Текст книги "Грядет новый мир (СИ)"

Автор книги: Sgt. Muck

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Я не спал и не пребывал в помраченном состоянии рассудка. Я твердо был уверен в том, что делаю, потому что одного слова было бы недостаточно. Я произнес его, всем своим телом прижимаясь к нему со спины. Я обязан был своим существованием ему. Его сердцу, которое навсегда останется в моей памяти как свидетельство преданности, которую не всегда можно высказать вслух. Я подавился этим чертовым словом, потому что оно прозвучало так глупо, так просто. От напряжения мышц болела моя рука, которой я держал его возле себя. Он странно вздрогнул. Я бормотал это идиотское слово снова и снова, разбивая в нем что-то очень важное, чем он прикрывался все это время. Я уткнулся носом в его затылок, потому что для меня не существовало личного пространства. Я только что сожрал часть его жизни, которую он добровольно пожертвовал, чтобы уберечь меня. Я касался его сердца. Это стоило недель знакомства.

Мне не становилось легче. Чем больше я думал о нем, тем больше я мечтал исцелить то, что было давно мертво. Я не мог представить себе, что это такое – забирать чьи-то силы, чье-то сердце. В какой-то момент я сломал его окончательно. Я не знаю, как перенес это я сам. Он крутанулся в моих руках, обнимая меня со своей чертовой силой, которая живет в нем несмотря на все, через что он прошел. Я спрятал его в своем объятии, даря себе провал в памяти. Ни одному из нас не нужно, чтобы это сохранилось. Я вообще не считал то, что происходило с ним, чем-то позорным, но я понимал, что его гордость не выдержит воспоминания об этом. Я гладил его по голове, как ребенка. Моя рука удивительно легко скользила по его волосам, расправляя его кудри. Они волшебным образом скручивались снова, и я был загипнотизирован этим.

До сих пор я был уверен в том, что я ненавижу прикосновения.

Но каждая секунда в этом положении причиняла мне боль пополам с умиротворением, какого я никогда не знал. Я никогда не чувствовал большей ответственности за кого-то, чем в тот момент. Когда он попытался отстраниться от меня, я не отпустил его. В его движении головы было что-то такое, что заставило меня вздрогнуть и моментально покрыться мурашками. Может быть, мне было щекотно от его волос, может быть, я сошел с ума, и близость Еноха мне приятнее, чем Эммы. Все дело было в искренности и доверии, и я впитал это мгновенно, как наркоман – дозу, и мне хотелось еще. Все, что Енох только мог мне отдать. Я устыдился этого сразу же, как только оформил ощущения в слова, но я не в силах был отодрать руки от его плеч. Он лежал тихо, больше не шевелясь и не пытаясь вырваться. Я не видел его лица, но это и к лучшему. Я был слишком потрясен всем, что открылось мне, я сомневался, стоило ли мне копать так глубоко. Я интроверт, и я не знаю, как быть с людьми, особенно теми, кто вдруг нечаянно открылся мне.

Но в одном я уверен – если я разобью это доверие, я никогда не смогу себя простить.

