Текст книги "Второй шанс (СИ)"

Автор книги: SаDesa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Часть 13

Время лечит. И физические раны, и душевные. Как бы банально это не звучало. Сколько потребуется мне, чтобы перестать испытывать к себе… отвращение?

За постыдную слабость, за боль и за… грубость.

Ты почти не подходишь ко мне. Уже две недели. Держишь дистанцию.

Необходимый минимум: перевязки, долбаные бичпакеты, неизменно подставленная опора в виде плеча, чтобы добраться до ванной. На этом все. Спишь на диване, больше не пытаешься заговорить со мной, не бегаешь по ночам, чтобы не нарваться на очередной посыл.

И меня это бесит.

Бесит так сильно, что пару раз я даже порывался прийти к тебе сам и притащить за шкирку. Но ебаная гордость, черт бы ее побрал. Не могу переступить.

Не могу, хотя стоило бы. Наверное… Может быть… Когда-нибудь.

Блять.

Никогда я не хотел свернуть тебе шею так сильно, как во время этих ебаных объятий. Руки взъерошенного мальчишки, дрожащего от собственной смелости.

Даже боль утихла ненадолго. Пара часов блаженного сна, без мучений, без ярких кричащих образов, называемых снами.

А потом ты ушел…

И больше не приходил обнимать меня, не заставлял чувствовать мерзкую беспомощность. Ее сменила досада.

Почему ты так быстро сдался, тьма тебя возьми??!

Ах да… Именно этого я так отчаянно добивался. И получил.

По полной.

Но мы же исправим все, верно, мышонок?

Вот и ты… Толкаешь дверь бедром, руки заняты всякой хренью от бинтов до пачки солида. Кисти дрожат, синие тени под глазами.

Осторожно скидываешь свою ношу на покрывало, справа от меня.

Присаживаешься на самый край.

Не смотришь, снова.

Хочешь улизнуть поскорее. С чего бы это?

Пальцами цепляешь край одеяла, стаскиваешь его с меня, ползешь ближе, чтобы осмотреть перевязку.

– Лучше хрень эту с пальцев сними… – Да ну? Я что, первым заговорил?

– Рано еще…

– В самый раз.

– Как скажешь.

Сука-а-а. Скулы сводит от этой покорности. Бесит. Бесит. Бесит.

Осторожно берет мою руку в свои. Сначала левую.

Долго. Почти вечность пытается развязать маленький узелок. Раздражает, молчу.

Ну наконец-то.

Разматывает слои материи один за другим. Бережно… Минута, и мои холодные пальцы ложатся на его теплую ладонь. Приятно… Осторожно переворачивает, крутит кисть, совсем мельком оглядывает фиолетовые свежие шрамы, такие четкие на бледной коже. Следы зубов этой мрази.

Дергает от отвращения, стоит только вспомнить.

Выпускает мое запястье.

О, дьявол.

Неужели принял эту гримасу на свой счет?

Глупый мой.

Протягиваю вторую руку.

Предплечье все еще ноет при каждом движении. Не хочу даже видеть этот изуродованный кусок плоти.

Каждый раз будет напоминать мне… Проклятье.

Не хочу.

Не думать. Нет.

Теплое, ласковое прикосновение.

Черт. Я никогда не касался тебя так бережно. Откуда все это, откуда такая нежность, мышонок? Чем я заслужил это?

Согнуть пальцы, разогнуть.

Не больно.

Но как чужие, словно отморозил кисти.

Покалывает.

– Ну, как? – отстраненно, в сторону. Глаза прикрыты длинной челкой.

– Нормально.

Кивает и возвращается к торсу, отползаю немного назад. Наклоняется, нависает надо мной.

Пытаюсь схватить за ворот водолазки… Проклятье, пальцы едва-едва слушаются.

Черт. Жалкий, беспомощный.

Покорно тянется выше и ложится сверху, обнимает.

Бля. Сейчас глаз выпадет от удивления.

– Ждал… пока сам позовешь, – дыхание касается подбородка.

– А разве звал?

– Нет…? Хочешь, уйду.

– Не хочу. Когда ты стал таким покорным? Противно.

– Я просто дал тебе то, чего ты так жаждал. Одиночество.

И меня едва собственные демоны не сожрали. Нет. НЕ хочу, чтобы ты был таким послушным.

Хочу, чтобы ты делал то, на что у меня никогда не хватит смелости попросить. Как сейчас. Теплые пальцы медленно гладят мои кисти, переплетают их. Возвращают к жизни.

Почти блаженство, твою мать.

