Текст книги "Ледяная звезда (СИ)"

Автор книги: Санди ака Владлена

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Второй причиной было то, что люди помогали иногда развеивать скуку. Когда испытываешь равнодушие ко всему, скука превращается в серьезную занозу. Не всегда удачно, в сущности, род человеческий был довольно однообразен, но иногда, наблюдая за людьми, можно было мимолетом увидеть что-нибудь действительно интересное. И, безусловно, поселившийся среди людей ангел был достаточно интересен – Зимерзла не обманывала его, сказав, что часто следила за ним. Его мотивы, его чувства, в том числе и адресованные ей самой, были преимущественно непонятны. Вероятно, это было чуточку больше, чем просто восхищение, восхищение колдунья как раз понимала, как и чувство прекрасного – все признавали красоту хрупких произведений ее искусства: причудливые скульптуры метелей и снегопадов, рисунки морозов, ледяные драгоценности. Все признавали, что она сама прекрасна, даже когда боялись и ненавидели, никуда не могли деться от этого восхищения, что уж говорить о ангеле Ярисе, который не умел ненавидеть, а боялся только за других. Хозяйке Зимы нравилось видеть свое отражение в золотых зеркалах его глаз, нравился, при всей его чуждости и непонятности, этот чудаковатый ангел, нравилась даже его близкая к абсурду вера в то, что даже к такой, как она, следует относиться с привычной для него позиции. Света. С огнем отношения у Зимерзлы не ладились, но против света она, в сущности, ничего не имела. Хотя это было и не совсем естественно, но Яру колдунья искренне желала долгой жизни, ее поразило его сумасбродное решение отказаться от крыльев и от ангельского бессмертия, заперев себя в несовершенное человеческое обличье, и – в этом не было ни малейших сомнений – она совершенно не желала бы чем-то навредить ему. Поэтому и предпочитала держаться подальше, пока это было возможно, ведь ничего поделать со своим воздействием на все живое Зимерзла не могла, а укорачивать его жизнь, которой и без того теперь оставались жалкие десятилетия, не хотела.

Вот только сам Яр отчего-то считал иначе, и этого колдунья тоже не могла, да особенно и не старалась, понять. Он истово, всей душой ждал встречи, она почти слышала это устремление. Даже летом, когда Зимерзла уходила подальше от человеческих поселений высоко в горы, а сам бескрылый ангел, казалось, полностью погружался в какие-то скучные человеческие заботы, даже тогда не было дня, когда он не вспоминал бы о ней. Что уж говорить о зимах, когда сам воздух был наполнен ее дыханием, а у людей появлялось больше свободного времени, особенно по вечерам… Это бесконечное чувство, когда тебя ждут, безмолвно зовут – раздражало. Всему должен быть предел, даже легкомыслию! Ведь Ярису оказывалось недостаточно просто видеть ее, если Зимерзла все-таки появлялась – хотя он знал, что каждое ее прикосновение укорачивает жизнь, знал, что для хозяйки зимы ровным счетом ничего не значат все эти стандартные человеческие знаки внимания… глупо было даже утомлять бесконечным напоминанием, он и сам прекрасно все понимал. Но вел себя так, словно все это ничего и не значило – всего-то раз уточнил, не неприятно ли это ей самой. Ей самой было все равно, однако, наверное, стоило солгать, сделать вид, что будто человеческое тепло ее раздражает, если это заставило бы его быть сдержанней… но в голову почему-то не пришло. Обманывать из соображений заботы, как это не так уж редко делали люди – да и одна из ее сестер неплохо это умела – тоже казалось ведьме совершенно бессмысленным. В общем-то, в ее планы и не входило о ком-то заботиться: если Яру не жаль жизни, как не было жаль бессмертия, что же, это его право. А она… ей не были неприятны его чувства. Ведьма как-то слышала сказку о художнике из мира Мелоди, ухитрившемся полюбить собственную работу – не то картину, не то статую. Наверное, этим любящим не так уж важно, способен ли объект ответить на их чувства. Не Зимерзле было обо всем этом судить.

