Текст книги "Равноценный обмен (СИ)"

Автор книги: Сын Дракона

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

========== Глава 1 ==========

Лань Сичэнь очень аккуратно разлил чай по трем чашкам.

Вообще-то это А-Яо всегда ухаживал за ним, но в нынешней ситуации у Лань Сичэня меньше всех дрожали руки, и он единственный хоть иногда смотрел, что и куда льет.

Хотя не то чтобы ему не было неловко.

Для начала Лань Сичэнь испытывал ужасающий стыд. Он не узнал А-Яо! Вернее, не узнал, что в его теле притаился незнакомец. Сейчас, глядя, как этот чужой человек говорит, пьет, двигается, Лань Сичэнь отчетливо видел, насколько все по-другому. Но тогда, в тот момент, когда тело А-Яо оказалось так близко, практически в его объятиях, когда в его глаза посмотрели таким обреченным и одновременно доверчивым взглядом, – он не сумел устоять.

А ведь Лань Сичэнь должен, просто обязан был догадаться, что настоящий А-Яо так никогда бы не поступил! И неважно, что там рисовала испорченная фантазия Лань Сичэня. Прошло так много лет с тех пор, как А-Яо занял подобающее ему место в мире заклинателей, но Лань Сичэнь знал: напоминания о прошлом матери до сих пор задевают его. И на своего развратного отца он тоже отчаянно не желал походить. А-Яо был чистым и добродетельным человеком, а еще – верным мужем. И наверняка был бы прекрасным отцом, если бы злая судьба не лишила его этого счастья. Для Лань Сичэня, если он не хотел унизить своего названого брата постыдным предложением, рядом с ним имелось лишь одно место: место друга.

Много лет Лань Сичэнь заставлял себя довольствоваться этим. Возможно, если бы он не молчал так долго, если бы решился признаться в своей любви раньше, до того, как А-Яо связал себя узами брака, у него еще имелся бы шанс. Но тогда он не посмел. А-Яо был таким ранимым, таким растерянным в чужом, совершенно не знакомом ему мире заклинателей. Он очень мало видел от людей добра, и, хотя сам готов был помогать бескорыстно, он с трудом верил в то, что кто-то и по отношению к нему может испытывать благородные чувства. Меньше всего Лань Сичэнь хотел, чтобы А-Яо уступил ему, постеснявшись или, хуже того, побоявшись отказать.

А-Яо с Цинь Су были красивой парой. Лань Сичэнь помнил, как смотрел на их свадьбу через пелену в глазах, в которой далеко не сразу распознал слезы. Он пытался убедить самого себя, что они льются от радости, но в душе не сомневался: это были слезы по навечно утраченным мечтам.

Лань Сичэнь и сегодня держался до последнего. Он как мантру твердил про себя, что А-Яо устал, болен и оттого, возможно, несколько не в себе. Лань Сичэнь помнил это чувство из детства, когда очень хотелось чьих-то теплых объятий. Но с матерью они виделись только раз в месяц, а дядя и даже брат были совершенно не тактильными людьми. Лань Сичэню пришлось воспитать в себе сдержанность и научиться держать в руках самого себя, не пытаясь обнять кого-то другого. Однако помнил Лань Сичэнь и то, что, когда Ванцзи, исполосованный дисциплинарным кнутом, лежал в своем доме, он с отчаянной готовностью хватался за руку старшего брата.

Возможно, допустил Лань Сичэнь, А-Яо было настолько тяжело, что он все же потянулся к чужому теплу, пусть и не желая его по-настоящему? Лань Сичэнь поддался этой такой соблазнительной мысли, и потому совершенно пропустил момент, когда А-Яо повел себя совсем уж вызывающе непривычным образом.

А потом Лань Сичэню стало и вовсе не до размышлений.

Чужака в знакомом теле ему распознать не удалось, но вот настоящего А-Яо даже в ином облике Лань Сичэнь узнал сразу. Что-то настолько знакомое и родное светилось в этих глазах, пусть даже другого цвета, что не узнать было невозможно. Лань Сичэнь обратился к названому брату по имени – и лишь в следующий момент с ужасом задался вопросом, а кто же тогда сейчас находится позади него.

