груди у него потеплело.

– Не ревнуй, Яо-гэ! – попросил он искренне. – Лучше тебя нет никого на всем свете! Господин Не прекрасный собеседник, к тому же он всегда не против был поговорить о тебе. Он мне советы разные хорошие давал… Правда, с последним ошибся: мне действительно не стоило на тебя тогда вешаться… Но в остальном все было неплохо! И, поверь мне, совершенно целомудренно! Между нами ничего такого не было!

– Не Хуайсан предложил тебе… гхм… признаться мне в своих чувствах? – удивился Яо-гэ. – Он же не мог не знать, что я их ни за что не приму! Впрочем, о чем это я – что Не Хуайсан хоть когда-либо знал…

– Ну, с ритуалом вот он мне тоже очень помог! – не мог не заступиться за приятеля Мо Сюаньюй.

– С каким ритуалом? – уточнил на сей раз глава Лань. В глазах его, доселе словно затянутых некоей поволокой, вдруг что-то блеснуло.

– Ну этот, который про пожертвование тела, – Мо Сюаньюю скрывать было нечего.

– Когда вы его обсуждали? – нахмурился и Яо-гэ. – Шесть лет назад, что ли?

– Эм… – всерьез задумался Мо Сюаньюй. – Пожалуй, еще раньше. Я…

Он немного смутился и зачастил:

– Извини, Яо-гэ, мне как-то удалось попасть в твой кабинет! Совершенно случайно и только один раз! Там столько всего интересного было, особенно записи Старейшины Илина! То есть я понимаю, что это нехорошо, он на то и тайный кабинет, чтобы там никто посторонний не ходил, но… Но ведь я не посторонний! Я твой братик, верно? Но заклинателя, сам знаешь, из меня не получилось. Я вот и подумал: самостоятельно по Темному пути я никогда бы не рискнул пойти, а если хоть одним глазочком глянуть на чужие наработки – то почему бы и нет? Ты за меня всегда так заступался, так защищал! Я и хотел попробовать сделать что-нибудь, чтобы все подумали, что я тоже на что-нибудь способен. Чтобы ты мною гордился. А другие знали бы, что ты недаром обо мне заботишься!

Ему пришлось сделать паузу, чтобы вдохнуть еще воздуха, – и кажется, сделал он это вовремя. И Яо-гэ, и глава Лань вид имели почти одинаковый в своей озадаченности.

– Но, короче, у меня все равно ничего не получилось, – покаянно признался Мо Сюаньюй. – Там почти все с мертвецами было связано, а мне их даже видеть не хотелось, не то что повелевать таким. Да и вообще все было таким мрачным и страшным, что я решил: не для меня все это. Вот только ритуал с пожертвованием чем-то в душу запал.

Мо Сюаньюй потупился. Он не нашел в себе сил рассказать, что все произошло гораздо, гораздо раньше. Что все, пожалуй, началось с гибели А-Суна. Мальчик нравился Мо Сюаньюю, несмотря на то, что его родила Мымра: ведь малыш был сыном Яо-гэ. А-Сун и похож был на отца: унаследовал черты его лица, его большие круглые глаза, густые брови вразлет… Вот разве что ни разу на памяти Мо Сюаньюя не улыбался, так что невозможно было сказать, достались ли ему чудесные ямочки на щеках.

А-Сун погиб, и в Яо-гэ словно что-то сломалось. На людях он еще держался, но Мо Сюаньюй, который наблюдал за братом тайком, мог видеть, насколько тяжело тот переносил свое горе. С Мымрой они друг друга утешить не могли: та, стоило ей завидеть мужа, вновь заходилась в рыданиях, вновь и вновь оглаживая его лицо дрожащими пальцами и качая головой. Никого другого Яо-гэ к себе не подпускал. Мо Сюаньюй, понадеявшись на положение родственника, попытался было утешить его сам, но наткнулся на непробиваемую стену из безукоризненной вежливости и неизменной улыбки. От этой улыбки у Мо Сюаньюя буквально скручивалось все внутри, ведь он догадывался, какая боль за нею скрывается, однако он совершенно не представлял, как ему преодолеть подобную преграду.

