Текст книги "Loving Longest (СИ)"

Автор книги: sindefara

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

— Это очень выгодная позиция, Пенлод, — ответил Тургон. — Если они не ведут с ним переговоры, то связь одного из них с Мелькором никак не может выясниться — иначе это могло бы как-то всплыть. Вот ты говоришь, что присутствовал, когда Феанор узнал о смерти Финвэ; потом ты был на вершине Туны, когда Феанор обращался с речью к нолдор; тогда я тоже там был. Ты помнишь, что буквально сказал Феанор? Я вот нет. Я читал потом несколько вариантов его клятвы, записанной разными нолдо, в том числе твоим братом; их все, кажется, собрал твой племянник. Ни один не совпадает полностью с тем, что слышал я. Но это неважно. Они поклялись «преследовать» обладателя Сильмариллов — объясни мне, пожалуйста, как всё это время, все эти пятьсот лет, которые прошли с момента кражи Сильмариллов и убийства Финвэ, Карантир и особенно Куруфин и Келегорм, да и Амрод, его преследовали? Если Карантир, покупая очередной изумруд или заказывая тому же Эолу очередную пряжку для пояса, мог считать, что он при этом «преследует» Моргота, то он вполне мог состоять с ним в переписке или получать от него приказы, если даже при этом он его, как и обязывала его клятва, «ненавидел». Может быть, при этом он оправдывал себя, считая, что тем самым подбирается к нему ближе, чтобы убить? Вроде бы Феанор даже клялся, что убьёт его «до конца времён» — это когда? Ещё через пятьсот лет? Тысячу? Десять тысяч? Мы же бессмертны. Феанор и сыновья Феанора поклялись, что «ничто не защитит» Моргота от их мести — как это вообще понять, Пенлод? Это всё равно, как если бы я поклялся, что я зайду к тебе в комнату, а ты будешь там и при этом не запрёшься изнутри — ты можешь там быть или не быть, и можешь запереть или не запереть дверь — это не зависит от меня. Мне бы очень хотелось думать, что всё это неправда, но… Пенлод посмотрел на Нан — мрачно и подозрительно. — Нет, Пенлод, не думай о нас так плохо. Он мог бы убить нас, но свободы воли ему у нас не отнять. Нат пошёл к ним добровольно, — сказала она. — Дети, мы бы не смогли обмануть никого из вас. И к тому же… — К тому же, Нан, мы сами видели хрустальный ларец, Пенлод понял, что ларец подменили, поскольку знал, как выглядит настоящий, тот, что разбился — а я понял, что видел замок от настоящего, — сказал Тургон и рассказал обеим эльфийкам о разговоре с участием Саурона и Натрона. — В этом есть и хорошее, — сказала Эла. — Ведь считайте, Гортаур теперь на вашей стороне. Он ведь тоже хочет узнать, как на самом деле произошло похищение Сильмариллов и убийство Финвэ, и ему выгодно, чтобы вы оба оставались живы и в безопасности, причём подальше от Мелькора, чтобы он в любой момент мог свести вас с убийцей. А вы оба теперь в безопасности и вам не надо бояться убийцы и его козней. — Да я и раньше вроде не боялся, — фыркнул Тургон.- А Пенлоду об этом почти ничего не известно, так что… — Напрасно. А надо было бояться, зная, что замок хранится в вашей семье, — ответила Эла. — Может быть, не только ты видел замок, и уж точно не только ты видел сумку. Пенлод ничего не сказал. Он молча смотрел на домашние туфли, которые дала ему Нан и на деревянный пол. — Спасибо вам, — сказал Тургон, запивая водой остатки каши (ему удалось растянуть свою порцию на всё это время), — мы попробуем устроиться в нашем доме, а потом вы скажете нам, что ещё нужно для обеда, хорошо? *** — Послушай, — сказал Тургон, когда они остались одни, — это всё выглядит очень складно, но мне непонятно одно. Если Финвэ убил тот, с кем Мелькор разговаривал на дороге, и это произошло на самом деле до гибели обоих Деревьев, то почему у входа в сокровищницу горел светильник, да ещё и не один? Всё-таки мой дед пошёл к сокровищнице, когда весь Валинор уже окутала тьма? — Нет, — махнул рукой Пенлод. — Ты привык к жизни в Тирионе, и, кажется, не бывал в Форменосе, а я был. Унголианта же сказала, что когда они появились в Форменосе рано утром, шёл дождь и он продолжался весь день. Там, на севере, бывало очень пасмурно, и даже свет Лаурелин с трудом проникал через тучи и туман. Если шёл сильный дождь, то чтобы читать, в доме нужно было зажигать свет. Покои Финвэ выходили