– Ты как будто бы грустишь, Зимушка…

– Понятия не имею, с чего ты это взял! – кончиками пальцев в рукавице отводя ладонь мужчины от своего лица, ведьма встретилась с ним взглядом. Яр все еще был красив, хотя минувшие пять лет состарили его как десять, если не пятнадцать: волосы утратили цвет густого золота и стали бледно-русыми, вокруг янтарных глаз разрасталась паутинка морщин, выветренных вьюгами и морозным воздухом. Впрочем, даже морщины выдавали в Яре человека, который улыбается гораздо чаще, чем хмурится, а сами глаза и не думали расставаться с солнечной ясностью, словно где-то внутри его сохранился свет утерянных крыльев.

Зимерзла никогда ни о чем не грустила. Если она правильно понимала значение этого чувства, оно было сродни сожалению, в принципе, знакомому ей, хотя и довольно редкому впечатлению. Колдунье не столь уж о многом имело смысл сожалеть, разве что о божественной силе, которая предательски ускользнула от нее и ее сестер – и то лишь потому, что не удалось отомстить тем, из-за кого это произошло, лишь потому, что больше ничего не оставалось. Но даже об этом она никогда не стала бы грустить.

Наверное, Ярис просто был в чем-то сумасшедшим. Даже для ангела. Других причин того, чтобы платить огромной силой и бессмертием за жизни людей, которые все равно, даже если повезет, двух-трех десятков лет не протянут, того, чтобы вдохновенно искать встречи с собственной смертью, чтобы смотреть ей в лицо с таким счастьем, как на мечту – быть просто не могло. Иногда люди искали смерти, считая, будто жизнь к ним еще менее милосердна, но ведьма и таких не могла бы назвать нормальными, кроме того, Яр точно не принадлежал к их числу. Он совершенно искренне любил жизнь, любил мир, любил этих своих людишек – пожалуй, куда сильнее, чем жизнь, мир и, особенно, люди того заслуживали. Абсурдом было сильнее всего этого полюбить смерть. Но постоянное, ровное свечение все равно оказалось слабее лихорадочных вспышек.

Обычно их встречи происходили все же днем. Теми прекрасными зимними днями, когда солнце необычайно яркое, когда чистое небо кажется хрустальной полусферой, а снег и ледяные колье на ветвях деревьев, как никогда, напоминают россыпи драгоценностей. Их общее время – как говорил Яр. Хоть он и был единственным из людей, кто не боялся покидать жилье ночами и кто, до определенного времени, мог все же вернуться после столь неосмотрительного поступка, но даже он понимал, что не следует искушать судьбу совсем уж без причины и без меры. Не вторгался в те владения, что принадлежали ей и только ей, обычно довольствуясь пограничьем. Но сегодняшняя ночь все же была особенной – у маленькой подопечной Яриса, которая, вообще-то говоря, была уже не такой уж и маленькой, был очередной день Второго Рождения, годовщина ночи, когда только благодаря вмешательству ангела малышка осталась жива. Несмотря на возмущение и обиду самой Авроры, в этом году Яр решил, что в восемнадцать лет девушке гораздо больше подойдет праздник в кругу друзей-одногодков, а вовсе не в его обществе. Последние пару лет тактично не замечать полудетскую влюбленность становилось все труднее, кажется, мужчина из какой-то странной наивности надеялся, что воспитанница сумеет переключить свое внимание на кого-нибудь другого. Благо, хорошенькая блондиночка, в глазах наставника упорно остающаяся милым ребенком, в деревне уже года три как считалась первой красавицей и самой завидной невестой – вот только какая девчонка, обитая бок о бок с самым настоящим, пусть стареющим и с купированными крыльями, но ангелом, станет «переключать свое внимание» на деревенских олухов? Уж точно не считающая себя красивейшей не только в деревне, но и в мире, если не Вселенной, и достойной всего исключительно самого лучшего Аврора!

Яру следовало бы ответить на чувства ученицы. Ведь он тоже любил ее, хотя и не совсем в этом смысле, но отговорка, что Аврора де «ребенок» несколько лет, как утратила состоятельность – в деревнях к восемнадцати годам им всем уже давно положено быть замужем. А самому мужчине это, наверное, помогло бы осознать, что Зимерзла просто по природе своей не может ответить на его чувства, и перестать ждать от нее… непонятно чего.

