Текст книги "Отражение (СИ)"
Автор книги: Snejik
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)
– Быть с тобой, – без рисовки ответил Себастьян. – Просто быть с тобой, Баки.
Барнс жадно впился в губы Себастьяна поцелуем, вжал его в себя, перевернулся, придавливая к кровати, не в силах ничего сказать. Почти задохнулся от нахлынувшего на него возбуждения пополам с острой, щемящей нежностью.
Себастьян растянулся под ним, радуясь родной тяжести, запаху, вкусу губ. Он обхватил Баки руками за шею, а ногами оплел талию.
– Может, сначала душ? – спросил он.
– Хорошо, в душ, – согласился Барнс, перекатываясь на кровати так, чтобы Себастьян оказался на нем. – Вставай.
Себастьян поднялся, опираясь на плечи Баки.
– Если ты параллельно займешь свою ванную, получится быстрее, – улыбнулся он.
– Знал бы ты, как это тяжело – просто отпустить тебя, – выдохнул Барнс, но все же сумел отцепиться от Себастьяна. – Ладно, я быстро.
И ушел мыться в свою комнату, в которой, по сути, просто хранились его вещи, потому что спал он с Себастьяном.
Когда Себастьян вернулся в спальню, чистый и свежевыбритый, Баки уже ждал его, развалившись на кровати. Себастьян упал рядом и поцеловал его, чувствуя вкус зубной пасты и аромат лосьона после бритья.
– Весь день в постели с перерывами на поесть и погулять с Кайлом? – спросил он.
– А у тебя есть более интересные предложения? – Барнс обхватил Себастьяна и снова перевернулся, подминая его под себя, но так, чтобы не придавить своим весом. – Мне кажется, ничего интереснее мы не придумаем. А завтра можем куда-нибудь съездить. Если захочешь.
– Мне хватит прогулки по парку, – Себастьян обеими ладонями хлопнул по ягодицам Баки и притиснул его к себе.
– Чувствую себя помешанным наркоманом, которому нужна все большая и большая доза, – Барнс принялся коротко целовать Себастьяна в лицо, шею, плечи. Потерся об него колом стоящим членом, чувствуя ответное желание.
– И за такой срок… – Себастьян провел пальцами между ягодицами Баки, погладил дырку. – Как ты хочешь?
– Сейчас, – пообещал Барнс, потянувшись за смазкой. Он устроился на бедрах Себастьяна, взял его руки и прижал их к кровати над его головой, зафиксировав бионикой.
У Себастьяна перехватило дыхание от возбуждения с легкой примесью страха.
– Поймал, – выдохнул он.
Глаза у него горели, щеки разрумянились, грудь часто вздымалась.
Обхватив оба члена живой рукой, Барнс начал медленно надрачивать их, только распаляя желание. А потом выпустил, ловко одной рукой выдавил смазку себе на пальцы и завел руку за спину, изогнулся, чтобы и растягивать себя и держать Себастьяна.
Он насаживался на собственные пальцы, прикусив нижнюю губу и прикрыв глаза. Себастьян смотрел на его раскрасневшееся лицо, влажные яркие губы, твердый, гордо торчащий член, чувствовал сжимающие запястья металлические пальцы и хотел Баки, как никогда.
Решив, что достаточно, Барнс вынул из себя пальцы, обхватил член Себастьяна и направил его в себя. Он медленно насаживался на член, чувствуя, как головка растягивает упругие, стиснутые мышцы, чуть сжался, но тут же расслабился, опускаясь до конца. Закрыл глаза, прислушиваясь к себе, к своим ощущениям, как член Себастьяна распирает его изнутри, чувствовал приятную заполненность. Барнс распахнул глаза и длинно выдохнул, глядя на Себастьяна.
Тот немедленно толкнулся вверх, напрягая бедра.
– Ты не хочешь, чтобы я обнял тебя? – спросил Себастьян.
Медленно двинувшись, Барнс загадочно улыбнулся, продолжая удерживать руки Себастьяна.
– Хочу, – сказал он, но было видно, что отпускать его Барнс не собирается.
Себастьян не пытался освободиться. Он удерживал себя неподвижно, позволяя Баки объезжать себя, хотя ему хотелось обхватить Баки за бедра и начать вколачиваться в него.