========== 2. Перед ==========

Мое возвращение в настоящее заставило меня не на шутку встревожиться. Волнение поселилось во мне не сколько от реакции моего отца, сколько от новости о мертвых овцах. Я соврал отцу о подростках, с которыми якобы тусовался весь день, и ему это, естественно, не понравилось. Слава богу, мне моментально пришло в голову прикинуться влюбленным придурком-подростком. Кажется, моему глупому выражению лица отец поверил. Я посмотрелся в зеркало и даже сам себе поверил на пару секунд. К сожалению, это вранье стоило мне пространных и спутанных рассказов отца о былой юности. Я вырвался с его пляжа только тогда, когда появление орнитолога сбило отца с толку. Мне было его жаль, но я предпочел все же воспользоваться случившимся и ускользнуть. Путь к петле был для меня уже знаком, и я больше не соскальзывал в хлюпающую жижу болотистой местности, что позволило мне добраться до дома мисс Перегрин достаточно чистым. Из туманной сырости предзимнего периода я перешел в тепло уходящего лета, и солнце тут же заставило меня забыть о пронизывающем холоде. Я стащил свою куртку и взбежал по деревянным ступеням на крыльцо детского дома. Я обнаружил в комнатах только Фиону и Хью, поразительно дернувшись в стороны друг от друга при моем появлении. Мисс Перегрин, по их словам, отлучилась в свой кабинет, где ее нельзя было трогать. Я вышел в сад, находя взглядом Бронвин с Оливией и Клэр, устроивших кукольное чаепитие на нагретой солнцем деревянной террасе. Я замер, помахав им рукой, и хотя они были мне, безусловно, рады, но звать в свою игру не спешили. Да я и не горел желанием. Я сбежал на изумрудную траву, идеально ровно укрывающую весь сад стараниями Фионы, после чего прислушался к самому себе. Я хотел вырваться сюда с самого утра, но детализировал ли я это желание? Только оказавшись в этом райском уголке прошлого, я вдруг понял, что стремился сюда просто за тишиной и спокойствием. В этом удивительно теплом, совсем не жарком дне я ощущал себя на месте, словно принадлежал этой петле всю жизнь. Мне не хотелось уходить, как бы я не переживал о своем отце. Я прислушался к себе, ища внутреннее направление, которому я хотел бы последовать. Стоит сказать, что я не думал о прошедшей ночи ни единой секунды, словно сразу признал это сном. Я был уверен, что если встречу в саду Еноха, он даже не потрудиться на меня посмотреть. Я решил подтвердить это и направился, было, к дому, решив, что замкнутый парень проводит дни там, как стрелка внутри меня резко крутанулась. Я еще никогда не ощущал необходимое мне направление так уверенно, как в этот момент.

Я осторожно сделал пару шагов в угаданную сторону, гадая, что я в действительности хочу получить от него. И Еноху, и мне было бы лишним возрождать это слишком открытое общение, поставившее бы нас обоих в неловкое положение. Да, мне удалось преодолеть его предубеждение, но вряд ли я стал его фаворитом, учитывая момент его слабости и мое свидетельство. Я бы точно не горел желанием общаться близко с тем, кто видел, как я плачу. Я поневоле вернулся во вчерашнюю ночь, ощутив некоторое беспокойство. Стоит мне вообще искать его? Наверное, нет. Хотел ли я этого? Затрудняюсь ответить. Я помялся перед красивым кустом ароматно пахнущих роз. Мой нерешительный спор с самим собой прервался маленьким пошатывающимся человечком, наставившем на меня руки-спицы. Я улыбнулся, разглядывая его типичное пугающее лицо пупса. Гомункул подбирался ко мне, оттесняя меня от кустов. Мне показалось, он даже что-то пробурчал. Мне ничего не стоило обмануть его ложным выпадом и проскользнуть за кусты и стену из молодых деревьев, где я немедленно обнаружил Еноха.

Он даже не поднял головы. Его рука двигалась вдоль альбомного листа, сжимая в руках карандаш. Я не знал, привлекать ли мне его внимание или нет. Я прошел к одному из деревьев, окружающих эту скромную полянку, после чего сел, выпрямляя ноги. Солнечный свет сюда не проникал, но я бы выпал в осадок, если бы обнаружил Еноха в лучах солнца. Я хотел посмотреть, что он рисует, но Енох недвусмысленно намекнул мне резким движением рук, что это не мое собачье дело. Я не стал спорить.

Я нашел этот уголок наиболее спокойным из всех существующих. Из всего шума странного дома сюда не доносилось ни звука, только шелест листьев надо мной. Это оказался убаюкивающий звук, а я никогда и не догадывался об этом, пребывая всю жизнь в четырех стенах. Я прислонился затылком к стволу дерева, глубоко дыша чистым воздухом сорокового года. Я подумывал о возможности кислородного отравления моих бедных смоговых легких, когда мой взгляд соскользнул на руки Еноха. Есть вообще что-нибудь, что он не умеет делать своими руками? Я отдался легкой зависти. Но постепенно зависть сошла на нет, и равномерные движения его руки в сочетании с шуршанием карандаша и шелестом листьев ввели меня в легкую дрему. Я потерял счет времени. Мог ли я вообще представить большее единение с собой, чем на этой поляне?