Треликая богиня, конечно, обладала даром любить. И кому-то из сестер-ведьм эта способность бонусом досталась – старшая из них даже не знала, кому именно из младших так «повезло» – обе были достаточно сумасбродны и непредсказуемы, чтобы хранить где-то в глубине души даже такое. Только ее собственная душа была прозрачной, как лед из особой, очищенной от всего живого воды – в котором уж точно не могло ничего таиться.

– Тебе осталось недолго, – тихо заметила Зимерзла, продолжая разглядывать лицо Яра. Лишняя демонстрация жестокости и бестактности, учитывая, что бывший ангел и сам это знал. Знал, но понимать почему-то не желал.

– Тебя это огорчает? – с горьковатой надеждой спросил он.

– Мне все равно. Но тебе самому не должно быть все равно.

Он ведь тоже был жесток к ней! Как бы хозяйка зимы ни относилась к человеку, она все равно несла ему смерть, так зачем надеяться, что ее это тоже будет огорчать, зачем ждать чужой боли? Только потому, что сам ее испытываешь? Но спрашивать вслух колдунья не стала. Они не раз уже демонстрировали, что говорят словно бы на разных языках, во все вкладывая иное значение, вплоть до прямо противоположных. Вполне могло статься, что он искренне считал лихорадку своей души счастьем, оттого и радовался каждому мгновению, проведенному рядом, мгновению, отнимающему еще несколько месяцев жизни.

– Мне не все равно, Зимушка. Но я не могу ничего поделать, поэтому не вижу смысла сокрушаться.

– Ты не можешь больше жить вечно, но прожить несколько дольше мог бы. Если бы всего лишь держался подальше.

– Такая жизнь стала бы несколько утомительной.

– Я ничуть не хуже смотрюсь издалека. Даже когда ты не видишь меня лично, разве не замечаешь в каждой снежинке, в каждом ледяном узоре? Я… высоко ценю то, как ты умеешь видеть, правда. Мне не так-то легко польстить. Но со всеми этими объятьями лезь к человеческим женщинам – это и безопасно, и куда более естественно!

– Это было бы подло! Да, ты же не понимаешь… но обычная женщина была бы очень несчастна из-за того, что я оставался рядом с ней, понимая, что люблю только тебя. Это было бы все равно, что обманом.

Большинство женатых мужчин, по многолетним наблюдениям колдуньи за людьми, относились к такому куда проще, легко, так сказать, разграничивая понятия, но ангел… ангел он и есть!

– Ты любишь всех людей.

– Это… не совсем одно и то же чувство. Не так уж я уже необходим людям, чтобы жить только ради них. Даже Авроре пора уже учиться жить без меня. Почему же я должен жертвовать счастьем видеть тебя и хотя бы иногда быть рядом ради нескольких лет, которые все равно уже ничего не изменят? Должно быть, это эгоизм, но, став человеком, я могу позволить его себе хотя бы в этом. Я причиняю Авроре боль… когда все закончится, ей быстро станет легче. Наверное, это хорошо, что ты сама ко мне не привязана, Зимушка, и не станешь страдать. Да, конечно, я рад этому.

Какие тут еще могут быть сомнения в его сумасшествии?

– Привязана? Я привыкла к тебе. И со всем эгоизмом, которому человеческий и в подметки не годится, предпочла бы видеть тебя живым как можно дольше. Видеть свое отражение в твоих глазах сквозь призму этого необычного света. Я никогда не могла подумать, что кто-нибудь может смотреть на меня с большим восхищением, нежели я сама – было бы обидно лишиться такого зеркала.

Отступив на полшага, Яр широко распахнул глаза, словно бы в недоумении, и негромко рассмеялся.

– Зеркало? – со странной интонацией переспросил он. – Что же, пускай зеркало. Зимушка, я продал тебе мои крылья и отдал бесплатно душу. Глаза, что какие-то глаза, если ты хоть немного того желаешь – то и они принадлежат тебе.