Незнакомец осознал присутствие третьего лица, лишь когда кончил. Он так содрогнулся в теле Лань Сичэня, задевая самую сокровенную точку, что тот, несмотря на паническое состояние разума, умудрился кончить почти одновременно с ним. Только после этого сдвоенного оргазма, разъединив их тела, подменыш посмотрел в ту же сторону, что и Лань Сичэнь… После чего издал нечеловеческий вопль и стремительно скатился с другого края кровати.

Он едва не выскочил из спальни, причем как был, совершенно обнаженным, однако замерший до этого в неподвижности А-Яо тут же кинулся ему наперерез.

– Стоять! – крикнул А-Яо незнакомым голосом, сшибая чужака с ног и падая вместе с ним на пол.

Лань Сичэнь, позабыв о собственном растерзанном виде, так и остался сидеть на кровати, зачарованно глядя на два сцепившихся тела. Он хотел вмешаться, но не представлял, как это сделать, не навредив в процессе А-Яо. Тело названого брата было миниатюрным и изящным, а тело, в котором тот пребывал сейчас, хоть и было несколько повыше, но отличалось хрупкой худобой. Лань Сичэнь, без сомнений, был сильнее их вместе взятых – но именно поэтому и опасался что-нибудь непоправимо сломать в одном, а то и обоих телах.

Наконец настоящему А-Яо удалось совладать с самозванцем. Он каким-то безобразно уличным приемом прижал того к полу и заломил за спину руку.

– Старейшина Илина, пощадите! – заверещал самозванец, изо всех сил прогибаясь в спине, чтобы уменьшить скрутившую ему руку боль.

Этот изгиб показался Лань Сичэню настолько соблазнительным, что он тут же ощутил вновь набухающую эрекцию. От осознания, насколько это неуместно, уши Лань Сичэня отчаянно заполыхали, а сам он поспешно натянул на себя скомканное ранее покрывало.

– Какой я тебе Старейшина Илина? – возмутился А-Яо, продолжая сидеть на сопернике верхом и по-прежнему крепко заламывая ему руку. – Я твой брат, идиот!

Самозванец долго отказывался верить в это несколько странное утверждение, и вообще начал производить такое жалкое впечатление, что в душу к Лань Сичэню начало прокрадываться сочувствие. Наконец осознав, что эти двое еще долго могут препираться, лежа на полу в неприличной позе, Лань Сичэнь поднялся, привел себя в порядок и, старательно игнорируя дискомфорт чуть пониже спины, принялся заваривать чай.

Когда все было готово, он как можно мягче вмешался в перебранку, приглашая всех к столу.

Небольшой столик в спальне А-Яо был предназначен для одного человека, поэтому втроем они оказались в опасной близости. Однако благодаря этому Лань Сичэнь получил возможность наконец-то всех хорошо рассмотреть.

У тела А-Яо ярко горела ссадина на скуле. Сейчас Лань Сичэнь ни за что бы не спутал этого человека со своим названым братом: тот сидел, чуть сутулясь, глядя исподлобья. Чужой, незнакомый.

У А-Яо в новом теле лицо тоже оказалось красивым, хотя и совершенно по-иному. В его родном облике все было плавным и гармоничным, без единой резкой линии. Это же лицо было худощавым и нервным, тонким почти до прозрачности. Если бы не относительно высокий рост и совершенно плоская худоба, Лань Сичэнь вполне мог бы заподозрить, что это лицо принадлежит переодетой девушке.

– Итак… – поняв, что разбить воцарившуюся тишину придется ему, и призывая на помощь все свои дипломатические навыки, начал Лань Сичэнь. – Боюсь, не все присутствующие представлены друг другу…

– Извини, эргэ, – с тяжелым вздохом произнес А-Яо.

Он отпил из своей чашки и устало прикрыл глаза. Сейчас особенно отчетливо стало видно, каким измученным было его лицо и насколько глубокие тени залегли под нижними веками. От осознания этого у Лань Сичэня защемило в груди.

Однако уже в следующий момент А-Яо подобрался, открыл глаза и светским тоном произнес:

– Эргэ, это – Мо Сюаньюй, – изящно указал он на самозванца. – Мой единокровный брат. А-Юй, это…

– Я знаю главу Лань! – огрызнулся тот, почти уткнувшись носом в свою чашку. – Трудно не заметить прибытия его нефритового великолепшества!

– А-Юй, такого слова не существует, – мягко возразил А-Яо, однако Лань Сичэнь заметил, как глаза его сверкнули.