Мне было хорошо.

И от этого простого состояния, редкого, уникального, но простого, мне не хотелось думать.

Может быть, я заснул. В одно мгновение я потерял ощущение реальной грани между сном и явью. Темнота вокруг меня не была похожа на ночной провал, скорее на уютное притемненное покрывало для моего сознания. Я отдыхал больше, чем за всю ночь.

Я обнаружил себя черт знает сколько времени спустя привалившимся к плечу Еноха. Первое время моего пробуждения я не шевелился, подтверждая свое подозрение. Если бы я пошевелился, он бы тут же спихнул меня на землю. А так я мог смотреть на его рисунок. Это было достоверное и реалистичное изображение дома странных детей. В этом было много красоты практичных линий, к которой я в своем настоящем привык благодаря компьютерной графике, не позволяющей рисовать криво. Я посмотрел вперед.

Все дело было в том, что через стену молодой рощи дома видно не было. Он рисовал по памяти.

Я был растерзан удивлением и восхищением, пытаясь подвести это под странность, но иного объяснения, кроме как талант, у меня не находилось. Я не понимал, как он мог настолько управлять рукой, вырисовывая четкие линии. У меня порядком затекла шея, когда я наконец переключился с этого замкнутого круга феномена Еноха, я подумал вдруг, что давно не оставался с кем-то в тишине. Существовал ли вообще кто-то, с кем я мог общаться наедине? Рики ведь не считался, это был контракт, не более. Между нами не было ничего общего, как, впрочем, и с Енохом. Но почему же тогда быть в его компании мне было скорее приятно, чем нет? И в полном молчании. Это не укладывалось в голове.

Я пошевелился.

Енох не оттолкнул меня.

Я поежился, пытаясь восстановить нарушенную сном терморегуляцию. Моя шея ныла, но мне не хотелось отстраняться. Я отгонял от себя эти странные наркоманские мысли о том, что рядом с Енохом мне что-то нужно от него. Хотелось бы понять, чего именно. Ведь пока я не оказывался рядом с ним, этих потребностей не возникало. Я отстранился на самую малость, но только чтобы для того, чтобы посмотреть на него новым взглядом, пытаясь увидеть его как в первый раз. Я снова нашел его внешность устаревшей для привычного мне настоящего, однако я не находил в себе отрицательного отзыва на это. Я скорее считал его уникальным. В моей голове это прозвучало смущающе, но я сделал усилие над собой. Я в самом деле считаю, что Енох уникален. Начиная от его имени и заканчивая его странной прической. Покопавшись в себе, я обнаружил снова эту зависть. Во мне не было ровно ничего выдающегося по сравнению с ним.

– Енох, – я позвал его, но он едва ли посмотрел на меня. Мне показалось, что он избегает моего взгляда. Я слегка напрягся, потому что в тот момент, когда я хотел идти к нему навстречу, я ждал от него того же. Он игнорировал меня. Мне это не нравилось.

В следующий момент случилось сразу две вещи. В пылу моего неудовлетворенного притяжения к нему я схватил его за руку. Могла ли Эмма появиться раньше? Я был уверен, что все случилось как назло. Отдергивать руку было поздно, да и в чем, честно говоря, я был повинен? Что было такого в том, что я взял Еноха за руку? Его рука безжизненно лежала в моей. Он смотрел на Эмму устало, а я – с растущим подозрением. Ее рот приоткрылся в немом возмущении, когда она остановила свой взгляд на нас.

– Джейкоб, – ее голос звенел. Мне становилось все хуже от близкой необходимости признать то, что невежливо говорить вслух. Мне плевать на ее приставания, я – не мой дед. – Я везде тебя ищу, – она звучала обиженно. Господи, она собиралась плакать! Я ненавижу только слезы больше прикосновений. И я себе противоречил, ведь я прикасался к Еноху и делал это специально.

– Я тут, – начал я, но в эту секунду ее прорвало.