Колдунья воздержалась от замечания, что отдельно от всего остального даже его необычные золотые очи могут утратить существенную долю своего очарования – научилась хоть немного быть тактичной, не иначе.

Что, в сущности, представляет собой жизнь Яра среди людей? Вечное служение. Ему благодарны, его любят, им восхищаются, но все равно считают чем-то вроде волшебной палочки для чудес и исполнения желаний. Даже теперь, когда он давно лишился своей магии. Казалось, он счастлив жить этой жизнью – иначе вообще зачем строить ее такой? Наверное, это заложено в сущность ангелов Драконом, а вовсе не является их собственным выбором, раз этот ненормальный при этом отчего-то чувствует себя счастливым только рядом с ней, не умеющей любить и о благодарности имеющей самое смутное представление. Это все, чего он хочет и называет даже «эгоизмом» со своей стороны, поскольку собственные желания иногда отвлекают от роли всеобщей няньки. И несколько лишних лет жизни «не изменят ничего»… а сколько – изменит?

– Можешь, если хочешь, поцеловать меня, – изучающее прищурившись, сказала Зимерзла. – в последний раз. Ты понимаешь? Во всех смыслах – последний.

Ему потребовалось мгновение, чтобы действительно – понять. Только в первый момент ресницы, тоже слегка подсвеченные золотым оттенком, недоуменно дрогнули. Может быть, и все оставшиеся годы его жизни ничего не меняли, может быть гораздо удобнее, чем каждый год видеть его все сильнее стареющее лицо, будет чувствовать этот взгляд постоянно, в собственном горном дворце? Сквозь одну из ледяных глыб…

Видеть ее и хоть иногда быть рядом – что же, эту его просьбу она как раз может исполнить, пусть даже и таким образом.

Непонимание заняло миг, но колебанию не досталось даже этого. Шагнув вперед, бескрылый ангел заключил хозяйку зимы в объятья, словно только этих слов и ждал все это время, пока они вдвоем… в основном, молчали. Слишком мало было понимания, чтобы пытаться вести какие-то беседы. Не так уж много предстояло потерять.

Первое время кожа Яра немного обжигала своим жаром – он постоянно болел из-за этих лесных прогулок и ни собственные лекарские навыки, ни магические способности ученицы не справлялись с хронической простудой, лишь снимая часть симптомов – но тепло стремительно покидало его тело, движения становились заторможенными… только сохраняющий ясность взгляд продолжал как будто жить по отдельности. Почему-то Яр не закрыл глаза… ах, ну да, она же сказала, что хочет их видеть. Наверное, они еще успеют поймать лучи утреннего солнца между заснеженными ветвями деревьев, прежде чем взгляд тоже застынет навечно…

Не особенно сильный, хотя и яростный, толчок заставил Зимерзлу слегка покачнуться от неожиданности и, отстранившись от превращающегося в изваяние Яра, недоуменно обернуться. На фоне светлеющего неба и мохнатых от снега веток, не сводя с нее горящего ужасом и – нет, не злобой, а какой-то отчаянной решимостью – взгляда, стояла куколка Аврора в криво застегнутой шубке из рыжеватого меха и наспех наброшенном на белокурые волосы платке.

– Я… я тебе не позволю!

– Даже если он сам этого хотел бы? – краем глаза косясь на неподвижного мужчину, ехидно уточнила колдунья. Девочка тоже ненадолго перевела взгляд, на несколько мгновений где-то за сиянием решимости мелькнуло отчаяние. Волосы Яра успели покрыться сединой инея, а тонкая корочка льда сковала кожу, распахнутые глаза смотрели в никуда, а на посеревших губах так и застыла счастливая улыбка. Искра жизни в нем еще теплилась, но сонно и нехотя… Как бы ни пришлось начинать все сначала, чтобы лед не получился слишком мутным!

– Это все из-за тебя! – мотнув головой, из-за чего платок окончательно сполз с растрепавшихся волос, отрезала Аврора. – Чары это, обман, морок, какое-то проклятие – не знаю. Но как только ты уйдешь, как только оставишь нас в покое – все будет иначе!

