Текст книги "Второй шанс (СИ)"

Автор книги: SаDesa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Что там у тебя? – Раздраженно перехватывает ладонь и разворачивает ее к себе, взглядом выискивая предмет моего повышенного внимания.

Закатывает глаза и оглядывает кухоньку, выглядывая из-за моего плеча. Рассматривает раскуроченную спинку стула.

Молча качает головой и подушечкой большого пальца проходится по моему указательному, слегка надавливая, подгоняя кусок деревяшки к краю ранки.

Откидывает мешающуюся челку с лица.

Бросает на меня еще один быстрый взгляд и, зацепившись им за мои глаза, осторожно обхватывает пострадавший палец губами.

И даже не теплое влажное кольцо губ… а сам взгляд из-под длинных полуопущенных ресниц заводит куда больше.

Сердце стучит где-то под желудком, отдаваясь приятной тяжестью в животе.

Кончик языка старательно зализывает ранку, а зубы смыкаются чуть ниже, на фаланге.

В голове восхитительно пусто – все мысли разом вылетели.

Только потемневшие серые глаза, должно быть, сейчас отражающиеся в моих.

Свои я вижу в его.

Осторожно, безумно медленно, все также продолжая сжимать зубами, тянет кисть вниз.

Импровизированные тиски касаются кусочка дерева под кожей, выдавливают его, а после, подцепив за показавшийся край, и вовсе вытягивают из ранки.

Продолжая удерживать кисть, пару секунд разглядывает трофей.

Хмыкает и, выбросив ненужную уже деревяшку куда-то за спину, возвращается к покинутой ею ранке.

Так же старательно зализывает ее, выдавливая пару капель крови.

Наблюдаю слишком уж пристально, втайне надеясь на то, что от довольного урчания этого недоразумения мне не разорвет голову прилившей к ней кровью.

Ну, не только и не столько голову. Сейчас совсем не она управляет этим чертовым телом, изнывающим от желания так, что пальцы на ногах поджимаются.

Вот же, дрянь…

Отдергиваю руку и ей же стискиваю пряди волос на его макушке, запрокидывая голову.

Острый подбородок на уровне моих губ и беззащитная, открытая шея.

Сейчас мне совсем не хочется медлить, но продолжаю наказывать себя.

Ладонь ложится на горло, цепляет пальцами ворот, скользит ниже, по груди, чуть нажимает на живот, чтобы лучше прочувствовать скрытые под тканью тугие мышцы.

Замирает.

Кровь стучит в висках, а я, вместо того чтобы избавиться от блядских тряпок и наконец-то получить уже желаемое, тупо пялюсь на его пальцы, стиснутые до побелевших костяшек.

Сглатываю, прикрыв глаза, прекращая терзать его волосы.

– Ты разрешения ждешь? Или забыл, как это делается? Так ты не стесняйся, обращайся – я тебе схемку нарисую!

В глазах потухает разгоревшееся было пламя, шипит, гаснет, щедро посыпанное ледяными крошками раздражения.

– Так не терпится?

– Как и тебе, – спокойно кивает в ответ.

Все именно так, мышонок. Только вот ты упускаешь кое-что из виду – уже прожравшее во мне сквозную дыру чувство вины. И плевать ему абсолютно, хочешь ты или нет.

– Только посмотрите. Даже у такой твари, как ты, есть совесть. Или ее зачатки, по крайней мере.

Ну уж черта с два я позволю так над собой издеваться. Можешь дать мне в морду, но это… Это больно, в разы больнее затрещины или тяжелого апперкота.

– Замолчи… – даже не приказываю, а прошу я.

Ноги как стекловатой набили. Ни на один ничтожный шажок не сдвинуться.

Взгляд все также изучает сжатые кулаки и вышарканные белые пятна на его джинсах.

– Замолчи? А может, ты хочешь криков?

Вскидываюсь, едва сдерживая перекосившую лицо судорогу.

Смотрит на меня, а в глазах цвета расплавленного свинца ни единой эмоции. Каменная непроницаемая маска. Я никогда еще не видел его таким взрослым.

Отвожу взгляд – не могу, прожигает.

Та самая кровожадная тварь внутри воет, мечется в своей клетке, потому что ей больно, ее разрывает на сотни частиц разом и тут же склеивает воедино.

И это чудовище – моя душа.

