сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
Нан карабкалась по поросшим лишайником скалам. То есть они должны были быть поросшими лишайником, но сейчас его не было. Она вздохнула. Лишайник был нужен Натрону: из него можно было сделать очень редкую фиолетово-лиловую краску. Идти дальше она боялась. Там была большая дорога, на которой можно было встретить не самых приятных путешественников, а за дорогой начинались поросшие соснами скалы и урочища безмолвной земли, Дор Динен. Нан знала, что на этих скалах может быть лишайник, но переходить дорогу на северную сторону было очень опасно. Но она всё же спустилась со скалы, осторожно выглянула из кустов.
Была поздняя осень, было холодно; но она увидела, что дальше над дорогой поднимается какой-то пар или туман. Нан прошла чуть дальше; дорога, идя на восток, спускалась в низину и чуть расширялась там; в низине путники могли (если их было много и они были смелы) остановиться и передохнуть.
Пар поднимался над низиной.
Нан поняла, что её сейчас должно было бы стошнить, но почему-то не тошнилось. Всё кругом было усыпано останками гномов и людей. Тела были чудовищно разорваны, и пар шёл от ещё горячей плоти; от многих остались только головы и окровавленные скелеты, но многие, особенно гномы, были чудовищно располосованы; Нан не могла поверить, что эти обрывки жил и плёнок, пласты мяса только что, минуты назад, были разумными существами. И ведь не было даже криков — когда это произошло, она должна была уже находиться в пределах слышимости; подумав, она смогла вспомнить только какой-то сдавленный вздох, который она приняла за порыв ветра.
Посреди всего этого на камне у дороги сидела девушка.
По виду это была эллет с очень тёмно-русыми волосами, такого тёмного золота, что в тусклом свете осеннего солнца они казались почти чёрными. Одета она была в какие-то чёрные тряпки. В её левой руке был тёмный, склизкий, тоже слегка дымящийся, сгусток; Нан догадалась, что это, должно быть, печень. Девица проглотила её разом; в другой руке у неё была диадема — прекрасная эльфийская работа, видимо, подарок для кого-то из князей Людей на востоке. В середину его был вделан огромный сапфир; от него звёздами расходились лучи, заканчивавшиеся пылавшими, как искры, бриллиантами. Девица выдавила сапфир из гнезда, задумчиво посмотрела на него и потом поднесла ко рту. Во рту у неё были зубы; очень длинные зубы. Собственно, с такими зубами её челюсти и закрываться были не должны — они были похожи на колышки, которые использовала Нан, чтобы наколоть полоску жира для жарки на тушку молодого оленя или кролика. Зубы, впрочем, у неё были не деревянные и, наверное, даже не костяные — она откусила кусок камня и раздробила его, потом проглотила; меж зубов остались серебристые искорки. Потом она как-то закрыла рот, и при этом её лицо приняло обычный вид.
— Привет, — сказала Нан, сама не зная, зачем.
— Привет, — отозвалась девица.
— И как? — спросила Нан.
— Вкусно, — вздохнула девица. — Целый караван… люди, сокровища… — говорила она на хорошем, хотя и несколько старомодном квенья.
— А лучше всё-таки камни или… люди? — поинтересовалась Нан.
— Да как тебе сказать, — девица развела руками. — Люди вкусные… но это как… ну я не знаю, если сравнить с человеческой едой, это как… ну если всё время ешь траву или листья. Вроде как еда, но человек же не наестся, человек — не заяц. От вкуса зависит. Некоторые эльфы очень сладкие, но ты же пирожные какие-нибудь тоже есть не будешь всё время.
Девица отгрызла бриллиант с кончика диадемы.
— Хорошая огранка, — похвалила она, — в Нарготронде сделано. Оно, конечно, неважно, какая огранка, но неогранённые есть как-то противно. Как орехи в кожуре, что ли.
— Сейчас тебе хватило? — спросила Нан с понятной заинтересованностью.
— Хватило, но это ненадолго, — девица грустно посмотрела на вторую половину сапфира.
— Ты ведь Унголианта, да? — спросила Нан. Та кивнула и взялась за второй бриллиант. — А почему ты сейчас так… выглядишь?
— Иногда так удобнее есть, — ответила Унголианта. — Такую мелкую работу лучше пальцами разобрать, погрызть, так лучше наедаешься. Хватает на более долгий срок.
— И так всё время? — Нан вдруг стало её жалко. — Всё время вот так хочется есть?
— Да, — ответила та. — Хочется. Это очень… очень тяжело. Плохо. Всё внутри… переворачивается. Вроде как таешь или вот-вот сейчас заплачешь, а не можешь.