– Ну слова, может, и не существует, – по-прежнему сварливо пробормотал Мо Сюаньюй. – А он вот – существует! И он тебе нравится, нравится, нравится!

К ужасу Лань Сичэня, из красивых янтарных глаз на лице А-Яо опять потекли слезы. Сам А-Яо только раздраженно фыркнул и сунул брату платок. Когда в тонкую ткань звучно высморкались, А-Яо закрыл лицо руками и застонал на грани слышимости.

Лань Сичэнь подумал и снова разлил чай по чашкам.

– Значит, вы друг друга знаете, – попытался он продолжать как ни в чем не бывало. – И знали до того, как обменялись телами. У кого-нибудь есть предположение, как это получилось?

А-Яо наконец убрал ладони от лица, все еще горевшего румянцем стыда. Бросив в сторону Мо Сюаньюя укоризненный взгляд, он постарался взять себя в руки.

– Насколько я понял, эргэ, А-Юй хотел провести ритуал пожертвования тела, – произнес он, аккуратно подбирая слова. – Я только так и не сумел выяснить, почему он решил пожертвовать его мне, в то время как у меня есть – было – мое собственное.

Мо Сюаньюй что-то сдавленно пробормотал.

– Что-что? – уточнил у него А-Яо, и тому пришлось повторить чуть громче и внятнее:

– Старейшина Илина! Я пытался призвать Старейшину Илина!

Лань Сичэнь переглянулся с А-Яо. Теперь по крайней мере было ясно, с чего Мо Сюаньюй попытался сбежать со столь похвальной скоростью и почему так отчаянно сопротивлялся. У Вэй Усяня и при жизни-то был взрывоопасный характер, а уж что с ним могло произойти за тринадцать лет, возможно, не самого светлого посмертия, даже представить себе было страшно.

– А… зачем вы хотели призвать Старейшину Илина? – Лань Сичэнь рискнул задать вопрос.

Мо Сюаньюй неопределенно пожал плечами.

– Я хотел, чтобы они все сдохли, – выразился он туманно. – Чтобы все эти гребаные твари сдохли!

А затем, вдруг подняв на А-Яо огромные, все еще со стоящими в них слезами глаза, прошептал горестно:

– Яо-гэ, я не хочу к ним возвращаться! Не хочу! Там… там плохо! Меня там…

А-Яо тяжело вздохнул, а затем с трудом, будто преодолевая толщу воды, протянул руку и мягко погладил Мо Сюаньюя по голове.

– Я знаю, А-Юй, – произнес он плавно. Голос Мо Сюаньюя был выше и пронзительней, чем собственный голос А-Яо, однако он даже ему сумел придать ласковое звучание. – Я их видел. Если бы я знал раньше, я ни за что не отправил бы тебя к ним. Но теперь их больше нет.

– Они сдохли?! – в глазах Мо Сюаньюя зажглась такая чистая, по-детски невинная радость, что Лань Сичэнь не нашел в себе сил в очередной раз ужаснуться формулировке.

– Да, – снова вздохнул А-Яо. – Они умерли. Очень страшной смертью. Тебе больше никто не угрожает.

Мо Сюаньюй, мгновенно перешедший от состояния горя к состоянию счастья, издал радостный вопль, и рука А-Яо, не успев покинуть его голову, тут же зажала ему рот.

– Не шуми, пожалуйста, – попросил он очень вежливо, однако Лань Сичэнь поймал себя на том, что не решился бы отказать просьбе, озвученной с подобными интонациями. – Я уже боюсь представлять, о чем думают люди, слыша, как из моей спальни доносятся все эти звуки.

Лань Сичэнь вспомнил про звуки, которые издавал он сам, и его уши в очередной раз за сегодняшний день заалели. Однако Мо Сюаньюй поцеловал ладонь А-Яо, отчего тот ее тут же отдернул, и проказливо улыбнулся.

– Яо-гэ, у тебя на спальне всегда заглушающие талисманы стоят, – произнес он лукаво. – И на кабинете тоже. Ты же очень, очень, очень осторожный и предусмотрительный!

– А ты что же, шпионил за мною? – нахмурился А-Яо.

Мо Сюаньюй застенчиво потупил взор.

– Я наблюдал, – заявил он. – На Яо-гэ так приятно смотреть! Яо-гэ очень-очень красивый!

