Текст книги "Второй шанс (СИ)"

Автор книги: SаDesa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Сжать чуть сильнее, увеличивая темп.

Ты этого и хочешь, верно, маленькая похотливая рыбка? Если нет, тогда почему ты так толкаешься в мою ладонь, полностью игнорируя боль в зафиксированном запястье?

Всхлип. Тут же безжалостно отдергиваю руку.

Скрип зубов, скорее – обиженный скрежет.

Неужели решил оставить меня без сладких стонов и криков?

Ну уж нет, не пойдет.

Тебе приходится упасть на грудь и выгнуться еще больше, услужливо приподнимая задницу выше, обеспечивая мне просто шикарный вид. И все ради того, чтобы хоть немного приглушить новую вспышку боли в выгнутой донельзя кисти. Еще на пару сантиметров выше – и звонко хрустнет.

Умница, послушный мальчик.

Обиженный мальчик, яростно втягивающий ноздрями воздух.

– Как бы ты взял… меня? – Едва узнаю в этом жалком, свистящем шепоте собственный голос.

Распростертый подо мной мальчишка удивленно замирает, жадно ловя каждое слово, старается даже дышать тише, чтобы не пропустить ни единого звука.

Еще бы.

Чуть подаюсь вперед, осторожно толкаясь бедрами, чтобы почти фиолетовая от прилившей крови головка касалась входа в дрожащее тело, прижималась к нему, дразня возможностью скорой разрядки.

– Ты был бы нежным? – почти с отвращением выплевываю последнее слово.

Тут же продолжаю, жадно вслушиваясь в шумное учащающееся дыхание:

– Сомневаюсь, я с тобой никогда нежным не был.

Выгибаюсь, бедрами толкаясь вперед, немного, чтобы только лишь головка оказалась сжата упругими стенками, пульсирующими жаром.

Вот сейчас, сейчас не выдержу и сорвусь, разом оборвав затеянную мной же игру.

Нет, нельзя, какой же спектакль без кульминации?

Сглатываю, сжимая сухие губы в тонкую линию. Язык совсем сухой, полость рта давно опалена горячими глубокими вздохами.

– Ну а дальше… – Выдох. – Как бы ты делал это дальше? Мне было бы больно, верно? Тебе бы явно понравилось. Заставил бы меня кричать?

Гордость буквально с ума сходит, вопит на все лады, требуя немедленно вырвать себе язык, а лучше сразу свернуть шею. Но похоть тут же топит сознание, с ног до головы обливая сладким сиропом. Грудным низким шепотом с хрипотцой умоляет не останавливаться и нести всю эту ересь дальше, тем самым разрывая себя на части.

Собственный голос доносится до меня как через плотный слой ваты, – голос, в деталях описывающий маленькие грязные пошлости.

И еще один стон, фоновый, с которым нетерпеливо ерзающий мальчишка пытается насадиться на меня сам, в тщетной попытке хоть как-то унять сковавшее тело оцепенение, немного приблизиться к разрядке.

Даже не туман вокруг, а плотная белая пелена, сквозь которую отчетливо проступает лишь одно: ХОЧУ. ХОЧУ. ХОЧУ.

Вот и все. Занавес рухнул вместе с тяжелым навесом, заживо погребая так и не дождавшихся антракта актеров и неудачливого постановщика.

Рывок вперед. Сразу, полностью. Не в силах больше наслаждаться этим мазохизмом.

Ноги скручивает судорогой, не чувствую, задыхаюсь, почти падая на мокрую спину перед собой. Жадно слушая громкий протяжный крик.

Долгий, иступленный.

Нет!

Не смей. Не смей останавливаться, не умолкай.

Еще! Старайся для меня, захлебывайся в этом!

Остатки разума радостно делают мне ручкой и, упаковав те немногие крупицы оставшихся тормозов, мигом вылетают из головы.

Вот теперь восхитительный вакуум.

Ничего больше нет, только мое болезненное желание на грани помешательства и всхлипывающий с каждым криком малыш Аки, чье тело я нещадно вдалбливаю в старый диван.

Крик наслаждения сменяется болезненным шипением. Запоздало разжимаю пальцы, освобождая кисть, которую он тут же прячет под грудью, кончиками пальцев впиваясь в спинку дивана.

Толкаюсь так, что, кажется, из допотопного скрипучего дивана все пружины повылезают, а деревянный каркас не выдержит и сломается.