Барнс двигался медленно, то почти полностью выпуская из себя член Себастьяна, то насаживаясь на него до упора. Ему очень хотелось отпустить Себастьяна, почувствовать на себе его руки, но такое положение вещей было новым и безумно возбуждало. Он постепенно начинал двигаться быстрее, прогибаясь в спине, насаживаясь чаще, резче.
Себастьян не мог больше оставаться без движения. Он принялся поддавать бедрами вверх, тараня горячую задницу Баки, не в силах прекратить.
– Баки, я… – выдохнул он. – Твой член… хочу твой член!
Барнс громко застонал, запрокидывая голову, еще не отпустив руки Себастьяна, но уже чувствуя на себе их прикосновения. Двинувшись еще несколько раз, он сам не выдержал и разжал хватку, отпуская Себастьяна.
Себастьян погладил Баки по бедрам, сжал член в ладони и принялся яростно дрочить, чувствуя, что сам подошел к грани и вот-вот взорвется, и его разметает по вселенной.
Вздрогнув всем телом от долгожданных прикосновений, Барнс задвигался еще быстрее, сжимая Себастьяна в себе, захлебываясь стонами, выгнулся весь, откинувшись назад, и кончил, выплескиваясь, пачкая спермой их обоих.
Себастьян выгнулся под Баки и тоже кончил, да так, словно в глазах вспыхнули звезды. Он раскинул руки, чувствуя сладость и радость.
Барнс улегся на Себастьяна, полежал так немного, прижимаясь грудью к груди, а потом аккуратно сполз с него и лег рядом, обнимая, тяжело дыша. Барнс любил это состояние расслабленной неги, которое охватывало его после оргазма. Он прижался к Себастьяну всем телом, закинул на него руку и ногу, не собираясь никуда его выпускать, по крайней мере в ближайшие минут десять.
– Как ты ухитрялся придерживаться целибата в Гидре, при твоей-то ебливости? – с улыбкой спросил Себастьян. – Я никогда в жизни не занимался сексом столько, как с тобой.
– Я тоже, – признался Барнс. – В Гидре было не до секса. Не знаю, давали, наверное, что-то, чтобы я всех не заебал. А, может быть, атмосфера не располагала.
– А до Гидры? До войны? – спросил Себастьян.
– До войны было не так-то просто найди девчонку, которая легла бы с тобой в кровать до замужества, – начал Барнс. – А жениться я не собирался. А мужики… Это было так же непросто. А еще в этом не было никакой романтики, что ли. А я хотел романтики. Иногда.
– Знаешь, либо в Гидре ты переел прагматичности, либо в душе ты всегда был безудержным романтиком, Баки.
– Наверное, я всегда был романтиком, – и засмеялся: – Зимний Солдат – неисправимый романтик. Звучит как оксюморон.
– Баки Барнс – неисправимый романтик, – улыбнулся Себастьян. – А с Зимним Солдатом я мало знаком.
– Ну, Солдат – это не совсем личность, – сказал Барнс, поглаживая Себастьяна по груди. – Хотя и он обладал определенной свободой воли.
– Функция, а не личность, – предположил Себастьян. – Давай позавтракаем и пойдем гулять с Кайлом?
– Ополоснемся, позавтракаем и пойдем гулять с Кайлом, – поправил список дел Барнс. – Давай. А потом устроимся на диване и никуда не пойдем до вечера?
– Не пойдем, – согласился Себастьян. Он поднял правую руку и полюбовался на браслет, который носил почти не снимая, на кольцо на левой, потрогал жетоны на шее.
– И тебя никто ни о чем не спрашивает? – спросил Барнс, проведя пальцем по кольцу.
– Чужие не спрашивают, а друзьям я сказал, что это подарок моего парня, – объяснил Себастьян. – Все, пойдем, а то я голодный, как зверь.
– Твои друзья меня возненавидят, когда я исчезну, – Барнс поднялся с кровати. – Потому что ты будешь грустить.
– Ну, я не буду громко кричать об этом вслух, – Себастьян встал и пошел в ванную. – Ты со мной?
– Конечно, – обрадовался Барнс, перекинул Себастьяна через плечо и понес в ванную.