Я многое за свою жизнь наворотил. Но ни за что и никогда мне не хотелось отгрызть себе голову. И это чувство, это ебаное чувство… как маленьким пинцетом отщипывает от меня кусок за куском.

– Чтобы забыть это, мне пришлось увидеть тебя мертвым.

Теперь уже совсем ничего не понимаю, но все еще не рискую поднять глаза выше кончика его носа.

– Не понимаю.

– А тебе и не нужно, – со спокойной уверенностью в голосе отвечает он, словно именно ему и досталось все мое былое хладнокровие.

Тыльная сторона ладони касается моего подбородка, слегка нажимает, поднимая лицо.

Заставляет смотреть. Снова.

Выдыхает.

– Идиот. Ненавижу тебя.

Вот и сердце снова забилось. Как будто сняли наконец-то с плеч пыльный рюкзак, набитый тяжелыми камнями.

Простил?

Глазные яблоки жжет, моргаю, ненадолго смыкая веки.

Это уж точно то, что я никогда не спрошу вслух. Но, кажется, уже и не надо.

Ерзает, пододвигаясь ближе к краю, чтобы наклониться и своим лбом прижаться к моему.

Вот уж не знаю. К богу я не обращаюсь, а дьявола в таких случаях явно не благодарят.

Не открывая глаз, на ощупь глажу напряженную прямую спину, чувствую даже через тонкий свитер, как теплые ладони стискивают мои локти.

– Слушай, я, конечно, понимаю: трогательное примирение, закон жанра и все такое. Но может…?

Вот же сученыш.

Едва сдерживаю истерические, нервные смешки, оглаживая узкое бедро, а после забрасываю его на свою талию, стягивая вертлявое тело на самый край столешницы. С готовностью прижимается ближе, просто липнет ко мне, увлеченно шаря ручонками по торсу.

– Скучал по всему этому? – томно, дразня, выдыхает в мои приоткрытые губы. О, еще бы. Но как не поиграть немного?

– По твоему нытью, вредный гаденыш?

– Может, еще по чему-нибудь? – Тонкие пальчики проворно цепляют пуговицу на моих джинсах. Визг молнии.

Перехватываю излишне юркие кисти.

– Не так быстро, наглая рыбка.

Криво улыбается, выдыхает. Выкручивает ладони, освобождаясь.

Дразнит меня, опаляя своим горячим дыханием подбородок. Тянется еще ближе, до невозможного. Своими губами касается моих, лишь прижимается ими, не делая попыток углубить поцелуй, словно издевается, дарит едва ощутимые прикосновения и тут же делает шаг назад.

– Ты маленький садист.

– Мне было у кого научиться.

Тянусь вслед за изогнутыми в усмешке губами, легко ловлю их.

А дальше как в темный омут.

Горячо, вкусно, много, влажно…

Почти агония, почти вынужденная асфиксия.

Судорожные, украдкой вырванные короткие вздохи, от которых легкие жжет только сильнее. А еще гладкая кожа под пальцами.

На полу бесформенным комом валяется, кажется, водолазка.

Или обо что я запнулся, утаскивая нетерпеливо ерзающее серое нечто на стол?

С грохотом почти кидаю на ровную поверхность и тут же нависаю сверху, поймав и сцепив со своими непослушные, жаждущие деятельности пальцы.

Быстро, отрывисто касаюсь губ и спускаюсь влажной дорожкой болезненных укусов ниже по шее, обводя контуры ключиц, старательно сдерживая себя в стальных рамках, чтобы оттягивать развязку как можно дольше. Только вот плавятся чертовы рамки, плавятся от плохо скрытых стонов, от нескольких взглядов, брошенных украдкой на нетерпеливо извивающееся подо мной тело.

Начинаю медленно, едва касаясь, вылизывать затвердевший сосок, после нажимаю все сильнее, прикасаясь всей поверхностью языка. Наконец, для контраста, впиваюсь в него зубами, нещадно терзая чувствительный комочек плоти, и снова зализываю, издеваясь, причиняя муку, сравнимую разве что с жаждой.

Всхлипы. Протестующие, умоляющие, исполненные наслаждения.

Целая гамма интонаций и их оттенков.

От едва различимых, полупрозрачных, до сочных, насыщенных.

Вот как сейчас, когда зубы до выступающих алых капелек терзают тонкую кожу, обтягивающую ключицы.