Плевать, на все плевать, только кричи, не останавливайся, кричи, сбиваясь на всхлипы, кричи, перемежая рваные вздохи с задушенными стонами.

Кричи так, чтобы стекла дрожали, а твари, заполонившие улицы города, на стену лезли, пытаясь добраться до тебя.

Еще, еще, все мало…

– Сожмись, раздолбанная блядь! – И шлепок следом, после которого ладонь быстро немеет, а на бледной ягодице остается алый отпечаток.

Выгибается еще больше, тут же стискивая меня так плотно, что воздух вышибает из легких, могу только задыхаться, опасаясь даже случайного судорожного вздоха, который покинет мою грудь вместе со скальпельно-острым криком удовольствия.

Хрипы… Давлюсь ими, все еще пытаюсь удержать себя в этом мире, отчаянно цепляясь за рамку картины, героем которой мне выпало несчастье стать.

Еще рывок, и пустую комнату заполняет собой пронзительный скулеж.

Хочу видеть твое лицо, не могу сдержаться. Непослушными пальцами стискиваю серые мокрые прядки, разворачивая лицом к себе.

Немного не хватает…

И это чертово «немного», все еще позволяющее мне держаться и окончательно не сойти с ума, я нахожу в серых глазах, полных такого искреннего ОБОЖАНИЯ, что дух захватывает.

Что-то там еще, в этих ядовитых озерах, до краев наполненных ртутью. Что-то, что ускользает от меня.

Но этого и не надо. Не сейчас.

Обхватываю под живот, дергаю на себя.

Вот она, последняя капля, последний градус, столь необходимый, чтобы разнести к чертям весь котел.

На тело разом наваливается тяжесть, все старые раны будто открылись разом и кровоточат, омывая измученное тело.

Оргазм не просто яркий – это абсолютно белая всепоглощающая вспышка, после которой не остается НИ-ЧЕ-ГО.

Все наваливается разом. Давит сверху, вот-вот расплющит. Не сопротивляясь, просто падаю вниз на прохладную мокрую спину, носом утыкаясь в открытую шею.

Глаза как степлером слепили. Упорно не желают открываться.

Ладонь лениво скользит по гладкому боку и после стекает на обивку дивана. Приподнимаюсь, тщетно пытаясь придать тяжелой тушке, словно налитой свинцом, вертикальное положение.

По спине скользит неловко вывернутая тыльная сторона ладони, чуть нажимает сверху.

– Не вставай.

– Тебе тяжело.

– Да что ты говоришь? Пару минут назад ты мне едва руку не сломал – совсем не беспокоило, – отвечает сонно, лениво, неохотно даже.

– Больно? – неосознанно, все также не открывая глаз, на ощупь нахожу многострадальное плечо и легонько сжимаю.

– Мне с тобой всегда больно.

Что же, этого ответа я и ожидал.

– Так всегда будет?

– Всегда.

Неопределенная усмешка в ответ.

– Знаешь, я даже боюсь представить, как вы будете уживаться. Ты и социум, я имею в виду.

Расценив мое молчание, как знак одобрения, продолжает:

– Я даже представляю тебя, обиженного на весь мир, надувшего губки и забившегося в угол.

Глупо хихикает, должно быть, уже засыпает и совсем не соображает, какую чушь несет.

Ну, что же, сейчас я сам вряд ли способен на большее. Почему бы и не подыграть немного. Не думал, что буду, но все же я скучал по этому, совершенно бессмысленному трепу.

– Отчего же обиженного?

– Ну как же, как только мы покинем стены этого проклятого города, ты автоматически лишишься права крошить всех налево и направо. Придется терпеть хамоватых теток и подвыпивших подростков, равнодушных злобных толстяков, которые обязательно будут завидовать твоей накачанной заднице…

– Ты несешь бред.

– Несу, ага. И тебе принести немного?

– Спи, Акира.

– Угу. Кажется, я уже где-то не здесь. А где-то там или где-то тут…

– Спи!

– Будешь орать на меня – и я уйду, не выдержав тягот пошлого быта. Уйду в халате и домашних тапочках. Или как там в сериалах?

Губы сами собой расплываются в улыбке. Мой маленький глупый мышонок. В груди щемит какое-то глупое чувство, отдающее горечью.

– Заткнись и спи уже.

Весело фыркает, ворочается подо мной, рискуя скинуть на пол, и наконец-то устраивается, подбородком упираясь в подлокотник дивана.