Эти объятия… такие настороженные. Ты в любой момент готов сорваться и сбежать, кожей чувствую… натяжение.

Освобождаю кисть, чтобы провести ладонью по напряженной спине, огладить острые позвонки, ребра.

– Ты всегда был таким костлявым?

– Не знаю, нет, наверное. Нервное.

– А ты нервничаешь?

– Дай подумать… Ты едва не сдох у меня на руках, а после, сука неблагодарная, вел себя как редкостное дерьмо, и пока ты просто валялся тут, мудак эгоистичный, мне пришлось шевелиться, чтобы твою прокушенную задницу не нашли. Не-е-ет. Я абсолютно спокоен.

– И что же ты сделал? Обрядил гниющий труп в мои шмотки? Испортил маникюр? Не переживай так, дет…

Обрывает на полуслове и резко вскидывается, рыпается в сторону двери.

С трудом успеваю обхватить поперек груди и дернуть на себя, в ответ острый локоть врезается в мои ребра.

Ох ты ж, блять.

Едва не задыхаюсь, судорожно хватаю воздух.

Проклятье.

Жалкие хрипы вместо желанного вдоха.

Горит. Грудь опаляет болью… кинжально-острой.

Сжимаюсь, утыкаясь лбом в шею замершего мальчишки. Ты не хотел, я знаю. Рефлекс.

Не виноват.

Запомню, и такого пинка отхватишь.

Сученыш мелкий.

Не двигается.

Тогда, как только боль утихает, ладонь переползает выше, на плечи, и тянет его назад, на мою грудь. Слабо сопротивляется, выбивается, словно нехотя.

Прикрывает глаза, как только его затылок ложится на затянутое бинтами плечо.

Надо же, даже не больно, ноет только.

Упираюсь лопатками в подушки, прислоненные к деревянной спинке кровати.

– Расскажи.

– Нечего рассказывать. Сделал все, как ты сказал. Только вот… Вот…

– Что вот?

– Тело… Все они… не были похожи на тебя. Даже отдаленно.

– Ты сравниваешь меня с гниющими жмуриками? Какой романтичный. Можно я упаду в обморок прямо здесь?

– На хуй, Шики. Иди. На. Хуй.

Нервничает. Голос, как всегда, спокоен, но пальцы… выдают тебя, рыбка.

Сейчас они сжаты в кулаки так сильно, что костяшки побелели. Что-то… что-то, о чем ты не рассказал мне. Что-то, что гложет тебя. Жрет.

Моя шейка. Трусь носом, касаюсь губами.

– Говори уже давай, – низким шепотом, который вибрирует на нежной коже, окрашивая ее нежно-розовым. Прикусить – станет багровым. Быстрее, мышонок, или мне будет некогда тебя слушать.

– Я убил человека.

И… все?

– Я забрал тысячи жизней. Так в чем дело?

– Он был первым. Я никогда раньше…

Понимаю. Это ощущение… вседозволенности… всего на миг, но…

– Я не хотел, но…

Блять. Никогда тебя не пойму.

– Но?

– Ты бы понял, если бы, как обычно, не слушал меня задницей! Все эти говнозомби в переулке!! Ни один не подходил! Думаешь, где я взял труп, который корчит из себя великого ИЛЬ-РЕ?! На распродаже протухших брюнетов?!

Дергается, но больше не порывается убежать и хлопнуть дверью.

Накипело… Так выговорись.

Словно мысли мои читает. Сглатывает, привычно цепляется за мое запястье пальцами. Сколько их уже у нас, маленьких ритуалов?

Пугает.

– Ты помнишь… тебя вырубило, уже здесь, в этой комнате. Перед этим, правда, ты успел послать меня в такие дебри, о которых даже черти в аду не догадываются. А, неважно. Я вышел, направился назад. Вонь стояла неимоверная, и ЭТИ… все четверо… на каждом буквально по сотне крыс висело. Все они низкие, рыхлые, даже лица изуродованные. Даже отдаленно ни намека на сходство. Мне было так плохо… от одного вида всей этой мерзости. Дальше плохо помню… Я по улицам бродил, кажется… где-то здесь, недалеко. Начисто забыл про карателей, Арбитро, нарков. Из головы вылетело. Было только одно: «Что делать? Что я должен сделать?..»

Замолкает, переводит дыхание, вжимается в меня.

Блять. Ебаные раны начинают ныть разом, и мне приходится немного его отодвинуть. Не отпустить, нет. Просто устроиться поудобнее. Дать маленькую передышку, чтобы собраться с силами.