Спина покрывается липкими каплями пота, и не только она – черные слипшиеся прядки пристали ко лбу и раздражающе лезут в глаза. Но не настолько раздражающе, чтобы оторваться от своего занятия.

За меня это делают тонкие пальцы, заботливо сдвигая челку в сторону.

Что за…?

Резко вскидываюсь и вижу Рина, сидящего в нескольких сантиметрах от меня.

Мальчишка широко улыбается и подпирает рукой голову, всем своим видом показывая, как ему интересно наблюдать за развернувшимся шоу.

– Упс, – растерянно выдыхает Акира, только вот не сильно-то он и удивлен.

– Да вы не стесняйтесь, продолжайте! Только мне кажется, что тебе, Шики, немного не хватает артистизма. Давай покажу, как нужно? – Тут же вскакивает со стула и отодвигается подальше, чтобы между нами было расстояние хотя бы в пару метров. Очень мудро с твой стороны, наглый, зарвавшийся щенок!

– Иди сюда, я покажу тебе, как нужно. И как не нужно – тоже покажу, – сквозь зубы цежу я, старательно пытаясь подавить разрывающую меня на куски злобу. Выпрямляюсь и, негромко матерясь, застегиваю ебаный замок на джинсах.

Грр…

Убил бы. Всех.

Да какого хрена эти ебаные штаны такие узкие? Какого хрена мелкую пакость принесло сюда в самый неподходящий момент? Какого хрена маленькая мышь, такая восхитительно полупьяная от желания, так истерически ржет?

– Шики… – всхлипывая от смеха, зовет юноша и протягивает мне руку с дрожащими кончиками пальцев.

Обхватываю за запястье и поднимаю.

Усаживается на столе, скрещивая на голой груди руки, а я, склонив голову набок, любуюсь многочисленными багровыми пятнами и полумесяцами.

Как и Рин.

Что за грустная мордашка такая, не нравится? Нехрен было вламываться. Дрочил бы себе потихоньку в кулачок – и было бы всем счастье.

Но нет же.

– Да ладно тебе, Шики. Сдуйся. Акира все равно тебе даст.

– А я дам тебе. Такого пинка, что у тебя глаза выпадут.

– Эй! Прекрати топтаться по моей одежде!

Злобно фыркнув, нагибаюсь и, схватив чертову тряпку, с силой швыряю ее в грудь парню. Легко ловит, но надевать не спешит. Медлит и с тонкой пакостной ухмылочкой запускает бесформенный комок ткани прямо мне в голову.

– Сука!

Так и хочется прибить нахрен. Ровно до того момента, пока разошедшееся было недоразумение не виснет на моей шее.

– Придурок.

– Что же тогда говорить о его пассии? – Припомнил же.

Младшенький тяжко вздыхает и с выражением вселенской скорби на лице опускается на стул, подпирая лицо кулаком.

– Вот черт. Чувствую себя младшим братом только что вышедшей замуж девушки. Ну, когда еще карамельные сопли не стерлись, оставив только пошлый быт. Ладно Шики – он всегда был таким чувствительным и эмоциональным. Но ты, Акира?!

Убью! Вот прямо сейчас убью! Как только сдеру с себя внезапно приклеившийся намертво балласт, удерживающий на месте.

– Я больше не хочу оставаться в этой дыре. – Ни тени веселья, так и брызжущего во все стороны секунду назад. Мальчишка становится абсолютно серьезным. Не отрываясь, смотрит на меня, словно рентгеном просвечивая насквозь.

– Я уже говорил – тебя здесь никто не…

– Заткнись, – негромко, почти ласково шепчет мне Акира, а у самого в глазах острые льдинки. Предостерегают: одно лишнее слово – и новой стычки не избежать. И по всему выходит, что он к ней готов, чего не скажешь обо мне.

Ладно. Хорошо. Отлично.

Сделаю, как ты хочешь. За определенную плату, разумеется. Но с этим мы разберемся чуть позже, выслушав нудную речь моего братика.

А он тем временем продолжает, поглощенный своими мыслями.

– Выходов-то много, а вот как к ним пробраться…

– Ты же говорил…

– Я помню, что я говорил, – огрызается мелкий, но как-то лениво, без запала.

– Ну так?

– Есть у меня одна идейка на этот счет. Но еще не знаю.

Молчу, выжидающе вскинув бровь. Мышонок кивает, и тогда мальчишка поднимается со стула, задумчиво покусывая губы, разворачивается и направляется в комнату. Он так погружен в свои мысли, что даже не замечает упавшую на пол жестяную банку и запинается об нее.

