сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
— А ты еду с земли ешь? Ты же хлеб из грязи не подбираешь, — сказал Маэглин.
— Будешь умирать с голоду — подберёшь, — сухо заметил Натрон.
— Мне не это надо, — ответил Маэглин. — Не то мне надо. Я по ней уже… не голодаю. Я грязи в рот не беру. А у неё теперь эта грязь внутри. У неё и… вагина, и всё, что внутри, уже насовсем в грязи после того, как она родила этого… этого… Если она будет моих детей рожать, они тоже будут в этой грязи, ты понимаешь?
— В какой такой грязи, милый Маэглин? — спросил Гортаур. — Рождается ребёнок, выходит детское место, потом перерезают пуповину — и всё, её лоно свободно, и она может рожать дальше кому угодно, кого угодно и сколько угодно. Это же просто вроде как мешок, что положишь — то и будет.
Маэглин прижимал к губам кубок, вдыхая спиртовые пары с примесью мёда и чего-то металлического.
— Нет, ты не говори, — его голос звучал глуховато, — ты не говори, если она от него рожала, то его следы… его грязное семя внутри остаётся насовсем, и если она будет моих детей рожать, они будут похожи на него, ты понял?
Саурон откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на Маэглина.
— Что за бред, — наконец, искренне отозвался он, — этому тебя что, научили в университете Гондолина? Этот, как его, Пенголод, помимо бреда про чтение мыслей ещё и рассказывает такие чудеса про вагину?
— Какой такой Пенголод, — выговорил Маэглин, — это же очевидно. Всем и так понятно.
— Мне жаль, милый Маэглин, что наше знакомство произошло так поздно, — сказал Саурон, — а то я мог бы помочь тебе завоевать кузину, и тебе досталась бы невинная девушка.
— Невинная девушка… — вздохнул Маэглин, и рассмеялся, — да… был бы я невинная девушка, мне бы тоже кое-что досталось… а то так и заскучать можно… знаете, что говорил отец?.. Ну, намекал…
— Конечно же нет, я не имел счастья знать твоего отца, — ответил Саурон. Об этом, учитывая возраст и познания Эола, он действительно от души сожалел.
— Ф-финвэ… он не просто так стал королём… п-посланником к Валар… п-просто М-мириэль… она дала… ну вы понимаете… дала… кому надо… кое-что, — Маэглин вылил остаток из бутылки мимо чаши.
— Да что ты говоришь, — усмехнулся Натрон.
— А говорят, что они поженились в Амане, — сказал Саурон.
— Н-ну и что, он ещё здесь обещал жениться на ней, — Маэглин махнул рукой. — Женщины… похоже на них… вроде всё для тебя, а даёт другому… — Он закрыл лицо руками.
— Ах, Ломион, — вздохнул Гортаур, — хотя наше знакомство и оказалось столь драматичным, я твой искренний друг. Действительно, всё для тебя. Я сделаю так, чтобы тебе дала любая. Кого ты хочешь? Ведь я же вижу, что ты кого-то хочешь, милый Ломион?
— Мне… — Ломион поднял голову. В его тёмных глазах, казалось, не было и следа опьянения. — Мне нужен мой отец. Я хочу его вернуть. Я хочу, чтобы он возродился. Валар это обещают. Неужели это только для тех, кто родился в Амане? Я хочу, чтобы отец вернулся. Я думал, она мне его родит… искупит их вину… а потом родится и моя мать… мы будем жить одной семьёй… но теперь это… это… — он захлебнулся словами, задыхаясь, и стал бить кулаком по столу. — Теперь это нельзя… все они шлюхи… хочу, чтобы их всех поимели. Хочу зачать своего отца… в невинном, чистом лоне… помоги мне, ты же можешь!.. До меня доходили слухи, что ты можешь…
— Как я могу обеспечить, что от твоего… ммм… союза родится именно твой отец?
— Ты же владеешь душами, — Маэглин схватил Гортаура за расшитый рукав алого кафтана; слёзы капали с тёмных длинных ресниц эльфа. — Я знаю, отец здесь. Я знаю, что он не ушёл туда… в Аман, в эти самые Чертоги или как их там… пожалуйста… я проведу тебя туда, где осталось его тело… поговори с ним. Я хочу, чтобы он вернулся! Ты это сделаешь для меня!
***
— Теперь я понял, почему ты дал Гватрену другое поручение, — заметил Натрон, когда Маэглин ушёл.
— Да, Гватрен с некоторых пор не очень любит бывать в моих… ммм… лабораториях, — ответил Гортаур, — да и что за удовольствие слушать этот пьяный бред?