— Зачем же он позвал тебя в Арду, если не собирался кормить? Я понимаю, вы поругались вроде как, но всё равно так не делают…
Та вздохнула: это был странный, вибрирующий звук, который, казалось, заставил задрожать окровавленные кости и отозвался звоном в соседних камнях.
— Жаль, я не убила его, — сказала Унголианта. — Жаль, я не убила его. Но я не смогла. Зачем я послушала его? Он мне много чего обещал.
— А как же ты раньше жила? — поинтересовалась Нан.
— Там… за пределами Арды… там такие вещи есть в пустоте… ну не то, чтобы прямо вещи, а то, из чего у вас тут вещи состоят… пыль такая… Как бы очень мелкие бриллианты… И лучи… такие лучи, плотные, тяжёлые, как те же камни, которые проникают внутрь и насыщают… не знаю, как объяснить. Там много разного света, и ему нет конца. Не то, что здесь.
— Как он мог? — сказала Нан с искренним осуждением. — Он ведь знал, что в этом мире еды для тебя недостаточно.
Унголианта откусила ещё один, третий бриллиант.
— Он думает только о себе, — ответила она. — Не может по-честному.
— Он ведь обещал отдать тебе Сильмариллы, да? — спросила Нан.
— Обещал. Сейчас я понимаю, что они бы меня не насытили, но тогда очень хотелось. Я так думаю, они не настоящие; в смысле, они же не то, чтобы камни, а Феанорова поделка. Я бы и не наелась. Хотя Деревья, из которых они были сделаны, были вкусные, не знаю уж, почему. Но я ими тоже не скажу, чтобы очень наелась.
— Мне жалко Финвэ… — осмелилась вставить Нан. — Я знала его раньше, пока он ещё не ушёл в Аман.
— Финвэ?… — переспросила Унголианта. — Финвэ… это эльфийский король, у которого в доме были Сильмариллы? Да, он, наверное, очень красивый был при жизни — такие белые ручки и кровь так сладко пахла.
— Мелькор, наверное, с самого начала хотел убить его… — начала Нан.
— Мелькор? — сказала Унголианта. — Мелькор не убивал его. Его свои убили. Я думаю, Мелькор попросил кого-то из них это сделать. Он был мёртв, когда мы пришли к сокровищнице.
— Не может быть! — воскликнула Нан. — Ты сама это видела?!
— Конечно, видела. Ну стала бы я тебя обманывать? — сказала Унголианта. — Я сейчас съела двадцать три разумных существа, так стала бы я врать по поводу того, убивал или не убивал Мелькор одного эльфа? Раз не убивал — значит, не убивал.
— А как же он умер? Нолдор рассказывают, что это вы с Морготом… Мелькором, — поправилась эльфийка.
— Да ладно, для меня он тоже Моргот, — махнула рукой Унголианта, отламывая ещё один бриллиант. — Враг Мира, кто же он ещё. И что же они рассказывают?
— Говорят, что когда Мелькор пришёл с тобой с южного берега Амана, из земли Аватар, ты убила валинорские деревья, а потом ты догнала Мелькора и вы отправились в облаке тьмы на север, в Форменос; там Мелькор сразился с Финвэ, королём нолдор, и убил его, ограбил дом и сокровищницу и забрал Сильмариллы, а потом вы с ним ушли на север.
— Дело было так и не так, — ответила Унголианта. — Когда Мелькор выманил меня из пещеры в землях Аватара, мы с ним сначала отправились на север, в Форменос. Было очень раннее утро. Мы были окружены тёмным облаком, и нас никто не видел. В общем, остановились мы с ним в овраге у дороги и Мелькор сказал «подождём». Не знаю уж, чего мы ждали, но ждали. Пошёл дождь, стало холодать; всё вокруг потемнело. Может, это всё из-за того, что мы тут сидели, хотя не-Свет был только на нас с Мелькором. По мне так даже вроде как падалью какой-то запахло. Мелькор один раз отошёл от меня и вышел на дорогу; мне кажется, он там с кем-то разговаривал, но он не отходил от меня больше, чем на двадцать шагов. Больше я бы почувствовала, а королевский дом, где были драгоценности, был очень далеко, башню на нём было оттуда едва видно. Потом там вроде как что-то вспыхнуло, и Мелькор сказал, что пора, мол, возвращаться на юг, надо в Валимар. В Валимаре я уже уничтожила оба Древа. Сила у меня появилась неимоверная. Смотрю — Мелькор куда-то делся. А соображала я, сама понимаешь, на тот момент неплохо. Почему Мелькор так долго ждал у дороги и не приблизился к королевскому дому? Если бы ему там, на дороге, передали что-то, я бы, скорее всего, учуяла или увидела. Значит, должен был вернуться на север, чтобы забрать сокровища. Я за ним, дорогу-то я уже хорошо знала. Я его догнала ещё до того места, где мы с ним ждали утром. Заняло это, наверное, столько же времени, как мы с тобой тут разговариваем. Он, конечно, был не особо доволен — ведь раз Деревьев уже не было и кругом была тьма, моё облако было ему уже не нужно: но вообще-то, пока мы не покинули Аман, он старался держаться поближе ко мне — всё-таки родичей Финвэ он боялся. Мы вместе обошли дом и увидели дверь сокровищницы. Внутри горел свет. Мы с Мелькором всё время были вдвоём. Дверь была открыта; эльфийский король лежал на пороге, и у него голова была разбита совсем.