Глаза закрыты, перебирает мои пальцы. Минуту, две… Приходится слегка сжать их, толкнуть в плечо.

– Продолжай, Акира.

Собственное имя заставляет тебя встрепенуться, словно вернуться назад, вынырнуть из мыслей.

– После я увидел ЕГО. Он был идеален: высокий; ниже тебя на дюйм, может; красивый… брюнет. Я был замучен всем этим окружающим дерьмом. Мне было плевать, я даже не понял, как цепанул его. Просто потянул за собой туда… Он спросил меня что-то, я даже не услышал, просто улыбнулся в ответ. Знаешь, такой блядью я не чувствовал себя никогда. Там были трупы, он поймет – вот и все, что крутилось у меня в голове. Поэтому я прижал его к стене напротив, прямо напротив этого гниющего ада. Он целовал меня, кажется, – не помню… Я засмеялся и нырнул в переулок; разумеется, он последовал за мной – еще бы, такая шлюха себя предлагает. Не знаю, почему эта мерзкая вонь его не напугала. Снова к стене, на этот раз я опустился на колени. Она была совсем рядом, твоя катана… Именно ей… я сделал это. Просто воткнул в живот, так легко, как в перезрелое яблоко. Я весь был испачкан этой алой… жидкостью. Он полз, кричал что-то. Я испугался, что услышит кто-нибудь, ударил его еще раз, по лицу, и лезвие вошло прямо в глазное яблоко. Мне снится этот звук… ну, с которым оно вытекло. Он затих, я вернулся за твоими шмотками. Ты спал, и тебе было больно, ты метался. Для тебя… я делаю это для тебя. Я даже не помню, как переодевал его. Не помню. Только крыс, которые сразу же бросились на свежий труп, стоило только мне закончить. Еще пару ран, почти таких же, как у тебя. Не укусы, конечно, но… порвал плащ на спине, сломал пальцы, ребра. Его вещи выбросил в ближайший контейнер. Стоило только мне вернуться к тебе – и я забыл. Просто намертво. На трое суток. После… ну, тогда, когда ты был тварью больше, чем обычно, я обнимал тебя… и наконец-то уснул. Совсем ненадолго, но… Он снится мне, Шики. Каждую гребаную ночь… – Длинные, неожиданно сильные пальцы оставляют синяки на моих запястьях – и они… ледяные.

– Эй… – Перехватываю обе его руки и сжимаю в своих, теперь я тебе согреваю. Ирония. – Сожалеешь?

Ответ меня огорошил, я ожидал иного. Твердое «нет» удивило меня.

– У меня не было выбора. Ты или он. Я должен был сделать что-то, чтобы нас… тебя… не искали. С такими ранами ты же не можешь… Арбитро. Ты сам говорил, что…

– Тш. Я понимаю.

Губами прикасаюсь к его затылку. Волосы влажные, после душа, наверное. Раньше не заметил.

Мой маленький храбрый мышонок.

– Ты сказал, что он целовал тебя.

Чувствую, как вымученно улыбается, просто знаю это.

– Это все, что ты услышал?

– Это все, за что я хочу оторвать тебе ручки с ножками.

– Ревнивая скотина.

– Ты только мой, помни об этом. Что бы ни случилось. Мой.

– Это была плата за твою жизнь. Помни об этом, когда – как ты сказал? – будешь отрывать мне ручки с ножками.

Мне нечего сказать на это, поэтому молчу, вгрызаясь зубами в маленькую мочку уха.

– Ах… а… Сука, больно…

– Ты был груб.

– Ты всегда груб. Мне давно пора сожрать тебя.

– Начни снизу, только нежно, без маленьких острых зубок. Можешь меня… обсасывать.

– Да иди ты…

– Куда? В задницу? Я не против… в твою… узкую, маленькую задницу…

– Придурок…

Выгибается, трется об меня.

Выгибает шею, услужливо подставляет ее. Терзаю зубами, впиваясь до багровых следов.

– Подожди. – Перехватывает мою руку.

Вот черт, почти забрался под тонкий свитер.

– Ну, что еще…

Такое податливое, горячее тело.

– Ты всех помнишь… кого убил?

И жаркий секс, который я сейчас по собственной воле променяю на треп. Это все сотрясение, я надеюсь.

– Да. До единого.

– Но это нисколько не трогает такого похуиста, как ты.

– Каждую ночь… или почти каждую, я вижу их… всех. Как они подкладывают хворост под мой котел. Ждут, когда я оступлюсь.

С каждым моим словом рыбка все сильнее прижимается ко мне, обнимает себя моими руками, просто заворачивается в них. Так страшно?