Единственным, кому тогда хоть немного удалось восстановить душевное равновесие Яо-гэ, оказался глава Лань. Пожалуй, еще ни разу до этого Мо Сюаньюй не испытывал к нему настолько сложных противоречивых чувств. С одной стороны, он испытывал благодарность к человеку, сумевшему принести облегчение Яо-гэ, а с другой – впервые по-настоящему взревновал к тому, кого доселе считал лишь его чересчур блистательным старшим братом.

Мо Сюаньюй раньше никогда не испытывал ревности. Нет, он досадовал на Мымру – но все же он допускал, что главе ордена нужна жена, чтобы та родила ему наследника. Он частенько злился на множество дел и докучливых заклинателей, постоянно чего-то хотевших от Яо-гэ. Он завидовал посиделкам между Яо-гэ и его назваными братьями, которые были ему ближе родного. Но все же раньше Мо Сюаньюй никогда не допускал, что в сердце Яо-гэ может поселиться кто-то иной, нежели он сам.

Осознание, что место, которое Мо Сюаньюй видел своим собственным, может быть занято кем-то другим, ударило его как обухом по голове. К тому же соперник был в совсем уж неприлично иной весовой категории: глава другого великого ордена, признанный красавец, первый в списке господ, утонченный и изысканный…

От тоски, но главное – от мысли, что он даже в горе не может стать своему возлюбленному опорой, – Мо Сюаньюй едва не повесился. Правда, даже это он сделал плохо, и, придя в себя на полу среди бардака, устроенного его падением, Мо Сюаньюй решил, что если он и уйдет когда-нибудь из жизни, то сделает это достойно. И – обязательно с пользой.

Вот тогда-то, в период этой мучительной душевной смуты, Мо Сюаньюю и довелось угодить в потайной кабинет Яо-гэ. Попавшийся ему на глаза ритуал о пожертвовании тела показался ему полезным. Ведь теперь, если Мо Сюаньюй опять надумает покончить с собой, он сможет хотя бы продать свою жизнь подороже.

Яо-гэ, не подозревавший о столь глубокой подоплеке, продолжал хмуриться.

– Ладно, за кабинет я тебя прощаю, – вздохнул он наконец. – Прошлого все равно не исправишь… Но все-таки, при чем тут Не Хуайсан?

Мо Сюаньюй в задумчивости сморщил нос. Он, признаться, уже и сам не помнил, при чем тут Не Хуайсан. Не помнил даже, с чего у них вообще зашел разговор на столь мрачную тему – обычно-то они говорили о куда более приятных и вполне невинных вещах вроде поэзии или росписи вееров.

О чем Мо Сюаньюй искренне и сообщил озадаченным собеседникам.

– Я помню только, – сообщил он напоследок, – что глава Не упомянул как-то, что они со Старейшиной Илина учились вместе в Облачных Глубинах. Ну, я и удивился, как тамошние снобы пустили к себе темного заклинателя, а господин Не рассмеялся и сказал, что Старейшина Илина в те времена таким еще вовсе не был. Мол, был просто шебутным парнем, который вечно всякие проказы изобретал. Правда, о Темном пути он уже тогда задумывался, даже болтал об этом, ничуть не скрываясь. И, вроде как по молодости, его никто всерьез не воспринимал, а он знай себе все придумывал и придумывал. Я не очень-то в это поверил: мол, ну как так можно? А господин Не возьми да и припомни один из ритуалов, что Старейшина Илина еще тогда придумал.

– Не Хуайсан? Вспомнил? – брови Яо-гэ приподнялись в изумлении.