Затихает.

Негромкие размеренные вздохи.

Долго вслушиваюсь в них, пытаясь дать название этому кислому, выдохшемуся чувству, стянувшему ребра.

И, кажется, я знаю. Понимаю, когда алым росчерком рассекает сознание на лоскуты запоздалое осознание: никуда я не уйду. Моя цель все еще не достигнута, но и не она уже так важна.

Что от меня останется за границами мертвого города? Общество не принимает моральных уродов вроде меня, а я не принимаю это общество.

Мне нет места за стенами этого ада.

Мышка ворочается, засыпая, то и дело тыкая меня в грудь выступающими лопатками.

Горько.

***

Входная дверь хлопает очень вовремя, почти одновременно с этим я заканчиваю шнуровать тяжелые ботинки. Мышка фыркает, через голову натягивая водолазку, прикрывая черной материей яркие отметки по всему торсу.

Откидываюсь на спинку многострадального дивана, предварительно небрежно накинув плед. А вот спящую на нем парочку ждет «приятный» сюрприз в виде белых засохших пятен.

Уже представляю, как брезгливо скорчится смазливая мордашка братика, тем самым существенно подняв мне настроение.

Ну вот, очередной идиотизм – я радуюсь мелким пакостям. Кто бы мог подумать.

Шаги в прихожей. Только вот не две пары ног. Что за…

Мелкий, долговязый придурок и… старик-информатор.

М-да. Именно этим все и должно было закончиться. Сначала ночлежка для побитой маленькой псины, потом наркопритон и детский сад, теперь и дом престарелых. Дальше что? Клуб анонимных любителей оригами?

– Это и есть твой план? Скормить этим тварям старика? Глядишь, и передохнут?

– Как недальновидно, братик. Кто владеет информацией, тот владеет миром – слышал где-нибудь?

В ответ лишь ехидно вскидываю бровь. Перевожу взгляд на старика. Надо же, даже не потрепан, должно быть, так и отсиживался все это время в своей заброшенной церкви. Как только от голода не сдох?

Хмыкает, сжимая губами не прикуренную сигарету, и слегка опускает подбородок в знак приветствия, чуть теплее улыбаясь Акире.

Щурюсь, всем своим видом показывая, что не намерен долго ждать душещипательного монолога.

– Что-то ты не особо рад мне, а, Шики?

– Говори или проваливай.

Рин, закидывая руки за спину и сцепляя их в замок, лукаво улыбнувшись, плюхается на диван. В подозрительной близости от меня.

Что это тебе надо, сученыш?

Старик отыскивает старый скрипучий стул с почти отвалившейся спинкой и опускается на него, все также задумчиво покручивая в пальцах сигарету.

– Что ты знаешь об «ЭНЕД»?

Неопределенно пожимаю плечами, лицо становится непроницаемой бледной маской.

Еще бы мне не знать. Кому еще я обязан алыми глазами и россыпью разнокалиберных шрамов по всему телу?

– Знаю, что это большой серый домик. Дальше что?

– Достаточно давно, порядка тридцати лет назад, один из ученых был просто одержим идеей создания сверхсолдата. Идеального боевого организма. Одержим настолько, что без раздумий пустил в расход беременную любовницу и неродившегося сына. И эксперимент был признан удачным. Блестяще пройденные тесты, лишь незначительные слабости.

– Какое отношение к горе гниющих трупов имеет все это дерьмо?

Краем глаза замечаю быстрый пронизывающий взгляд серых глаз. Догадался – легко сложить два и два.

– Гора гниющих трупов – дело рук все той же знакомой тебе организации.

– И чем эта информация поможет мне сейчас? Заказать футболочку с эмблемой?

Информатор вздыхает, закатывая глаза, продолжая мусолить все ту же несчастную никотиновую палочку.

– Арбитро – часть команды ученых «ЭНЕД». И его эксперимент, вся эта муть с Райном, была признана проваленной.

– Вот как. И теперь…

– Дезинтеграция.

– Когда?

– Птичка нашептала мне, что пять суток.

– У этой птички «полный» комплект лапок, или я что-то путаю?

Хмыкает, кивает. Вот оно как. И эта сучка замешана. Полный террариум собрали.

Арбитро, Эмма, Мотоми. Безумного папаши только не хватает.