— Чем же разбита, если не разбил её твой Моргот своим молотом? — спросила Нан.
— Так ты послушай… как тебя зовут?
— Найнет… Нан.
— Послушай, Нан, голова у него была разбита вдребезги ларцом от этих самых Сильмариллов. Ларец был уже открыт. Сам ларец тоже был разбит. Крышка отвалилась, и одна из боковин. Тогда Мелькор взял из сокровищницы другой ларец, в котором были два браслета. Они светились так же, как Деревья: один был золотой, и в нём был камень со светом Лаурелин, другой — серебряный, и светился, как Тельперион. Браслеты он выбросил и положил на их место Сильмариллы. Потом пошёл обыскивать дом. Это было очень быстро; за это время я едва успела съесть несколько драгоценных камней с полок в сокровищнице. Потом мы ушли оттуда. Мне кажется, Мелькор так и не взял те браслеты.
— Как? Почему?… Неужели кто-то… неужели Мелькор мог попросить кого-то в доме Финвэ, мог велеть это сделать? И этот… этот… эта… сделал это, пока вы там ждали? — поражённо ответила Нан. — Нолдор говорят, что Феанор обозвал Мелькора вором и преступником ещё до того, как он убил Финвэ… весь дом Финвэ ненавидел его… или нет?..
— Мелькор умеет найти приманки и убедительные доводы, — сказала Унголианта. — Для меня это голод и страх; хотя теперь я не боюсь Мелькора. Других он может уговорить, чтобы они убивали, не чувствуя голода. Он может заставить разгореться похоть и особенно — зависть, поскольку он сам пылает завистью, как никто другой.
— Я всё равно не понимаю… — сказала Нан.
Эльфийка хотела сказать «не верится», но задумалась.
«Моргот лжец, — сказала она сама себе. — Мы все знаем, что он лжец.
Никто не знает, как на самом деле убили Финвэ. Мелькора и Унголианты в этот момент не было в Форменосе.
Все думают, что если Мелькор гордится таким злодейством, значит, это правда. Но ведь он мог солгать и в этом».
Нан стала вспоминать, как много лет назад пришла на великий пир, Мерет Адертад, «Пир воссоединения», который устроил Финголфин для всех эльфов Средиземья. Она и Эол в своих серых плащах затерялись среди синдар. Уже где-то вблизи тронного помоста какой-то нолдо поклонился с почтением, узнав в них Перворожденных; Нан тихо попросила его рассказать, кто есть кто и как кого зовут.
Она перебирала в памяти лица и имена, которые звучали в зале; в разговорах эльфов-синдар имена нолдорских князей преображались и перетолковывались из квенья на синдарин: Турукано — Тургон, Макалаурэ — Маглор, Финдарато — Финрод…
Один из них тогда обманывал остальных. Или одна? Или не один?
Все они думали, что пришли сюда мстить убийце Финвэ.
А тот, кто разбил Финвэ голову, обрушив на неё ларец от проклятых камней, может быть, сидел с ними за одним столом, улыбался, передавал солонки и ругался, когда ему на шёлковый рукав попадал жир. Как все.
Сейчас, после слов Унголианты, Нан подумала, что тем из них, кто был невинен, невыносимо больно было бы узнать, что брат, сын, дочь или сестра превратились в чудовище. Но тогда можно было бы жить дальше с открытыми глазами. Сейчас же ложь Мелькора словно закрыла всех, как плащом, своим чёрным покрывалом, и они беспомощно метались в темноте — как будто ужасный день, когда Мелькор и Унголианта лишили их света, растянулся на столетия.
— Унголианта… расскажи, пожалуйста, как всё это выглядело на самом деле. Как это всё точно выглядело. Шкатулка была в крови? Финвэ действительно был вооружён? Где был свет — внутри сокровищницы?