– Он сам удивился, – улыбнулся ему в ответ Мо Сюаньюй. – Так и сказал: видимо, с досады что-то такое из глубин памяти всплыло. А я как раз именно этот ритуал и запомнил из записей, ну, мы и поболтали о нем немного, сверяя детали. И вот уж затем я результат наших обсуждений и записал. Получилось довольно связно, но мне оно пока было без надобности. Вот дома – там да, там уже… пригодилось.

Мо Сюаньюй опустил взгляд на свои руки. Ему очень хотелось обнять ими себя покрепче, свернувшись в маленький комочек. В деревне Мо пришлось настолько несладко, что отдать свое тело злобному духу казалось пустяком в сравнении с тем, чего он лишился ранее. Да и нужно ли ему было тело, когда не осталось ни малейшей надежды получить в жизни хоть крохотный кусочек счастья?

Мо Сюаньюй опять не заметил, как по его щекам потекли горькие слезы.

========== Глава 4 ==========

А-Яо дернулся в объятиях Лань Сичэня, и тот встревоженно опустил взгляд, чтобы тут же встретиться глазами со своим побратимом. А-Яо чуть заметно кивнул в сторону Мо Сюаньюя, и Лань Сичэнь, понятливо вздохнув, разомкнул руки. Аккуратно покинув его колени, А-Яо сдвинулся в сторону своего родного брата.

– А-Юй, – произнес он ласково. – Прости меня, пожалуйста. Поверь, если бы я знал, как все сложится, то ни за что не отправил бы тебя домой. Не могу сказать, что оставил бы в Башне Золотого Карпа, – но обязательно придумал бы что-нибудь куда более безопасное.

Мо Сюаньюй лишь тихонько всхлипнул и сжался еще сильнее. У Лань Сичэня снова кольнуло в груди. Тело Цзинь Гуанъяо, и без того весьма небольшое, в такой позе казалось и вовсе крохотным, а лишенное привычной мягкой улыбки лицо – трагическим. Лань Сичэнь только сейчас осознал, что за все время их знакомства он почти никогда не видел своего А-Яо не с благодушным выражением на лице. Что бы ни происходило в мире вообще и в Башне Золотого Карпа в частности, А-Яо всегда улыбался. Весь его вид неизменно сообщал, что в жизни все идет своим чередом, а если что-то вдруг и не так, как хотелось бы, то и это, вне всяких сомнений, в ближайшее время наладится. И Лань Сичэнь, которому столь сильно хотелось верить в хорошее, раз за разом убежал себя, что так оно все и есть.

Сейчас неприглядная правда вылезала из разорванного мешка. Можно отлично держать маску на лице, но язык тела скрывать сложнее. А-Яо умел прятать свои эмоции, а вот Мо Сюаньюй – нет. То, что у А-Яо было едва видимым, почти незаметным, у Мо Сюаньюя выставлялось напоказ. Все легчайшие жесты, мелкие знаки, скованные движения становились куда более отчетливыми и совершенно ясно читаемыми. Сейчас Лань Сичэнь с ужасом осознавал, что видел нечто подобное и ранее – видел, однако не желал замечать. Не осознанно отметал даже, просто не давал себе труда задуматься над тем, что подмечал внимательный глаз, но что, увы, не доходило до недостаточно чуткого сердца.

А-Яо тем временем осторожно погладил Мо Сюаньюя по плечу. По тому, как тот подался ближе под этой простой лаской, было видно, насколько ему не хватало тепла. На мгновение душу кольнула ревность, кольнула – и отступила. Разве сам Лань Сичэнь не сделал бы подобного для Ванцзи? Разве он не делал этого? Не держал брата за руку, утешая и желая взять на себя хотя бы часть его боли?

