Текст книги "Грядет новый мир (СИ)"

Автор книги: Sgt. Muck

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Она смолкла лишь через несколько минут. Я переступил ее и добрел до выхода, подставляя лицо дождю. Я никогда не ранил. Никогда не убивал. Я не знал, как к этому можно привыкнуть. Мой организм истощил все запасы адреналина, а синяки противно ныли. Я все еще слышал отзвук ее визга, видел ее глаза за секунду до появления крови. Как я хотел отключиться.

– Ты убил ее, – я сосредоточился на голосе Еноха. Он подошел ко мне такой же измученной походкой. Я видел кровь, стекающую с его виска на щеку. Я хотел вытереть ее, но Енох ударил меня по руке.

– Мне не нужно заражение крови, – рявкнул он, после чего добавил уже мягче. – Придурок.

Должно быть, я покинул пределы здравомыслия раз и навсегда. Но его обидное, казалось бы, определение моих умственных способностей заставило меня засмеяться. Я был стопроцентным психом, но я смеялся так громко, как только мог, с учетом ушибленных легких. От смеха мне было противоестественно легче.

Я ощутил руки Еноха на своих плечах. Видимо, он тоже счел меня потенциально опасным психом. Но я, я думал только о том, что я сдох бы в этой куче дерьма, если бы не он. Енох спасал мою жизнь так часто за последние дни, что я привык к этому. Я мог бояться и вовсе передвигаться, не имея его под рукой. Он был нужен мне как часть моего тела, чтобы сражаться, а ведь это возможно. Так далеко от реальности и возможно.

Я налетел на него всем своим весом, желая обнять, но спотыкаясь о клешню пустоты. Наше лишенное грациозности падение прямо в лужу было так себе заключением геройского подвига, но телу было плевать, на чем оно лежит. Лежать было так хорошо. Меня все еще потряхивало от истерического смеха, когда я приложил ухо к груди Еноха. Я никогда не слышал, чтобы сердце билось так, с остановками, быстро, неритмично, как заглючившее радио меняет частоту. Я был уверен, что не использовал ни капли его энергии, но передача далась Еноху с таким же трудом. Я поднялся на локтях, понимая, что мой вес ему не поможет. Я смотрел на него, не замечая грязи, не видя крови, не видя полопавшихся сосудов в глазах. Все, что я видел – человека, без которого я черт знает как существовал до сих пор и не знал, как двигаться дальше.

– Ты нужен мне, – произнес я уверенно. Я не врал. Я признавался. Енох усмехнулся так, словно не верил мне.

– Только чтобы выжить. Не нужно, – он убрал с лица мокрые и грязные волосы. – Один раз я поверил, и больше не собираюсь наступать на те же грабли. Нужно идти. Мы нужны остальным.

Я хотел возразить, но вовремя вспомнил, что я ничего не знал о том, как дед обошелся с ним и его преданностью. При всей своей нелюдимости Енох был преданным тем, кто заслуживал его доверия. Он был предан моему деду и потому помогал мне. Это больно ударило по мне, ведь я надеялся оторваться от иллюзии деда на мне в его сознании. Мы шли молча до самой петли.

Встретившие нас Бронвин и Эмма едва не задушили в объятиях. Мне пришлось сказать, что мы убили тварь, из-за чего целая симфония восторгов скрыла попытки Еноха отказаться от славы. Они посвятили нас в то, что случилось с двумя имбринами. Мы остались в одиночестве, кучка детей, мало что способных сделать и никогда не бывавших без контроля и защиты. Маленьким стало страшно, но лично я не стеснялся признать, что испытываю похожее ощущение. Мы выяснили, что Миллард проследил за Голаном в направлении маяка. Не было времени отсиживаться, и это понимали все. Не было времени переодеться, нечем вооружиться. С нами были только наши способности и надежда, которую нельзя было никак уничтожить. Мы стояли вне дома, который вот-вот должна была уничтожить бомба. Гул самолетов разрывал небо. Где-то далеко стрекотала одинокая зенитка. Темнота вокруг нас взрывалась вспышками.