Рассеянно смотрит на кучки почти лишенного запаха сублимированного кофе, рассыпанного по всему полу, и выходит.

Стоит ему только скрыться в комнате, как мышонок, подхватив с пола водолазку, направляется следом. Ну уж хрен.

Кто-то же должен объяснить мне, что тут происходит и какие таинственные заговоры строятся.

Хватаю за острый локоть.

– Куда это ты намылился? Мы еще не закончили. И что это за секреты у вас, девочек?

– Почему бы тебе не спросить у Рина?

– Я спрашиваю тебя.

– Это не моя тайна. Да как тайна, так… тайночка. Он не хочет, чтобы ты голосил раньше времени.

– Что бы это ни было – мне оно не понравится. Замечательно.

– Тебе вообще что-то нравится?

– Ну, как сказать, – хмыкаю я, наступая на парня и отбирая у него скомканный свитер. Еще немного – и его лопатки упрутся в дверной косяк.

Отлично.

Некуда тебе бежать, рыбка.

Да и не хочешь ты убегать. Я вижу это по глазам, по губам. Ну и, конечно, сложно не заметить узкое бедро, которое так и норовит вклиниться между моих ног.

Запираю его в клетке из собственных рук, упираясь ими в дверной проем по обе стороны от его головы.

Не уйдешь. А если и уйдешь, то огребешь и вернешься.

Мне нравится, как ты дышишь, когда я близко.

Частые рваные вздохи и хрипы до свиста.

Борьба взглядов.

Ну что же, поиграем в гляделки. Я не против.

Шаги за спиной.

Шкуру спущу и из нее же подтяжек нарежу. И еще носить их заставлю.

Мелкое, взъерошенное, озабоченное чем-то недоразумение и долговязый придурок, бросающий на голый торс Акиры заинтересованные взгляды. Смотри, мне не жалко. Надеюсь, ты успеешь разглядеть все багровые метки на его теле.

– Пойдем, Кеске. Нам явно нужно прогуляться. Заодно проверим кое-что.

– Но…

– Моя детская психика не выдержит еще одного приватного представления. Шевели задницей!

– Акира, ты тоже идешь?

– Нет, Акира не идет. Потому что тогда попрется и мой братик. И их обоих сожрут, пока они будут увлеченно трахаться.

– А нас не сожрут?

– Еще одно слово – и я лично откушу тебе ухо. Топай давай.

Все также, не сказав ни слова, взглядом провожаю эту несуразную парочку, а потом снова поворачиваюсь к своей маленькой вкусной жертве.

– Рин нас явно неправильно оценивает.

– Это почему же?

– То есть ты тоже думаешь, что стоит только двери закрыться, как мы упадем на пол и будем трахаться, как два оголтелых кролика? Эй! Что это ты так смотришь?

***

О, дьявол, да!

Давно было пора посадить тебя сверху и заставить так раскачиваться, пошло постанывая, закусывая губы.

Мой хороший, мой вкусный…

Тварь в груди довольно урчит, захлебываясь теми чудесными звуками, что ты издаешь. Грудь горит, плавится как-то странно, словно изнутри, как будто сердце раскалилось, а ребра растекаются, как дешевый пластик, нагретый над конфоркой.

– Ах-ха… М-м-м… – тянешь ты, старательно облизывая губы, кончиком языка собирая нити прозрачной слюны, которая тянется по подбородку. И я тоже хочу сделать это, коснуться твоей кожи, рта. Так близко… Но не достать.

Дразнит.

Могу лишь сильнее стиснуть худые бедра, заставляя двигаться еще медленнее, останавливая, приглушая.

Мне нравится выражение твоего лица, особенно покрасневшие, залитые румянцем скулы. Тебе хорошо. Так блядски хорошо, что ты каждый раз заливаешься краской стыда от того, что эйфория наступает именно от моего члена в твоей заднице. Именно на мне ты сейчас тихонько стонешь, покусывая губы. Именно для меня ты будешь кричать и выгибаться.

Потом, чуть позже.

А ты так и хочешь сорваться.

А я хочу отпустить тебя.

Но тогда все закончится слишком быстро.

Не будет этой зажигательной ламбады, мучительной в своем наслаждении.

И твоих тихих полустонов-полушепотов тоже не будет.