— Гортаур, то, что он говорил… это вообще возможно?
Саурон пожал плечами.
— Выглядит действительно, как бред. Возможно, я могу что-то из этого по отдельности, но я не уверен, что можно сделать всё это вместе. Но я думаю, — улыбнулся он, — это и не обязательно. Во всяком случае, я попробую вызвать дух Эола, это самое простое. А поскольку, как ты понимаешь, это надо делать на том месте, где он погиб, я заодно и ознакомлюсь с расположением этого места.
Комментарий к Глава 1. Чужие вещи
* По мне, единственное преимущество женщины (преимущество весьма незавидное; и врагу бы не пожелала) - это способность наша любить дольше, когда у любви уж нет надежды на счастье или возлюбленного уж нет в живых.
Джейн Остен, «Убеждение» / «Доводы рассудка»
Английский эпиграф, конечно, выглядит лучше, т.к. из него можно безболезненно выбросить слово "женщина") Речь в фике, конечно, идёт не только о женщинах ;)
========== Глава 2. Ставки сделаны ==========
— Но если выехать из ваших ворот, это будет направо или налево?
— Я вам даже не советую дороги знать к этой собаке! — сказал Собакевич. — Извинительней сходить в какое-нибудь непристойное место, чем к нему.
— Нет, я спросил не для каких-либо, а потому только, что интересуюсь познанием всякого рода мест, — отвечал на это Чичиков.
Н. Гоголь. «Мёртвые души»
Саурон увидел на стене Гондолина две высокие фигуры эльфов на фоне розового вечернего неба. Один был одет в синий плащ, другой — в оранжево-золотой, но отсюда, снизу, трудно было сказать — то ли плащ действительно отливает золотом, то ли переливчатая ткань отражает солнечные лучи.
— Тургон ведь тот, что справа? — прошептал Саурон.
— Нет, в золотом плаще — это Пенлод, он такой же высокий, как дядя. Он глава Дома Столпа и Дома Снежной башни, — ответил Маэглин.
— Сразу двух? Он кого-то заменил? — спросил Гортаур.
— Можно сказать, что да; его племянник Пенголод — формально глава дома Столпа, но он предпочитает заниматься преданиями и летописями, и поэтому Пенлод считается лордом двух Домов. Их было два брата — Пенлод и Пенголод; Пенголод, насколько я знаю, был учеником Феанора. Они оба прибыли с Феанором на кораблях в Лосгар. Пенголод погиб во время Дагор Аглареб, а Пенлод перешёл на службу к Тургону и привёл с собой племянника, который родился уже в Белерианде.
Саурон запрокинул голову; стоя в тени, он внимательно вглядывался в лицо Пенлода. Магэлин не мог слышать отсюда, снизу, о чём они разговаривают, но Саурон был одним из самых могущественных айнур, и его восприятие, способное ощутить излучение остывших звёзд в межпланетной пустоте, конечно, могло уловить тихий разговор двух нолдор.
Пенлод сел на скамейку на вымощенной мрамором площадке, прижавшись спиной к нагревшемуся за летний день каменному зубцу ограды. Синий плащ Тургона казался ему совсем чёрным, а тонкая серебряная диадема на его челе (в таких случаях он не надевал свой парадный шлем-корону) сияла, как вечерняя звезда.
— Помнишь, когда мы в первый раз познакомились, мне предложили помериться с тобой ростом? — спросил Пенлод.
— Помню. Конечно же, ты выше меня, только всегда сутулишься, — улыбнулся ему Тургон. — А что?
Пенлод не мог ответить, «что».
Вечер был таким тёплым и светлым —, но Пенлода уже несколько недель мучил непонятный страх. Обычно в такие минуты, когда они с Тургоном поднимались на «его» участок стены, ему было достаточно разговора с ним, достаточно было видеть, как его белая рука ложится на перила (Тургон, в отличие от других нолдор, никогда не носил ни колец, ни браслетов), как он иногда вздыхает, глядя куда-то в небо, а потом снова с улыбкой оборачивается к нему.
Но сейчас, хотя всё было как обычно, ему очень хотелось подойти к своему королю и обнять его; он понимал, что это глупо и неуместно, но ощущение, что эта встреча — последняя, что у него не будет больше не будет возможности показать Тургону, как тот ему дорог, его не оставляло.