– Нам нужно подготовиться, – произнес я в тишине. Эмма начала вопить о том, что Голан мог увезти мисс Перегрин в любую секунду, но я знал о шторме. Он не начался пять минут назад и не собирался прекращаться через десять. Мы должны были найти хоть что-то подходящее для своей защиты. Это не займет много времени.

– У него пистолет, он может пристрелить ее, – бушевала Эмма. Я думал.

– У него пистолет, и он может пристрелить нас, – произнесла Бронвин. – Я согласна с Джейкобом. Нужно идти в дом и собрать то, что может пригодиться.

– Да с каких чертовых пор Джейкоб решает, что мы должны делать? – подняла она голос. Гораций присоединился к ее бунту. Я не знал, действительно ли я имею право что-то решать, ведь я же, по правде говоря, трус. Я хотел признать ее правоту, как ощутил руку на своем плече. Затем вторую. Разные. Обернувшись, я обнаружил, что меня поддерживают и Енох, и Бронвин.

– С тех пор, как он убил хотя бы одну пустоту и спас нам жизнь, – тихо возразил Енох. – Мне нужно собрать хоть какой-то стратегический запас.

– Не все мои пчелы успели проснуться, – добавил Хью, до сих пор не вступая в спор. Фиона молчала, но судя по тому, как она обнимала Клэр и Оливию, мне было ясно, что она не пойдет с нами. Я был благодарен ей больше всего.

– Хорошо, – сквозь зубы произнесла Эмма. – Пусть так.

Я не знал, что мне поможет из вещей дома странных детей. Я поплелся за Енохом, как бесполезный хвостик, переключаясь с режима лидера в режим послушания.

– Ты умеешь стрелять? – спросил он, натягивая заплечную сумку, напоминавшую рюкзак. В ней подозрительно топорщились несколько рук и ног.

– Нет, откуда, – почти простонал я. Я впадал в новую волну паники. Если честно, я мало походил на героя, даже после того, как уложил пустоту.

– Жаль, дадим арбалет Эмме, – пробормотал Енох. Он переодел мокрый плащ на куртку с целой кучей карманов. Не самые приятные запчасти его гомункулов скрывались в них без следа. Он был поразительно собран, как будто всю жизнь готовился собираться в экстренном порядке.

Я вспомнил о слое грязи на своем лице. В крохотной ванной я смыл все, что только смывалось, изрядно намочив шею и футболку, однако холодная вода помогла мне отрезветь. Я валился с ног, но эта усталость стала источником моей силы. Никогда не думал, что такое возможно. Я закрывал кран, когда еще раз посмотрел на Еноха. Мой взгляд остановился на засохшей крови на его лице. Недолго думая, я намочил полотенце основательно, не волнуясь о капающей на пол воде. Я подошел к нему с привычным смятением.

– Я не хочу использовать тебя, – произнес я, не надеясь, впрочем, что и это поможет. Он передернул плечами, не считая мои слова важными. Я развернул его к себе лицом, ощущая, как тает моя уверенность. – Я хочу быть тебе другом.

– Ты ничего обо мне не знаешь.

Правда. Мне нечего было возразить. Я мало что знал о нем, кроме того, что я безгранично доверяю ему, испытываю странную, необъяснимую зависимость от него.

– Я надеюсь, у меня еще есть время узнать.

Я протянул руку с полотенцем и прижал его к эмпирическому месту ссадины, скрытому темными волосами. Енох поморщился. Я вытер кровь и с его лица, после чего набрался смелости посмотреть ему в глаза. Он ждал. Я ждал. Мой запас терпения был намного, намного меньше.

– Я боюсь.

Хотя мне удобнее было считать, что я не говорил этого, в действительности я прошептал эти слова. Мне было стыдно за эту правду, ведь на меня рассчитывало так много детей. Они верили в мои способности еще сильнее после убийства темноты, а теперь я должен вести их против взрослого вооруженного психа, надеясь, что все не только выживут, но и вытащат мисс Перегрин. Я не верил, что может произойти два чуда подряд. Я вообще больше ни во что не верил, кроме того, что есть здесь и сейчас. Я ждал, что Енох поздравит меня с моим страхом, съехидничает или замнет эту тему, но вместо этого он шагнул мне навстречу. Клянусь, что я слышал на самой низкой громкости «Я тоже», прежде чем меня окружило Енохом. Он обнял меня, а я опять тонул в его личном пространстве. Это длилось не больше нескольких секунд, но мне стало легче.