Они до обеда гуляли по парку. Себастьян фотографировал Баки отдельно и рядом с собой, не обращая внимания на чужие взгляды. Они вернулись домой, чтобы покормить Кайла, а потом сходили пообедать в ресторанчик на соседней улице. После обеда вернулись домой, устроились на диване в обнимку и включили фоном “Дискавери”.
Хоть Себастьян и фотографировал Барнса явно не как своего телохранителя, и вообще вел себя на грани фола, сам Барнс очень старался руки к нему не тянуть, чтобы не сгрести в объятия, не начать целовать прямо у всех на виду.
Дома, когда они уже устроились на диване, Барнс подгреб Себастьяна к себе поближе, практически усадил его к себе на колени, но в какой-то момент залип на телевизор, где на экране красиво выпрыгивали из воды дельфины, машинально поглаживая Себастьяна по спине.
– Прости, – вернулся он в реальность, – они красивые просто.
– Вот поэтому я и хотел съездить с тобой на Гавайи. Там можно поплавать с дельфинами, – сказал Себастьян. – Я ни разу не был на Гавайях. Было бы здорово.
Он прижался головой к груди Баки, слушая, как стучит его сердце.
– В следующий раз? – предложил Барнс, грустно улыбнувшись. – Съездим на Гавайи, или в любое другое место, в которое захочешь.
– Да, – печально кивнул Себастьян. – В следующий раз. Когда бы этот следующий раз ни наступил.
========== 48 ==========
Это случилось третьего мая, поздним утром. Себастьян и Баки выгуляли Кайла с утра, потом, вернувшись, занялись любовью и задремали, обняв друг друга. Себастьян почти уснул, когда вдруг почувствовал, как холодит левый бок. Он открыл глаза. Баки рядом не было, только мягко оседал плед, которым Баки укрывался. Еще была смята подушка, на которой лежал длинный каштановый волос. Себастьян коснулся ее – теплая.
– Баки?! – не веря, вскинулся он. – Баки, ты где?
Себастьян стиснул зубы, не допуская в душу осознание, не позволяя себе поверить в то, что…
Он быстро обошел квартиру, заглядывая в каждую дверь. Баки не было нигде. Кайл искал вместе с Себастьяном, поскуливая и тыкаясь хозяину в голые ноги.
Баки не было. Он исчез, словно его никогда и не было. Себастьян проверил его комнату и шкаф. Вся одежда, до последнего носка, была на месте, а вот костюм Белого Волка, в котором Баки оказался здесь год назад, исчез. Синяя куртка, высокие ботинки, коричневые брюки.
Себастьян сполз на пол, уткнулся лбом в колени и глубоко задышал, стараясь успокоиться. К горлу подступали рыдания, которые Себастьян давил изо всех сил.
Баки исчез. Та неведомая сила, которая принесла его сюда год назад, забрала его обратно.
Кайл, скуля, лизал Себастьяна в плечо, топтался по ногам, пытаясь заглянуть в лицо. Себастьян выпрямился, потрепал пса по голове.
– Вот мы и снова вдвоем, – хрипло сказал Себастьян. – Видишь, никаких спецэффектов. Как будто его и не было.
Глаза щипало. По щеке скатилась слеза. Себастьян с досадой стер ее. Он не хотел плакать. Они же знали заранее, верно? Ждали, были готовы. Хотя как к такому подготовишься?
Кайл лизнул Себастьяна в нос и отбежал, запрыгнул на кровать, на которой Баки спал только первые несколько дней.
– Кайл, нельзя! – прикрикнул на него Себастьян.
Кайл повертелся на покрывале и лег, свернувшись клубком.
Себастьян встал, чтобы согнать собаку, и заметил конверт на подушке. “Себастьяну” – было написано на нем.
Себастьян тяжело опустился на кровать, забыв про нарушающего правила Кайла, и распечатал конверт.
“Привет. Значит, попрощаться я не успел. Прости, думал у меня будет такая возможность, но все равно подстраховался. Знаешь, может быть так даже лучше, я не знаю. Потому что мне было бы невыносимо больно. А так…
Я много думал, что хочу написать на прощание, что сказать тебе, чего я не говорил, или говорил, но недостаточно внятно или часто.