Пенлод родился в Валиноре и вырос в доме родителей неподалёку от Тириона. Его брат, ученик Феанора, бывал дома лишь раз-два в месяц; Пенлод всегда жадно слушал его рассказы, с одного раза выучился писать и читать (Пенголод написал для него алфавит, и в следующий приезд Пенлод смог показать составленный им собственноручно перечень родительского имущества). Но его всё время не покидало чувство, что брат смотрит на него чуть свысока, с тайной насмешкой — всё равно, мол, тебе не понять. Он был таким высоким и нескладным — на голову выше отца, а брат даже не доставал ему до плеча. Пенлод всё время горбился, старался забиться куда-нибудь в угол; чем взрослее он становился, тем больше себя стеснялся.
Однажды Пенголод дома работал над поручением Феанора — деталью большой вещи, крышки или стенки ларца. Вещи получались у него гораздо хуже, чем буквы: он неудачно на что-то нажал, и овальный камень отлетел далеко, застряв в ветвях дерева. Пенлод легко выковырял его из веток, лишь протянув руку, и отдал брату.
— Ты не заносись тут очень, — фыркнул вместо благодарности Пенголод, — средний сын Нолофинвэ выше тебя.
— Не может быть, — искренне удивился Пенлод.
— Убедись сам, — пожал плечами Пенголод, — сходи со мной в город послезавтра, у Нолофинвэ как раз будет день зачатия.
По своей привычке Пенлод сел на самую низкую скамейку в дальнем углу террасы; тут его нашли Фингон и Пенголод.
— Как ты думаешь, мой брат всё-таки выше твоего? — спросил Пенголод.
— Конечно, — воскликнул Фингон, — это же очевидно! А вот же он, сейчас мы посмотрим! Нет, повернись, повернись, — шепнул он Пенлоду, — не смотри, а то ты будешь под него подстраиваться, ты всё время пытаешься казаться ниже. Турукано, иди сюда! Нет-нет, и ты повернись, повернись, не смотри!
— Какие глупости! — услышал Пенлод ровный, мелодичный голос Тургона. — На что не смотреть? Ну куда ты меня толкаешь! Ох…
Пенлод зажмурился от смущения и почувствовал, как спина Тургона прижалась к его; он откинул косу, они придвинулись головами друг к другу, и Пенлод ощутил его тёплый затылок. Затем горячая рука Фингона легла ему на голову.
— Вот! — торжествующе заявил Фингон. — Брат Пенголода тебя выше аж на толщину моего мизинца. Я бы должен обидеться.
— Какие глупости, — повторил Тургон, поворачиваясь и сталкиваясь нос к носу с Пенлодом. — Добрый день, — сказал он Пенлоду, улыбаясь, и сейчас Пенлод видел, что Тургон улыбается именно ему. — Прости его, пожалуйста. Кажется, мы не знакомы.
— Тебе придётся попросить его больше не появляться в городе, чтобы никто не узнал, что не ты самый высокий среди нолдор, — смеясь, сказал Фингон, — если не считать Аракано, конечно.
— Ну зачем же, — сказал отец Тургона и Фингона, — заходи к нам, Пенлод. Мы часто видим твоего брата, но будем рады видеть тебя у нас.
Пенлод стал посещать дом Нолофинвэ; он подружился и с Финдекано, и с Аракано (оказалось, что самый младший нолофинвион всё-таки действительно ещё выше Пенлода, но он был ещё подростком — ещё более застенчивым, чем сам Пенлод). Тургон был отстранён и высокомерен, казался равнодушным и холодным; к тому же он недавно женился и Пенлод видел его редко. Но постепенно Пенлод сблизился и с ним; он понял, что Тургон на самом деле настолько закрыт (это трудно было назвать гордостью или застенчивостью — может быть, и то, и другое вместе), что с ним можно было общаться только наедине.
И сейчас Тургон улыбался ему так же, как в ту минуту, когда он впервые увидел его лицо.
— Ты, может быть, думаешь, что корона сделала меня выше? — спросил Тургон. — Это можно проверить…
Они оба хотели сказать — «но сейчас нас некому сравнить» — и замолчали.
— Теперь мы можем не отворачиваться, — сказал, наконец, Тургон, — ведь мы уже немного знакомы, не так ли?
Пенлод встал и подошёл к нему; Тургон выпрямился. В задумчивости король смахнул несколько увядших цветов из гирлянды, которой были украшены стены во время минувшего праздника Ност-на-Лотион — «рождение цветов». Их лица сблизились, они оба выпрямились и Пенлод легонько ткнулся в него носом. И всё-таки кончик носа Пенлода был чуть выше; Пенлод ощутил запах его дыхания, которое пахло земляникой и молоком: о большем Пенлод не мог и мечтать уже многие годы.
— Лето начинается, — тихо сказал он сам себе, вздохнув.
— Видишь, всё равно ты выше, — сказал Тургон. — Ты самый высокий из нолдор, это все знают.