Тогда я напугаю тебя еще больше.

– Мне было пятнадцать, я жил в доме мачехи. Она нашла меня и забрала, якобы из жалости. Бедный потерянный мальчик – так она считала. Думала, что сможет сделать меня нормальным. Ты слушаешь, мышка?

– Да, – шепотом.

Надо же, действительно притих, ловит каждое мое слово.

– Но у нее не вышло. Мы люто ненавидели друг друга. Я – холодно и надменно, ее же ненависть была иной, горячей. Мне было плевать на нее, а она всегда пыталась ужалить меня побольнее. Унижение вместо завтрака, пощечина на ужин… А еще она орала на меня, громко, истерично, так, что ее лицо краснело, даже вены на висках вздувались. Я всегда смотрел на эти вены, фиолетовые проступающие жилки, чтобы не слушать ее. Переключиться хоть на что-нибудь. Но младшего, своего родного сына, она просто боготворила. Отвратительно-позитивный мальчишка. Но не об этом. В тот день я… я… О, черт, что же я натворил, а? Вот же… А, ваза, дорогая китайская ваза, древняя, как дерьмо мамонта. Я разбил ее… громко… и она ударила меня. Я никогда не забуду выражение ее лица, ее крики, а я смотрел и молчал, прижимая ладонь к пылающей скуле. Она все орала и орала, срываясь на визг, противный, поросячий, раздражающий. Ее лицо покраснело, она завизжала еще громче и упала. Навзничь. Судорога прошла по всему телу, она билась в припадке, а я стоял и смотрел, не потому, что ноги от страха к полу приросли, нет… Я хотел, чтобы эта мразь сдохла, захлебываясь отвратительной белой пеной. Я ждал этого, надеялся. И только когда она затихла, когда ее глаза утратили свой блеск, я вызвал бригаду скорой помощи уже остывающему трупу. Эй, как ты, мышонок? Все еще хочешь раздвигать для меня ноги? – Наклоняюсь немного, чтобы насладиться этим редким зрелищем.

Напуганный малыш Акира с побелевшими губами и серой кожей.

Пытается отодвинуться от меня, хотя бы на пару миллиметров, разорвать контакт…

Черта с два, маленький мальчик.

Рывок, и ты снова прижат ко мне.

Так тесно, что ребра отчаянно ноют.

Плевать.

– Что, даже ничего мне не ответишь?

– Случайность. Она сама умерла, это была случайность.

– Да? Ну, тогда не считается, ты прав. Тогда следующий? Я ушел из дома, у меня не было денег. Совсем темно было, холодно, я промерз до костей в тонкой футболке. Мальчик, младше меня на пару лет…

– Замолчи, захлопнись. Заткнись… – быстро, как мантру, заклятие, молитву.

Надеешься отогнать дьявола? Слишком поздно.

– Боишься меня?

– Н-нет…

– Боишься. Всегда боялся.

Досада. Ты такой же, как все.

Поэтому мой голос звучит так разочарованно:

– Веди себя хорошо. Посмеешь предать меня, и тебя я тоже… запомню.

– Как?

– Прости…?

– Как это будет? Как ты убьешь меня? – Выворачивается, но не для того, чтобы покинуть меня. На четвереньках, опираясь ладонями по обе стороны от моих бедер. Хриплый голос, расширенные зрачки.

Ты никогда не перестанешь удивлять меня. Странная мысль приносит удовлетворение.

Ниже, склонив голову набок, чтобы удобнее было ловить мое дыхание. Светлые пряди касаются моих темных. Вот так всегда, на контрасте.

– Так как… Что ты со мной сделаешь? – прикрыв глаза и так сладко, с предвкушением в севшем голосе.

– Не знаю. Может… шея? – И пальцы тут же накрывают нежную кожу с бьющейся жилкой. – Такая тонкая, хрупкая, так и сломается под пальцами.

– Свернуть шею… банально.

– Тогда… – Ладонь забирается под водолазку и оглаживает тугие мышцы пресса. – Живот? Выпотрошить. Как тебе, рыбка?

Вместо ответа придвигается еще ближе, с готовностью размыкаю губы, чтобы розовый теплый язычок смог протиснуться сквозь зубы и найти мой. Поиграть с ним, вовлечь в возбуждающий танец.

Глажу ребра, спину, каждый выпирающий позвонок.

Проклятье. Пальцы едва слушаются, ноют, затекают.

Едва цепляю пуговицу на тугих джинсах… Ну конечно. Блять.

Отгрызть их готов за такое предательство.

Тогда нетерпеливо отталкивает мои руки и быстро справляется с застежкой.