Я обещал тебе, что вернусь, чего бы мне это ни стоило, и сдержу обещание. Только я представления не имею, сколько это займет времени. Но ведь это не важно, правда? Может быть, все будет, как ты и говорил, и эти фильмы просто перестанут снимать, или меня убьют, или случится что-нибудь еще.
Прости, что я не нашел способа остаться с тобой, что причиняю этим тебе боль. Говорят, время лечит.
Я так хочу, чтобы ты был счастлив, чтобы ты не был один, но при этом эгоистично хочу тебя только себе, даже тогда, когда понимаю, что меня не будет рядом.
В шкафу лежит сумка с деньгами, думаю, тебе они пригодятся. Винтовка и пара пистолетов спрятаны на крыше. Гарри будет ждать тебя, когда захочешь, его номер есть в моем телефоне. Там всего два номера: твой и его.
Я люблю тебя, Себастьян. И буду любить, пока буду жив. Постарайся не сильно грустить из-за того, что я больше не рядом с тобой. Вокруг тебя полно людей, которые тебя любят, и которым ты нужен.
Никогда не был силен в эпистолярном жанре. Я хочу сказать тебе слишком много, но не нахожу для этого слов.
И еще, гавайскую рубашку ты меня надеть не заставишь.
Твой Баки”
– Может, еще и заставлю, – криво улыбнулся Себастьян, сжимая в подрагивающей руке письмо. – Самую яркую, какую найду.
Засыпая, Барнс чувствовал теплое желанное тело рядом, он еще успел подумать, что сейчас уснет, не поцеловав Себастьяна, но так не хотелось шевелиться, и он отдался сонному мареву.
Черное ледяное ничто пришло внезапно, окутало всего, снова подчиняя себе, поглощая, растворяя. Барнс дернулся из его мягких ледяных лап, понимая, что происходит, но всей душой, всем собой стремясь обратно, к огоньку, который становился все дальше и тусклее. Он умолял о последнем прикосновении, последнем поцелуе, хотя бы взгляде в любимые серые глаза, но ничто было непреклонно, оно не собиралось отвечать на мольбы человека, попавшего в его сети. И когда Барнс уже подумал, что все, ему не выбраться из этого всего, появилось пятнышко света.
Барнс рванул к нему, не представляя, куда он попадет, но не намеренный оставаться в этом ледяном аду. Он тянулся, рвался к этому пятну света, которое все разгоралось и разгоралось. Барнс почувствовал его тепло, и потянулся к теплу, он тянулся изо всех сил, и ничто выпустило его, позволило вырваться.
Сначала Барнс не совсем ощущал себя в пространстве, ему в глаза ударил яркий солнечный свет, а потом он понял, что лежит на земле, его смело чем-то вроде взрывной волны.
Пытаясь понять, вспомнить, что происходит, Барнс огляделся. Сначала в его голове было пусто и чисто, но потом он увидел Стива, Тора и других, и странного, огромного фиолетового мужика с разрубленной надвое головой, в которой торчала громадная секира. И в этот момент его снова смело волной, но уже не физической, а волной воспоминаний, которые заполняли его, словно грот приливом.
Сначала вернулись воспоминания о Ваканде, о том, что и сюда добралась война с инопланетянами, а этот фиолетовый мужик, Танос, хотел уничтожить половину населения обитаемых миров. Все это лилось в голову Барнса быстро, сумбурно, и, как громом по голове ударило – Себастьян. Мужчина, с которым он провел год, в которого влюбился до беспамятства, и которого оставил там, в мире, где все они – лишь выдумка.
– Стив, – Барнс поднялся навстречу своему другу, о котором практически успел забыть за этот счастливый год, – получилось?
– Да, Баки, – Стив хлопнул его по плечу, – получилось.
Барнс смотрел на поверженного Таноса, и помнил, как он победил, но тут, похоже, никто об этом даже не знал, только Тор, вытаскивая из головы Таноса свою секиру, смотрел странно, словно не до конца был уверен в происходящем.
– Победа! – громогласно провозгласил Тор, выдирая секиру из разрубленной башки.