Она, наверное, искренне себе верила.

– В покое? Только ты сейчас нарушаешь покой, деточка, быть может, тебе и следует уйти?

Почему-то ведьма не успела заметить, откуда в руках ученицы Яриса возник золотистый посох с похожим на колесо навершием, словно девчонка извлекла его прямо из воздуха, прежде чем сорваться с места. Ехидно искривив губы, Зимерзла вскинула руку навстречу этому движению: полыхнуло бледно-голубым маревом, воздух словно сгустился от ставшего еще сильнее мороза, словно уже намереваясь перейти в жидкое состояние, что с воздухом бывало только при очень низких температурах…

Вот только движения Авроры это даже не замедлило. Кажется, колдунья не успела прогнать с лица кривую усмешку, не успела задуматься, как ее сила может словно бы и не действовать… Впрочем, мимолетно увидев золотисто-оранжевое платье с облегающим лифом и струящейся юбкой, как-то оказавшееся на девчонке вместо шубы, от улыбки удержаться было действительно трудно – утонченный вкус Ярис своей подопечной отчего-то не привил. За спиной Авроры дрожали небольшие крылышки, мало похожие на ангельские и вызывающие ассоциацию не с птицей, а с каким-нибудь крупным насекомым. Первые лучи восходящего солнца заискрились на янтарном кабошоне…

«Ненавижу насекомых» – пронеслось в голове Зимерзлы.

А потом хрустнули позвонки тонкой шеи прижатой рукоятью посоха к ближайшему дереву.

========== Часть третья. Сердце зимы. 1. Айси ==========

Музыка Вечности, смеха пронзительный глянец,

Тонкий хрусталь обнимает горчащую волю.

Белая Леди сама приглашает на танец,

Белого вальса метель тебя вырвет из боли.

Мартиэль

Айси проснулась от собственного крика. Правда, беззвучного – горло, словно сдавленное в невидимые тиски, не пожелало воспроизвести не то, что вопля, даже хрипа. Рывком сев на кровати, девушка обхватила шею руками и судорожно глотала воздух.

Что за дьявольщина?!

Когда юная ведьма вернулась, сестренки то ли уже спали, то ли просто поленились высовывать носы в холл и интересоваться, где это Айси носило так поздно. Оно и к лучшему, конечно, настроения огрызаться сейчас не было совершенно, а попасться сестрам на глаза в чересчур миролюбивом настроении и спустить пару шпилек означало обеспечить их компроматом на несколько недель вперед.

Снегопад застал ведьмочку на полпути к дому. Мягкий, практически теплый, мокрыми крупными хлопьями нежно касающийся кожи и совершенно не похожий на ту хлещущую по щекам колкую вьюгу, которая, наверное, бушевала в это время года в родовых землях семьи фон Норд. Но здесь и такой снегопад иначе как чудом считаться просто не мог.

Бесшумно проскользнув в свою комнату, Айси даже не стала зажигать свет, а вместо этого распахнула окно, на ходу стягивая свитер. В последний день перед Карнавалом Гриффин, внезапно почему-то вспомнившая, что крепостное право уже отменили, милостиво предоставила сотрудникам выходной в формулировке «и чтобы до вечера ноги вашей в школе не было!», поэтому завтра вполне можно было поспать подольше, но, наверное, снег убаюкал ее. Окно ведьмочка так и оставила открытым – если Пеппе сдуру наружу и выпорхнет, с третьего этажа уж как-нибудь даже при своей весьма условной летучести приземлится. Теперь прохладный ветер колыхал легкие, похожие на паутинчатый узор шторы. Снегопад продолжался, затихший ночной город источал странное синеватое сияние, превращая лениво кружащиеся снежинки в холодные искорки или даже маленькие звездочки. Айси с ногами забралась на подоконник и, с наслаждением зажмурившись, подставила лицо снежинкам. Если погода хотя бы до конца праздников продержится…

– Мамочка?