– Тебе было мало Эйба? Разве хорошо кончились твои игры в прошлый раз, Енох? – Она не кричала, но в ушах у меня уже звенело, и я абсолютно не понимал, о чем она говорит. Что за прошлый раз? Я смотрел на Еноха. Он отвечал Эмме лишь равнодушным взглядом. Ничто в его лице не выдавало возмущение ложным обвинением.

– Эмма, я не понимаю, – попытался я. Енох пытался отдернуть руку, но я сжал ее со всей доступной мне силой. Я не собирался верить всему, что она говорит, без разумного объяснения. Она не оставила без внимания наш временный союз, и ее лицо тут же испортила невеселая усмешка. Она сжала кулаки, запылавшие огнем. Я напрягся. Если честно, я боялся ее больше Еноха.

– Расскажи ему, Енох. Расскажи о том, что ты делал с Эйбом, – язвительно прошипела она, остужая свои руки.

Но Енох молчал. Меня раздражало все, от шкурного интереса Эммы ко мне до молчания Еноха. В этом молчании я начал сходить с ума, и мне потребовались все мои силы, чтобы подумать. Что я знал о способностях Еноха? Мог ли он управлять мной и тащить к себе? Я вспомнил о его сердце. Меня поразила догадка о том, что я мог стать единственным, кто знает о его связи с моим дедом. О его жертве, которую он не афиширует. Я посмотрел на него, и он опустил глаза. Я снова воспылал волной возмущения – защищай же себя! Я дернулся вперед, чтобы подняться на ноги. Не знаю, чего я ожидал, может быть, того, что Енох остановит меня. Но он не помешал мне. И я оказался нос к носу с ней, с красоткой Эммой, которая не вызывала во мне ничего, кроме жалости.

– Не говори о том, чего не знаешь, – произнес я, сверля взглядом ее переносицу. На самом деле, скажи она, что действительно знает, я бы тут же сдался. Но она вспыхнула и отступила. Я победил в долговременной борьбе, не зная ее причины.

Она развернулась и стремительно скрылась за кустами. Я стоял и смотрел ей вслед, собирая осколки напряжения. Я не жалел. Я лишь хотел знать, прав ли я в том, что заступился за Еноха.

– Что тебе нужно от меня, Джейкоб?

Я вздрогнул, услышав его голос прямо позади меня. Оказалось, что он неслышно подошел ко мне, встав за моей спиной. Я не нервничал, нет, хотя обычно я чувствую себя неуверенно в таком уязвимом положении.

– Ничего, – ответил я, покривив душой. Просто я не знал сам ответа на этот вопрос. – Я сделал правильно?

– Зачем сделал, если не знаешь, правильно это или нет? – Я кожей спины чувствовал его ядовитую усмешку. Я вспыхнул, разворачиваясь. Мне хотелось причинить ему боль. Не знаю, почему, но его реакция меня обидела. Как будто я хотел почувствовать себя героем и защитником, нашел рядом с кем, тоже мне, принцесса. Но мой гнев было не остановить. Едва ли он сопротивлялся, когда я прижал его к дереву. Мне не хотелось читать его взгляд от слова совсем, но мне пришлось посмотреть в его темные глаза.

– Прекрати, – я замялся. Прекратить что? Быть собой? Не доверять незнакомцу, коим я, конечно, являюсь? С его сердцем ему только и раздавать доверие направо и налево. Мне нужно было подобрать правильные слова. – Прекрати отталкивать меня.

Мне показалось, что я был жалок.

– Ради чего? – немедленно парировал он, пытаясь сбросить с себя мои руки. Но я был упрям, даже очень. Я должен был, просто обязан получить от него то, не знаю что. – Ты уйдешь, и что тогда? – Я молча уставился в его глаза, гадая, спасет ли меня моя психика или утянет еще глубже. Я тонул, но не знал в чем.

– Я не уйду, – глупо и наивно, но относительно твердо прошептал я.