– Мы еще не закончили, – напомнил Стив, и все, отдышавшись, кинулись в, как они надеялись, последнюю атаку, добивать инопланетных тварей.
Вокруг Барнса снова была грязь, кровь мерзкого странного цвета, внутренности и трупы, горы трупов невиданных тварей. Это было так привычно, так нормально для его жизни, что год счастья, нежной близости и мира, который у него был, казался чем-то эфемерным, словно сном, чем-то, что Барнс себе просто нафантазировал, пока был в отключке от мощнейшего энергетического выброса после смерти Таноса.
Все закончилось так же внезапно, как и началось. Полчища врагов, которые сметали все на своем пути, поредели и иссякли, армия Т’Чаллы успокаивала недобитков, а они, герои этого мира, словно дети, обнимались друг с другом, понимая, что теперь все закончилось.
Надолго ли в мире наступил мир, Барнс не представлял, да и что теперь будет дальше, тоже не представлял. Он сидел на берегу внезапно нетронутого озерца, хотя большая часть Ваканды была хорошо перепахана и усеяна трупами, с которым теперь придется разбираться местным жителям. Отмывшись в этом самом озерце, Барнс просто сидел и смотрел на закат, ощущая гложущее одиночество. Отчаянно не хватало человека, в существовании которого он даже не был уверен. Не было ни единого материального доказательства, что этот год у Барнса был, что это не выверты его покалеченной памяти, не сон, не морок.
Он услышал шаги задолго до того, как на плечо ему легла рука, но не оборачивался, хорошо зная эти мягкие шаги.
– Красиво, да? – спросил Стив, присаживаясь рядом с Барнсом. – Спасибо тебе, что не остался в стороне.
– А у меня был выбор? – криво усмехнулся Барнс, потому что выбора у него не было с того самого момента, как он пошел за Стивом, и пока они будут вместе, выбора у него не будет. Барнсу пришла в голову мысль, что своей жизни, жизни без Стива, без того, чтобы идти за ним, или куда-то тащить его, у него и не было, считай. А непонятный год, который мог быть только в его голове, он провел без Стива, с простым человеком, и был бесконечно счастлив. Сейчас Барнс чувствовал только тоску и опустошенность, хотелось кричать непонятно почему, и совершенно не с кем было поделиться горем и болью потери, которой, может, и не было никогда.
– Выбор есть всегда, – заметил Стив. Он все еще был в своем костюме, заляпанном и кое-где пробитом и порванном, все еще помогал Т’Чалле что-то решать, хотя от него ничего не требовалось. Пытался быть в курсе всего и поспевать везде.
– И для меня он очевиден, – ответил Барнс. – Что будешь делать дальше?
– Жить, – пожал плечами Стив.
Потом они долго сидели и смотрели, как солнце свалилось за горизонт, отдавая ночи свои права.
А через неделю Стив объявил, что они летят в Нью-Йорк. Оказалось, тот, кто придумал Заковианское соглашение, из-за которого и начался весь сыр бор с расколом Мстителей, в заварухе с Таносом почил смертью храбрых, и теперь опальных супергероев решили простить и вернуть все на свои места. Старк звонил Стиву лично, и даже разрешил привозить с собой “своего отмороженного дружка”.
Всю эту неделю Барнс не мог нормально спать, отчетливо понимая, что ему чего-то, а точнее, кого-то не хватает. Что одному даже узкая койка в хижине кажется непомерно огромной и неудобной, а жаркий климат не спасает от зябкого холода, который прокатывается по телу, когда закрываешь глаза. И неудовлетворенность – не то чтобы Барнса тянуло выебать ближайшее доступное тело, он томился, желая почувствовать одного-единственного человека. Человека из своих воспоминаний.
– Поехали, – согласился не высыпающийся из-за всего этого Барнс. Ему было определенно все равно, где ничего не делать: в Ваканде или в Нью-Йорке.
========== 49 ==========
Себастьян залпом опрокинул в себя коньяк и пошел спать. После ухода Баки он просто не мог заснуть без алкоголя. Кровать была слишком просторной и слишком холодной, спальня – слишком тихой, да и тело, привыкшее к почти ежедневному сексу, предавало.