А я хочу их не меньше сводящих с ума криков, а после – хрипа сорванного голоса.

Поэтому мне остается лишь медленно плавиться и следить, чтобы тлеющие угли не разгорелись в самый настоящий пожар.

Сейчас особенно красивый.

Сильное, проворное тело с литыми, перекатывающимися под бледной кожей мышцами.

Его хочется касаться, гладить, ласкать… брать.

Вот дьявол.

Не оторвать взгляда от тонких изящных пальцев, которыми он не спеша, сдерживаясь, начинает ласкать себя. Едва, словно чувствительность повысилась в разы. Касается одними подушечками, невесомо нажимая, и затем так же осторожно обхватывает себя всей ладонью.

А прозрачные капли вязкой смазки медленно стекают вниз по головке и дальше, пачкая ладонь.

Внутри меня давно стало пусто, и что-то вибрирует в той полости. Расходится едва ощутимыми волнами, оседая внизу живота.

– Нравится то, что ты видишь? – хрипло, делая большие паузы, спрашивает меня мышка. Спрашивает и пристально, насколько позволяет затуманенный взор, вглядывается в мое лицо.

Что ты надеешься там разглядеть?

Ответ на свой вопрос?

– Неплохо. Три балла из пяти. Амплитуда тебя явно подводит. – Горло как землей забили. Голос хриплый, подводит, выдает меня, предатель.

– Так покажи мне, как надо.

Закусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы немного отвлечься, переключиться на незначительную алую вспышку в сознании.

Ладонь, стискивающая его бедро, скользит выше, сжимает ягодицу, проходится по выступающим костям таза, очерчивает впалый живот.

Предвкушающий стон музыкой отдается в голове, все больше гася и без того едва тлеющий рыжеватый огонек моего терпения.

Язык касается сухого нёба. Сглатываю. Слишком шумно, как теперь кажется.

Вклиниваюсь своими пальцами в промежутки между его, чтобы тоже прикоснуться к горячей плоти, почувствовать всю его дрожь, нетерпение.

Отдергивает кисть, предоставляя мне всего себя. Выгибается в спине и острыми ноготками цепляется за грубую ткань моих джинсов. Ведет пальцами от бедер к коленям, и запоздало, спустя целую бесконечную секунду, кожу под тканью опаляет целый выводок холодных мурашек. Ноги тут же сводит, еще больше усиливая нетерпение. Все крепнет желание оборвать разом пытку, и так изрядно затянувшуюся.

Раздражает.

Раздражает именно то, что я знаю, чего ты хочешь. Как и где надо гладить и кусать, нажимать и едва прикасаться.

Я знаю, как тебе нравится, когда я сильно, до фиолетовых синяков, кусаю тебя. Знаю, что у тебя ноги сводит, когда тискаю твою маленькую упругую задницу.

Недовольный зверь внутри меня сердито урчит.

Эта почти медитация – абсолютно не то, что он жаждет получить. Не то. Все эти нежности лишь отвлекают от основного блюда.

Я хочу брать тебя на четвереньках, нетерпеливо стонущего. Хочу брать, брать, брать, не церемонясь. Никаких полутонов и нежностей. Ничем не прикрытая похоть на голых инстинктах. Ничего больше. Ни разговоров, ни ласк. Ни хитрых редких взглядов из-под влажных опущенных ресниц.

Выгибаюсь, а в вялых пальцах, неторопливо ласкающих тебя, словно появляется стальной каркас. Большой палец сильно давит на головку, а мизинец царапает основание.

Так куда лучше, верно? Острее.

И я это ощущаю куда более… плотно.

Сжимаешься вокруг меня, пульсируешь.

– Б… боль… но…

Конечно, тебе больно. Но лучше не станет, потому что мне нравится это. Нравится, как искажается твое лицо, когда острые крепкие ногти впиваются в беззащитную плоть.

– Прекрати, – уже ничего не соображая, хнычешь ты, и это выражение детской обиды на смазливом личике…

В висках как бесы на барабанах играют, все громче и громче, пакостно хихикая почему-то голосом моего младшего брата.

Выгибаюсь, приподнимая таз. Да, вот так…

Широко распахнутый рот и ладонь, тут же сжавшая мою руку, которой я все еще придерживаю твое бедро.

Ну же, посмотри на меня.

Посмотри!

Подари мне еще один полубезумный взгляд, в котором так и плещется обида за недавно причиненную боль.