– И насколько я знаю, папочка Битро остался не предупрежден. Он и сам подлежит ликвидации, как разработчик провального проекта. Видишь ли, не так-то просто превратить гниющий труп в идеальную боевую единицу. Не все примитивные инстинкты удалось вытравить.

– Инстинкты? – подает голос Акира.

– Жрать, – не поворачиваясь, отвечаю я.

Кивает – вижу боком движение серых прядок.

– И как вы собрались бежать отсюда, маленькие запуганные мышки?

– Не тебе рассказывать про сеть длиннющих катакомб, тянущихся далеко за город…

– Вход один. Под…

– Белым домом, – заканчивает за меня Рин. И почему я ничуть не удивлен такой осведомленности?

– Отлично. Дальше-то что? Думаешь, все эти тухлячки подождут, пока ты добежишь до ворот?

– Люди в самой резиденции – не такая уж и проблема, нужно только правильно выбрать время. А вот нелюди за ее пределами… – задумчиво жует губами Рин.

Меня что, проигнорировали?

Отлично. Молча слушаю.

– Эй… А канализация? – Надо же. Таки вспомнил мышонок про залитые вонючей жижей тоннели.

– В ограду не выходит. Во избежание терактов – отдельная линия.

И все же, подозрительная осведомленность для мальчишки-подростка. Что-то тут явно нечисто.

– Но ближайший люк метров за двести до ворот. Трупаки достаточно медлительны, вполне можно проскочить.

– Можно, не можно – выбирать не приходится. Либо успеешь, либо сиди и жди, пока ядерной боеголовкой по башке не стукнут. Пять суток, Аки.

Парень отвечает что-то, толкая Рина в плечо. Не слушаю. Пять суток. Только пять гребаных дней, чтобы успеть сделать то, на что мне и десяти лет не хватило.

Даже не ирония, а издевка судьбы.

Больше в разговоре не участвую, изредка киваю только. Плотный кокон собственных мыслей держит слишком крепко. Сознание испуганно мечется, то и дело натыкаясь на скально-острые пики сомнений.

Должен… Должен отыскать этого ублюдка – и будь что будет. Главное – цель. Ничто больше не имеет значения. Все это лишнее, мишура. Одна лишь цель. Вот только себя в этом убедить, оказывается, чертовски сложно.

***

Акира направляется в дальнюю комнату, демонстративно замедляя шаг, дефилируя мимо дивана. Остальные набились в маленькую кухоньку.

Словно очнулся.

Легко поднимаюсь на ноги и ловлю за острый локоть, тяну ближе. И быстро, словно боясь передумать, притягиваю к себе, чтобы губами быстро прикоснуться к серой макушке.

Всего на секунду… На одну непростительную секунду слабости. Кого я пытаюсь обмануть? Ты и стал моей слабостью, глупая рыбка.

Больно.

Выворачивается, смотрит на меня и, хмыкая, касается ладонью моего лба.

– Ты заболел? С чего это вдруг такие нежности?

Раздраженно отпихиваю его руку.

– Иди куда шел.

– Отсыпаться. Со мной?

– Скоро приду. – Как песок на зубах скрипит. Прикрываю глаза.

Смеется так, словно и нет всего этого дерьма вокруг, так легко. А меня вниз тянет, паршиво…

– Я не собираюсь ждать слишком долго.

Привстает, опираясь на мои плечи, как раз напротив моего лица. Ловлю заинтересованный взгляд, которым он обводит мои губы, и с силой отдираю от себя. Буквально волоком тащу в комнату, заталкиваю и захлопываю дверь.

Нельзя передумать сейчас.

Проще разом отрубить хвост кошке, чем по куску отрывать, зажав его в тисках.

Смеется.

Не понимает…

– Шики, ты мудак! – приглушенно раздается под скрип старых пружин, когда он с размаху падает на кровать.

Лицо искажает судорога. Стискиваю дверную ручку пару минут, не меньше, и только после все же решаюсь разжать пальцы.

Оборачиваюсь.

Рин.

И взгляд совсем недетский, прожигающий.

Молчит, что удивительно, когда я прохожу мимо. И лишь когда на мгновение замираю в дверной коробке, негромко произносит мое имя. Останавливаюсь.

– Ты снова бежишь, братик. Подумай об этом. – Голос ровный, бесцветный и стерильный, как спирт.

Оставляю реплику без ответа, да и нечего мне сказать. Чертов недомерок прав.