– Какая ты прелесть, так не терпится?

– Заткнись или будешь довольствоваться дрочкой. И то, когда сможешь согнуть пальцы.

– Много на себя берешь, не кажется? Язычок сильно длинный.

– Так займи его чем-нибудь кроме трепа…

– Твои предложения?

Не дождавшись ответа, цепляю край кофты и просто тяну вверх, путается в рукавах и помогает мне. Тут же падает сверху, опираясь на локти, чтобы не давить всем весом. Сука. Не хочу я сочувствия.

Дергаю за предплечье, лишая опоры.

Шипит и кусается, удерживая вес на одной руке.

Перекатывается на бок, тут же забираюсь к нему в штаны, активно помогает мне, двигая бедрами. Впрочем, не забывая деланно возмущаться:

– Что… Что ты делаешь?

А на что это похоже, мелкий придурок?!

– Моторику восстанавливаю…

Отпихивает мои руки и переворачивает на спину, мгновенно избавляется от штанов и стягивает мои. Когда только научился так резво раздеваться?! Надеюсь, я ничего не пропустил.

Снова сверху… Что же ты делаешь, маленькая дрянь. Медленно, миллиметр за миллиметром. Тебе больно, еще бы, после перерыва и без подготовки.

Сжимаю тренированные бедра, помогая опуститься ниже. Дрожишь, часто дышишь носом.

Узкий… слишком. Горячий… чересчур.

Чтобы хоть как-то отвлечься…

– Мне надоела эта поза.

– А… А мне нравится. Так словно я тебя… всего… держу, – выдыхает, прогибается.

Мне почти физически больно от тонких выступающих ребер, торчащих ключиц. Когда только успел?

– Заткнись и двигайся.

Осторожно начинает движения, едва уловимо, аккуратно… БЕСИТ! Сильно впиваюсь пальцами в тонкую кожу с прожилками вен, почти встряхиваю его, задавая нужный темп.

– Твоя рана…

– Шевели задницей, сученыш.

Злится на меня, кусает губы и наконец-то решается. Грубо и зло, быстро, так, что проклятая дыра в боку тут же отзывается тянущей болью. Секс становится пыткой. Почти.

Я бы не хотел этого так сильно, если бы не это завораживающее зрелище: маленькая гибкая рыбка сверху.

И ты прав… сейчас я весь в твоих руках.

Голова кружится, совсем немного мне надо после пошлых, лишенных смысла разговоров, после поцелуев этого почти ребенка.

Часто моргаю, силясь разогнать сгущающуюся дымку. Вовремя, чтобы перехватить его ладони. Хрена с два: хочешь кончить – работай задницей. Прекрати жалеть меня.

– Быстрее…

И с жалобным всхлипом быстро, на удивление, подчиняется.

Ад… Поясницу как опалило.

Глаза прикрываю. Но боль не мешает мне, отнюдь, на ее фоне все остальные ощущения словно обостряются. Чувствую себя законченным извращенцем, размышляя подобным образом.

Собственно, им и являюсь – все в порядке.

Стимуляция гладкими мышцами и стоны моего мышонка. Темно, уже на грани. Кончу или отключусь – что раньше?

Наконец-то горячий, почти приторный в своей сладости оргазм сплетается с ледяной кинжальной болью в боку.

Еще один стон, словно сквозь плотную завесу дыма; теплые капли на животе. Тут же становится легче, пальцы касаются влажной кожи.

– Придурок, рана опять открылась.

– Так перевяжи. И еще…

– Что?

– С тебя шмот, мышонок.

***

Нейтральная зона. Здесь достаточно оживленно даже ночью. Особенно теперь, когда бояться нечего или некого. Меня же больше нет.

Все тело стонет. Пройтись пришлось неслабо, но, как всегда, с непроницаемым лицом делаю вид, что все нормально. Мышонок кривится и только качает головой, прежде чем уйти.

«Ты морду кирпичом делаешь, когда тебе совсем плохо» – как-то так, кажется.

Торопливые шаги, две пары ног, поступь легкая.

Отчаянный крик: «Акира, подожди!»

Все также предсказуем.

Все отчетливее, ближе. Топот на крыше. Краем глаза слежу за пожарной лестницей справа.

Вот сейчас, сейчас…

Всполошенный подросток залетает в подворотню на полном ходу, едва не врезавшись боком в тяжелый мусорный бак, тяжело дышит.

– Аки… ра.

Голубые глаза испуганно расширяются, медлит всего секунду. Движение у лестницы, стальная вспышка, и два маленьких кинжала встречаются с широким лезвием ножа прямо у моей груди.