на юго-восток, они были очень светлыми, там были огромные окна. Сокровищница находилась на северо-западной стороне дома. Там всегда было темно. Это был наполовину замкнутый двор. Дверь в сокровищницу выходила во двор и была хорошо видна из кабинета Феанора. Если я ничего не путаю, комнаты всех младших членов семьи тоже выходили в северный двор. Чтобы попасть в сокровищницу, нужно было спуститься на двенадцать ступеней вниз. По приказанию Феанора светильник над дверью нередко зажигали в пасмурные дни, чтобы ступени было видно. В дождь я не стал бы спускаться туда, вниз, без фонаря, даже если бы свет горел над входом. — Жаль, что нельзя попросить её ещё раз подробно описать дом, — Тургон зло прикусил губу. — Получается, что убийцей был тот, чьи окна светились, тот, кто оставался дома, когда остальные братья уехали на охоту. — Не подумай, что я кого-то оправдываю, — сказал Пенлод, — но тот, кто остался дома или вернулся намного раньше других, мог вообще ничего не заметить сразу. Он мог просто читать при свечах, увлечься и не сразу осознать, что за окном уже не туман и не дождь, а полная тьма; когда он это увидел, то испугался и погасил свет или вышел из комнаты со светильником. — И жаль, что нельзя попросить её описать светильник на полке, — вздохнул Тургон. — Да, — ответил Пенлод. Они оба подумали об одном и том же. Домашний, комнатный светильник-фонарь, при свете которых можно было читать у себя в комнате или сидеть ночью в саду под цветущими деревьями, почти у каждого был свой, — с неповторимыми узорами и вставками из цветного стекла, иногда — из аметистов, хризопразов или других прозрачных камней. Светильник, принадлежавший Пенлоду, не пережил путешествия в Белерианд, оставшись на одном из сгоревших кораблей, но Пенлод помнил его до сих пор: это был подарок Тургона, и его стёкла переливались зелёным, синим и хрустально-опаловым блеском… Пенлод подбросил в очаг ещё дров и продолжил разбирать вещи. На дне мешка оказался тот самый словарь квенья, который ему давал Саурон. Рядом была ещё одна книга, в другом, зелёном переплёте. Пенлод раскрыл её. Оказалось, что это второй том словаря. Почерк, которым он был написан, оказался совсем незнаком Пенлоду. Это был тонкий, аккуратный почерк старательного, послушного ученика-нолдо: немного похоже на то, как писали Финрод или Индис, только ещё мельче и круглее. Том будто сам собой раскрылся на слове vanda, «клятва». *** — Всё же странно думать, что теперь мы нужны Гортауру, — сказал Пенлод. Он положил под подушку вышитую ночную рубашку для Тургона. — Ну, наверное, это не так плохо, — пожал плечами Тургон. — Интересно, что скажет Гортаур, когда узнает, что я его обманул. Пенлод в недоумении уставился на своего короля. Тот отмахнулся. — Ну может, и не узнает, — ответил Тургон на его невысказанный вопрос и лёг на кровать. — Прости меня, я очень устал. Не хочется сейчас думать о неприятном. Пенлоду тоже не хотелось. Рассказ Унголианты, поведение Мелькора, посещение мастерской Гортаура, — и один, очень давний, оказавшийся последним, разговор с младшим братом Тургона, Аракано, — сложились у него в голове в настолько мерзкую картину, что ему хотелось считать всё это кошмарным сном. Комментарий к Глава 12. Девичьи секреты Текст сильно изменился при последнем редактировании, так что потребовалось участие обоих бета-ридеров:) Отсюда и задержка) ========== Эпилог (к первой части) ========== - Мне кажется, здесь нужно утеплить дверь... может быть, надо вторую дверь навесить, - сказал Пенлод. - Или, может быть, маленькую прихожую сделать, отрезать часть галереи... если Эла и Нан не будут против. - Зачем? - спросил Тургон. - Зима же близко, - сказал Пенлод. - Хотя осень ещё ранняя, сегодня утром я уже видел иней кое-где. Сейчас зимы холодные. - Ты хочешь здесь остаться? - А как же иначе, Турондо? Уйти куда-то очень опасно... Пробраться на запад, к нашим изгнанникам — ещё опаснее... Тургон встал и подошёл к маленькому окну; он, как обычно бывало с ним во время трудных разговоров, смотрел куда-то вдаль. - Ты сможешь, Пенлод, я уверен. Говорят, твой племянник спасся, и конечно же, он с радостью примет тебя, - сказал Тургон. - О чём ты говоришь?... - У Пенлода подкосились ноги, и он сел на