Осторожно прикрываю входную дверь, старательно рассматривая изгвазданные стены подъезда, пока спускаюсь вниз, в подвал.

Влажный воздух, словно пропитанный плесенью, щекочет ноздри, а от взметнувшихся хлопьев пыли слезятся глаза.

«Так что мы будем делать, когда все это закончится, а?»

Ненавижу. Гребаное. Чувство. Дежавю.

***

Закатное солнце кажется мне ленивым багровым шаром, который только и может, что плюхнуться за горизонт и там потухнуть, извалявшись в грязи.

Таким и я себя чувствую. Грязным.

Пальцы раздраженно сжимают бутылку с водой, пластик надсадно скрипит под ними.

Пять суток почти беспрерывных поисков – и все впустую. В глазах рябило от бесконечных темных тоннелей, заброшенных фабрик и зданий, поэтому сегодня я выбрался на крышу, чтобы удостовериться, что все еще не ослеп от липкого полумрака.

Последние лучи скорее раздражают, чем греют, ослепляя.

Отлично видны бывшее правительственное здание и острый шпиль, венчающий макушку покатой крыши.

Так же, как и кусок черной лакированной кожи, изодранной на лоскуты. Отсюда не разглядеть деталей, но… я знаю.

Пять суток… Какая ирония…

Равнодушно наблюдаю за раскачивающимся на ветру телом.

Усмешка лишь едва трогает мои губы: кто бы мог подумать, что у меня будет возможность действительно сдохнуть дважды.

Шаги за спиной, возникшие словно из ниоткуда.

У иронии горький привкус.

– Соблаговолил-таки явиться?

– Совсем испачкался, потускнел… Блестящая краска облупилась, обнажив истерзанную душу.

Закрываю глаза.

Устал.

Бегал за ним слишком долго. Бегал, искренне надеясь, что не найду. Надеясь, что внезапно начавшаяся бомбежка наконец-то разорвет порочный круг.

– Палитра огромна, широка в своем многообразии цветов. Ты же зациклен на одном, но в нем ли нуждаешься? В него ли жаждешь окраситься?

– Отвали. Либо дай мне убить тебя уже, наконец, либо сгинь.

– Этот мальчишка, Нуль-Николь, он похож на тебя. Имеет такой же холодный оттенок. Глубокий, темный… но не грязный. Прекрасный глубокий цвет. Не такой черствый, не серый.

Даже не пытаюсь повернуть голову в сторону говорящего. Хватит с меня всего этого бреда.

Резкий порыв ветра безжалостно треплет высохшее под лучами солнца тело, играя легкими, тонкими, как нити, конечностями.

Иль-Ре мертв. Давно нет уже черного призрака.

И вовсе не гниющие трупы или безмозглая гора мяса прервали его существование, вовсе нет.

Это все ты… Ты, маленькая пакость, острое на язык серое нечто, которое я притащил, повинуясь сиюминутной прихоти.

Если бы я знал, что будет так нелегко разжать пальцы, позволил бы тебе падать?

Часть 29

Вы знаете, как выглядит вход в ад?

Скорее всего, многие представили бы темные, скалящиеся острыми осколками породы, глубокие пещеры с непременно бурлящей лавой в самом сердце глубоких гротов. Или кованые чугунные створки ворот в лучших традициях второсортных фильмов ужасов.

Ну, те самые, с нанизанными на длинные пики бутафорскими головами и истошно орущей стаей полудохлых ворон.

В жизни же все куда прозаичнее.

Уверен, когда я таки сдохну и попаду в геенну огненную, именно такие же добротные деревянные створки распахнутся для меня, такие же непримечательные, самые обычные двери.

Не знаю, к кому и обращаться, но, пожалуйста, кто-нибудь из тех, кто сейчас ржет надо мной наверху, тыкая пальцем... Присмотрите за мной, а?

***

Толстая цепь, которая мешает воротам приветливо распахнуться и впустить всю эту гниющую массу во внутренний двор резиденции, истерически лязгает звеньями. Проржавевшие петли надсадно скрипят – не выдержат, не устоят перед напором десятков тел.

Все равно, что пытаться перекрыть Ниагару хиленькой плотиной. Вынесут ворота, выдавят. И поэтому чем резвее мы будем шевелиться, тем больше шансов, что нас все же не сожрут.

– Эй, Акира!

Оборачиваюсь на крик.