Просто легче.

========== 4. В разгаре ==========

Я смотрел на призрачный силуэт маяка, который выдавал себя лишь периодическими вспышками огня. Мы вышли на берег и укрылись за камышами маленькой компанией. Для безопасности мы оставили детей под присмотром Фионы и Хью в тени леса. Эмма рвалась в бой, считая, что плыть к маяку нужно в любом случае и как можно скорее. Миллард считал, что без разведки бой мы проиграем. Я не мог решиться ни на что. Я постоянно думал о том, что у Голана пистолет. Это не игрушки. Пистолет. Но выхода не было, мы должны были использовать даже этот мизерный шанс подобраться к нему незамеченными. Миллард проследил за ним до сюда через половину острова, оставаясь незамеченным. Может быть, еще не все потеряно.

Наконец я озвучил свою поддержку решения Эммы.

– Часть моих ребят размокнет, если я поплыву, – мрачно предупредил меня Енох, но скорее для того, чтобы его слабая поддержка не стала неожиданностью.

Я принял это к сведению. Мы стянули плащи, после чего сползли к самому краю берега, врываясь в холодную воду и принимаясь плыть так быстро, как только можно. Эмма вела нас к затонувшему кораблю, и мы плыли, внутри замирая от страха быть замеченными. Буквально через несколько минут – вечность для меня – мы ступили на погруженное в воду железо корабля. Нужно было снова корректировать план действий. Я нервничал еще больше, потому что теперь я видел маяк во всех деталях, и скрыться там, черт возьми, было попросту негде.

Миллард вызвался плыть первым, а Эмма пыталась его переубедить. Я думал. Я никогда еще не думал с такой скоростью. Мой мозг отказывался воспринимать даже информацию о пагубном для здоровья сочетании холодной воды и ночного воздуха. Я понимал, что ставлю под удар всех. Миллард был виден благодаря все той же воде, и это ставило его под удар наравне со всеми. Он подошел к краю, чтобы нырнуть. Я смотрел на маяк. Вдруг я увидел Голана так ясно, словно он стоял передо мной. В его руках был пистолет, направленный прямо на Милларда. Я не успел издать даже звука, не успел передать сигнал телу. Оглушительный хлопок вывел меня из оцепенения. Я уже во всех красках представил, как пуля пронзает тело Милларда. Я обладал странной способностью фантазировать боль, как будто попавшая в него пуля пронзила и меня.

Но когда я решил поверить своими глазами, оказалось, что Миллард упал к моим ногам. Я ожидал увидеть на предполагаемом месте его тела кровь, но ничего красного я не заметил. Я ничего не понимал. Эмма вскрикнула. Я слишком медленно осваивал новую информацию. Искаженное болью лицо Еноха ворвалось в мое сознание как торнадо. После этого время полетело со скоростью света. Пистолет стрелял снова и снова, и пули отделяла от нас только старая железяка возвышавшаяся над водой. Мы рефлекторно присели. Я никак не мог решиться посмотреть на Еноха. Больше всего на свете я боялся увидеть пулю в сердце.

– Надо прижечь, – пробился сквозь мой ужас голос Эммы.

Я смог посмотреть на Еноха. Левой рукой он прижал правую к телу, дыша через раз. Он с ужасом посмотрел на Эмму, но ничего не сказал. Он прислонился спиной к железяке и запрокинул голову. Я хотел, горел желанием забрать его боль себе. Он оттолкнул Миллорда и спас тем самым его жизнь.

– Он перестреляет нас всех, – пробормотал я, стараясь не вдыхать запах горелой кожи. Когда Эмма отпустила руку Еноха, он позволил себе неясный звук и опустился прямо в воду, как если бы ноги его не держали.

– Ну уж нет, – проревела Бронвин, ковыряя железные части корабля. Я не понимал, что она хочет сделать. Испуганным щенком я подполз к Еноху, не зная, как спросить его о том, сможет ли он доплыть. С пулей в руке, о чем я вообще? Он был бледен, намного сильнее обычного. Эмма затягивала импровизированный жгут из рукава его же рубашки. Все ждали моего решения. А я с радостью бы предоставил это кому-нибудь еще. Я коснулся здоровой руки Еноха, подбирая слова.