А-Яо вновь закрыл лицо руками, а Лань Сичэнь, завороженно глядя на него, поймал себя на мысли, что в данном случае совершенно согласен с Мо Сюаньюем.

Лань Сичэню пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить себя собраться и сосредоточиться на разговоре. Что-то все равно не сходилось.

– Я слышал о подобном ритуале, – озвучил он свои размышления. – Описания конкретных действий мне не попадались, однако общую концепцию я встречал в некоторых документах. Однако там речь шла о призыве в свое тело злого духа, не имеющего материального воплощения.

– Ну, оно все как-то так и есть, – Мо Сюаньюй неопределенно взмахнул рукой, едва не сбив рукавом со стола хрупкую чашку. А-Яо едва успел ее перехватить и отодвинуть подальше от края.

– Однако А-Яо – не дух, и уж тем более не злой, – возразил Лань Сичэнь. – Да и речь шла о пожертвовании, а не об обмене. Как же так получилось…

– Эргэ, – А-Яо явно держался до последнего, но в конце концов все же позволил себе перебить старшего названого брата. – Мне это тоже интересно, но, во-первых, подозреваю, что А-Юй сам не знает ответа на данный вопрос… А во-вторых, боюсь, мы с тобой не хотим услышать, что он предположит.

Лань Сичэнь не успел толком обдумать это заявление, как Мо Сюаньюй подкинулся и, чуть задыхаясь от волнения, выпалил:

– Я хотел твое тело, Яо-гэ! – заявил он с убийственной прямотой. – Я мечтал о нем! Грезил! Оно мне снилось! Но я… Я никогда не хотел отнимать его у тебя! Обладать – да, но не быть в нем! То есть быть, но не душой, а своим собственным телом!

Лань Сичэнь открыл было рот, чтобы что-то сказать, однако тут же передумал и закрыл его обратно. Судя по тому, как шевельнулись губы А-Яо, тот испытывал схожие чувства. А Мо Сюаньюй тем временем распалялся все сильнее:

– Я сперва порадовался: я так хотел увидеть тебя без всех этих одежд! Но когда я понял, что тебя – настоящего тебя – нет и, возможно, уже никогда не будет, то мне стало так плохо! – Мо Сюаньюй говорил все быстрее и быстрее, уже начиная глотать окончания слов и запинаясь. А под конец вдруг выдал: – А тут еще Мымра!.. И глава Лань! И все хотят моего Яо-гэ!

И он опять разрыдался.

Лань Сичэнь, окончательно запутавшийся в этом несвязном рассказе, хотел было уточнить хотя бы, кто такая Мымра, как вдруг мешочек цянькунь, висевший на поясе у А-Яо, резко дернулся и, растянув завязки, выпустил свое содержимое наружу.

========== Глава 2 ==========

Цзинь Гуанъяо, оглушенный и сбитый с толку таким количеством неожиданных событий, совершенно позабыл о руке дагэ. А та не преминула воспользоваться тем, что на нее никто не обращал внимания. В какой-то момент не самые мощные талисманы больше не смогли ее сдерживать, и рука вырвалась из мешочка цянькунь.

От нелепой смерти из-за собственной рассеянности Цзинь Гуанъяо спасло, как ни странно, то, что его душа и его тело сейчас оказались разделены. Рука, зависнув на мгновение в воздухе, затем принялась бешено метаться, не в силах определить, с кого же ей начать. По всей видимости, она одинаково хорошо ощущала и дух, и кровь, и потому не могла однозначно выбрать первую жертву.

Мо Сюаньюй, взвизгнув, прытко отскочил от стола и не остановился, пока не вмазался спиной в стену. Цзинь Гуанъяо, не отдавая себе отчета, почти зеркально повторил его движения – правда, молча. Только Лань Сичэнь остался сидеть на месте. Его тело незыблемо сохраняло идеальную позу, лишь руки выхватили из-за пояса сяо. Успокаивающая мелодия полилась серебристым перезвоном, и Цзинь Гуанъяо с трудом перевел дыхание, только сейчас осознав, что некоторое время не дышал вовсе.