И все же смирять свою душу, неожиданно такую ревнивую, оказалось нелегко. Если они с Ванцзи были похожи настолько, что посторонние люди принимали их за близнецов, то А-Яо с Мо Сюаньюем не походили друг на друга совершенно. Никто, глядя на них, не сказал бы даже, что они просто родственники, не то что братья. Видимо, оба они целиком и полностью пошли в своих матерей, ибо ни у одного из них в облике не находилось ни единой черты Цзинь Гуаншаня.

И оба были безумно хороши собой.

Лань Сичэнь тряхнул головой, отгоняя смущающий разум морок, и потупился. Он не собирался вслушиваться в то, что А-Яо шептал своему тихонько всхлипывающему брату. Вместо этого Лань Сичэнь заставил себя собрать разбегающиеся мысли и постарался сосредоточиться на самом важном в данный момент.

Когда и всхлипы, и шепот смолкли, Лань Сичэнь произнес, все еще глядя чуть в сторону:

– Перед нами стоит много задач, но я уверен, что если мы будем решать их последовательно, то сумеем со всем разобраться.

Ответом ему была тишина. Лань Сичэнь, по-прежнему ни на кого не глядя, продолжал спокойно ждать. Когда пауза совсем уж неприлично затянулась, А-Яо очень осторожно уточнил:

– Перед нами, эргэ?

Только сейчас Лань Сичэнь взглянул на своего побратима. А-Яо с Мо Сюаньюем сидели близко, но не вплотную. Вполне допустимо для братьев – даже более чем. А-Яо больше не касался Мо Сюаньюя, а тот чуть рассеянно комкал в руках очередной – или все тот же? – платок.

– Да, перед нами, А-Яо, – вздохнул Лань Сичэнь, скорее, с облегчением, нежели с сожалением. – Твой брат прав: я действительно сильно виноват. И перед тобой, и перед дагэ. Я не помог тебе в свое время предотвратить беду, поэтому хочу хотя бы сейчас помочь ее преодолеть. К тому же раз молодой господин Мо твой брат, то и мой тоже, а значит, все, что касается вас, касается и меня. Это наше общее семейное дело.

– Самое семейное дело – это инцест, – невпопад ляпнул Мо Сюаньюй, и А-Яо странно дернулся от его слов, а затем уставился на брата с глубокой укоризной. Во взгляде же Мо Сюаньюя зажглась надежда, когда он вновь предложил: – Поэтому, может, мы все-таки…

– Нет! – хором выпалили Лань Сичэнь и А-Яо.

Лань Сичэнь посмотрел на побратима с благодарностью и увидел в его взгляде ответную признательность.

– Нет, А-Юй, – мягко, но с какими-то почти на подсознательном уровне ощутимыми стальными нотами произнес А-Яо. – Никто сексом сейчас заниматься не будет. И потом – тоже. И вообще, это не главное!

– А что главное? – вполне искренне удивился Мо Сюаньюй.

А-Яо немного замешкался с ответом, и Лань Сичэнь поспешил озвучить свое мнение:

– Главное сейчас – это упокоить дагэ.

На него с недоумением уставились две пары глаз, и Лань Сичэнь снова вздохнул, теперь уж точно с сожалением. Он понимал, что для этих двоих первостепенным вопросом являлось их возвращение в родные тела, однако сам Лань Сичэнь не мог преступить свой долг.

– Дагэ умер более десяти лет назад, – пояснил он печально. – И все это время, как я понимаю, пребывает вот в таком плачевном состоянии. Я боюсь себе представить, сколько затаенной злобы и обиды надо, чтобы поднять лютым мертвецом заклинателя, над которым с детства проводились обряды очищения.

– Да, я тоже об этом думал, – чуть сморщив нос, согласился А-Яо. – Я сам их не проходил: в детстве некому было их провести, а после…

Он запнулся, но продолжать не было нужды. Разумеется, попросить провести подобные обряды во взрослые годы – это означало признаться, что не проходил их в детские. Еще один повод для насмешки и зубоскальства за спиной. Опять А-Яо пожертвовал чем-то внутри себя для сохранения внешне благостного положения.