– Рано или поздно они придут за нами. И мы умрем, и твое присутствие повлияет только на пару минут, пока пустота будет есть тебя, – каждое его слово было похоже на кинжалы, вонзаемые в мое тело один за другим. Хуже всего было то, что он прав. Я не строил иллюзий. Я не Абрахам Портман. Я всего лишь Джейкоб. В моем теле не хватает даже веса, не то, что сил бороться с монстром вроде пустоты. И я отпустил его. Кто я такой, чтобы вообще что-то требовать? Конечно, я убегу. И буду ненавидеть себя весь остаток жизни.

– Но даже если ты уйдешь, твари найдут тебя и там. У тебя не будет даже призрачного шанса умереть, сражаясь, – последние слова он попросту выплюнул мне в лицо. – Так легче. Мисс Перегрин не считает нужным произнести этот вопрос с тобой так, как он должен звучать. Но я свободен от моральных принципов. Вопрос в том, Джейкоб, как быстро и бесполезно ты желаешь умирать.

Я молчал. Страх внутри меня сворачивался тугим комком с каждым днем. Чего я боялся? Смерти? Я не знаю, что это такое, чтобы бояться. Перед моими глазами все еще стояла картинка моего мертвого деда в лесу. Я моргнул. На этот раз на моей сетчатке словно проступил силуэт пустоты. Я могу ее видеть. Разве это позволит мне убежать, поджав хвост? Дед никогда не убежал бы. Он сражался, чтобы я жил спокойно, так почему я не могу сражаться, чтобы его смерть и его жизнь не была напрасной? Пусть я бесполезен и действительно отсрочу неизбежное для всех нас на пару минут, но мы проведем их в борьбе.

– Я видел пустоту однажды, – произнес я. Енох поднял бровь, видимо, не ожидая услышать нечто подобное. – В штаны не наложил, так что, – я неопределенно повел рукой в воздухе. Он кивнул, словно был благодарен мне за то, что я не скрываю причину смерти деда. – Но у меня не было семидесяти лет, чтобы тренироваться.

Не знаю, почему я произнес все это. Словно просил его убедить меня. Енох склонил голову к плечу.

– Помоги мне, – произнес наконец я, поступившись всем, что только составляло ростки моей гордости. Он не высмеял меня. Не унизил. Не назвал показушником или трусом. Он просто еще раз кивнул, хотя и устало. Я не мог избавиться от ощущения, что мы только что заключили какую-то очень важную сделку.

Я снова увидел перед собой его сердце. Нет в моей памяти воспоминания живее, чем это.

– Только не ценой… такой, – пробормотал я.

– На твой век хватит, – чуточку высокомерно ответил он мне, но накалившееся напряжение между нами спало. Я отступил от него на шаг, позволив ему занять свое место возле дерева. Однако на этот раз он не стал брать в руки свой планшет с рисунком. Он сложил руки на коленях, смотря куда-то сквозь рощу. Я чувствовал связь с ним, которая передалась мне от деда, вне всякого сомнения, но эта связь не могла объяснить моего восхищения им. В нем было все, чего никогда не доставало в жизни мне. Я снова сел рядом с ним на траву, не стараясь особо отодвигаться. Енох не реагировал на меня, но мне нужно было подпитаться им как можно больше. Когда я был рядом с ним, я словно анестезировался, накачивался стероидами и ощущал, что я могу все. А это слишком странные ощущения для такого труса, как я.

Я подлез под его руку. Жалок я был или нет, в тот момент мне казалось, что нигде в мире больше нет человека, который видит ясно мою трусливую и бесполезную натуру так же, как Енох. Он не возражал против моих инсинуаций в его сторону. Я решил, что он получает не меньшее вампирское удовольствие от моей наглости и неадекватности, которыми я фонтанировал за гранью волевых возможностей своей личности.

Если честно, мне хотелось не просто подлезть к нему, но и оказаться так близко, чтобы выкачать все его невероятное спокойствие, всю его уверенность и весь его разум. Он подпустил меня к себе. Я едва не утонул в таком резком водопаде черт его присутствия рядом. Я тонул и хотел больше. Я чувствовал себя роботом рядом с мощнейшим аккумулятором, который я только встречал в своей жизни. Его присутствие было как подарок на Рождество. Я был уверен, что останься я хотя бы в метре от него, этого сумасшествия бы не было, но теперь меня пришивало к нему нитями моей слабости и благодарности, склеивало восхищением и связывало доверием. Я ничего не знал о Енохе О’Конноре, но его присутствие рядом со мной стало жизненно необходимо для меня всего за сутки.