Все собрались на широком крыльце, прямо перед приоткрытой дверью. Ждут меня, то и дело оборачиваясь к ревущему стаду, изнывающему от голода. Стаду, которое едва не откусило мне голову, когда я, кстати, подсаживал Кеске, чтобы тот смог перемахнуть через забор с прокушенной пару секунд назад ногой.

Колени как ватой набили, суставы не сгибаются, все мое существо истерически вопит, отказывается возвращаться в обитель безумного масочника.

Но ворота вот-вот выломают, а я не слишком-то жажду стать чьим-то поздним обедом или ранним ужином. Вот уж к черту!

Не думал, никогда не думал, что на собственных ногах вернусь назад, в «дом боли».

Какова ирония… Именно я, взбежав по ступенькам, настежь распахиваю двери.

Глухой рокот тяжелых, надсадно скрипящих створок. Пустой мрачный холл, насквозь пропитанный липким мраком. Не разогнать всю тьму этого места тусклому свету вычурных ламп, не разбавить…

И ни единой души, только лишь пара раскуроченных тел у постамента в центре зала – лежат лицом вниз, и на каждом лишь ошметки когда-то идеальных костюмов. Растерзанная плоть.

Шагаю вперед.

Хруст.

Белая, перепачканная багровыми пятнами маска с сетью тонких трещин, словно паутиной опутавших пластик.

Спина давно вымокла, и от этого колючие мурашки кажутся еще более мерзкими, липкими, словно насекомые перебирают множеством маленьких лапок, оставляя едкий след, который, проникая под кожу, вызывает ленивые приступы паники. Даже не стилеты… тонкие иглы.

Мраморные ступени витой лестницы. Здесь ли еще безумный масочник?

Пальцы привычно проходятся по шероховатым ножнам на поясе. Разве я могу уйти просто так? Уйти, не попрощавшись с папочкой?

– Думаешь, он все еще здесь? – неопределенно, конкретно ни к кому не обращаясь, спрашиваю я.

– Кто знает. Может, и здесь. Сидит, окопавшись в своем кабинете, – также в пустоту отвечает Мотоми, съедая часть согласных из-за зажатой зубами сигареты.

– Я проверю!

Цепляюсь за это «может быть» и бросаюсь вперед, слишком стремительно, но как раз так, чтобы не дать себе передумать.

– Совсем сбрендил?! – останавливает меня гневный мальчишеский выкрик, а следом за ним и тонкие цепкие пальцы хватают за плечо.

– Рин…

– Ты вообще соображаешь?!

– Отпусти! Я…

Окончание фразы замирает на губах, приглушенное четкими тяжелыми шагами. Не легкой поступью, не шарканьем рыхлой плоти о мрамор… где-то прямо над моей головой.

Лед крошкой рассыпается по позвоночнику.

Не церемонясь, сгребаю мальчишку за шиворот и хорошенько встряхиваю.

– Слушай. Слушай меня! Я догоню! Сваливай!

– Но… – Сглатывает, облизывая сухие губы, и бросает быстрые нервные взгляды в сторону лестницы, наверху которой не торопясь ступают чьи-то ноги.

– Я помочь могу!

– Кеске помоги! Иди уже давай, ну!

Отталкиваю от себя, скидывая с нижних ступенек. А шаги уже гулким эхом разлетаются по пустому холлу, ближе и ближе…

Рин мнется, мечется между мной и Кеске. В итоге выбирает второго и, вцепившись в его руку, тащит в сторону одного из коридоров. Старик, коротко кивнув мне, не прощаясь, направляется следом.

На пару шагов отступаю назад, наблюдая.

Первыми показываются высокие ботинки военного образца, после – голень, затянутая в блестящий латекс. Сердце заходится, сбиваясь с ритма, пускается в дикий пляс.

Блестящая кожа негромко скрипит, когда показываются тренированные бедра и широкий пояс. И вместе с тем разочарование накатывает соленой волной.

Два больших шага… последние ступеньки…

Инстинктивно пячусь – лишь для того, чтобы успеть оценить, окинуть взглядом противника.

Высокий, с вздувшимися буграми мышц под тонкой черной футболкой, широкая «бычья» шея с отчетливо выступающей бьющейся жилкой. Квадратный подбородок, ежик светлых волос и невыразительные, блеклые глаза. С не меньшим интересом изучает меня ими.