Серая макушка почти упирается мне в плечо, лопатки касаются груди. Скрежет металла, и малыш Рин отступает назад, тяжело дыша.

– Ты же сдох.

– И тебе здравствуй, братик.

– Но… как?

Равнодушно пожимаю плечами.

– Меня выпнули из ада за плохое поведение.

– Очень смешно, Шики. А шпиль?

– О чем ты?

Бросает быстрый взгляд на притихшего Акиру, тот отводит глаза.

– И чего такого важного я НЕ знаю?

– Тело Иль-Ре… висит на шпиле белого дома.

ЧТО, БЛЯТЬ?!

И ты, серьезно, не счел важным рассказать мне?!

– Шики…

Ну уж хрен, не при этом мелком говнюке. Позже.

– Арбитро даже нового короля показал.

– И как?

– Гора мышц на полметра выше тебя ростом – тупой качок, одним словом. Я не верил, пока труп не повесили вместо флага.

Рефлекторно сжимаю кулаки, не замечая противной мышечной боли.

Арбитро…

Хитро выебанный масочник. Ты это с самого начала задумал?

Ну, конечно. Тупая управляемая гора мышц на мое место, а меня на потеху этому зверью.

Сука, никогда моя ненависть не была такой горячей. Даже вражда с Нано успела поостыть немного. Но это… Это… унижение. Поплатишься.

– И что, как я умер?

– В Колизее.

Кулак врезается в каменную кладку – крошка летит, кисть тут же парализует. Хруст.

– Проиграл… шматку мяса? – голос опасно низкий, тонкими струйками стекает кровь по разбитым казанкам.

Акира кривится, но не подходит.

Что, наконец-то выучил? Не стоит лезть под горячую руку.

– Так говорят, – братец отвечает совсем тихо, опустив голову.

Досадно, небось, было.

– Зачем ты пришел? Сообщить, что моя жизнь все-таки не лишена смысла?

– А в ней когда-то был смысл?

– Заткнись. Зачем?

– Может, во мне наконец-то проснулись родственные чувства? Я осознал, что семья – это все, что у меня есть, и прочее клубничное дерьмо?

Уголок рта презрительно кривится, а в голубых глазах отчетливо застыло непонимание и отвращение.

– Блять, нет, конечно. Не дергайся.

– Я последние пару лет пытаюсь убить тебя, а ты вот так запросто приходишь потрепаться?

– Ты думаешь, я бы пришел, если бы не необходимость? Я же обожаю вытирать сопли несамостоятельной мелочи.

– Да ты! Самовлюбленный эгоист, которого волнует только собственная задница, затянутая в латекс!

– Заткнулись оба, имбицилы! Ты… – Разгневанный мышонок тыкает пальцем мне в грудь. – Ты и так уже прилично заебал меня своими воплями за две недели! А ты! – Порицающий взгляд достается сморщившемуся Рину. – Не коси под истеричку!

Меня это как минимум веселит и… успокаивает. Ну, до момента поиска виновных в моей неосведомленности, конечно.

Сжимаю плечо в черной куртке, тащу ближе, прижимаю к себе спиной. Позволяю осмотреть свою кисть. Осторожно поворачивает ее и морщится, касается разбитых костяшек… И все это под жадным взглядом Рина. Не отрываясь, следит за движениями Акиры, даже не ест, а обгладывает его взглядом.

– Похож, да?

– Да иди ты, – сиплым шепотом.

Смутил я таки маленького братика.

– Сам знаю, что похож. Глаза почти те же. Но нет, их нельзя сравнивать. Не обманывайся, Рин.

Я редко называю его по имени, возможно, и вовсе не называл. Поэтому он снова дергается, смотрит на меня в упор, но старательно избегает пересечения с серыми глазами.

Напоминают, растравливают рану.

Эти серые глаза… дерзкие, как озера ртути. Их цвет – болезненный отголосок прошлого.

– Ты ЭТИХ видел?

– О чем ты? – Старательно делает вид, что не понимает меня, но всего единой искры в его по-девичьи огромных глазах мне хватает, чтобы понять: видел – и это испугало его.

– Рин? – поддерживает меня мышонок.

– Вы о трупаках? Ну, о тех, которые… и не трупы, да?

– Да.

– Стали появляться. Даже не знаю… Синие, раздувшиеся, разлагающиеся нарки. Некоторых я даже знал. Их убирают, но не каратели. Новые ребята в защитных костюмах. Вывозят на свалку. Ну, ты знаешь, туда, с высокой сеткой. Полнейший примитив. Тупо налетают на ограждение. Но позавчера я видел одного здесь, в безопасной зоне. Ближе сунуться не рискнул, слишком уж он был похож на…

– Зомби?