Унголианта отломила бриллиант, потом ещё один. Сейчас Нан услышала тихий звонкий хруст — видимо, она стала есть более поспешно. Потом она посмотрела на Нан так, будто хотела извиниться.
— Если начинаешь думать, нужно больше еды. Я последнее время совсем не думаю. Раньше я много думала. Вне Арды. Интересно было. Даже там, в Амане, когда пряталась, тоже. Ты говоришь — вооружён. Я хорошо помню. Он был в доспехах, но шлема нигде не было. Я бы надела. У него на шее был маленький порез, вот тут, — она показала на себе, — этот ларец такой порез не сделал бы. И, Нан, на нём была белая рубашка, очень длинная, ниже колен, а на ней кольчуга, тоже длинная, до колен. Рубашка была белая, и на вороте была видна вышитая золотая звезда с шестнадцатью лучами, а на кольчуге на груди была звезда с восемью лучами. Над входом в сокровищницу горел фонарь, и ещё один фонарь стоял на полке у входа. С дороги я видела, что в доме светились два или три окна, но при нашем приближении они погасли. Суди сама. Ты спросила — почему. Моргот боялся Перворожденных и боялся их детей, тех, кто родился у озера Куивиэнен. Все калаквенди и особенно нолдор говорят о свете Деревьев, о сиянии благого Амана, которым напитаны их души и тела. Но ничто не сравнится с сиянием глаз тех, кто проснулся у озера и видел первые лучи Валакирки и истинный облик Варды Тинталлэ, Варды Возжигающей. Моргот никогда не убивал никого из них — лишь похищал, обманывал и привлекал на свою сторону. Если бы он хотел убить, например, тебя, он бы тоже послал меня или кого-то ещё. И Финвэ, который был сыном одной из трёх первых пар эльфов, он тоже боялся.
Унголианта взяла в рот половину сапфира; он испускал странный, лучистый свет за частоколом её зубов, потом исчез.
— Ты иди уже, наверное, — сказала Унголианта. — А то сама понимаешь. Я пойду по дороге на запад, потом в пустошь. Если пойдёшь на восток, больше сегодня меня не встретишь. Может, там найдёшь, что положить в свою корзинку.
— А я думала, ты меня съешь, — вырвалось у Нан.
— Да нет, лучше я себя поем, — вздохнула Унголианта. Звук этот тоже был странный, и опять Нан показалось, что внутри камней отдаётся какой-то слабый стон.
Унголианта посмотрела на свою тощую руку и откусила кусок запястья. Внутри, как заметила Нан, было не настоящее мясо и кости, а что-то похожее на желе; приглядевшись, она поняла, что это скорее тоже что-то наподобие камня — будто розовый гранит с кусочками мутно поблескивавшей слюды.
— И как? — спросила Нан.
— Вообще съедобно, но долго так продолжаться не может.
Нан встала и побежала по дороге, всё быстрее и быстрее. Она всё-таки споткнулась об один из кровавых костяков и увидела, что на её серых чулках появилось ещё одно тёмное пятно. Поднявшись на пригорок, она оглянулась и увидела, как большая и искажённая чёрная тень скрылась в скалах на севере.
***
— Нан, почему ты раньше никому не рассказывала?.. — спросил Тургон, но тут же понял это сам.
— Рассказать ведь можно только тому, кто этого точно не делал, — ответила за неё Эла, — а то смысла никакого нет.
— Я и раньше была почти уверена насчёт тебя, — сказала Нан, — но до тебя было не добраться. А сейчас окончательно поверила, что это не ты, Кано.
— Зачем?… Зачем он лгал? — спросил Пенлод, ни к кому не обращаясь.
— Ему нравится лгать, — мрачно ответил Тургон. — В отличие от Саурона, ему, видимо, нравится лгать бессмысленно, вне зависимости от того, приносит ли это пользу; ему просто доставляет удовольствие видеть, что все кругом обмануты. Кроме того, ему, наверное, очень нравится то, что испытывает тот, кто убил Финвэ. Ведь зная о его преступлении, Моргот может сделать его своей послушной куклой. Ему было выгодно, чтобы об этом знали только они двое. Ну или трое, в крайнем случае.
— Прости меня за то, что я сейчас скажу, пожалуйста… Тургон… но мне кажется, что сыновья Феанора… они же ненавидят Мелькора, действительно… никто из них не может выполнять его приказы. Никто. Они даже отказались договариваться с ним, когда у него оказался их старший брат, они поклялись не вести переговоров с ним… — сказал Пенлод. У него дрожали руки, он боялся обидеть Тургона, но молчать не мог. — Я же это помню, я тогда ещё был с ними.