– Однако дагэ, – плавно вырулил из паузы А-Яо, – несомненно, должен был их проходить. Тем более учитывая ситуацию в его ордене. Там должны были учитывать все риски и позаботиться о грядущем посмертии со всей тщательностью.

– Все так, – согласно кивнул Лань Сичэнь. – Я не знаю подробностей, ибо подобное – личное дело каждого ордена, но сам факт неоспорим. Ритуалы были, однако дагэ как-то умудрился перешагнуть через них.

– Или ему помогли, – А-Яо пробормотал это себе под нос, чуть слышно, но Лань Сичэнь разобрал его слова и нахмурился.

– Что ты хочешь этим сказать? – поинтересовался он.

А-Яо неопределенно пожал плечами.

– Я не знаю, эргэ, – произнес он задумчиво. – Однако я над этим думаю с тех пор, как впервые увидел руку. Я, как уже говорил, не сумел совладать с дагэ, когда он пришел за мною. Мне не удавалось удержать его надолго в покое игрой на гуцине – ты знаешь, мне далеко до музыкальных талантов твоей семьи. И сдерживающие талисманы помогали лишь на совсем короткое время. Дагэ был так силен и огромен – еще при жизни, а уж после смерти его сила и вовсе возросла многократно…

А-Яо помялся немного, на мгновение вскинув, а затем вновь потупив потемневший от волнения взгляд, но Лань Сичэнь и не думал его торопить.

– Эргэ, прости, но я… – с трудом заставил говорить себя вновь А-Яо, и вдруг зачастил: – Но я вынужден был его расчленить! По частям талисманы работали лучше, и мне удалось утихомирить дагэ… Однако в результате оказалось, что теперь я уже совершенно точно не мог обратиться к тебе! Только представь, что бы ты подумал, если бы я пригласил тебя к себе – а у меня в покоях расчлененный труп дагэ!

Лань Сичэнь прикрыл глаза. Он даже не пытался представить себе, что бы он подумал в подобном случае – не хотел представлять. Однако от одной лишь мысли, что пришлось в то время пережить А-Яо, становилось почти физически больно. Младший побратим и перед живым-то дагэ часто оказывался беззащитным, но тогда имелся хотя бы небольшой шанс воззвать к душе и разуму Не Минцзюэ. Представлять же ситуацию, когда А-Яо, будучи отнюдь не самым сильным заклинателем, оказался перед мертвым Не Минцзюэ, было откровенно страшно. Как ему вообще хватило духу совладать с подобной силой – а потом еще заботиться, как бы не потревожить среднего брата?

– Короче, – ворвался в благословенную тишину третий голос: Мо Сюаньюй передохнул и вновь сменил одно настроение на другое, – Яо-гэ распилил этого мудака, а части попрятал в разные места. Правильно я говорю?

– Не совсем правильно, – поморщился А-Яо, – но в целом верно. Эргэ, я знаю, что это ужасно, но мне пришлось… Даже отдельные части мне все никак не удавалось упокоить, вот и пришлось их развезти как можно дальше друг от друга и схоронить в таких местах, где чужая темная энергия их бы подавляла…

Лань Сичэнь вздохнул в очередной раз.

– А-Яо, – произнес он очень мягко, – тело по частям невозможно упокоить. Можно лишь, как ты и сделал, временно лишить возможности эти части функционировать. Часть можно упокоить, если она была отсечена при жизни. Но того, кто умер и восстал целым, так же целым и надо упокаивать.

– О… – вид у А-Яо сделался таким виноватым, словно ошибка в теории огорчила его едва ли не больше, чем само действие по расчленению дагэ. – Я… не знал этого. Увы, пробелы в моем образовании иногда всплывают в самых неожиданных местах.

– Ничего страшного, – Лань Сичэнь не удержался и, протянув руку, успокаивающим жестом коснулся ладони А-Яо. – Главное, что теперь знаешь.