– Акира, иди на хер! Мне не десять, чтобы верить в зомби, вампиров и оборотней.

Мышонок ловко выворачивается из моих рук, обхватывает со спины, ладонями скользит под тонкий черный свитер – такая же водолазка, как и у него – легко цепляет ее пальцами и тянет вверх.

Морщусь. Ненавижу. Демонстрация моей слабости. И еще кому… Моему «любимому» младшему брату.

Неверяще разглядывает багровые полумесяцы на моем торсе, переводит взгляд на повязку на боку, изучает ее, так же, как и тугую перетяжку на ребрах. Скорее бы избавиться от этой дряни.

– Ну как? Уже начинаешь верить в злых зомби?

– Э… А почему не мозги…?

– Не знаю. Не нашли, наверное.

Очень смешно, блять. Ехидно скалюсь. Мышка возвращает мне точно такую же ухмылку. Вот же.

– Вот блять, – Рин тяжело сглатывает. Думает о чем-то. – Я ничего не знаю, ну, кроме того, что видел. Мотоми, возможно…

– Старик все еще трется тут?

– Да… но постой-ка. С какой стати я буду шевелиться для тебя?! Кто ты мне?!

– Ты прав. Нет причин. Кроме одной: это всех в этом ебаном городе касается, придурок! И кто знает, может, и до твоей тощей задницы доберутся. Откусят кусочек.

Мелкого передергивает. Что, тоже страдаешь от слишком живого воображения?

– Рин, послушай, я знаю, что ты обо мне думаешь. Но сейчас не время… Мы заодно. И даже этот козел, которого ничего не волнует кроме собственной задницы, на нашей стороне.

Блять, ты меня радуешь все больше и больше. Рискнул бы ты ляпнуть подобное раньше?

Еще как. Дерзкий засранец.

Не могу не восхищаться.

И, дьявол, дай мне сил не придушить его. Или что мы там решили… выпотрошить? Или выебать… БЛЯТЬ!

Действительно растерял остатки мозгов, чего там жрать.

Акира оттесняет меня плечом, шагает вперед, кладет ладонь на светлую макушку.

– Рин?

С таким доверием смотрит на моего мышонка малыш Рин. Доверием… и надеждой?

Нет.

Я больше не повторю своих ошибок. Не отдам. Теперь точно нет.

Братик колеблется, выдыхает, прикрывая глаза. Принял решение?

– Ладно. Идем. Старик в отеле. – Тащит Акиру за собой, цепляя под локоть.

Мышонок, в свою очередь, оборачивается ко мне и едва, одними уголками губ, улыбается. Чертов манипулятор. С самого начала знал, что это сработает.

Один щенячий взгляд серых глаз.

Но… он не мог знать про Казуи.

Тогда откуда?

Откуда, блять?!

***

Lovers – один из самых больших и дорогих отелей старого Токио. В Тошиме же он стал прибежищем для игроков, наркоманов и убийц. Номера почти все разрушены, поэтому вся эта шушера толпится внизу, в холле. Столько дерьма в одном месте. Меня дергает, едва ли не подкидывает от желания порвать глотку ближайшему же отребью, а после вырвать хребет, мало ли… Хрен их знает, этих недосдохших нарков.

Мой младший братик замечает это и тут же виснет у меня на шее, подгибая ноги.

Вот черт.

Только этого не хватало.

– Слезь с меня, – зло шиплю ему почти в ухо.

– Я бы с радостью, но ты же вспыльчивый, зараза. А те трое ух как на твою задницу смотрят.

– Убью.

– Я первый убью тебя, братик. О! Вон и столик свободный! – И уже сквозь зубы добавляет: – И мину попроще сделай. Дохлый-то ты дохлый, но вдруг решат еще, что воскрес.

Где я шарился, когда раздавали терпение??! Что я получил вместо него?!

Столик, столик… Сесть и скинуть с себя это недоразумение.

Ага, хрен. Стоит мне забиться в самый темный угол, как «оно» падает ко мне на колени.

– Да ты издеваешься.

– Именно, родной. Ой, о чем это я? Беспокоюсь о твоей безопасности. Так и быть, спрячу твое лицо за своей широкой спиной.

Выдох.

Весь обзор закрывает ерзающая желтая макушка.

Желтый. Бесит. Слишком жизнерадостный. Слишком для меня и как раз для такого позитивного мальчишки, как братец.