Он кивнул, отмахнувшись от меня. Не скажу, что меня обрадовала его решимость плыть дальше.

– Вот теперь можно плыть, – с удовлетворением в голосе произнесла Бронвин, и я смотрел на гигантский пласт железа в его руках. С этим плыть? Мой рот поневоле приоткрылся, но я напомнил себе – это же Бронвин! – Держись за меня, Енох, все остальные рядом.

Ее решимость передалась нам. Мы перестроились и соскользнули в воду сквозь какой-то огромный люк. Как только мы появились в пределах видимости Голана, Бронвин вскинула руку с импровизированным щитом. Признаюсь, я не верил в него, но град пуль не пробрался к нам. И я выдохнул с облегчением. Мы выбрались на берег и бросились за стену маяка, скрываясь от глаз Голана. И снова нужно было тактическое решение. Я не успел даже занервничать.

Бронвин бросилась со щитом прямо на Голана. Желудок мой оборвался и лишил меня всяческого спокойствия. Я паниковал. Мы смотрели ей в спину, неосознанно произнося молитвы, даже я, хотя я никогда не был в храме. Она добежала прямо до лестницы и метнула дверь прямо в Голана.

Он не ожидал этого. Мы тоже. Но это был успех!

Я знал, что должен идти туда, должен разобраться с Голаном. Часть дедушки во мне рвалась в бой, но трусливый мальчик Джейкоб совсем этого не хотел. Тем более, что Енох не мог идти со мной. Я не знаю, чего я боялся больше, остаться безоружным против пистолета или остаться без поддержки Еноха. Я смотрел на него в детском отчаянии. Но Енох ничем не мог мне помочь. Боль захватила его сознание, и привычное мне равнодушное выражение лица исчезло, сменившись маской боли. Только Эмма могла составить мне компанию. А я совсем, совсем не доверял ее взбалмошности и неуправляемости.

Нужно было бежать как можно быстрее, ведь Голан мог оправиться и начать снова стрелять по нам. Я никак, никак не мог заставить себя сделать шаг.

– Только попробуй умереть, – произнес с трудом Енох, и я против всякой логики воодушевился. Он обещал меня воскрешать и убивать снова, а, значит, смерть моя точно не грозит мне скукой. Я не сдержал улыбки и тут же побежал, опережая Эмму. Мы поднялись по лестнице и встали по обе стороны от вынесенной Бронвин двери. Я дышал и считал до пяти. Этот ублюдок поставил под угрозу людей, которые стали мне дороги всего за пару дней. Он стрелял в Еноха. Я влетел в подножье маяка, но, к счастью, никого не обнаружил. Я громко спросил Эмму, поступив по-идиотски, после чего едва сам не получил пулю. Мы бросились из поля его зрения, прямо по хлипкой лестнице вверх. Мы, не сговариваясь, начали трясти лестницу в надежде, что она обрушиться и облегчит нам задачу. Однако этого не случилось. Я был вознагражден звуком падения, но явно не тела.

Пистолет.

Я сжал его в руке, тяжелый и влажный. Я не знал, заряжен ли он, но точно был уверен в том, что Голан стал менее опаснее. Я кивнул Эмме – теперь можно было подниматься. Мы поднимались аккуратно, стараясь не упасть с ветхой конструкции, но не увидели Голана до самого конца. Он был на узкой круговой площадке, на которой нам и предстояло принять бой. Все было бы легче, если бы не клетка с птицами, которую он утащил с собой. Мы окружили его. Эмма попробовала обхитрить его, однако выдала себя почти сразу. Чем дольше мы находились там, тем больше я понимал, что пистолет заряжен. Взгляд Голана не отрывался от курка.

Рано или поздно я должен был выстрелить и убить живое существо, каким бы уродом оно ни было. Я плохо себя чувствовал от вида крови, и разнести чью-то голову мне не представлялось возможным. Я был уверен в том, что, скорее всего, не смогу нажать на курок и убью этим самым или себя, или Эмму, или имбрин, или всех вместе. Я слишком погрузился в свои мысли, так что упустил момент, когда он оттолкнул Эмму и бросился на меня. Стреляй, стреляй, стреляй. В моей голове пульсировало лишь одно слово. Голан ударил меня по лицу, но я продолжал держать пистолет. Эмма бросилась к нему сзади, прижигая кожу на его шее. Он заорал и запрокинул голову. Стреляй. Стреляй. Стреляй.