– Однако это означает, – нахмурился тем временем Мо Сюаньюй, – что нам придется собирать мудака обратно?

– Молодой господин Мо, – строго посмотрел на него Лань Сичэнь. – Я настойчиво прошу вас не употреблять подобных грубых слов, особенно в адрес нашего старшего брата.

Мо Сюаньюй явно хотел было сказать что-то по этому поводу, однако А-Яо успел заговорить первым:

– Что значит нам? – встревоженно произнес он. – А-Юй, ты-то тут при чем?

– А вы что же, – надулся Мо Сюаньюй обиженно, – решили сбежать вдвоем, а меня оставить здесь одного?

В спальне вновь повисла напряженная тишина. И сам Лань Сичэнь, и, судя по растерянному взгляду, А-Яо, только сейчас осознали, что дальнейший план их действий подразумевает активные действия за пределами Башни Золотого Карпа.

– Куда ты запрятал остальное? – с обреченностью в голосе поинтересовался Лань Сичэнь.

А-Яо смущенно потупился, а затем с неохотой признался:

– В округ Юэян, в город И… – он замялся, но в конце концов добавил: – В некрополь для сабель Цинхэ Не.

Лань Сичэнь подавил удивление. На первый взгляд идея спрятать часть главы ордена Не в некрополе для их же сабель казалась едва ли не кощунственной, однако по здравому размышлению она выглядела логичной. Подавить столь темную энергию могла лишь не меньшая агрессия, а уж этого у осиротевших сабель ордена Не было предостаточно. Поэтому Лань Сичэнь спросил другое:

– Три места? Итого, вместе с рукой, получается четыре части?

А-Яо приоткрыл рот и даже, казалось, что-то тихонько шепнул. Однако Лань Сичэнь не разобрал слов и потому переспросил:

– Четыре, да?

– Пять… – вновь почти беззвучно пробормотал А-Яо, но на сей раз Лань Сичэнь его все-таки расслышал. – Еще голова…

– А голова здесь! – радостно возвестил тем временем Мо Сюаньюй. – За ней ходить никуда не надо!

Лань Сичэнь ощутил, как горло ему стиснула ледяная рука. Причем он не знал точно, почему: из-за того, что А-Яо все эти годы хранил у себя голову их так страшно умершего и еще более страшно восставшего брата, или из-за того, что вид у А-Яо сейчас был такой, как будто весь его мир летит в бездонную пропасть.

Лань Сичэнь крепче сжал его ладонь, которой все еще касался. Он еще не решил для себя, что думать по поводу истории с Не Минцзюэ и как оценивать в ней свою собственную роль в свете того, на что раскрыл ему глаза Мо Сюаньюй. Однако Лань Сичэнь знал твердо: никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах он не желал, чтобы его А-Яо вновь оказался в одиночестве лицом к лицу с остальным миром. Это было слишком опасно для самого А-Яо… и, возможно, для мира тоже. Лучшее, что Лань Сичэнь мог сделать, – это позаботиться о своем названом брате.

– Север, запад и юго-запад, – заставляя себя сосредоточиться на главной сейчас проблеме, произнес он вслух. – Да, А-Яо, ты постарался. За один день никак не управиться, даже если точно знать, где искать. Да и за два, пожалуй, тоже не успеем.

– Я с вами! – поспешно выпалил Мо Сюаньюй, придвигаясь еще ближе, хотя, казалось бы, уже больше некуда. – Вы не можете оставить меня тут одного! Ко мне Мымра пристает!

Лань Сичэнь недоуменно сморгнул. Он так и не выяснил, кого Мо Сюаньюй имел в виду, а теперь и вовсе оказался сбит с толку, раздумывая о совершенно иных вещах.

– Это вы о ком? – уточнил он осторожно.