Вспорхнувшая на подоконник утка совершенно по-кошачьи поднырнула головой под ладонь. Вроде бы, Пеппе в жизни никто, кроме этого дурака Санни сегодня (или уже – вчера?), не порывался гладить – тем не менее, просекла момент и оценила обнаглевшая птица с первого раза.

– Невыносимо неблагодарное занятие – выискивать недостатки в тех, кто тебя любит! – устало пробормотала Айси себе под нос, но глаза все-таки открыла, недовольно покосившись на утика. – Вот ты, ты хотя бы понимаешь своими птичьими мозгами, что тебе рядом со мной не место. Что тебе здесь элементарно плохо! Понимаешь, если тогда тебе хватило ума сбежать с этим рохлей огром! У тебя просто шансов нет выжить в моем мире, ты для такого не-при-спо-соб-лен! Просто не способен дорасти!

Пеппе, пребывающий на седьмом небе от осознания, что в данный конкретный момент на него не орут и пинками не гонят, тихонько курлыкал, выражая полное согласие с чем угодно.

– Ни демона ты не понимаешь, дурацкая птица! – констатировала ведьма, в задумчивости ероша кончиками пальцев мягкие перья на хохолке. – Но с пониманием или без, а выбор у тебя небольшой: либо измениться, либо просто погибнуть. Такова жизнь.

Отпихнув разомлевшую утку, Айси неохотно слезла с подоконника. Несмотря на то, что свет она так и не зажгла, а небо было плотно закрыто облаками, синеватое сияние снегопада освещало комнату достаточно ярко, чтобы девушка могла рассмотреть каждый уголок. Грани лежащей на тумбочке «звезды» переливались и искрились, словно бриллиант сиял сам по себе – впрочем, это как раз было свойство многих драгоценностей: казаться скучными стекляшками в хорошем освещении, но «оживать», поймав рассеянный лучик в полумраке.

– Вижу, ты нашла мою игрушку… символично по-своему, что она досталась тебе именно из рук этого мальчишки.

В окно дыхнуло уже не прохладой, а настоящим морозом, которого в Магиксе никогда не бывало и, в общем-то, быть не могло. Стоящая босиком на мраморном полу ведьмочка слегка поежилась, хотя холод не беспокоил ее даже на Омеге.

– Добрый вечер, госпожа Зимерзла, – еще не обернувшись снова к окну, но уже заранее зная, что ей предстоит увидеть.

Совсем уж призрачной стоявшая между вздувающихся занавесок женщина не выглядела, но и с живым человеком ее спутать было трудно. Голубоватая кожа словно светилась изнутри мертвенным синим светом, а длинная, шелестящая складками от сквозняка юбка колыхалась над полом рваными краями, не давая понять, стоит ее хозяйка на полу или висит в воздухе над ним. Черты бледного лица были резкими и довольно грубыми, с крупным, хищно изогнутым носом и узкой щелью ехидных губ, впрочем, на голубоватой коже совершенно не было морщин и в целом лицо женщины было довольно интересным. Совсем не то жуткое пугало, как любят изображать Древних феечки. Хотя, наверное, это слабое утешение для особы, которая была когда-то потрясающей красавицей!

Какое-то время две колдуньи с почти одинаковым скептицизмом во взглядах рассматривали друг друга.

– Не особенно-то ты гостеприимна, деточка, – наконец насмешливо заметила тень Древней Ведьмы. Айси скривилась.

– А Вас это удивляет?

Зимерзла негромко мелодично рассмеялась.

– Циниками в столь юные годы себя начинают полагать, либо потерпев крах в романтическом увлечении, либо пережив крушение возвышенных идеалов, которые, рушась при столкновении с действительностью, частенько дают идеалистам по физиономии. С высоты своей возвышенности, так сказать.

– Интересно, как им не рушиться, когда узнаешь подробности вроде того, что бывший кумир детства, оказывается, позволяет какой-то малолетней фее из ревности себя прикончить?! – огрызнулась Айси. – Ну и чего ты хочешь?