Ее уже почти нет, вся стерлась, но и погасающих искорок достаточно.

Быстрее и быстрее, наконец-то срываясь на грубые рывки.

Совсем сильно.

Еще немного, и все мое тело станет бесформенным растаявшим месивом с оплавленным остовом скелета.

Чувствую, как он, вскрикнув, расцепляет мои пальцы, слишком сильно сжавшие его член.

Либо мало, либо много. Ты давно должен был усвоить это, мой наивный мальчик. Либо больно, либо никак.

Все имеет свой привкус.

У секса он терпкий, солоноватый, привкус спермы, крови, а не карамельного мороженого. Хотя я бы хотел измазать тебя мороженым… а после взять… такого липкого и сладкого. Твоя кожа, солоноватая от пота, должно быть, восхитительно сочетается с холодным лакомством.

И снова хочу разорвать на части, сожрать, спрятать и никому не показывать. Мой.

Мой.

Так хорошо, что даже больно. Все ноет, требует незамедлительной разрядки, но перед этим я хочу увидеть выражение твоего лица, когда тягучая волна патоки накроет по самую макушку.

Хочу увидеть, как ты захлебнешься в ней, следом и меня утягивая на самое дно.

Серые глаза лихорадочно блестят – и нет в них ничего, кроме этого безумного отблеска желания. Ничего больше. Лишь животное «хочу», полностью вытеснившее разумное «правильно» и обиду за недавнее «больно».

И в самый последний миг, когда затопившее радужку предвкушение перерастает в экстаз, я дергаю его вверх. Жестко фиксируя бедра, не позволяя опуститься, чтобы измученное тело наконец-то получило разрядку.

Все ради этого выражения лица. Ради серых, наполненных мольбой глаз, ради хриплого, сейчас и вовсе замершего дыхания.

Просит, умоляет, умирая с каждой новой секундой – и вся эта буря только лишь во взгляде.

И это ощущение власти и полного безграничного контроля срывает мне крышу.

Отпускаю его, чтобы, упав на меня и плотно сжавшись в чертовой эйфории, он и моему телу позволил разлететься на куски от накрывшего удовольствия.

Его много, оно топит и едва отступает только через долгих полминуты, не раньше.

Удар по ребрам достаточно сильный – это малыш Акира, явно еще не совсем очухавшийся, просто рухнул на меня сверху, не заморачиваясь.

Шумно дышит, со свистом втягивая в себя воздух, ерзает, то и дело чувствительно тыкая меня под ребра. И совсем не нечаянно, я уверен.

Наконец-то кое-как устраивается и задумчиво обводит меня взглядом, прикидывает что-то. Открывает было рот, чтобы сказать, скептически кривится и тянется вперед. Еще секунда, и белые зубы вцепляются в мой подбородок.

Совсем не нежно и ни разу не игриво. Разве что только мышонок решил попробовать себя в садо-мазо, и то я ему не завидую. Роль брутального садиста в коже ему явно не светит, только если маленькой зашуганной жертвы.

Вкусной и трогательно обреченной.

На его лице снова отображается глубокая работа мысли.

А сейчас что?

Снова тянется вперед, на этот раз ниже, к шее, замирает над ней на пару секунд и легонько, кончиком языка, проходится по коже, сползая ниже, касаясь ключиц.

Кривлюсь, как, впрочем, каждый раз, когда он касается уродливых шрамов на моем теле. Они кажутся мне омерзительными налипшими кусками грязи, от которых нельзя избавиться.

Лишь скрыть, спрятать, но не избавиться.

– Эй, сделай лицо попроще. Не так на это надо реагировать.

– Как же? А тебе все мало, как я погляжу. Еще хочешь?

– А ты разве можешь? В твоем-то возрасте?

Удар ниже пояса.

– А что ты знаешь о моем возрасте?

– Всего лишь пару циферок, Шики, и еще то, что тебя безмерно раздражает его упоминание.

М-да. И осталось только одно живое существо, знающее об этом, шею которому я все еще не свернул по какому-то дикому недоразумению.

– Вот же мелкий пакостник! Вечно сует свой нос во все незаткнутые щели.

– Таки задело, да? – ухмыляется, довольный собой.

Думаешь, последнее слово осталось за тобой?

Ну уж хрен. Ба-а-альшой такой хрен. Гордость каждой блядской грядки.

Выражение моего лица меняется, губы так и расплываются в широченной ухмылке, от которой мышонок кривится и пытается отползти подальше.