Первую неделю Себастьян сидел дома и тосковал в одиночестве. Потом пришлось выйти в люди. Съемки, поездки, интервью… Это отвлекало, но все же недостаточно. Под сердцем поселилась пустота.
Когда Себастьян встретился с Уиллом, тот сразу понял:
– Твой парень тебя бросил?
– Нет, – Себастьян помотал головой. – Но ему пришлось уехать. Надолго.
– Уехать? Ты имеешь в виду, он сел?
– Что? Нет! – возмутился Себастьян. – Он уехал, и с ним не будет связи какое-то время.
– У тебя такой вид, будто он умер.
– Нет. Нет, он в порядке. Просто… просто я очень скучаю.
Уилл похлопал Себастьяна по плечу и потащил отвлекать, подсовывая обновленное меню своего ресторана.
Деньги, которые оставил Баки, Себастьян убрал в личный сейф в кабинете. Отдал в прачечную всю его одежду, чтобы, когда Баки вернется, она была в порядке.
Оказалось, что Баки взял на себя огромное количество повседневных дел, от которых Себастьян за год успел отвыкнуть. Никто больше не готовил румынских блюд, Кайла приходилось выгуливать самому. Все… самому.
Себастьян выучил письмо Баки наизусть. И все равно почти каждый день перечитывал, вложив листок в пластик, чтобы не истрепать совсем.
Хотелось знать, сколько придется ждать – три года, четыре, пять? Знать, чем закончится киноистория Баки Барнса. Но к последним фильмам, наверное, даже сценарий еще не был написан.
Себастьян похудел и осунулся, под глазами появились темные круги, которые перед съемкой пришлось замазывать консилером. С этим надо было что-то делать. Высыпаться хотя бы.
Но со сном были серьезные проблемы.
Прошла еще неделя, прежде чем они оказались в Нью-Йорке. Барнс смотрел на стремительно приближающуюся панораму города, понимал, что не был тут очень давно, но память подкидывала ему четкие картинки Нью-Йорка, очень четкие для того, кто последний раз был тут, чтобы убить и исчезнуть. А если учесть то, что некоторые районы подверглись безжалостному уничтожению, то этого города Барнс не знал вообще.
Они приземлились сразу на голову к Старку, с которым Барнс не очень-то хотел встречаться, памятуя об их последнем расставании. Но, похоже, тот сменил гнев на милость.
Барнс чувствовал себя странно. Иррационально захотелось в крио, где просто не было ничего, а не быть иждивенцем, сидя на шее у лучшего друга. Барнс отчетливо понимал, что у него нет ничего своего, вообще. Да и существует он здесь очень условно. Казалось, у него было больше всего, и он был менее ограничен в правах, живя с поддельными документами на краденые деньги, чем сейчас.
Оглядываясь на интерьеры Башни и поглощенный своими мыслями, Барнс несколько выпал из разговора Стива и Старка, и очнулся только тогда, когда к нему обратились.
– Баки, ты же согласен? – спрашивал у него Стив.
– С чем? – тряхнул головой Барнс, возвращаясь в объективную реальность.
– Твоя реабилитация, восстановление в правах, – начал перечислять Стив.
– И сколько это будет стоить? – сразу же спросил Барнс, потому что ничего не делалось бесплатно. – У меня вообще-то ни цента нет.
– Расходы я беру на себя, – спокойно сказал Старк, и продолжил, когда брови Барнса поползли вверх от удивления. – Я, знаешь ли, пересмотрел свое мнение по поводу тебя. А точнее, я прочитал спецификации Зимнего Солдата. Кэп утверждает, что это не ты, и я склонен ему верить. Но психологические экспертизы подтвердят или опровергнут это точнее. Согласен?
– Что я буду тебе должен? – недоверчиво спросил Барнс, прекрасно понимая, что ничего в этом мире не делается просто так, за красивые глаза. Особенно, когда в эти глаза смотрели со всепоглощающей ненавистью.
– Ничего. Считай это прихотью гения, – отмахнулся Старк.
– Спасибо, Тони, – горячо поблагодарил Стив.
– Да не за что. Я все организую, расписание встреч вам скинут. А теперь, ваш этаж сорок второй, и не мешайте мне, – и ушел по своим делам.