Когда-то Лань Сичэнь объяснял Цзинь Гуанъяо, что в деле борьбы с нежитью гуцинь куда более удобен. Его струны способны создавать ударные волны, что является не только хорошим подспорьем в бою, но само по себе может служить оружием. Духовые инструменты в этом плане были куда мягче, уступая в эффективности струнным. Именно поэтому Лань Сичэнь, как и все прочие адепты его ордена, в совершенстве владел игрой на гуцине. Однако по этой же причине, как ни странно, все же больше любил нежное звучание своей сяо. На ночных охотах Лань Сичэнь предпочитал полагаться на меч, сохраняя для музыкального инструмента целительство, утешение и упокоение.

Цзинь Гуанъяо помнил, что Лань Ванцзи игрой на гуцине укротил руку дагэ гораздо быстрее. Однако духовные силы Лань Сичэня были столь велики, что, даже не заставив подчиниться темную тварь сразу, он все же сумел удержать ее от нападения. Рука колебалась в воздухе, все еще продолжая поворачиваться от Мо Сюаньюя к Цзинь Гуанъяо и обратно, но больше уже не пыталась атаковать.

И в конце концов уступила нежной мелодии и, словно вновь отрубленная, плюхнулась на стол, сметя собой чайник. Чайник Лань Сичэнь, опустивший сяо, умудрился спасти, подхватив и аккуратно переставив себе за спину. Мо Сюаньюй, осознав, что опасность ему больше не грозит, с любопытством вытянул шею, не решаясь все же вернуться обратно на свое место.

Цзинь Гуанъяо прикрыл глаза и начал медленно считать. Гораздо медленнее, чем колотилось его сердце. В комнате воцарилась такая тишина, что только этот бешеный перестук Цзинь Гуанъяо сейчас и слышал.

– А-Яо, я знаю эту руку, – обычно столь ласковый голос Лань Сичэня на этот раз прозвучал встревоженно и напряженно. – Я очень бы хотел ошибиться, однако…

Открывать глаза Цзинь Гуанъяо отчаянно не хотелось. Шли последние мгновения того благословенного периода, в котором Лань Сичэнь по-прежнему считал его братом. Еще можно было – совсем ненадолго – продолжать верить, что между ними все хорошо. Однако как только Цзинь Гуанъяо поднимет веки и встретится с ужасом и отвращением, наверняка отразившимися уже на лице Лань Сичэня, он уже больше никогда в своей жизни не увидит его такой светлой и доброй улыбки. То, чего Цзинь Гуанъяо боялся едва ли не больше всего на свете, произошло.

Мир практически разбился на «до» и «после». Цзинь Гуанъяо с отчаянием утопающего хватался за стремительно утекающие сквозь пальцы мгновения. На него с новой силой накатила усталость от всего пережитого ранее, и он даже был почти не против свалиться сейчас без памяти, а может, и вовсе без дыхания. Возможно, если он успеет умереть за миг до того, как Лань Сичэнь все осознает, тот не сумеет слишком уж сильно его возненавидеть. Ведь Лань Сичэнь не должен никого ненавидеть: это грязное и подлое чувство просто противопоказано его чистой душе.

– Он заслужил!

Собственный голос звучал с непривычными интонациями.

Даже став главой великого ордена и получив звание Верховного Заклинателя, Цзинь Гуанъяо никогда не позволял себе разговаривать в подобном тоне. Он даже не подозревал, что может говорить с такой злостью, с отчетливо обвиняющими нотами в голосе.

Цзинь Гуанъяо рискнул приоткрыть глаза и, не решаясь посмотреть на Лань Сичэня, сосредоточил свое внимание на Мо Сюаньюе. Тот отлепился от противоположной стены и шел теперь к столу, разъяренно тыча в Лань Сичэня пальцем.

– Он заслужил! – повторил Мо Сюаньюй решительно. – Он вел себя по-скотски со всеми! Унижал, оскорблял, пинал – и при том умудрялся считать самого себя образом добродетели! Конечно, хорошо быть пафосным и не видеть проблем, когда ты урожденный глава великого ордена, да к тому же обладаешь ростом и силой великана!

– Не Минцзюэ никогда… – чуть придя в себя от изумления, вызванного столь внезапным отпором, сдавленно начал было возражать Лань Сичэнь, однако Мо Сюаньюй не дал ему закончить.