Хочется кривиться и ногтями сдирать с лица налипшие жадные взгляды, тяжелые, масляные. Еще шаг назад, цепляюсь глазами за открытые локти.

Гортань, кажется, стиральным порошком набили, хочется хрипеть и отплевываться, словно на моих глазах редкостная ценность стала куском грязи, и причиной тому – гладкие ножны катаны, чей эфес небрежно сжимают пальцы, закованные в кожу перчаток.

Чужие пальцы.

Брезгливо дергаю плечом, но наваждение вовсе не желает уходить. Оно не давит, отнюдь, все тело, кажется, наполнено каким-то легким газом.

Воздуха так мало, а я не в силах отвести глаз от рукояти блестящих ножен. Хочу. Как ребенок жаждет новых игрушек, хочу вернуть ее, вернуть, несмотря на то, что она никогда не была моей.

Регалии нового короля…

Пальцы охотно выхватывают лезвие из ножен, тусклые блики играют, переливаются на полоске заточенного металла, а я весь как единый сгусток адреналина – он жгучей волной растекается по венам, тонкими иголочками покалывает нервные окончания, вызывая прилив нетерпения.

Предвкушение. Жажда битвы.

Лишь участвуя в своих первых схватках в «Бластер», я чувствовал нечто подобное, но легкие победы скоро притупили былой азарт.

Хруст казанков и шелест кожи.

Весь мой мир сжимается до размеров пустого холла, более же нет ничего – только сосущая чернота вокруг.

Я.

Он.

И вожделенная катана, излюбленная подруга МОЕГО короля, а не жалкого самозванца.

Ухмыляется так, словно у него разом свело все лицевые мышцы, демонстрируя мелкие,

как у хорька, зубы. С хрустом разминает шею, а я прикидываю, сколько же весит эта махина.

Центнер?

Негромкий звон, и ножны отлетают в сторону, обнажая блестящее лезвие.

Первым наносит удар, впустую рассекая воздух.

Отскакиваю назад. Пара пробных замахов, от которых я лишь уворачиваюсь, не пытаясь контратаковать.

Мне нужно немного времени, чтобы оценить противника, найти его слабое место.

И все это – лишь инстинкты, годами отточенный в «Бластер» рефлекс.

Пригибаюсь, лезвие со свистом пролетает над головой, и я ножом полосую чужую футболку на уровне ребер. Не заботясь о результате, тут же бросаюсь вправо, снова разрывая дистанцию.

Чувствую себя матерой дворнягой, хитростью выматывающей большого неповоротливого противника, и когда тяжелое тело выдохнется, утратив былую прыть... Но зажмет в угол – и сомкнутся стальные челюсти на глотке.

Блок. Удар. Мимо. В сторону.

Прыжок, удар в челюсть. Пальцы сводит. Снова блок. На мое счастье, «победитель» великого Иль-Ре может лишь бестолково размахивать длинным нихонто, тем самым сковывая себя в движениях.

Идиот.

Но что мне от этого толку, если я могу подобраться лишь для короткого колющего?!

Перехватываю запястье, сжавшее рукоять оружия, и, удерживая, локтем другой руки наношу удар по ребрам. Хрипит и тут же, схватив меня за шкирку, отбрасывает к ближайшей стене. Налетаю спиной на длинный постамент, сшибая пару вазонов, сползаю вниз, корчась от тупой боли в пояснице.

Сука!

Как щенка!

Среди мелькающих черных кругов замечаю приближающиеся ботинки, один из которых пинком выбивает стиснутый пальцами нож.

Конечность как горелкой опалили. Шиплю и откатываюсь в сторону, как раз за секунду до того, как тяжелый сапог опускается на то место, где еще недавно была моя грудь.

Откатываюсь и быстро вскакиваю на ноги.

Пячусь, на ходу разрабатывая ноющую кисть, с хрустом вправляя на место выбитый сустав.

Лишь лестница за спиной.

Забегаю на середину, и стоит ему лишь броситься за мной, перемахиваю через перила, опираясь на больную кисть.

И тут же запинаюсь о расколотую вазу. Не думая, инстинктивно хватаю ее и швыряю назад, прямо в лицо своему преследователю. Отбивает свободной рукой у самого лица.

Есть!

Заминка! Пусть лишь жалкие секунды, но и этого хватило, чтобы, неестественно вывернув его кисть, коленом выбить нихонто.

Лязг металла, коснувшегося твердого мрамора, да мое тяжелое дыхание на фоне низкого рыка – вот и все звуки, разрывающие тишину пустынного холла.