Я до сих пор не знаю, смог ли бы я выстрелить тогда.

Мою руку на пистолете накрыла чужая рука. Одно движение чужих пальцев, и пистолет дернулся в моей руке. Я рефлекторно закрыл глаза, обжигаясь каплями крови на своем лице. Крови и чего-то еще, теплого и скользкого. Я слышал, как прогнулась площадка под телом Голана. Я заставил себя открыть глаза.

Позади меня стоял Енох.

– Имбрины, – с диким криком Эмма бросилась вниз. Я должен был, не раздумывая, броситься за ней, но вместо этого я стоял и думал о том, какой же я бесполезный идиот, не способный защитить даже собственную жизнь. Тошнота стала моим постоянным спутником. Мне было так стыдно перед Енохом. Он забрал у меня пистолет и, проверив его, спрятал за пояс. Я смотрел себе под ноги, ожидая, что он озвучил мои собственные, унижающие меня самого мысли. Мне не место среди странных детей, несмотря на мой дар, если я не в силах помочь им действиями. Однако Енох прошел мимо меня к выходу из маяка. Это было еще унизительнее, чем если бы он что-то сказал. Вид его руки, прижатой к телу, причинил мне еще больше боли. В Енохе было больше смелости, чем во мне. Ему следовало отдать мой дар.

– Зачем? – только и спросил я, хотя сам не знал, зачем спросил зачем. Мне просто хотелось услышать его голос.

– Я не хочу, чтобы ты убивал, – сказал он, после чего пошел вперед меня.

К тому моменту, как мы спустились, Эмма пустилась вплавь к месту, куда упала клетка. Я хотел помочь ей, но Енох остановил меня. Наконец я обнаружил то, о чем он меня молчаливо предупреждал. Рядом с Эммой бурлила вода. Она уже не могла добраться до клетки из-за поднимающей ее подлодки. Я наблюдал за появлением тварей с равнодушием. Как будто я кончился как личность, способная бояться. Они стреляли по Эмме и по нам, и я скорее на автомате просился за лестницу, испытывая скорее сожаление. Мой дед никогда не отпустил бы Эмму одну, но я – не он. Я слабее, чем он, и мне самому нужна защита и иногда ментальный пинок.

Я сел спиной к лестнице, отказываясь знать, к чему привела моя слабость. Я был обузой, изредка способной идти вперед на пределе страха и паники. Я был пушечным мясом без Еноха позади меня. Мне все еще было стыдно на него смотреть. Я ничего, ровно ничего не мог сделать, чтобы помочь ему. Помочь всем. Как он мог говорить мне, что боится, если оттолкнул Милларда и закрыл его собой, если поднялся за нами и выстрелил ровно в тот момент, когда это было нужно. Я услышал щелчок. Моя голова свесилась к плечу, и я увидел, как Енох пытается прицелиться в тварь на подлодке левой рукой. Он ругнулся, и я протянул руку, пребывая в снотворном равнодушном состоянии. Енох колебался и наконец отдал его мне. Я никогда не стрелял, я не знал отдачи, поправки на ветер. Я просто выстрелил, не надеясь на успех. Но тварь привалилась к поручню и некрасиво, с фонтаном брызг упала в водоворот, оставленный подлодкой.

Я не хочу, чтобы ты убивал. Енох смотрел на меня с каплей разочарования, но зато мне было не так стыдно. Я отдал ему пистолет и пошел к берегу, качаясь от усталости, чтобы помочь мокрой Эмме, сжимающей в руках комочек перьев.

В тот день, когда я впервые убил человека, во мне умер тот, кем я всегда себя считал.