– Конечно, «никогда»! – фыркнул он. На какое-то мгновение Цзинь Гуанъяо даже залюбовался выражением праведного гнева на своем лице: сам он крайне редко позволял себе подобное и уж тем более никак не мог раньше увидеть его со стороны. – Потому что вы такой же! Такой же старший сын уважаемой и знатной семьи! Родились с серебряной ложкой во рту! Получили наилучшее образование! Вас тренировали лучшие мастера! Да вы и по силе всегда были ровней покойному главе Не: хоть на мечах, хоть в рукопашной! Разумеется, вас он никогда не трогал! Он поднимал руку только на тех, кто слабее, кто не мог ничего ему противопоставить! И это тупое животное еще смело заикаться о чести и праведности?

Когда Цзинь Гуанъяо рискнул покоситься на Лань Сичэня, то оказалось, что на того страшно смотреть. Его красивое лицо превратилось в маску, выражающую одновременно отчаянье и растерянность. Несомненно, слова, которые ему в лицо выкрикнул Мо Сюаньюй, нанесли крайне болезненный удар. Сам Цзинь Гуанъяо много лет сдерживался от подобных обвинений в адрес старшего названого брата именно из-за этого. О, ему было что сказать! Однако у Цзинь Гуанъяо не имелось в душе никаких сил, чтобы поставить Лань Сичэня перед выбором. Из той ситуации между ними троими просто не могло быть никаких нормальных, цивилизованных, устраивающих все стороны выходов. Кто-то должен был чем-то поступиться, но Не Минцзюэ не желал уступать даже в малостях, а Цзинь Гуанъяо просто не способен был выполнить все, что тот требовал. Лань Сичэнь же в принципе не мог разрешить эти противоречия, ибо его разум – Цзинь Гуанъяо в этом не сомневался – оказался бы на стороне Не Минцзюэ, а его доброе, слишком нежное сердце – на стороне младшего побратима. Заставлять Лань Сичэня выбирать было бы слишком жестоко, и Цзинь Гуанъяо предпочел уберечь своего эргэ от этого тяжкого груза.

Однако перед Мо Сюаньюем подобной нравственной дилеммы не стояло. Цзинь Гуанъяо уже понял, что его младший единокровный брат оказался редкостным исключением, не попав под обаяние Лань Сичэня. До сих пор Цзинь Гуанъяо не встречались люди, которые умудрились бы сохранить равнодушие при встрече с главой ордена Лань. Тот располагал к себе всех, независимо от пола, возраста, социального положения и умственных способностей. Цзинь Гуанъяо мог бы поклясться, что Лань Сичэня обожала даже живность, начиная с благородных коней и заканчивая кроликами Лань Ванцзи. Трудно было представить, что кто-то не поддастся чарам его ласковой улыбки, – однако Мо Сюаньюй пошел еще дальше. Он Лань Сичэня, казалось, и вовсе ненавидел.

– Когда этот урод столкнул Яо-гэ с лестницы, – Мо Сюаньюй подошел уже вплотную и, не стесняясь, тыкал своим пальцем Лань Сичэню прямо в грудь, – что ты сказал? Что ты сделал? Там тысяча ступеней! Да упади я с такой высоты – я бы костей не собрал! А вам, двум таким великим и могущественным, конечно, все нипочем!

Лицо Лань Сичэня, и без того от природы очень светлое, теперь побледнело до какой-то голубоватой белизны. Губы его чуть приоткрылись, однако с них, казалось, не слетало ни единого вздоха. Цзинь Гуанъяо на мгновение ощутил иррациональный страх, что его названый брат сейчас может умереть, просто позабыв, как дышать. Поспешив отойти от стены, в которую до этого вжимался спиной, он сделал несколько торопливых шагов по направлению к застывшей композиции.

– А-Юй, довольно!.. – попросил он хрипло. – Эргэ, не слушай его! Это… это была трагическая случайность! Все… все, что произошло, было трагической случайностью!

– Случайностью?! – взвился Мо Сюаньюй. – Яо-гэ, ты слишком добрый! Особенно к вот этому чистоплюю! Слушай, а давай его тоже убьем?

Цзинь Гуанъяо запнулся на последнем шаге. Мо Сюаньюй всегда отличался резкими перепадами настроения, однако возвращение в родную деревню, видимо, стоило ему остатков душевного здоровья. Он действительно говорил все, что думал, – и при этом его мысли могли стремительно менять направление.

Оступившись у самого стола, Цзинь Гуанъяо едва не упал, однако сильные руки Лань Сичэня успели ухватить его прежде, чем он успел чем-либо удариться об узорную столешницу.