Закрываю глаза, чтобы не слышать этого радостного трепа. Играет на публику, поддерживает репутацию и самого подкидывает при каждом моем движении.

И Акира, кажется, в своей тарелке – он явно рад вернуться сюда. Осточертело сидеть взаперти?

Мне же, наоборот, претит вся эта суета: слишком много, слишком громко, светло и… оживленно.

– Эй, старик!!! – Буквально коленями опирается на стол и радостно размахивает руками.

В ушах звенит от такого энтузиазма.

Даже малыш Рин носит маску. Но, надо отдать ему должное, прекрасно справляется с ролью.

Шаги, и рядом с Акирой, попыхивая извечной сигаретой, опускается Мотоми. Добродушный старик на первый взгляд, но со своей грязной историей, как и все в Тошиме. Со своими скелетами в шкафу и дохлыми проститутками под кроватью.

– Кого я вижу… Акира!!! И…

Ну да, и тебе привет. Только без воплей.

– И… я тоже не рад тебя видеть, старик.

– Выпутался-таки? Не удивлен. Зачем звали? – переходит на сухой деловой тон.

Ну да. Что толку быть любезным, если с этого ничего не выгорит?

– Недодохшие нарки. Говорит о чем-нибудь?

– Почему я должен делиться с тобой информацией? Ну ладно, хорошо, почему я должен делиться информацией бесплатно?

– Может, гарантия того, что я не перепутаю тебя с очередным наркоманом? Ночи-то бывают темные…

– Умеешь быть убедительным. Всегда ценил это в тебе. Ну да ладно. Но, в качестве бонуса, пощекочешь пузико Арбитро своей катаной? Ну, при случае?

– Непременно. Я слушаю.

– Подобная аномалия вызвана все тем же Райном. Удивительно, да? Столько проблем из-за одной маленькой ампулы. Но и тут загвоздка – раньше жмурики также дохли пачками, да и лежали себе спокойно. Теперь встают, шатаются по улицам, их собирают, но… разве за всеми углядишь. Суть в том, что в наркотике появилось что-то еще – примесь к чистой капле. Всего одна доза и – вуаля! – ты имеешь все шансы вот так перегрызть половину района после смерти.

– Это все?

– Почти. Райн – Николь, ты знаешь. Но есть еще кое-что. Или кто. Анти-Николь. Существо, подобное Премье, но его кровь имеет обратный эффект. Слухи всего лишь, но кто знает. Арбитро на ушах стоит, чтобы найти и заполучить это. Представляешь, какие перспективы?

Подобное Премье…

У меня как в голове щелкает. Ну конечно…

«Ты выбрал его, потому что он отголосок силы. Силы, которой ты страшишься. Он часть меня… ничтожно слабая. И поэтому власть над ним так важна для тебя»

Твою мать.

Грубо отпихиваю светлую макушку елозившего на мне мальчишки, чтобы найти глазами серые глаза юноши напротив. Один взгляд.

Акира.

Два и два.

Болезненный тычок под ребра вырывает меня из размышлений. Вот же, сука…

– Ты слушаешь или нет?!

– Нет, сплю, блять.

– Оно и видно!

– Прекрати ерзать на мне!

– Боишься перевозбудиться?!

– Прости, милая, я трахаю только мальчиков. Как штукой между ног обзаведешься – обращайся.

– Тварь! Ненавижу!

– Семейная сцена, как мило, – старик улыбается и выпускает клубы дыма. Но глаза холодные, с прищуром, в сетке выразительных морщин.

Знаешь больше, чем говоришь.

Стискиваю худые бедра и ссаживаю Рина на сидение рядом. Боком пробираюсь к выходу.

За спиной лязгает металл – ножки стула по плиточному полу.

– Акира… Я провожу немного.

И снова цепкие пальцы зажимают тонкое предплечье, почти висит на нем.

– Тебе же нравились брюнеты? – шиплю уже на выходе из здания.

– Блондины, Шики. Теперь блондины.

***

Темно, тихо и спокойно. Только в квартире.

Буря внутри. Зеркальная гладь, но сваи, подпирающие преграду, сгнили и надсадно трещат – звук самой смерти.

Николь.

Анти-Райн.

– Я не знал, что Рин твой брат.

И плотина рухнула.

Разворачиваюсь, мгновение, и мальчишка распят на диване. Нависаю сверху, растопыренной пятерней нажимая ему на грудь, не даю подняться.

– Шики…

Тянется к моему лицу. Нуль-николь… Нет. Отбрасываю его ладонь, не даю ей коснуться моего лица.