**

Спасение мисс Перегрин было омрачено разрушением петли. Для меня это означало невозможность вернуться в свое настоящее, но я и не горевал, потому что сороковой год стал для меня настоящим. Вместе с остальными детьми я вошел в растерзанный дом, разделяя их горечь, хоть и в меньшей степени. С детства я жил в нем посредством рассказов дедушки, и теперь этот мир был уничтожен не без моего участия. Можно ли было здесь воспрять духом и порадоваться нашей победе? Мы уничтожили пустоту и двоих тварей за день, вытащив мисс Перегрин из заварухи, но все это меркло по сравнению с тем, что петли больше не существовало. Мы разбрелись, пытаясь найти среди разрухи нужные вещи или хотя бы просто полезные. Маленькие дети не понимали, почему мы вернулись с победой, но поникшие. Для них все было проще, чем для нас. Хью пожал мне руку. Я хотел сказать ему, что ничего не сделал для того, чтобы наша маленькая операция увенчалась успехом.

Но Енох не хотел, чтобы о его поступках знали. В чем была причина его молчания, я не понимал. Остальные дети не очень-то любили его, и эта правда могла изменить их отношение к нему. Так почему же он так упорно молчал и позволял мне выставлять себя героем? Я тоже был хорош. Я молчал, слушая восторги Эммы, которая, конечно, не уделила Еноху никакого внимания. Были ли у нас с ним одинаковые причины для молчания? Вряд ли, я не хотел спорить, зная, что слава деда не на моей стороне правды, а Енох не считал убийство достойным делом.

Иначе бы он не сказал мне то, что я слышал на маяке. Я бродил, как потерянный, ибо мне нечего было взять из этих остатков дома моих грез. Я не хотел никому мешать из детей, прощающихся с домом по-своему. У нас не было выбора, ведь оставаться здесь было опаснее, чем уходить. Здесь мы предсказуемы, здесь мы скованы островом. Как бы того не хотелось, мы должны были уходить тем единственным существующим путем по морю к большой земле, и делать это во время самой кровопролитной войны прошлого для меня века. Это было безумием, серьезным, обдуманным и взвешенным. Енох выступал за оборону здесь, в этой местности, где сама земля была за них, Гораций и Хью склонялись к его стороне. Эмма, как всегда, жаждала действий. Каждый высказывал то, что думал. Мне снова пришлось выбрать решение за всех.

После убийства твари я перестал паниковать. Я почувствовал в себе силу защищаться, но заплатил за это высокую цену пробитой морали и нарушенной заповеди, которой следовал всю жизнь. Я пристрелил человека, пусть и во благо, пусть тварь, но этим я перечеркнул всю свою предыдущую жизнь. Я не имел права возвращаться к ней, пройдя через убийство. Я повзрослел, но неестественным путем. Мне ничего больше не хотелось, только остановить все это сумасшествие мира, о котором я так мечтал. Но я был слаб, объективно слаб, и с этим нужно было бороться. Жаль, что пустоты не валяются на каждом шагу, иронично подумал я. Я установил бы причину и природу своей связи с ними, приручил бы армию, если бы у меня было время и субстрат для обучения. Я ждал, пока дети отойдут от борьбы, но одиночество было невыносимо. Я поднялся наверх, замирая в коридоре. Я хотел, до боли хотел войти в комнату Еноха, но не имел на это никакого права. Мало того, что я подставил его. Я свел на нет его попытки уберечь меня. Для меня было дикостью знать, что кто-то заботиться обо мне вопреки родству или обязанностям. Енох оберегал меня, а я не был в состоянии ему отплатить. Мне хотелось поговорить с кем-то более умным, чем я, и прекратить весь театр абсурда. Я схватился за ручку двери комнаты Хью и Горация, когда услышал свое имя.

Призыв Еноха для меня облегчением не стал. Он все еще был в порванной и залитой кровью и, о боже, мозгами Голана, и я тут же отругал себя за эгоизм – вряд ли с простреленной рукой удобно переодеваться. Я обычно не задумывался, когда предлагал помощь, но с Енохом все было совсем не так просто. Я уже собрался, было, заикнуться о том, что неплохо было бы ему переодеться. Странно, что никто больше не подумал об этом. Я слонялся, должно быть, минут двадцать, и никто не подумал о ране Еноха. Это было более чем несправедливо.

Но вместо того, чтобы выслушать меня, Енох кивнул на свой опустевший стол. Я опустил взгляд, но не понял, чего он от меня хочет.