О да, я просто больной.

Я видел его, ощущал его руку на своем плече, дурманился его запахом, который я никогда не смог бы встретить в своем столетии. Этот едкий запах формалина начинал нравится мне, щекоча мой нос. Но кроме формалина, от него пахло чем-то гораздо более приятным, но чем именно, я не знал. В бреду моего помешательства я склонил голову и коснулся носом его шеи. Енох вздрогнул и инстинктивно оттолкнул меня.

Резко встряхнуло и меня.

– Ты совсем не как он, – хрипло пробормотал Енох, покрываясь чем-то вроде призрака румянца.

Ну, в этом не было никаких сомнений, хотя бы потому, что в этот момент мой дед тискал бы Эмму за соседними кустами. Но, что еще хуже, мне не просто было плевать на Эмму. Эта игра с Енохом напоминала мне трюки с острой бритвой, опасность игры с которой щекотала мне нервы. Он вызывал во мне океан адреналина, топивший все сосуды, то, отчего я веду себя как зависимый. Я подсел на это. Я подсел на устаревший, уникальный наркотик, имя которому было Енох.

Я не мог больше оставаться в такой близости от него, но и оторваться не смел. Я нашел выход, странный, идиотский, но единственно возможный. Я устроил голову на его коленях. Я был вознагражден растерянностью и смущением Еноха, отчего его щеки снова порозовели. При всей его худобе щеки казались попросту достоянием Еноха. Я определенно включил бы в описание его не только его тени под черными глазами, не только его коротко стриженные кудрявые черные волосы, но еще и несуразно большие щеки, скидывающие ему пару лет. Если бы он не был в петле и подрос на пару лет, я готов был спорить, его лицо преобразилось бы, и щеки оставили бы после себя тонкие и острые черты его лица, обнажив скулы. Я хотел это видеть.

Я чувствовал себя победителем всего пару секунд. У Еноха было, чем ответить моей наглости. Мгновение я еще довольствовался его разрушенной невозмутимостью, но затем я ощутил его пальцы в своих волосах. Я едва не заорал от того, насколько несколько легких прикосновений Еноха обезоружили и распяли меня на его коленях. Я превратился в жалкое хлюпающее желе, лишенное воли, и если Эмма имела в виду именно это под его умением контролировать людей, то да, о да, Енох определенно меня контролировал. Я покрывался беспощадными волнами мурашек, у меня отнималась каждая часть тело и сводило зубы от того, как чертовски приятно было воспринимать то, что он делал со мной. Я уверен, это не могло вписываться в рамки приличного, потому что даже лежа у меня кружилась голова каждый раз, когда он зарывался руками в мои волосы. Он делал это медленно, как будто нехотя, а я позорно умирал каждую секунду от удовольствия, которое никогда не было мне доступно. Не было ни единого шанса хоть чему-либо стащить меня с его коленей. Я лопнул бы от переизбытка удовольствия. Я замурчал, как кот под валерьянкой, потому что выносить это тихо больше не мог. Мое мурчание показалось мне громом среди ясного неба, и я тут же открыл глаза в ужасе, когда его пальцы замерли. Я смотрел на него глазами размером с арбуз, боясь, что он воспримет это… Да как вообще это можно воспринять?

И тут я увидел невозможное.

Уголки его губ едва заметно дернулись вверх. Енох улыбнулся, хоть и едва заметно.

Вместе с очередным движением его пальцев это стало причиной моего маленького сердечного приступа. Я забывал дышать, терял способность управлять телом, я только ерзал в надежде получить больше и дольше. Мне даже не хватало моральных сил и всякого желания думать о том, как я рассказал бы об этом деду. Плевать. Мне никогда не было так чертовски хорошо.