кровать. - Ты меня прогоняешь? Ты меня прогоняешь?! - Я... я не могу тобой распоряжаться, Пенлод. Никак. Я просто хочу, чтобы ты понял... понял одно. Я не собираюсь покидать этого места. Я... Мне хотелось бы до конца дней остаться здесь. Я больше никогда никого не хочу видеть. Может быть, по приказу Гортаура меня выволокут отсюда насильно, но сейчас мне кажется, что он скорее будет хранить меня на всякий случай, как вещь, которая может понадобиться, и которой никогда никто не воспользуется. Я не могу просить тебя остаться со мной. Ты можешь уйти, можешь снова увидеть своего племянника, старых друзей, всех... С тобой ведь ничего особенного не случилось, Пенлод. Ты просто был в плену... ну, провёл несколько ночей с Натроном... о, как я ненавижу, ненавижу его! - выкрикнул Тургон — выкрикнул тихо, как мог, но это всё-таки был сдавленный, отчаянный крик. - Они всё время его хвалят, сочувствуют ему, а я ненавижу его за то, что он сделал с тобой! Ненавижу... Любовник... любовник Эола... как я его ненавижу! - Тургон, послушай... я бы тоже его ненавидел, но правда... не могу. Всё-таки он много сделал и для тебя, и для меня. В первую очередь это он захотел нас отпустить. Я прожил с ним бок о бок почти полгода... он не чудовище, поверь мне. Не сочти, что я его оправдываю, но правда, я... я пострадал, но — я сам его не ненавижу, я не... - Пенлод подумал, что напрасно это сказал; Тургон подхватил его слова: - Ты не так, как я? Да, Пенлод, это правда. После всего, что пережил я, во что я превратился — я никогда не смогу никому показаться на глаза. Я ведь тебе уже говорил. Я просто не смогу. Если ты хочешь... просто ты должен знать, что я никогда не уйду отсюда. А если ты захочешь уйти через... через несколько лет... через годы... Я не Натрон, я этого уже не переживу. Если так — то уходи сейчас. Пенлод любил его много лет, безнадёжно, бессмысленно. Он продолжал любить и в эти страшные последние месяцы его беременности, мучаясь от страха, от боли за любимого, обожжённый сознанием всего случившегося с ним; преданно, беззаветно ухаживал за ним, когда единственной наградой была возможность несколько раз поцеловать его ноги или руку, когда он это разрешал. Но сейчас услышать - «уходи» - было выше его сил. - Туринкэ... Тургон... Я... знаешь, что было самым страшным? Я продолжал любить тебя эти полгода, когда считал, что тебя больше нет, продолжал любить, думая, что мы уже не увидимся в этой жизни и вряд ли скоро увидимся в чертогах Мандоса. Я засыпал и просыпался с мыслями о тебе. А самыми страшными были те минуты, когда я понял, что меня сейчас... прости, я не могу... что меня осквернят и я никогда уже не смогу показаться на глаза тебе. Я надеюсь, что всё это время был тебе полезен; на самом деле я готов был бы так ухаживать за тобой всю жизнь. Если ты не хочешь, чтобы я был с тобой — я поживу во дворе, за забором, пожалуйста. Я... я понимаю, что ты лёг со мной, чтобы задеть Маэглина, а через него — и его господина. Если ты думаешь, что я когда-то попрошу об этом снова — нет, не попрошу, я это уже понял. Ты можешь забыть о моей любви к тебе, о моём признании... Сейчас я сам бы хотел, чтобы я не признавался тогда — неужели прошло меньше недели... Единственно... Помни, что ты можешь сделать мне гораздо больнее, чем если бы я был просто другом. А сейчас даже просто другу было бы очень больно. - Ты мне хочешь сказать, что я тебя не люблю, - Пенлод увидел, что губы Тургона дрожат, и рот кривится. - Это... это не так. Если бы я тебя не любил, я бы сейчас... я бы сейчас не ждал от тебя ребёнка. - Не может быть, - беззвучно вздохнул Пенлод. Ему случалось немного злиться на Тургона, но в первый и единственный раз в жизни сейчас ему захотелось его ударить. - Как ты мог... мог хотеть, чтобы я ушёл... оставив дитя... Чтобы я никогда даже не узнал, что у меня есть ребёнок... как же так?! Тургон отчаянно закрыл лицо руками. Пенлод бросился к нему, обнял и постепенно сполз вниз; руки Пенлода скользили по его спине, бокам, бёдрам; Пенлод встал перед ним на колени на земляной пол. - Значит... значит, я тогда... я тогда всё правильно понял. Ну зачем же, зачем тебе опять мучиться? Ты возненавидел меня сейчас из-за этого? Из-за того, что забеременел от