Неторопливо глажу его плечи, касаюсь лопаток, веду пальцами по выступающей линии позвоночника.

– Знаешь, мне нравится твоя кожа. Такая теплая, гладкая, идеальная.

Беззвучно открывает и закрывает рот, как рыба, выброшенная на берег. И верно, ты можешь ответить на любую грубость, а стоит приласкать немного – и теряешься, не знаешь, чего ожидать: очередной издевки или…

– Ты как шелковый, – продолжаю нашептывать я, не разрывая зрительного контакта.

А пальцы уже на пояснице, крестце, ниже, вправо…

Обхватывают согнутую в колене ногу, тянут ее выше и скользят дальше, на этот раз влево, ногтями легонько царапая ягодицу.

Ниже…

Кончики пальцев касаются уже остывших густых капель, размазывают их по припухшему входу, слегка проникают чуть глубже.

– И такой грязный.

– Это ты меня испачкал, – сладко, с грудным придыханием, словно этого и ждал, отвечает мышонок.

Верно. Испачкал. Но не испортил, нет, ты никогда и не был маленьким ангелом.

А я лишь вытащил это на поверхность, одобрил.

Показал, как сильно мне нравится эта часть тебя.

– Иди сюда, чуть выше…

Послушно подползает, опираясь на локти, нависая над моим лицом. Так близко, что серые спутанные прядки касаются моего лба, щекочут, раздражающе лезут в лицо, прилипая к моим.

Но тут же эта мелочь становится еще менее значимой, всего лишь мешает любоваться алыми пятнами, выступившими на бледных скулах.

Ерзает, прогибаясь в спине еще больше, кусая губы и отводя взгляд, конечно же. Ну да, куда же без этого, обязательная часть ритуала: поиграть, пусть и ничтожных несколько минут, в невинную девственницу, показать как тебе «грязно» и «стыдно».

– Все еще краснеешь, как мило.

– Пасть заткни!

Вместо ответа к двум пальцам присоединяется третий, и стоит протолкнуть их дальше, коснуться упругой припухшей горошины…

– А! Ах…

Прижимается всем телом. Нагло трется об мой живот своей горячей плотью, оставляя тягучие капли смазки, тут же растирает их своими движениями, пачкая нас обоих. Если возможно сделать это еще больше.

Постанывает, безжалостно скручивая мои нервы колючей проволокой. С каждым новым стоном, прикосновением.

Снова тело ноет.

Стонет.

Просит.

Как и твое. Разве достаточно ему этих ничтожных крох? Нет, разумеется.

Разомлевший, почти в коматозе, протестующе вскрикивает, стоит только отнять ласкающие пальцы. И тут же еще не утихший, протестующий вопль на губах становится бессвязным стоном наслаждения, стоит только развести подрагивающие бедра еще шире и снова взять тебя, опуская на себя миллиметр за миллиметром, крепко удерживая, контролируя.

Это доставляет мне какое-то странное садистское удовольствие. Ограничивать тебя. Не отдавать все то, что ты мог бы получить.

Выдох. Судорожный, скомканный. Только когда я весь в тебе, сразу же плотно обхватываю за талию, пресекая все попытки самодеятельности.

Вот дьявол, не знаю, что заводит больше: то, как ты сжимаешь меня сейчас, или же мокрые всхлипы и дрожащие губы.

– Ты так испорчен. – Сам едва дышу.

– Меня таким сделали, Шики, не я виноват.

Расшалившееся, откровенно больное воображение тут же охотно демонстрирует мне пару картинок. С весьма широким кругом действующих лиц. И все имеют эту одуревшую от возбуждения суку с точь-в-точь таким же зазывающим взглядом, каким он сейчас смотрит на меня. А губы… кусать их будешь или же просто стягивать в тугое кольцо, обхватывая чей-то чл… Блять!

И тут же, словно читая мои мысли, розовый язычок дразняще проходится по потрескавшейся коже губ, делая их влажными, блестящими от слюны.

Ах ты, маленькая блядь! Не смей! Никогда не смей давить на это! Клинит. Мгновенно. И без того полузадушенный голос разума мигом затыкается, уступая место обжигающей ревности, невесть откуда взявшейся.

Инстинкт. Или же проклятое собственничество. Не знаю. Плевать.

Но удавить просто чудовищно хочется.