– Нужно быть придурком-оптимистом, чтобы думать, что лезть к тварям – это не самоубийство, – произнес Енох, застегивая сумку. – Меня могут убить. Меня могут забрать. Это гарантия того, что от пустотного голода ты не умрешь.

Я уставился на медальон на длинной цепочке, лежащей на столе. Нет, я не хотел знать, что внутри.

– Нет, – решительно произнес я. – Даже и не подумаю.

– Глупо, – пожал плечами Енох. – Обратно я приделать все равно не могу, так что будем считать, что потратил зря.

– Да я не, – я схватил медальон и хотел отдать ему, как уловил странное подозрительно знакомое ощущение в груди. Как будто… Как будто я рядом с Енохом, хотя и стою в паре метров от него. Я смущенно замолчал. На Еноха мое странное поведение не произвело абсолютно никакого впечатления. Я посмотрел на простое украшение в своей руке. Мне было даже слишком спокойно с этой вещью. Я бы надел его. Бы. Если бы не мысль, которая поразила меня не хуже пули. Енох знал о моих приступах и знал о том, что может помочь мне. Из этого никак не вытекало логичное создание медальона. Он уже делал подобное.

Для моего деда.

– У него был такой же? – спросил я мрачно, хотя боже мой, у меня не было права вообще на это злиться, это было семьдесят лет назад, меня даже в проекте не было! Нет, не так, меня и не было бы, если бы у моего деда не было этой помощи от Еноха. И все же я злился.

– Да, – как есть ответил Енох. – Надеюсь, благодаря ему Эйбу удалось так долго бороться.

– Я не хочу стать причиной твоей гибели, – процедил я, надеясь, что он поймет. Не может не понять. Все это время я вел себя, как придурок, но как честный придурок. Я не обманывал. Я говорил искренне. Мне не нужна была просто жертва, точнее, я вообще не хотел этой жертвы.

– Я думаю, это будет какая-нибудь до зубов вооруженная тварь, не обольщайся, – Енох попробовал поднять поврежденную руку, чтобы стянуть майку. Рубашка была в этом плане гораздо удобнее, и он быстро справился с ней. Я увидел на кровати стопку теплых вещей. Енох был слишком проницателен, даже очень, и так глуп, отдавая мне часть себя. Я не смогу никогда воспользоваться его помощью так, как следует.

Я вообще не хочу быть тем, кому он обязан помогать, не имея выбора.

Я сделал шаг к нему и помог ему снять майку. Я аккуратно поднял ее, снимая со здоровой руки, а затем с головы. Ему не нравилось быть беспомощным. Мне, в свою очередь, понравилось эту помощь предлагать. И как я не старался, я никак не мог забыть то, что забрал у Еноха мой дед. Конечно, Енох сделал все добровольно, но неужели дед не понимал, чего это стоит? Это больше, чем получить смазливую девчонку, больше, чем поддержку. Я не хотел спрашивать о том, почему Енох сделал это для моего деда. Я боялся узнать причину. Она разрушила бы все, чему я поддавался в этом времени. Только лишь потому, что я не осознавал смысла происходящего и делал все по наитию, я дошел так далеко в общении с Енохом. Произнести название этому – означало все разрушить. Поэтому я промолчал.

Мой дед ушел из этого дня. А я начинаю с него свой путь.

Ему было также трудно одеться. Его это бесило так же, как и меня его преданность моему деду. Если угодно, я ревновал. Прошлое шло вразрез с тем, что я считал уникальным. Неповторимым. Необъяснимым. А Енох просто не хотел просить помощи. Я решил, что его мнение меня не волнует в данный момент. Я молча помог ему одеть чистую и сухую одежду, конечно, темную. Я принялся за пуговицы на его рубашке. Я стоял рядом с Енохом, и гнев мешал мне получать от этого мое извращенное удовольствие. Я замер на третьей, понимая, что лопну, если не спрошу. Он смотрел на мои руки, а я смотрел на него.

– Енох, – его редкое имя прозвучало у меня как заклинание. Он поднял голову, слегка щурясь. – Есть ли хоть что-то, что отличает…

– Да.