Пенлоду показалось, что на глазах короля блеснули слёзы; ему было совестно, что он, наверное, вызвал у Тургона горестные воспоминания, но его счастье было так велико, что он простил себе этот проступок. Он подал Тургону руку со словами:
— Я помогу тебе спуститься, на лестнице уже темно.
— Конечно, — сказал Тургон, и, опираясь на руку Пенлода, подобрав мантию-плащ, стал спускаться в жерло освещённой жёлтым сиянием факела лестницы.
В это время за перилами, среди камней, засиял, словно влажный отблеск луны, призрачный голубой огонь.
***
— О чём они говорят? — с тревогой спросил Маэглин.
— Они меряются ростом, — ответил Саурон, стряхивая с волос лепестки увядших роз. — Ведь когда кругом слуги Мелькора, Дориат разрушен, Диор убит, да и кузенов-феанорингов у Тургона вроде бы тоже стало меньше — это же охренеть как важно, а? Я на их месте поступил бы так же. Да ты не волнуйся, они все глупее тебя, Маэглин — хотя бы потому, что у тебя хватило ума пойти ко мне на службу. Ты сделал то, что я тебя просил? Всё, что я тебя просил?
— Да, — сказал Маэглин. Он опустился на колени и снял с пояса небольшой чёрный мешочек. — Всё тут.
— Это действительно произошло здесь? — спросил Гортаур.
— Да… я видел… вот там, на сверной стене, посредине… один камень… выступ. Он чернее… мне всё кажется, что на нём осталась кровь. Этого не может быть, я знаю…
— Ну почему же, — ответил Гортаур. — Иногда кровь очень трудно смыть с такого белого камня.
Гортаур разложил содержимое мешочка на плоской каменной плите. Маленькие бутылочки с вином, водой и молоком. Цветы. И маленькая колдовская кукла, которую слепил Маэглин из мёда, зёрен прошлого урожая, первых листьев и зелёных колосков года этого; он примешал туда несколько волосков из пряди волос Эола, которая хранилась у него.
Они подождали ещё немного; вокруг окончательно воцарилась тьма.
Гортаур поставил на камень рядом светильник, сделанный из странного зелёно-лилового стекла, и зажёг его.
— Они нас не заметят?..
— Этот свет трудно увидеть, — ответил Гортаур. — Отойди.
Гортаур выхватил из-за пояса длинный нож и выкопал рядом с камнем небольшую яму; он вылил туда содержимое бутылок; затем положил туда несколько длинных тёмных брусочков древесины и поджёг; пламя было тёмным, голубоватым, неровным. Словно ярмарочный фокусник, он достал из-под своего широкого чёрного плаща ещё один небольшой предмет: это была клетка, в которой была маленькая, живая, слегка крутившая головой, но явно подбитая, наполовину обездвиженная птичка. Гортаур достал птичку и отрезал ей голову так, что кровь полилась на тусклое пламя; надавил на маленькое тельце, словно перетирая его в пальцах; несколько перышек и пушинок упали в пламя. Странный запах, в котором смешивался спирт, кровь, трава, закружил Маэглину голову.
Гортаур начал бесконечно, однообразно повторять странные слова, которые проникали в сердце Маэглина, как иглы; теперь он сознавал, что после того, как видел и слышал это, он действительно не сможет уже быть прежним и делать вид, что ничего не случилось.
— Ты видишь что-нибудь? — спросил Гортаур. — Посмотри в яму! В огонь!
— Нет… — простонал Маэглин, — нет…
— Ну что ж, — сказал Гортаур. — Погоди-ка… — он бросил в огонь пучок соломы и сухих цветов; сладкий запах вызвал у Маэглина тошноту и страх; он напомнил ему о кучах трупов после Битвы Бессчётных слёз. Концы языков этого пламени были тёмными; Маэглин догадывался, что со стороны их не видели, что это не обычное пламя, но всё равно он был в ужасе. Гортаур схватил куклу и сжал её; он держал пальцы над огнём. Кукла обгорала, и Маэглин почти ощутил запах палёных волос. Он хотел просить Гортаура остановиться, но слова застряли у него в горле.
— Юл! Юлмэ! — позвал он. Его голос был тихим, но сквозь тело Маэглина прошла дрожь; голос Гортаура проникал в самые основания камней, в дно города.
Все спали, но Тургон вскочил с постели; его грудь словно сдавило обручем; он на ощупь подошёл к окну и долго всматривался в беззвёздное ночное небо.
— От… откуда ты знаешь настоящее имя моего отца… — пробормотал Маэглин. — Е-его все называли Эолом…