Они спустились на сорок второй этаж, который был больше похож на слишком большой гостиничный номер, и Барнс пошел искать кухню, уверенный, что она тут есть.
– Баки, что с тобой? – подошел к нему Стив, слегка приобнимая за плечи, а Барнса как током пронзило, так захотелось совершенно других объятий: жарких, крепких, страстных. Объятий, от которых вспыхивал огонь желания, в которых хотелось утонуть.
– Все нормально, – попытался съехать с темы Барнс, аккуратно вывернувшись из рук Стива.
– Бак, не ври мне, – мягко попросил Стив. – Я же не слепой и вижу, что тебя что-то гложет.
– Да блядь, – выругался Барнс, резко разворачиваясь к Стиву. Он чувствовал, что его захлестывает злая истерика. – Стив, что хорошего в моем положении зависящего от всех вокруг? От милости и денег Старка, от твоего положения в обществе, от еще кучи вещей, про которые я даже говорить не хочу. Да у меня даже лишних трусов нет. И нет денег их купить. Я не могу ни работу себе найти, ни грабануть кого-нибудь, и сколько все это будет продолжаться, никто не знает, даже ты. И в Ваканде было точно так же. И, знаешь, это все ни хуя не лучше, чем быть Зимним Солдатом.
Осознание, что до этих странных воспоминаний о Себастьяне он так остро не реагировал на свое положение, пришло внезапно. Барнс закрыл рот, отворачиваясь. Нереальный год показал ему другую жизнь, жизнь, где он не иждивенец, где он поступал согласно своим желаниям, считаясь только с желаниями Себастьяна. А сейчас он даже не был уверен, что без разрешения может выйти на улицу. В Бухаресте было лучше, он ни от кого не зависел. А сейчас это желание Старка облагодетельствовать его нервировало.
– Баки, я… – растерянно начал Стив, и Барнс понял, что наорал на друга практически на ровном месте, ведь тот старался для него, хотел как лучше, хотел вернуть ему его жизнь.
– Прости, Стив, – Барнс повернулся к нему и крепко обнял. – Прости. Спасибо, что заботишься обо мне.
Стив обнял его в ответ, ничего не говоря, и Барнс был ему за это благодарен.
Потянулись дни, в которые Барнс большей частью был предоставлен сам себе, кроме того времени, когда с ним общались разного рода специалисты, больше частью мозгоправы, которым Барнс самозабвенно врал, что у него все отлично, его не мучают ни кошмары, ни странные воспоминания. Ему ставили ПТСР, частичную амнезию и еще кучу всяких труднопроизносимых диагнозов, которые имели смысл только для таких же мозгоправов, как и эти. Чем-то там занимался целый полк юристов, но туда Барнс вообще не лез, прекрасно сознавая, что ни черта не поймет.
Барнс занимал свои дни в тренажерке, подолгу плавал в огромном бассейне, читал и много гулял по городу. Он пытался найти тот дом в Бруклине, в котором он прожил целый год с любимым мужчиной, но, как в том Нью-Йорке не было места, где когда-то жили они со Стивом, так и в этом не было дома Себастьяна. Он даже пытался искать человека с именем Себастьян Стэн в сети, нагло пользуясь всеми благами Старка, до которых смог дотянуться. Совпадений было много, но все это были не те люди. Того, кого Барнс искал, в этом мире не существовало. Себастьян существовал только в его голове, нежно и горячо любимый, он даже не снился. Вместо него снова была пурга, завывания ледяного ветра в ушах и бесконечное падение. И Барнс практически перестал спать, потому что спать было невыносимо.
Встречая по утрам угрюмого Барнса, Стив только отводил взгляд и поджимал губы, не пытаясь выяснить, что случилось, потому что помочь ничем не мог. Дело по реабилитации Барнса шло своим чередом, но до конца было еще очень далеко.
Сам же Барнс впал в какую-то апатию, он мог подолгу просто сидеть, перебирая в голове счастливые воспоминания, помнил свое обещание вернуться, но не был уверен, что вообще есть куда возвращаться, что счастье реально, возможно, достижимо. И он не мог понять, когда успел выдумать себе такой здоровенный кусок жизни с такими яркими, четкими подробностями, потому что поверить в то, что все это правда было, он никак не мог. Ему нужно было что-то, какое-то подтверждение, что это все не безумие, не какой-нибудь выверт его сознания, которое захотело спрятать что-то плохое за иллюзорным счастьем.