Мое сердце забилось так, словно было заправлено ракетным топливом. Естественно, я не спрашивал различия в немецких и английских бомбардировщиков, он был достаточно умен, чтобы понять, о чем я спрашиваю. Но что значит «да»? Что отличает меня и деда? Как много? Это было архиважно для меня. Критически. Он смотрел мне в глаза, и я в который раз попался в его ловушку. Эмма была права на все сто процентов. Он контролирует меня. Потому что я хочу этого.

– Как жаль, что я не родился лет на восемьдесят раньше, – произнес я едва слышно, не зная, почему именно жаль. Я почти догадался. Его полуулыбка привела меня в еще большую злость. Я искал, искал ее причину в себе так глубоко, как только мог, отбросив стыд.

– Если бы я знал, я бы не отдал ему так много.

Себя. Я закончил за него. Мое сердце билось, казалось, в моих ушах. Если бы не мой дед, он достался бы только мне. Мой. Я нашел это, то, отчего мне хочется рычать, убить кого-то. Открутить кому-нибудь голову. Я хотел, чтобы Енох был моим. Чтобы в его жизни никогда не появлялся мой дед, только я. От невыразимой ярости мне свело руки. Я отпустил его рубашку, но вместо того, чтобы отойти от него, я положил руки на его плечи. Поднял на шею. Горячая кожа под моими ладонями лишь ухудшала мой очередной психоз. Я прижался лбом к его лбу. Он смотрел на меня так, как будто пытался перекопать все внутри меня. Он ждал подвоха, ждал признаков того, что сделал когда-то мой дед. Что бы это ни было, я не собираюсь повторять его ошибки. Смотри, сколько нужно.

Его лицо было так близко от моего. Мне казалось, что он даже не дышал. От напряжения и ярости я звенел внутри себя, как натянутая струна. Я напоминал себе ребенка, который увидел игрушку его жизни, только вот Енох не был игрушкой. Он был тем, чего я так хотел, чего не мог добиться, как бы близко к нему не оказался. Мне было так мало его.

– Он когда-нибудь…

– Нет.

Как ор мог знать то, о чем я хочу спросить его? Я злился еще больше. Я хочу услышать, что он никогда не трогал Еноха. Никто, кроме меня. Его длинные темные ресницы дрогнули. Он моргнул и отвел взгляд.

– Как ты можешь знать, о чем я хочу спросить тебя? – спросил я тихо. Его нос касался моего носа.

– Потому что я не могу это сказать, – еще тише откликнулся он. Его холодная здоровая рука легка на мою руку. Я позволил ему переплести пальцы с моими. Как мне удовлетворить этот голод до тебя, Енох? Как мне перестать гадать, какой пустотой я являюсь, если мечтаю сожрать тебя всего без остатка? Еще немного, и я совершил бы что-нибудь непоправимое просто потому, что хотел избавиться от этого. Я молил его отпихнуть меня. Я молил его предотвратить то, к чему я шел километровыми шагами. Он закрыл глаза и оттолкнул меня.

От досады я едва не застонал.

– Не думаю, что моя одежда будет лучше, чем то, что осталось от Эйба, – произнес он как ни в чем не бывало. Он хотел натянуть свитер сам, но и здесь я помог ему, закусив губу. Быстро и деловито. Запрещая себе даже думать о том, что я мог совершить.

– Не хочу искать, – пробормотал я, хотя дело было не в этом. В тот момент я ненавидел деда да то, что он сделал с Енохом. Мне достались его осколки. Я чувствовал, что внутри него кто-то невообразимо горячий, полный сил. Был когда-то, пока он не разделил себя на части, которыми жертвовал, чтобы вытаскивать моего деда. Что за вид монстров мы представляем с ним, если мы жрем близких нас людей, называя это жертвами и подвигами? Я стянул мокрую и грязную одежду, наспех вытираясь полотенцем. От него удушающе пахло стиральным порошком, так, что, казалось, я провонял им насквозь. Енох бросил мне все, что могло удержаться на мне, и я принялся подворачивать штаны и закатывать рукава. Не думая, я обмотал цепь вокруг шеи дважды, лишь бы не потерять медальон. Он скрылся под тремя слоями одежды, которая также пахла порошком.