– О моей жене, – вдохнул А-Яо и укоризненно посмотрел на своего брата. – А-Юй, я тебя много раз просил не называть ее так!

– Мымра! – вновь обиженно надулся Мо Сюаньюй. – Глупая Мымра!

– А-Юй! – голос А-Яо стал строже. – Не смей! Ты должен почитать ее, как сестру!

– Она приставучая! – пожаловался Мо Сюаньюй и, не долго думая, положив голову на плечо А-Яо, признался доверительным тоном: – Она целоваться лезла! И руками гладила!

– А-Юй! – А-Яо подскочил на своем месте, и голова Мо Сюаньюя подпрыгнула. – Ты же ей не ответил, верно? Скажи мне, что вы с нею ничего не делали!

– Ну конечно, не делали! – вновь надул губы Мо Сюаньюй. – Яо-гэ, как ты мог такое подумать! Она же женщина! Я ей не давался!

Он осторожно и очень ласково погладил А-Яо по второй руке и с искренним сочувствием в голосе добавил:

– А вот как ты с нею живешь – не представляю! Бедный Яо-гэ, она же как репейник. Словно и не видит, что ее не любят, и цепляется, цепляется…

Лань Сичэнь в этот момент смотрел прямо в лицо А-Яо, и только поэтому успел уловить мелькнувшее и тут же исчезнувшее выражение болезненного отчаянья. Могло показаться, что Мо Сюаньюй, сам того не зная, нанес какой-то страшный удар, который попал в цель.

– А еще все ждут, когда я, ну, то есть ты, к делам вернешься, – продолжал болтать тем временем Мо Сюаньюй.

– Дела! – вновь встрепенулся А-Яо, окончательно заталкивая прежнее чувство обратно в глубины своей души. – А-Юй, ради всего святого, скажи, что ты ничего не трогал!

– Не трогал! – хихикнул Мо Сюаньюй. – Яо-гэ, не переживай ты так! Я не трогал ни-че-го! Ни твою жену, ни твою работу. Только твоего любовника и тронул – но он сам первый начал!

Лань Сичэнь ощутил, как к его ушам вновь подступает краска. А А-Яо посмотрел на него совершенно несчастным взглядом и произнес:

– Эргэ, его нельзя тут оставлять.

Лань Сичэнь прекрасно его понимал. Если Мо Сюаньюя оставить в Башне Золотого Карпа, то тот прикончит либо репутацию А-Яо, либо его орден. Либо госпожа Цзинь прикончит уже его самого. Лань Сичэню не очень хотелось совершать путешествие втроем, тем более в такой непредсказуемой компании, однако судьба А-Яо была важнее его желаний. Поэтому вслух Лань Сичэнь произнес:

– У меня есть одна идея…

– Ночная охота? – воскликнула госпожа Цзинь.

Ее красивые глаза широко распахнулись, и в них ощутимо сверкнул гнев. Лань Сичэнь даже не ожидал от этой всегда такой тихой и скромной женщины подобных ярких эмоций.

– И главу Лань совершенно не беспокоит, что всего несколько дней назад мой супруг не мог подняться с постели? – тоном, не предвещающим ничего хорошего, вопросила госпожа Цзинь.

Лань Сичэнь слегка поклонился, испытывая в это мгновение уважение к столь маленькой, но столь стойкой женщине.

– Я говорил с главным целителем Башни Золотого Карпа, – произнес он как можно мягче. – Он подтвердил, что главу Цзинь в постель уложила не болезнь, а усталость от ежедневной рутины. Его тело отдохнуло, и теперь осталось привести в порядок лишь дух. Восстановиться, будучи запертым в четырех стенах, всего в шаге от множества важных дел, очень тяжело. На ночной же охоте, где мобилизуются физические силы, голова очищается от всех тяжелых мыслей.

– Я согласен с главой Лань, – подтвердил главный целитель, которого Лань Сичэнь действительно притащил с собой на буксире в качестве поддержки. И не зря: Цинь Су оказалась грозным противником, защищая здоровье своего мужа. – Главе ордена надо развеяться.