Пинком отпихиваю меч подальше, и он скользит по гладкому камню с обиженным скрежетом.

Уворачиваюсь… Неудача.

Предплечье сжимают сильные пальцы. Тщетно дергаюсь в попытке высвободиться.

Удар по голени тоже ни к чему не приводит – он словно и не чувствует боли.

Выворачивает руку, заламывая и перехватывая вторую. Дергает на себя.

Захват.

Стискивает, прижимая к своей груди так, что мои ребра, кажется, сейчас лопнут на куски, разрывая легкие острыми осколками.

Судорожно хватаю ртом воздух, активно барахтаюсь в стальном кольце чужих объятий. Секунда, и ноги перестают касаться пола, беспомощно дергаясь.

Боль тягучей патокой разливается по грудине, прижатые к туловищу руки чувствительно ноют, а давление скачет так, что глазные яблоки, кажется, сейчас лопнут.

Изо всех сил дергаюсь, подаюсь назад и затылком впечатываюсь в его лицо. Тупая обволакивающая боль тут же отдается в висках.

Рефлекторно разжимает руки, и я неуклюже плюхаюсь на колени, едва не растекаясь по полу, как бесформенный шмат мяса.

И тут же, дико злясь на себя за проявленную слабость, резво вскакиваю на ноги и, пока мой противник не успел опомниться, кулаком бью в его грудину.

Отскакиваю назад, и руки, взметнувшиеся было за мной, загребают пустоту.

– Сученыш… – негромко тянет, злобно сверкая мутными глазами с расширенными до предела зрачками, а на разбитых мною губах багрится алая пена.

Отвечаю дерзкой ухмылкой, приглашающе разводя руки в стороны. Вот он я. Хочешь – иди и попробуй.

Рычит и идет на таран, как взбешенный носорог. Вот только теперь мне не грозит стальное лезвие катаны, а с неуклюжим, нервным придурком я справлюсь.

Неукротимый в своей ярости и такой же непроходимой тупости. Пожалуй, слишком легко оказываюсь за его спиной. Что, качок, не ожидал такой прыти от жилистого мальчишки?

Сцепленные в замок кисти с силой бьют по пояснице. Уклоняюсь, словно кружа, и, пригнувшись, всем корпусом толкаю в бедро.

Теряет равновесие, шатается. Острый локоть безошибочно находит его подбородок, и клацает массивная челюсть.

Теперь он отчего-то кажется мне меньше. Неотлаженной механической куклой, чьи движения и попытки достать меня смехотворно неуклюжи.

Пригибается, пытаясь схватить меня, но вместо горла пальцы цепляют капюшон. И я, не медля, пытаясь избежать второго захвата, просто дергаюсь в его сторону и конвульсивно стараюсь отпихнуть его подальше. Ладонь упирается в его морду, а пальцы давят на глазницы с такой силой, что он, взвыв, тяжелой затрещиной отшвыривает меня на пол.

Сгруппировавшись, взглядом отыскиваю катану. Вот она, совсем недалеко – разделяет лишь пара метров и беснующийся от боли амбал с расцарапанной рожей и поврежденными веками.

Бросаюсь к ней и, падая на колени, наконец-то сжимаю ее рукоять в ладони.

Тяжелая… Но с этой тяжестью приходит и ощущение силы, превосходства, еще чего-то… необъяснимого.

Поднимаюсь на ноги, разворачиваясь к беснующейся горе мышц, бестолково шарящей руками и опрокидывающей тяжелые статуи.

– Я здесь, – информирую.

Надо отдать ему должное – почти мгновенно ориентируется на слух и бросается в мою сторону, животом налетая на услужливо подставленное лезвие.

Чавканье поврежденной плоти, багровые струи, щедро заливающие сталь нихонто и рукава моей куртки.

Помедлив, отступаю назад, рывком выдергивая лезвие.

Замирает. Секунда, и, заваливаясь вперед, падает на колени. На лице выражение крайнего недоумения, непонимания, а после, запоздало, должно быть, приходит и боль.

– Мразь… – цедит с ненавистью, задыхаясь рваными хрипами.

Подхожу ближе, удобнее перехватывая непривычное оружие.

Пара шагов, блеск стали…

– Знай свое место, мусор.

Голос чужой, отрешенный, отдающий надменным холодом… Не мой.