В объятиях Лань Сичэня было хорошо и приятно. Его руки были сильными, а от крепкого тела веяло приятным теплом. Вот только сердце в груди, к которой оказался прижат Цзинь Гуанъяо, билось заполошенно, словно птица, пойманная в силки.

– Эргэ, не слушай его! – повторил Цзинь Гуанъяо. Он осторожно поднял голову и заставил себя посмотреть в потемневшие, совершенно больные глаза. – Ты-то уж точно ни в чем не виноват! Что ты мог сделать? Тоже поссориться с дагэ? А смысл?

Губы – уже не нежно-розовые, как когда-то, а такие же посеревшие, как и все остальное лицо, – дрогнули, но с них сперва не смогло слететь ни звука. Только спустя некоторое время, за которое Цзинь Гуанъяо успел перепугаться окончательно, Лань Сичэнь наконец сумел заговорить:

– Твой брат прав, А-Яо… – голос его звучал очень тихо и сломленно. – Если бы я заступился за тебя тогда… Нет, раньше, гораздо раньше! Если бы я с самого начала не закрывал глаза на все происходящее, я бы сумел тебя защитить. И тогда бы все не дошло до… до этого.

Лань Сичэнь широко распахнутыми глазами уставился на руку дагэ, продолжавшую лежать, занимая собой практически весь стол. При этом Лань Сичэнь, то ли пребывая в растерянности, то ли вовсе забыв обо всем на свете, по-прежнему мягко сжимал в своих объятиях Цзинь Гуанъяо.

– Ой, ну вот о чем точно не стоит переживать! – фыркнул Мо Сюаньюй, пристраиваясь рядом и окидывая сплетение двух тел перед собой ревнивым взглядом. – Ну сдох и сдох! Кому хуже-то стало? Его собственный орден, небось, вздохнул с облегчением. Его родной брат перестал веера под кроватью прятать и сам в углы забиваться. И Яо-гэ теперь точно никто не обидит!

– Н-но… – не меняя позы и по-прежнему не размыкая объятий, с сомнением пробормотал Лань Сичэнь. – Рука?

– Я не виноват, – торопливо выпалил Цзинь Гуанъяо. – Эргэ, пожалуйста, поверь мне!

Он собрался с духом, сделал глубокий вдох и очень медленный выдох, после чего начал свой рассказ, аккуратно обходя самые напряженные моменты.

– Дагэ был уже не в себе, – мягко объяснял Цзинь Гуанъяо. – А я, пожалуй, слишком самонадеян. Мне не сравниться в игре на гуцине ни с тобой, ни с твоим братом, ни с кем-либо еще из твоего ордена. И духовных сил мне тоже не хватало. Я старался, правда! Но я никак не мог помочь дагэ, и он злился и злился все сильнее. Во всем виновато мое самомнение! Мне надо было сразу сказать тебе, что я не справляюсь, что толку от моих визитов к дагэ никакого, но… Но ты так радовался, обучая меня, так гордился моими якобы успехами… Мне было стыдно разочаровывать тебя, и я рискнул здоровьем дагэ. Я не сумел удержать его, а может, и вовсе что-то ужасно напутал! Дагэ умер такой страшной смертью – и затаил на меня лютую злобу. Он не упокоился с миром, а пришел мстить мне. А ты ведь знаешь, какой слабый из меня заклинатель…

– Яо-гэ не слабый! – возмутился Мо Сюаньюй, и Лань Сичэнь, как ни странно, покачал головой в унисон с его словами.

– Ты не слабый, – вздохнул он, все еще выглядя разбитым, но уже не столь мертвенно-бледный. – Ты организатор, А-Яо, ты всего себя посвятил администрированию. Я знаю, о чем говорю – ибо только мне известно, настолько я сам нынче уступаю Ванцзи, которого когда-то превосходил.

Цзинь Гуанъяо потупился, одновременно позволив себе чуть поерзать, плотнее прижимаясь к его теплой груди. Лань Сичэнь по-прежнему будто бы не замечал, что продолжает держать своего названого брата в объятиях.

– Однако… – встрепенувшись, начал было Лань Сичэнь, но Цзинь Гуанъяо торопливо перебил его:

– Однако как-то защищаться мне было нужно. Я попытался упокоить дагэ! Я пытался, хотя в процессе он едва не выбил из меня дух.

– Ты мог бы позвать на помощь меня, – мягко предположил Лань Сичэнь.