– Джейкоб! Енох! – голос Бронвин застал нас врасплох. Я был готов держать его за руки, лишь бы все это не прекращалось, но это был глупый и беспечный порыв. Я должен был думать о том, как это выглядело со стороны. – Мисс Перегрин недовольна вашим опозданием.

Как бы я не хорохорился, меня снесло с его коленей в рекордные сроки, стоило мне услышать о том, что мисс Перегрин мною недовольна.

Я сидел за столом далеко от Еноха. Это позволило мне понять, что я в своем роде передозировался им. Эйфория захватывала меня все больше и больше, а голова никогда не была такой легкой. Пронзительный взгляд мисс Перегрин не доставлял мне никаких неприятностей. Гораздо больше мне не нравилась Эмма, которая хоть и вела себя тихо, но ела раскаленными приборами. Остальные дети чувствовали, что что-то не так, а потому молчали. Я должен был остановить себя и подумать над тем, что происходит со мной, но я умело отмахивался от своих сомнений, убеждая себя в том, что ничего не выходило за рамки неразумного.

Выходило.

Мне нужно было больше.

Я не собирался уходить на ночь. Я вообще не хотел никуда и никогда уходить, если каждый день здесь будет таким. Понимал ли я, что все происходящее со мной было лишь из-за одного человека, из-за парня, из-за Еноха? Нет.

После невеселого обеда мисс Перегрин усадила нас за кино, рождаемое снами Горация. Мы смотрели на проекцию какого-то ателье, гардеробной, затем Эмму в одежде, забрызганной кровью. Мы видели какие-то белые стены и мост с провалом, бивший из-под земли огонь. Картинки пугали Клэр, и мисс Перегрин хотела остановить Горация, но вдруг я увидел себя. Мое лицо было так разбито, что я поневоле потрогал свое руками. Я был в крови, в грязи и саже. Но мое лицо выражало что-то, на что прямо сейчас я не был способен. Облегчение. Облегчение, сравнимое с жизнью и смертью. Мрачная напряженная тишина опустилась на гостиную. Я смотрел на себя и ничего, абсолютно ничего не понимал. Это тоже вещие сны Горация?

Мое лицо исчезло. Сначала я увидел глаза, отличающиеся от темноты только бликами. Я не мог не узнать Еноха. Но тот Енох, которого я видел, выглядел едва живым. Синяки, запекшаяся кровь и шрамы на его лице выглядели слишком реально. У него больше не было щек, только синяки под глазами стали еще больше. Он стоял за решеткой.

Решеткой, которую Хью открывал ключом.

Я посмотрел на Еноха. Ни единой эмоции не читалось на его лице, разве что он был еще бледнее обычного, если это вообще реально.

Я вернул свой взгляд на экран. У меня родилось предчувствие чего-то, что нельзя смотреть никому. Даже мне. Но было поздно. Мисс Перегрин поджала губы, смотря на стену.

У меня поджалось все.

Я заставлял себя смотреть, как едва живой я вхожу в его камеру. Мое сознание не выдерживает моего выражения лица, и я не могу его описать. Все мое существо не верило, что я способен на подобные эмоции. Но еще хуже было видеть Еноха… Я отвернулся. Он тоже, закрыв лицо руками. Мисс Перегрин велела Горацию прекратить, и он послушно вытащил окуляр.

Только я успел увидеть, как держу Еноха в своих руках, прижимаясь лбом к его лбу. Так сильно, словно я вообще не верил в то, что он живой.

Все молчали.

Енох поднялся на ноги первым. Я, не думая, вскочил за ним. За моей спиной мисс Перегрин отправляла всех по комнатам. Я шел за Енохом до самой его комнаты, но он захлопнул прямо передо мной дверь. Как будто мне было легче от того, что я увидел. Как будто только его одного испугало все то, что приснилось Горацию. Я боюсь боли. А там от моего лица не осталось вообще ничего. Это невозможно. Нет.

– Джейкоб, – мисс Перегрин возникла передо мной, застав меня врасплох. Я сидел возле комнаты Еноха, чувствуя себя потерянным, напуганным мальчишкой, который просто хотел доказать всем и себе в первую очередь, что он не псих. Впервые я встретил кого-то, кто, вероятно, понимает и принимает меня таким, какой я есть, и я опять виртуозно все прошляпил. – Пойдем со мной, пожалуйста.