– Не из ревности, – на несколько мгновений ехидное выражение покинуло лицо Древней Ведьмы, сразу сделав его заметно приятнее. – руководствуясь столь эгоистическим чувством, ей этого просто не удалось бы. Чтобы спасти его. И не стоит проявлять такую непочтительность, мы все же говорим о первой королеве Солярии. А чего я хочу – это мы непременно обсудим! – снова искривив тонкие губы в усмешке, добавила старушка. – Но, может быть, стоит начать с того, чего хочешь ты?

– Предположим, я готова выслушать твои предложения.

В конце концов, выслушать – что бы то ни было – будет не совсем уж бесполезно. Даже просто из любопытства. Общение с этим пустомелей Валтором научило юную ведьму весьма скептически относиться к любого рода обещаниям от разных сверхъестественных существ, поэтому особой заинтересованности Айси демонстрировать не торопилась. Что такого могла бы предложить какая-то тень, запечатанная в сердце Торрентуволлы, пусть и бывшая в древности на треть богиней? Будь у Зимерзлы хоть сколь-нибудь полезные силы и возможности, она воспользовалась бы ими сама.

– Божественной силы обещать не стану, – усмехнулась старушка, то ли читавшая мысли собеседницы, то ли, что куда более вероятно, просто прекрасно знающая, в каком та мыслит ключе. – впрочем, она тебе и не нужна, уж набив такое количество шишек, стоило бы это понять. Вы слишком много оглядываетесь на фей, черпающих свое волшебство из окружающего мира и использующих на манер дубины неандертальца, все начали мерить всего только количеством Силы. А колдовство – это искусство. Все словно забыли о том, что быть ведьмой, в коренном своем значении, означает знать кое-что о мире и вселенной, знать – и это знание использовать для своей выгоды. Различие между волшебницами и колдуньями стали сводить к различиям в манере одеваться!

– Да, да, раньше и снег был белее, и зимы холоднее, и монстры монстрянистее и приключения приключенестее! – Айси раздраженно помотала ладонью. – Если ты явилась ко мне просто поворчать на времена и нравы, извини, у меня нет настроения выслушивать это посреди ночи! У какого-нибудь подъезда на лавочке встретишь больше понимания, если это все…

– Перестань дерзить!

– Иначе?

Зимерзла неприязненно зыркнула на девушку из-под густых поседевших бровей. Глубоко запавшие глаза казались синеватыми огоньками в густой тени глазниц.

– Мне казалось, ты стала хоть немного умнее. При том, что ты по-прежнему никудышный тактик и чересчур склонна к распальцовке, мне казалось, ты постепенно учишься принимать верные решения…

С каких это пор древние хтонические создания стали употреблять выражения вроде «распальцовки», интересно? На призраков определенно не лучшим образом повлияли годы заточения в, пусть и колдовской, но все же школе, среди преимущественно молодежного контингента!

– Верные – то есть, те, которые зачем-то нужны тебе?

– Тебе нет смысла выискивать внешние источники магической Силы, девочка. Только зря время тратишь. Это прерогатива фей – черпать магию из мира, из стихий. Колдовство должно черпаться из собственной сущности, а не каких-либо внешних источников. Вся Сила, что тебе необходима, с самого начала заключена в тебе самой. В том, что вы здесь, если угодно, называете «душой». Мудрость и знание, умение этой силой распорядиться – вот что принесет настоящее колдовское могущество. То, чего вы просто нахватались по верхам… и то, чем могу поделиться я, возможно, ты пока не представляешь себе, как это на самом деле много.

– Если знания так могущественны, почему они не помогают тебе вырваться из заточения? Иногда их недостаточно, не так ли?

– Иначе я не стала бы приходить к тебе, ведь память – это единственное что у меня осталось. Я лишена жизни и души, соответственно, и колдовской силы.

– Но вы трое уже были тенями, когда уничтожили Домино.

– Боюсь, ты сейчас твое разочарование «кумиром юности» станет еще сильнее… конечно, Даркар наделил нас кое-какой силой, когда призвал, но мир по большей части разрушила ядерная зима. Ты слышала о таком?