Цинь Су недовольно хмурилась, и Лань Сичэнь поспешил добавить:

– Поверьте, госпожа Цзинь, я знаю, о чем говорю. Я сам иногда не замечаю, как буквально зарываюсь в бумажную работу, и тогда дяде или брату приходится практически выталкивать меня за пределы Облачных Глубин. Я понимаю вашу тревогу – и даже отчасти разделяю. Именно поэтому я хочу пойти на ночную охоту с главой Цзинь лично. Мы с вами знаем, что он никому не доверится, если вдруг почувствует себя нехорошо, но я как названый брат всегда смогу оказать ему помощь.

На изящном лице Цинь Су читалась мучительная борьба. Было видно, что ей отчаянно не хотелось отпускать мужа, за которого она беспокоилась, – однако не оставалось и сомнений, что Цинь Су хотела сделать то, что будет наилучшим для А-Яо.

– Вы правда будете его беречь? – после долгих раздумий спросила она почти жалобно, и Лань Сичэнь смог наконец ободряюще улыбнуться ей.

– Разумеется! – произнес он с готовностью. – Обещаю, госпожа Цзинь, что я верну вам вашего мужа в целости и сохранности!

========== Глава 5 ==========

Лань Сичэнь обладал превосходными манерами и крайне редко демонстрировал публично что-либо, помимо мягкой доброжелательности. Однако Цзинь Гуанъяо не только отлично знал своего названого брата, но и прекрасно разбирался в людях вообще. От него не укрылось, что Лань Сичэнь вовсе не в восторге от перспективы взять с собой Мо Сюаньюя и, улучив момент, Цзинь Гуанъяо счел необходимым сказать:

– Я весьма признателен тебе за доброту, эргэ, – произнес он мягко, ловя взгляд теплых темных глаз. Цзинь Гуанъяо и в теле более высокого Мо Сюаньюя по-прежнему сильно уступал Лань Сичэню в росте.

Лань Сичэнь покачал головой и хотел было произнести очередную вежливую фразу, но Цзинь Гуанъяо успел продолжить:

– Я понимаю, что А-Юй должен быть не самой приятной для тебя компанией. Он шумный, легкомысленный и почти никогда не думает о том, что говорит. Для тебя тяжело видеть рядом с собой столь… неподходящего человека.

«Особенно в моем теле», – додумал про себя Цзинь Гуанъяо. Ему и самому ужасно не хотелось, чтобы Лань Сичэнь видел, как его тело совсем по-детски запрыгивает на кровать с ногами, или облизывает пальцы после сладостей. После этого взгляд Лань Сичэня как-то странно мутнел и терялся в пространстве, а Цзинь Гуанъяо испытывал смущение и ужасающую неловкость.

– Тебе не стоит извиняться, А-Яо, – все же сумел вставить свои возражения Лань Сичэнь. – Твои тревоги не удивительны. Наверное, первое зерно сомнений в мою душу упало в тот момент, когда я увидел твой рабочий стол: никогда доселе мне не приходилось видеть на нем подобного беспорядка. Я тогда списал все на недомогание и связанную с ним рассеянность, а ведь будь я хоть немного внимательнее…

Цзинь Гуанъяо усилием воли подавил в себе паническую дрожь. Ему действительно не хотелось думать о том, что Мо Сюаньюй мог сотворить с его кабинетом за самое короткое время. И то, что братец А-Юй ни в коем случае не желал зла своему «Яо-гэ», тут ничем не успокаивало: он вполне мог быть разрушительным, даже желая исключительно добра.

– Нет, не поэтому, – заставил себя улыбнуться Цзинь Гуанъяо. – То есть и поэтому тоже: все в Башне Золотого Карпа будут ждать, что я займусь делами немедленно, а А-Юй…