Я покорно поднялся вслед за ней. Ничего хорошего я не мог услышать от нее. Перед моими глазами все еще стояло изможденное лицо Еноха-пленника, и оно причиняло мне большую боль, чем мое собственное. Не надо было гадать, я подвел его, как это сделал мой дед. Очевидно, что использовал до предела. Но я не хотел этого. Не хочу.

– Скажи мне, что ты собираешься делать, Джейкоб, – спросила мисс Перегрин, стоя ко мне спиной, лицом к окну.

– В смысле? – напряженно переспросил я.

– Я не хочу, чтобы на твое решение повлияли какие-то внешние факторы, – начала она, и я тут же помрачнел.

– Я хотел бы быть поставлен в известность о таковых, – процедил я, изо всех сил отгоняя от себя мысль о том, что выбора для меня, похоже, не остается. Весь вопрос в том, когда, где и с кем я умру, напомнил я себе.

Я ожидал, что мисс Перегрин начнет гнуть свою линию, но вместо этого она открыла для меня маленькую неприметную дверь, за которой я обнаружил незнакомую мне старушку. Вид ее был далек от здорового. Я с непониманием смотрел то на нее, то на мисс Перегрин.

– Это имбрина, Джейкоб. Ее петля была разрушена тварями и пустотами, а дети – похищены. Я не уверена в том, что бедняжки еще живы, – на этот раз ее прямолинейность поражала. – Похищены уже многие мои подруги, Джейкоб. И со дня на день твари будут здесь. Не стану скрывать, твои способности могут спасти нам жизнь. Но это не означает, что ты обязан оставаться здесь.

Я пожал плечами. Я целиком и полностью доверял своей низкой самооценке, чтобы знать, что я ничем не смогу помочь. Но я попытался представить свою жизнь там, с родителями, которые так любят меня, что скорее запрут в психушке, чем позволят исчезать, когда я захочу. Кто ждет меня там, Рики? Он найдет другого парня для домашних заданий. Родители? Они любили меня по факту наличия, но не из-за того, кто я есть. Они будут ласково выбивать всю дурь, что вложил мне в голову дедушка, и будут ласково называть это лечением. Что ждет меня здесь? Мое странное, нечеловеческое и абсолютно неправильное притяжение к Еноху, ненависть Эммы и неоправданная вера детей в мои силы. Ах да, еще монстры. И смерть. Я бы не стал называть этот выбор простым.

– Я должен предупредить отца, – буркнул я, не веря тому, что, похоже, принял решение. Мисс Перегрин нахмурилась, собираясь запретить мне выходить из петли. Однако она ничего не произнесла, как будто мой дед научил его нашему семейному отношению к запретам. Я вышел из ее кабинета, слегка пошатываясь. Я действительно не представлял, что ждет меня, но все было лучше, чем на всю жизнь оказаться запертым в четырех стенах и выбрасывать пилюли в унитаз. Я только хотел попрощаться с отцом, которого все-таки любил чуть больше. Наверное, потому, что он был совсем уж непримерным отцом и редким мечтателем. Я любил его особой, снисходительной любовью, понимая, почему дед не принял своего сына. Мне было его жаль, конечно, но тогда я был обязан пожалеть и себя, ведь родители не принимают меня. Впрочем, себя как раз жалеть не хотелось.

Я собирался сразу выйти из дома и направиться к выходу из петли. Но уже у самых треклятых дверей комнаты Еноха я остановился. Надоевшим мне шестым чувством я представил, как Енох сидит возле стены, ожидая моего решения. Я обругал себя в самолюбии и эгоцентризме, но все же толкнул дверь, просто чтобы доказать себе, что я не пуп земли.

Я был близок к непечатной ругани, обнаружив его в предсказанном положении.

– Я остаюсь, – произнес я буднично, как будто желал спокойной ночи. – Мисс Перегрин говорит, они направляются сюда, и…