Цзинь Гуанъяо лишь чуть съежился в кольце его рук.

– Как? – вопросил он устало. – Убегая от лютого мертвеца? Когда мне каким-то чудом удалось его обездвижить, я мог думать лишь о том, как бы поскорее насовсем избавиться от опасности. Только подумай, эргэ, а если бы он выбрался? Кто в Башне Золотого Карпа оказался бы достойным соперником дагэ?

На это Лань Сичэнь лишь тяжко вздохнул. Цзинь Гуанъяо уже хотел было для верности добавить еще несколько покаянно-оправдательных слов, когда Мо Сюаньюй, которому надоело сидеть в стороне и любоваться на чужие объятия, вдруг заявил:

– Слушайте, ну отстаньте уже этой руки! Помер и помер! Это когда было? Сто лет назад. Здесь все живые, давайте лучше о живых думать!

– Что вы имеете в виду? – вздрогнув, будто только сейчас вспомнив о его присутствии, чуть растерянно уточнил Лань Сичэнь.

Цзинь Гуанъяо нутром почуял подвох, когда глаза Мо Сюаньюя заблистали подобно звездам, однако он не успел вмешаться, и его младший брат радостно выпалил:

– Я тут подумал: а давайте попробуем секс втроем!

========== Глава 3 ==========

Мо Сюаньюй часто говорил умные вещи. Еще его матушка всегда говорила, что он очень наблюдательный, смышленый и сообразительный мальчик. Однако в Башне Золотого Карпа этих его способностей отчего-то не оценили. Мо Сюаньюя часто называли идиотом, а его слова – глупостями. Если бы Мо Сюаньюй не был столь незлобивым и необидчивым, ему наверняка досадно было бы видеть, как очень часто спустя совсем небольшое время люди делают то, что он предлагал раньше – и за что его уже успели высмеять. Однако характер ему от природы достался легкий, и он не таил на сердце горечи. Мо Сюаньюй, конечно, не отказался бы от того, чтобы пользоваться симпатией всех окружающих, но на самом деле ему всегда хватало, что к нему добр Яо-гэ.

Впрочем, сейчас и тот уставился на своего младшего брата так, словно заявить о том, что им озвучена совершеннейшая глупость, ему не позволяло только воспитание. Глаза и рот главы Лань и вовсе округлились в немом изумлении. Мо Сюаньюю только и оставалось, что терпеливо вздохнуть и приступить к объяснению.

– Вообще-то я за то, чтобы все всегда было по любви, – заявил он с достоинством. – Яо-гэ, ну ты же знаешь, что те, кто обвиняли меня в разврате, просто клеветали. Я всегда любил тебя и только тебя! Никто другой мне вовсе был не нужен, а если я за кем и подгля… то есть смотрел, так это только чтобы получше изучить человеческое тело. Я же, между прочим, тоже очень неплохо рисую, а…

– А-Юй… – сдавленно пробормотал Яо-гэ, в чьем взгляде плескалось странное чувство, подозрительно похожее на отчаянье.

– Ах, да, я отвлекся, извини, – не дав ему договорить, продолжал щебетать Мо Сюаньюй. – В общем, это я к тому, что ни о чем неприличном я и сейчас не думаю! Просто смотри как у нас получилось: я очень-очень люблю тебя, Яо-гэ, но мое тело – то есть, конечно же, твое тело, просто сейчас в нем я! – очень хочет главу Лань. А твое тело, которое на самом деле мое, наверняка хочет меня, то есть тебя…

Яо-гэ прикрыл лицо обеими руками и чуть слышно застонал. Глава Лань машинально покачал его в своих объятиях, и Мо Сюаньюй поторопился закончить свои измышления:

– Ну так вот, а глава Лань любит тебя, в смысле, твою душу, но хочет при этом меня, то есть твое тело, в котором я. Ну, в общем, вы меня поняли…

Губы главы Лань дрогнули, словно он собирался что-то сказать, но в последний момент передумал. Лицо его выглядело несколько обалдевшим. Судя по всему, он всерьез взялся за обдумывание изложенной ему теории, чем заслужил от Мо Сюаньюя еще одну маленькую порцию уважения.

– Короче, к чему я веду! – радостно резюмировал Мо Сюаньюй. – Мы тут все друг друга так или иначе любим или хотим. Так чего время зря терять?