Себастьян поправил плюшевого Зимнего Солдата на соседней подушке. Иррационально казалось, что он слабо, почти неуловимо пахнет Баки. Не сказать, что с ним спалось лучше… а все же лучше.
Пить он бросил совсем. Плохо сказывалось на здоровье. Он и так выглядел на ахти. Надо было брать себя в руки и приходить в себя. Иначе к возвращению Баки Себастьян превратится в призрак.
Себастьян сходил к врачу и получил рецепты на легкие антидепрессанты и на снотворное. Снотворное помогало. Антидепрессанты тоже, но они глушили все эмоции – не только печаль, но и радость. Глушили само умение их выражать. Это Себастьяну не нравилось, и принимать антидепрессанты он перестал: не хотел потерять в профессионализме. Врач этого не одобрил, но все, что осталось у Себастьяна – это работа.
С момента исчезновения Баки он снялся в черной криминальной комедии и планировал сняться еще в четырех фильмах. Принял приглашение сыграть в спектакле на Бродвее. Снова отпустил бороду – она скрывала запавшие щеки.
Жизнь без Баки оказалась намного тоскливее, чем жизнь до Баки. Хотя, конечно, и там, и там была надежда. Наверное, дело было в контрасте. После того, как Себастьян год прожил, окруженный теплом, заботой и любовью, сейчас ему было невероятно холодно.
Впервые за последние три недели Барнс устроился в своей кровати, чтобы попытаться уснуть. Он давно нормально не спал, то отрубаясь на диване минут на сорок, то в кресле, только бы не проваливаться в кошмары.
Он устал, очень устал не понимать, где правда, а где вымысел. Барнс закрыл глаза, сворачиваясь в плотный клубок и зарываясь в одеяло с головой. Сон почти сразу поглотил его.
Барнсу снился уже знакомый по воспоминаниям пляж необитаемого острова, где они с Себастьяном провели десять дней и даже успели попасть под ураган. Он сидел на берегу, слушая шум прибоя, глядя на безоблачное небо, на солнце, которое медленно клонилось к закату. Прошло чуть больше месяца после убийства Таноса, после возвращения в Нью-Йорк он чувствовал себя невероятно спокойно, словно именно тут он был на своем месте.
Cебастьян подошел к Баки, сидящему на песке, сел рядом, положил голову на металлическое плечо и сказал:
– Мне невыносимо без тебя.
Барнс вздрогнул от неожиданности, повернул голову к Себастьяну, чуть не задохнувшись от радости.
– Ты… Ты существуешь на самом деле, – хотя что в данном случае было на самом деле – спорный вопрос. – Я думал, я тебя выдумал.
– Я существую, – Себастьян обнял Баки за талию, чувствуя под ладонью мягкую ткань футболки. – И ты существуешь. Помнишь, как нам было хорошо здесь? Помнишь ураган, и как мы с тобой прятались от него на маяке?
– Помню, – кивнул Барнс. – Я все помню. Иди ко мне.
Выдохнув, Барнс развернулся всем корпусом, обнял Себастьяна, подхватил его и усадил на себя верхом, прижал к себе, уткнулся лицом в шею и просто дышал, чувствуя, как воспоминания из эфемерных становятся реальными.
Себастьян обнял Баки и уткнулся носом в густые каштановые волосы. У него под языком теснились десятки вопросов, но он молчал, просто греясь теплом Баки.
Ком стоял в горле, под веками пекло, хотелось смеяться и плакать одновременно. Барнс стискивал Себастьяна в объятиях, не в силах отпустить, оторваться, снова оставить. Короткими поцелуями Барнс впивался в шею Себастьяна, а потом нашел его губы, приник к ним жадно, словно мучимый жаждой к источнику.
Они целовались, словно никак не могли напиться, не могли оторваться друг от друга. Себастьян запустил ладони под футболку Баки, с наслаждением и восторгом ощущая тепло его тела.
Солнце село. Ночной бриз шевелил волосы. Где-то в стороне крикнула ночная птица. Волны накатывались на берег.