меня? Но пожалуйста... ты же позволишь мне ухаживать за тобой? Воспитывать... хотя бы увидеть ребёнка?... Тургон?... - П-п-прости... - ответил тот, падая к нему в объятия; Пенлод усадил его к себе на колени и поцеловал, сначала совсем робко, потом ещё и ещё. - Просто я так боялся, что теперь, когда мы свободны, ты не захочешь быть моим... спутником жизни. - Я хочу только этого, только этого, больше ничего, ничего, никогда, я не хочу никого видеть, я не хочу никуда уходить! - воскликнул Пенлод. - И... ты говорил, что нужно время... весь этот год я буду самым скромным и целомудренным спутником твоей жизни, буду ухаживать за тобой, буду делать для тебя всё, что захочешь, тебе и пальцем пошевелить не придётся! Просто позволь иногда поцеловать тебя, поцеловать твои ручки, и... - Я не против «и», ты же знаешь, - сказал Тургон, улыбнувшись сквозь слёзы. - Это что-то вроде года помолвки, правда? - сказал Пенлод. Тургон кивнул и положил голову ему на плечо. «Это будет самый счастливый год в моей жизни, - подумал он. - Несмотря ни на что». - Дети, нам нужно порубить дрова, - крикнула Нан. - Кано, ты мог бы помочь мне растолочь каштаны? - Я сам, я сам всё сделаю, - воскликнул Пенлод. - Ему нужно отдохнуть. Он уложил своего короля на постель с той же почтительностью и заботой, как и во все прежние мучительные месяцы там, в заключении, не слушая его протестов («но что такого в том, чтобы растолочь что-то в ступке?»). Тургон смотрел в потолок; на потолке висел другой гобелен — это была завеса с узором в виде бисерных созвездий; светящийся, будто изнутри кусочек неба. Он прислушался к себе и подумал: «Кто ты? Я тебя знаю? Нет, я тебя не знаю... Давай познакомимся... Ты же мальчик? Как мне тебя назвать?» Он вспомнил ту самую нелепую фразу про «она непраздна», «она зачала» (En gwiniel na giol), которая больше года назад крутилась у него в голове. Сейчас она вызвала у него улыбку. «Давай я назову тебя Гилфанон, зачатый под белым покровом», - сказал сам себе Тургон. Он почувствовал, что хочет спать, и натянул на себя покрывало. «Пусть будет счастлив и тот, кто укрывал и любил меня всё это время...» *** Для Маэглина, естественно, оба близнеца были Эолом, и он никак иначе называть их не мог, но надо же их было как-то различать. Он стал звать их просто Эол-инга и Эол-татья — Эол Первый и Эол Второй, но эти имена быстро сократились до Эолин и Эолет. К большому смущению Маэглина, почти сразу, как только они начали говорить, оказалось, что оба прекрасно осознают, кто они такие и оба прекрасно помнят то, что помнил и знал Эол. Саурон считал, что это связано со странными обстоятельствами зачатия — когда он вызвал дух Эола и заточил его в куклу, которую потом заставил Тургона съесть, но Маэглину, честно говоря, было всё равно. Это было ужасно. Маэглин не знал, как Эол вёл себя в детстве, точнее, мог вести: ведь Эол был Перворождённым, он появился на свет уже взрослым и в детстве себя не вёл никак. Но Эолин и Эолет были намного более критичными, высокомерными и насмешливыми, чем был его взрослый отец — и к тому же их было двое. И да, они были его сыновьями. - Ты не умеешь готовить, - сказал Эолин. – Всё какая-то гадкая каша. - Готовь сам, - огрызнулся Маэглин. - Но я же твой отец, - ответил Эолин. – Ты же обязан за мной ухаживать. Готовить для меня и всё такое. Маэглин повернулся к Эолету и тот сказал: - Но я же твой ребёнок, неужели ты будешь меня заставлять для себя готовить? - Вот мама Тургон умел готовить прекрасно, это говорят все бывшие жители Гондолина, - с удовлетворением продолжил Эолин. – Угощал лордов пирожными, раздавал всем пряники, печенье… Маэглин решительно не мог припомнить никаких пряников и тем более раздач печенья – видимо, воспоминания о Гондолине у тех, кто там жил, с годами становились всё более и более розовыми. Хотя пирожные в доме дяди действительно были прекрасные, и он подозревал, что Тургон действительно готовил их сам. - Вот удивительно, ты столько лет прожил в нолдорском доме и ничему не научился, - заметил Эолет. - Даже кашу сварить не можешь. - Я думал, я должен был учиться у тебя, - сказал Маэглин. - Я – лесной эльф, - ответил Эолет, - а они же там все учёные. У нас в доме готовил и шил не я, ты же знаешь.