За одну-единственную «неправильную» фразу. Полупрозрачный намек.

Мое. Мое. Мое.

Бешено несется кровь по венам.

Мое. Мое. Мое.

Невозможно громко бьется пульс.

Я ничего не понимаю, тело действует само, механически.

Отработанное движение. Что-то почти рефлекторное, и подо мной уже распростерто послушное, обескураженное тело.

Всем весом наваливаюсь вперед.

Ладони привычно обхватывают бедра, одним резким движением закидывая их на себя, позволяя обхватить талию.

Назад. Секунда…

И одним движением вперед, до упора.

Слишком влажный, растянутый. Мне даже жаль, что тебе не больно. Вовсе нет – не боль сейчас заставляет тебя выгибаться, касаясь поверхности старого дивана одними лишь лопатками, не она лишает тебя голоса. Не из-за нее острые ногти впиваются в мои плечи, тревожа заживающую рану.

Это выражение лица… Адская смесь. Бесит.

– Что, неужели настолько хорошо?

– А ты свою задницу подставь разок. Вот и узнаешь! – обиженно шипит в ответ. Взгляд ядовитый, как пары ртути. Проникает в меня, давит, царапает.

– Вот как, – неожиданно спокойно даже для себя тяну в ответ. А мерзкая, многообещающая ухмылка сама собой растягивает губы.

Предвкушение. Туманное, темное. Предчувствие скорой расправы. Языком провожу по нёбу и чувствую его привкус.

Сейчас.

Небрежно скидываю с себя все его конечности. Отодвигаюсь назад. Ровно настолько, чтобы беспрепятственно вцепиться в острое плечо и перевернуть его на живот.

Запоздало дергается, слабо сопротивляясь.

Теряя терпение, хватаю руку, вздумавшую было отбиваться от меня, и безжалостно заламываю ее.

– Больно, идиот!

Игнорирую.

Еще выше.

Шипит, послушно поднимаясь на четвереньки, опираясь на свободную руку и удерживая равновесие.

Почти не слышу возмущенного злого бормотания, списываю его на фоновый шум, недостойный внимания.

Сейчас меня куда больше интересует белая спина, блестящая от выступающих капелек пота, с двумя длинными, почти симметричными шрамами.

Розовые, выпуклые.

Касаюсь их свободной рукой.

Недовольное бормотание сразу затихает, обрываясь на единственном удивленном вздохе.

А я медленно, как могу, провожу ногтями по этим вздувшимся полоскам, слегка царапая и пытаясь разобраться, чего хочется больше: вырезать их к черту или же обвести языком каждый, неторопливо пытаясь распробовать.

Все ниже, по пояснице, так же не спеша оглаживая позвонки и едва прикасаясь к ребрам.

Звонкий шлепок по упругой ягодице.

Почти всхлип. Не ожидал?

Да ладно, не верю.

Не верю тебе, маленький лицемер. Ни единому вздоху.

Ты жаждешь этого не меньше меня. С самого начала ты хотел оказаться в этой унизительной позе.

– Раздвинь ноги. – В голосе звучит металл. Но я не приказываю, нет. Прошу. Вроде бы.

В любом случае, кого сейчас интересуют такие мелочи?

Ты даже и интонации-то не разобрал.

Пальцы едва касаются растянутого колечка мышц. Вот он весь – готовый, жаждущий моих прикосновений, ласк, укусов.

Позже.

Ладонь, подразнив еще немного, скользит дальше, слегка прикасаясь к мошонке, подушечками пальцев едва касается основания горячего члена. Медлит, кажется, целую вечность, едва-едва очерчивая выступающие вены, нарочно не касаясь чувствительного верха. Оставляя его на потом, на сладкое.

Горячий, подрагивающий, рельефный. Ощущаю все в полной мере, не торопясь, словно это и не меня возбуждение разрывает на части, горячей кровью бьется в висках и уже балансирует на грани боли в паху. Еще чуть-чуть – и хлипкий пластиковый мостик снесет к чертям собачьим, безжалостно скинув в бездну и без того уже нездоровое сознание.

Но как устоять перед искушением еще раз, мимоходом, не зависнуть над самым краем?

Пальцы наконец-то скользят ниже, ниже… Головка очень мокрая, истекающая тягучей смазкой, которая тут же оседает на моих пальцах, растекаясь по всей поверхности члена. Растираю ее безумно медленно, плавно, откровенно издеваясь.