– Кажется, на Зените лет двести назад взорвался какой-то там субмолекулярный реактор и пепел не пропускал к планете солнечные лучи, заставив климат сильно похолодать, а выживших людей на полвека под какие-то купола переселиться – у них тогда еще не знали магии, вот и изобретали разные странные штуки, чтобы чем-то ее заменить. Но при чем здесь зенитские изобретения – на Домино их не использовали? Да и после того взрыва их ученые чего-то там доработали, чтобы больше не взрывалось.

– Притом, деточка, что пробудившийся Дракон – сила в сотни раз большая, чем все реакторы Зенита вместе взятые. Когда мы с сестрами добрались до девочки, она что-то почувствовала и инстинктивно потянулась к Дракону за помощью, но еще не умела ни сдерживать его, ни направлять. В мир выплеснулось слишком много Силы, и это вызвало куда более глобальную атомную зиму, чем на Зените когда-то.

Огонь Дракона, превративший планету – его собственный любимый мир – в мертвый кусок льда? Что-то в этом утверждении попахивало абсурдом. И королевский дворец, по такой версии, оказавшийся бы в самом эпицентре взрыва, почему-то стоит посреди снежных пустынь целехонький! Впрочем, Зимерзла вовсе не обязана была говорить сейчас правду.

Скользнув в глубину комнаты – кажется, она все-таки парила, а не шла, тень древней ведьмы замерла лицом к лицу с девушкой. Ее дыхание щекотало кожу морозом, как тысячи мелких иголочек.

– Поделись со мной жизнью, душой и телом, а я с тобой – знанием и мудростью. В этом союзе мы обе обретем, если не всемогущество, то бесспорно треть его. А при помощи сестер мы могли бы и возродить Треликую Богиню, вернуть во Вселенную правильный миропорядок, вместо этих ущербных черно-белых законов, навязанных Драконом и Фениксом!

– Мои душу и тело? – переспросила, сама едва услышав свой голос, Айси. Только одержимости ей для совсем уж полного счастья сейчас не хватает!

– Как я уже сказала, вы сейчас неверно истолковываете понятие души. Твои личность и индивидуальность не пострадают – я не принесу с собой ничего такого, чем ты сама не обладала бы изначально. Только научу понимать чуть лучше, в том числе, и собственную сущность.

– Я подумаю, – отводя взгляд от синеватых угольков глаз Древней, сухо пообещала Айси. Зимерзла чуть отстранилась

– Подумай, – покладисто согласилась она. – только не слишком долго. Я хочу получить молодое и красивое тело, так что лет через тридцать-сорок, боюсь, ты уже перестанешь устраивать меня.

Ведьмочка сдавленно хмыкнула, оценив масштабы такого «недолго». Огоньки в запавших глазах старухи засияли ярко, почти до белизны, превратившись из тлеющих холодом синих углей в яркие голубоватые звезды, воздух в комнате сгустился от холода, даже дышать стало немного больно, словно не вдыхая, а с усилием проглатывая его. Холод просочился сквозь кожу и вместе с замедлившей бег кровью струился по жилам. В какое-то мгновение Айси готова была уже забыть свои колебания и согласиться на сделку, поскорее став частью безграничной древней сущности. Ведь холод и тьма царили во Вселенной еще задолго до того, как Дракон принес в нее огонь и свет, а на стыке света и тьмы образовались подвластные Фениксу Тени. Треликая Богиня была древнее самого мироздания и даже частичка ее сущности была несоизмеримо огромна…

Приглушенный вопль, прорвавшийся даже сквозь густую вьюжную пелену, заставил девушку распахнуть глаза и… недоуменно уставиться в мутноватое зеркало потолка, растянувшись на кровати. Во все еще распахнутое окно струились лучи утреннего солнца, играющие на стенах и зеркалах всеми цветами радуги, можно было принять саму комнату за огромный бриллиант, внутри которого каким-то образом оказалась. В легком ступоре поднявшись с кровати, Айси на цыпочках пробежала по мраморному полу к окну и выглянула наружу. Небо было ослепительно ясным и ярким, городок после вчерашнего снегопада напоминал огромный торт, щедро политый глазурью и украшенный взбитыми сливками. На подоконнике за ночь тоже образовалась тонкая снежная скатерть.